Чистые

Ангелина Смурова

Чистые

Введение

У всего есть начало, некая причина, начинающая сборку из различных звеньев. Цепочка, длиною в бесконечность, не находит себе места и змеёй сворачивается в опасную спираль, напряжённую для решающего рывка. И лишь найдя просвет, можно изменить движения этой гюрзы, победить её. Но только умеющий забыть себя, как единицу, только умеющий соединить в себе все голоса – от крика до шёпота – только ему под силу победить великую змею…

* * *

Цветок нежно сиял, мерцая в такт биений её сердца: каждый его натужный удар в груди отзывался ласковым миганием света. Такой хрупкий, но такой могущественный… Восторг захватил все её чувства, страха больше не существовало. Величественно распахивал свой сонный бутон цветок, постепенно начиная сиять всё ярче и ярче, впитывая с жадностью её энергию. Она, с трудом сдерживая шумное дыхание, осторожно протянула дрожащую руку к цветку – ощутить прохладу его лепестков и.… открыла глаза.

Часть первая. К Оку

Глава 1. Лучи в ладонях

Сирша проснулась в комнате, показавшейся ей незнакомой, и испугалась. Она озиралась в недоумении по сторонам, пытаясь понять, где находится, пока взгляд наконец не сфокусировался. Узнала привычные детали и успокоилась. Оказывается – это её комната, ставшая всего на пару мгновений чужой. Глубокий и несколько огорчённый вздох прогнал остатки сна, всколыхнув висящие под потолком листы с текстами для зубрёжки.

Листы давно покрылись тонким слоем пыли из-за ненужности, но причин снимать их не было, а потому они оставались висеть на стене, грустно нахмурившись пожелтевшими углами. Девушка лениво пробежалась по приевшимся столбцам текста, который когда-то требовалось выучить, и нахмурилась, припоминая виденное во сне. Ей вновь снилась другая жизнь, совершенно отличная от нынешней, жизнь, где она что-то значила и умела. А оказывается она всё же тут, в этой крохотной пыльной комнатке…

Взгляд упал на руки. Вот они поднимаются, вращаются, перегибаясь в кистях, слегка хрустят не разогретые суставы, руки переплетают солнечные лучи, превращая их в косы, играют на них, словно на струнах. Пальцы словно чужие, не желают двигаться, как того хочется Сирше. Но придётся им слушаться: впереди ещё целый день, который нужно пережить, и там их помощь очень понадобится.

Сирша потянулась, подражая одной из ленивых привычек своей пушистой любимицы – Мары. Вообще полностью Мару звали Тамаркой, но то ли от лени произносить длинное для кошки имя, то ли исходя из соображений, что оно слишком человеческое для миниатюрной версии демона, Тамарку сократили до более звучного и короткого имени. Да и шло оно больше для чёрной медлительной кошки, от которой веяло спокойствием и уютом.

Стоило чуточку пошевелиться, как Мара подала короткое и ласковое «мр-р-рык», перешедшее в привычную утреннюю песенку-мурчалку.

– А-а-а, и тебе доброе утро, Маруш, гляжу, ты в настроении, – улыбнулась Сирша. Приветствие подружки донеслось откуда-то слева, с другого края постели: Марка любила спать в ногах хозяйки, существенно мешая при этом ворочаться во сне, ведь Сирша боялась случайно столкнуть или ударить кошку.

Мысли не спешили появляться в голове, напоминая сонных с зимы пчёл, которые вроде и приступают к работе, но медленно, ещё не стряхнув тяжесть зимнего сна со своих крылышек. Они лениво перебирали своими лапками, словно плыли в медовой реке – движения были крайне медленными и вялыми. Ровно такими и были мысли в голове Сирши.

В воздухе, наполненным золотом солнечного света, мерцала лёгкая искрящаяся дымка. В детстве казалось, что это пыльца фей, и вот-вот появится сама обладательница этого сияния. Сейчас Сирша прекрасно знала, что это всего лишь пыль, но насколько приятнее было видеть мир именно таким, полным радостных мелочей! Тогда всё становилось совершенно иным, наполненным волшебством, загадками и магией, которые живут во всех сказках. Сирша счастливо улыбнулась, пожимая и пропуская меж пальцев мех мурчащей и разомлевшей Мары, перебравшейся под правый бок хозяйки.

Вставать совершенно не хотелось, веки вновь начали приятно наливаться тяжестью, медленно опускались на глаза тёмной шторой. Но сдаться так просто было неинтересно, и взгляд Сирши лениво перебегал по комнате, цепляясь на секунду-другую к какой-нибудь вещи, чтобы возродить связанные с ней воспоминания.

Такие догонялки сна и памяти были некой традицией у Сирши в те дни, когда не намечалось крупных и важных дел. Тогда можно было позволить себе лежать в постели долго-долго. Ощущать своё тело в пространстве удавалось именно в такие моменты: ничто не мешало отдаться ленивому ощущению веса конечностей на ткани простыни; ничто не заставляло разрушить ощутимую границу между прохладным воздухом снаружи и сонным теплом внутри барьера-одеяла. Даже шевелиться в такие моменты могло быть опасным: обстановка резко вздрагивала, обретая из мягких черт – резкие, чётко обозначенные и неприятно реальные. Мысли перетекали в состояние работы и обычной жизни, ускорялись и требовали действий. А этого Сирше сейчас вовсе не хотелось, и она рассматривала узоры занавесок, ища в них новые образы: часто старые линии размывались, соединяясь во что-то ещё необнаруженное. Сегодня это был образ короля: выгнутые линии рисовали сердито сдвинутые брови, острый нос казалось может уколоть, а ниточка рта выходила из складки тюля, придавая всему выражению ещё и презрения. Брр-р-р, какая сегодня неприятная фантазия… Сирша повела взгляд перекатываться по предметам дальше. Сухие розы, растрёпанная памятная кукла из трав, подаренная мамой, какая-то доска… Доска? Что ещё за доска?

От удивления Сирша приподнялась на локте, рассматривая странную находку – сон мигом стащил пелену размытости с её глаз, и мир стал резким, неприятно настоящим.

Доска. Раньше Сирша не замечала этого прямоугольного монстра, но сейчас, при золотистых рассветных лучах, он чётко проступал сквозь голубую, с бронзово-розовыми переплетениями цветов, бумагу стен, чётко выделяясь по контуру. Сирша протянула руку и легонько нажала на доску. Ничего не произошло, как и ожидалось: дерево ответило непроницаемой твёрдостью, даже не подав намёка на тайник. Ждать какого-то ответного действия от доски, как это бывает в захватывающих дух историях о магии, не приходилось. Но Сирше было интересно играть в эту игру – мало ли что, вдруг этот случай отличается от других, поэтому проверить всегда стоило. И она, следуя этому своему принципу, не сдавалась. Насторожившись, девушка легонько простукивала дерево, перемещаясь по всей длине рёбер доски. Та тут же глухо отозвалась сухим звуком, словно недовольная старуха, которую потревожили ни с того ни с сего.

Сирша заинтересованно прищурилась. Фантазия рисовала ей тайники и тайные заговоры, древние манускрипты и много подобных вещей, покрытых толстенным слоем махровой пыли. Но она тут же сама рассмеялась своим мыслям: дом был построен около сорока лет назад бродячими артистами. Он задумывался как временное пристанище, а потому был сложен из кривых досок и прочего бросового материала. Потом дом облагораживался год за годом её родителями, поселившимися там. Речь о каких-то тайниках, а тем паче волшебных, идти не могла. К тому же Сирша помнила, что было тут вместо стены: мама рассказывала, что когда-то на этом месте был дверной проём, с течением времени оказавшийся неудобным и ненужным, поэтому его и забили досками, сделав стену сплошной. Но сплошной она только казалась, ведь внутри была чернота, рвущаяся наружу и сдерживаемая лишь двумя тонкими слоями досок по бокам.

Девушка резко вскочила с постели, вспугнув при этом уже вовсю храпевшую Марку:

– Эге-гей! С добрым утром! – она подхватила недовольную сонную кошку и стала кружиться вместе с той. – Мара, нам пора вставать, иначе придётся остаться без завтрака! Айда умываться и готовить!

Бережно опустив повеселевшую при упоминании еды Мару на пол, Сирша наклонилась к куколке и осторожно коснулась её губами.

– Не беспокойся, мама, я теперь всё сама делать умею. Но с тобой учиться этим мелочам было бы значительно легче… – она поспешно отошла от полки, чтобы не дать воли подступившим слезам. – Марка! Уже убежала! Как о еде заговоришь, так сразу шустрой становится.

Сирша повращала руками, разминая затекшие со сна плечи, и этим движением словно раскрутила шарманку нового дня.

Глава 2. Багровая сказка

Дел было немало. Сирше казалось, что день только начался, как за всем сделанным оставался позади длинный хвост прошедших часов и событий. И что делать, когда ты одна и совета толком спросить не у кого?

Всё решалось методом проб и тыков: авось да получится, а нет – начнём по новой. Так даже за одним делом мог пройти весь день, если Сирша ни разу не занималась подобным ранее.

Изредка навещала девушку соседка-старушка. Обычно Сирша ставила чай, бабушка Лада затягивалась старыми песнями и сказками, которые хоть и не помогали Сирше разобраться и окрепнуть в ведении хозяйства, зато позволяли отвлечься на очередную странную, смешную или вовсе пугающую историю.

Вот и сейчас старушка, соскучившись, пришла к девушке, затянув старую сказку о Звонаре. Сирша поморщилась: она наизусть слышала эту историю про добродетели правителя, что почему-то совсем не совпадало с реальностью. Но уютный поскрипывающий голос Лады успокаивал, и Сирша прильнула головой к коленям старушки, закрыв глаза. Тут же тёплым мягким обручем опустились старые руки на голову девушки, осторожно поглаживая волнистые чёрные пряди. Это был единственный человек, с которым позволяла себе Сирша расслабиться, которому могла довериться. С Ладой дружила покойная бабушка Мирана, потому с детства девушка была знакома со старушкой, и между ними установились дружеские отношения. Лада заменила Сирше всех поочерёдно ушедших родных, став всем.

– Слушай, золотко, слушай милая. Был король, всем королям король! После жестокого смутного времечка взял он правление в свои руки, и возрадовался народ наш!

– Да как же так, баб Лада, Звонарь совсем не такой же! Вот сколько раз уже ты рассказываешь, какой он хороший был правитель. Так почему же не остался он таким?.. – Сирша потянулась вверх подбородком, косясь на старушку и хмурясь.

– А ты слушай, слушай милая. Не всегда был он таков, каким ты его видишь сейчас. Когда-то светлы были его очи, и думы его были о счастье нашем. Много хорошего сделал он в те годы, да пошло всё прахом, когда пришла к нему запятнанная болезнями старость. Не хотел наш король умирать и делиться плодами своей работы с другими. Кинул клич по всем целителям – никто не мог помочь ему, никто не мог подсказать, как продлить жизнь. Король наш омрачился и заперся в башне.

Никто не мог сказать, как долго он был там, только народ стал уже и забывать, что над ними кто-то стоит. Многие опустились, чувствуя свободу и вседозволенность. Только стал народ чёрными метками покрываться от своих грязных поступков. За каждый грех стало тело мараться пятнами, смердящими и чёрными, чернее болотной жижи. Только детки малые, не знаючи зла намеренного, оставались чистыми и светлыми.

Сыпаться над королевством стал чёрный снег – запыхали сажей трубы выросших, неизвестно когда, высоких башен. Не удивляло только почему-то это народ. Уж настолько сами были люди черны, что не видели за сыпавшимся пеплом этих чёрных исполинов, и те оставались смущать одно лишь небо да крохотные остатки незапятнанных своими несуразными вытянутыми фигурами и чёрным зловонием.

И как задышали смогом трубы, вышел к народу Звонарь. Но не узнали его поначалу: высокий статный молодой человек явился к ним, каким был король в молодости. Только глаза были его черны, словно два бездонных омута. Даже у вдовьих птиц взгляд милее, чем его прожигающий своей пустотой.

Объявил он тогда, что всех врачевателей и целителей требует вновь явиться к себе. Только тогда никто из пришедших так и не вернулся. И народ стал пропадать на улицах, всё больше тот, что менее запятнан чернотой. Зато появлялись приближённые царя, скрывавшиеся под плотными богатыми тканями да масками. Никто не желал показывать, насколько низко пал он, и только знати хватало средств это скрыть. А люди всё чернели, пока полностью не осклизали в один момент чёрной мазутной лужицей прямо посреди улицы…

Сирша сидела возле ног старушки, как мышонок. Всегда концовка этой истории заставляла её пугаться и замирать и сердцем, и умом, и телом. Слыша страшную историю с детства, всё делала девушка, чтобы не отмечаться чёрными страшными метками. И немногих видя людей, считала их отметины, ужасаясь, что практически все они – запятнаны.

Содрогнувшись, Сирша вскочила на ноги.

– Баб Лада, да куда же пропали все врачеватели? И неужто нельзя как-то излечиться от этих отметин?

– Да как же ты милая смоешь с себя дурные поступки-то? Только искуплением, очищением изнутри меняется человек. Долгий и тернистый путь должен он пройти, прежде чем раскается, примет свои поступки, а потом и исправит их, если это в его силах… А без этого никакие лекарства не помогут, милая, ему. А целители… Не знаю я, чадушка, так давно случилось это… Только Звонарь помнит, ведь он по сю пору живёт, как по сю пору чадят и плюются искрами чёрные трубы…

Старушка закряхтела, поднимаясь с кресла-качалки, в котором всегда сидела, когда приходила.

– Что ж ты, бабуль, уходишь уже? – Сирша огорчённо метнула взгляд на окно и ахнула: багровой полосой разлился тусклый закат, растеряв свои краски.

– Поздно уже, Сиршенька, пока-то я дойду к себе, ой!.. – беззубо улыбнулась старушка и махнула рукой – дескать, долго идти. – Ты лучше завтра сама приходи ко мне, заварим твои любимые чай да пирог сделаем.

Сирша с благодарностью и резвостью молодой лошадки подскочила к старушке и крепко её обняла. В такие моменты она ощущала себя по-настоящему счастливой, несмотря ни на что.

– Спасибо за сказку, бабуль!..

Только кто же знает наверняка, где больше правды: в жизни ли, или в сказке?.. Может и незаслуженно присвоили мы им такие понятия, не по их содержанию…

Глава 3. Пролом

Новый день нёс новые заботы: очередные дела в доме находились так внезапно, как кем-то случайно обронённая монета на улице – вовсе не ждёшь такой находки, а она происходит, удивляя неожиданностью.

Спокойная ночь без снов наполнила молодое тело новыми силами. Так после ночной грозы стекают ручейки со всех сторон в более крупные, чтобы затем слиться в единую могучую реку.

Работала Сирша всегда легко и весело. Летние работы приносили разнообразие и занятие в её жизнь, в отличие от длительных зимних вечеров. Дела не позволяли скучать.

Сегодня Сирша собирала ягоды, которые всячески запасали они с Ладой на зиму. Обоим был удобен такой симбиоз: лёгкой и проворной девушке не составляло труда носиться с тарой по полям, болотцам и кустам, в отличие от тяжело передвигавшейся старушки. Зато уж та знала толк в сохранении ягод в разных видах: и сушить, и варить, и засахаривать умела она их так, как никогда не удавалось в одиночку Сирше.

Вот и сегодня принесла Сирша несколько громадных корзин ароматной земляники, чтобы запасала её Лада для них обоих.

Лада вертелась у кухонного стола, нанизывая алые бусины ягод на длинную нить, чтобы после увешать ими, как праздничными гирляндами, потемневшие от времени бревенчатые стены обветшалого домика. Одиноко жила Лада долгую, почти столетнюю жизнь, безропотно перенося все волнения жизни на своих уже старческих плечах как могла, как умела. И только дружба с бабушкой Сирши да с самой девочкой скрасила жизнь старушки на склоне лет, заражая молодостью и силами.

Сирша с усердием повторяла действия Лады, но несмотря на преимущество юности, не так ловко спорилась у неё заготовка, как у старушки: сморщенные пальцы привычно низали ягоды так скоро и аккуратно, что Сирше не удавалось заметить, когда они загребали новые ягоды из корзин. У девушки же ягоды от торопливости и нетерпения сминались в сладкую липкую кашицу, сок стекал к локтям ароматной жижицей. И чтобы не запачкаться, приходилось Сирше облизывать руки, подхватывая быстро катящиеся капли на лету, от чего совсем скоро лицо девушки оказалось в розовом соку. Наконец, Лада не выдержала, и, обтерев руки о чистый передник, от всей души раскатилась скрипучим старческим смехом. Сирша посмотрела на старушку и стала звонко сыпать той в унисон.

Так веселились они, подшучивая друг над другом, и пока готовили пирог из оставленных для этого ягод, и пока пили вместе чай. Распрощавшись, с лёгкой горчинкой грусти в этой сладкой дружбе, уходила Сирша домой, жалея, что не хочет Лада поселиться с нею в одном доме, оставаясь верной своему ветхому обиталищу, полному дорогих воспоминаний…

* * *

Уже дома, Сирше стало казаться, что что-то не так. Не давало покоя неопределённое, но носящееся в воздухе. Все важные дела были выполнены, в этом Сирша была совершенно убеждена, но какое-то маленькое забытое обстоятельство кололось подобно занозе, которую лишь чувствуешь, но не видишь из-за её малости. В растерянности девушка бродила по комнатам, маялась, пыталась понять, что не так, и не понимала.

Мара крутилась у ног хозяйки, пытаясь напомнить о своём присутствии и о противоположном – отсутствии – вкусностей в миске. Но Сирша не внимала очевидным требовании кошки, лишь машинально погладила её, проведя небрежно рукой по чёрной горбатой спинке. Мара обиженно вильнула хвостом и, так и не дождавшись еды, отправилась восвояси, размышляя, какие иногда всё-таки эти люди странные и непослушные, раз не могут выполнять простой команды о пище. И кто только придумал таких глупых кошачьих слуг?

Сирша не знала, как унять гнёт растущей тревоги. Взгляд неожиданно упал на комод с зеркалом. Когда-то он принадлежал маме, и она сидела возле зеркала, расчёсывая длинные волосы перед сном, напевая что-то нежное, как перезвон колокольчиков…

Сирша тряхнула головой, прогоняя видение, и бухнулась на ветхую табуреточку. От неожиданности та вскрякнула и подогнула ножки, стараясь изо всех сил не сломаться от такой грубости. Девушка посмотрела в зеркало. Волосы, растрёпанные от работы, выбились озорными прядками из-под тугой повязки. Короткая мальчишеская стрижка была бы удобнее и практичнее, но длинные волосы было легче собрать в тугой хвост или узел, чтобы затем на долгое время забыть о прядях, лезущих в глаза при работе. Сирша в задумчивости занялась причёской. Черные волнистые пряди ложились на белые плечи, создавая удивительный контраст. В зеркало за летавшей туда-сюда расчёской наблюдали из-под тени ресниц фиолетовые задумчивые глаза. Мамины. Но взгляд был затуманен, обращённый больше к мыслям, чем к внешнему миру.

…Доска, эта внезапная странная доска. Слишком уж сильно выпирала она, и с ней что-то нужно было сделать. Сирша, даже не замечая, стала тарабанить пальцами по деревянной поверхности подзеркальника, в такт какому-то импровизированному ритму. Зачем трогать старую деревяшку? Девушка не могла найти рационального объяснения своему назойливому желанию, но любопытство всё же брало верх, подначивая найти лом, которым можно было бы подцепить доску.

Желание порождает действие. Искать долго не пришлось: продолговатая железяка соперничала по грозности с таким же массивным молотом в старой покосившейся сараюшке, за домом. Правда, пришлось пройти через разверзнутую пасть чернеющего подвала, но это уже не пугало Сиршу так, как в далёком детстве. Однако хладное и влажное дыхание чёрной дыры не позволяло забыть о ней, омрачая мысли своим смрадом: что-то гнилое, уже разложившееся хотело заявить о своём присутствии любым способом.

Судорожно сглотнув, пытаясь вернуть влагу в пересохший рот, Сирша отвела взгляд от манящей черноты и перепрыгнула её как можно скорее. Нельзя всматриваться в тьму, иначе она начинает становиться твоей частью.

Не так сложно было отыскать нужный инструмент, как решиться его применить. Что-то останавливало, пытаясь достучаться сквозь любопытство тревожной дробью сердца. А вдруг, а вдруг, а вдруг?..

…Она всё же набралась решимости, вздохнула и просунула лом в промежуток между этими чёртовыми досками. Если там ничего нет – то она просто испортит стену, но тревога по поводу этих досок её сжирала. С ними было что-то не так. Они бы не говорили с ней, не звали, не пели скрипучими голосами в её голове, не просили убрать их с того места, к которому они совсем не шли и не были там нужны. КРАК! – доски обиженно взвизгнули от такой возмутительной выходки. КРА-А-К! – она отогнула их, со страхом стараясь не смотреть вовнутрь. КРА-А-А-К! Последний край доски был вырван, что называется, с мясом: кусочки штукатурки, бумаги и бетона остались на доске. Сирша с сожалением, словно извиняясь, дотронулась до выдранных частей стены: ведь они уже успели с ней срастись, несмотря на то, что к ней совсем не подходили. И всё же, ради чего она это сделала? Девушка осторожно заглянула в зияющую в стене неровную дыру, напоминающую загнившую, незаживающую рану. Оттуда пахнуло плесенью, сыростью, мерзкий запах был до тошноты невыносим. Сначала Сирше не удавалось ничего рассмотреть, столь темно было внутри этого отверстия. Однако она упорно продолжала вглядываться. Наконец глаза несколько привыкли к скудному свету и…

Непроницаемая мгла кишела чем-то склизко-чёрным, и вся эта липкая мазутная субстанция ринулась из стены, вытягивая своё вязкое мажущееся чёрным вещество наподобие щупалец. Послышался тихий грохот – девушка выронила лом и упала без сознания.

Глава 4. Бегство

Очнувшись, Сирша долго не могла понять, отчего на улице так темно, и почему так сильно болит голова. Пыхтя и тихонько ругая всех чертей, она приподнялась на локте. Комнату свернуло спиралью, затрясло мелкой дрожью. Девушка старалась смотреть в одну точку, чтобы успокоить это землетрясение, происходившее у неё перед глазами. Она ожидала, когда же эта мясорубка в голове перестанет работать, остановит своё тошнотворное вращение. Перед глазами скакали цветные кружочки, отдалённо напоминая те, что в праздник разбрасывают по улицам дети, называя монетками. И правда, словно какой-то из этих озорников пробежал мимо Сирши, взорвав хлопушку прямо у неё над ухом. И от этого радужного хлопка в ушах девушки стоял оглушительный звон, как будто действительно сыпались прямо ей на макушку тысячи монет.

Наконец, комната усовестилась перед своей обитательницей и перестала ходить ходуном. Сирша сделала усилие, села и отползла к стене, прислонившись к её приятно холодному, услужливому боку спиной.

«Почему так темно? Неужели после чая разморило, да уснула днём?» – крутились в голове Сирши уже вполне чёткие вопросы.

Но ответы на них дать некому было. Девушка небрежно хлопнула по выключателю, зажигая свет. В сферических склянках под потолком, мягко шипя, засветились огоньки, наполнив комнату слегка желтым светом.

– Ещё и Мара куда-то запропастилась… а с утра была здесь…

Сирша осеклась, её глаза округлялись и темнели от нарастающего ужаса всё больше и больше, по мере того, как она вспоминала предыдущие события.

Страх отнял постепенно всё тело, начиная с ног: даже повернуть голову сейчас казалось опасно, смертельно опасно! Оставалось лишь удивляться, как ещё продолжает биться, да ещё с такою силою, сердце, а лёгкие – так часто-часто гонять суда-сюда воздух.

Девушка очнулась, когда на руки, уроненные на колени, упала капля ледяного пота, давно уже мелкими каплями рассыпанного по лбу.

Она шумно выдохнула и напряжённо, заранее приготовившись к бегству, повернула голову в сторону пролома в стене, который сама же и выгрызла увесистой железякой.

Света не хватало, чтобы просочиться за ломаные края бездны, развернувшейся в стене. Наоборот, казалось, что дыра только разрастается, очень незаметно для наблюдавшей, однако крайне властно захватывая всё больше и больше пространства на стене, поглощая скупой, почему-то позеленевший свет лампы.

Если бы бездна могла улыбаться, то её улыбка была бы подлейшей ухмылкой насильника, предвкушающего добычу: он уже всё придумал в голове, всё, что сделает с жертвой, и уже только этого зрелища в сознании ему довольно для мерзкой удовлетворённой гримасы губ.

Оцепенение резко спало, и Сирша с визгом подскочила в воздух, словно все законы гравитации были не для неё. Не помня ни о чём: ни о важном, ни о пропавшей куда-то Маре, ни о причинах страха, Сирша выскочила из дома с той резкостью, с какой отскакивает натянутая и отпущенная в момент высшего сопротивления пружина.

«Бежать! Уехать от пожирающей бездны!» – билось набатом вместе с пульсом. Она с грохотом и треском выдрала из хлама сарая детское увлечение – двухколёсный турик. Несмотря на панику, прочла выжженное на потемневшем дереве имя быстрого друга – Серафим. Это несколько отрезвило и успокоило, напомнив весёлые поездки в детстве, когда даже после самых болезненных падений турик оставался цел и был готов нести свою хозяйку в любые дали по её пожеланию. Сделанный на вырост, сейчас он был в самый раз девушке. Она вскочила в кожаное седло, крутанула педали, и те, приведя в действие застоявшиеся пружины, отозвались с готовностью лёгким скрипом, заставляя лёгкие колёса развивать всё большую скорость.