Дыши со мной. В плену у зверя

Оставив пару в комнате, отправился в кабинет и откинул крышку ноутбука, включая камеру. Да, я установил там камеру. Не потому, что я долбанный извращенец, а потому что мне нужно уезжать из дома, иногда надолго, и если она решит как-то себе навредить или с ней что-то случится, как в последний раз в ванной, то должен буду узнать об этом и успеть. Конечно, была и другая причина… Я не понимал её почти. И мне всё же хотелось знать о ней хоть что-то.

Элисса медленно прошлась по помещению, осторожно, едва касаясь, проводя руками по мебели. За ней шествовала, принюхиваясь, её недособака. Вдвоём они являли собой очень гармоничное, но странное для моего дома зрелище. Никогда бы не подумал, что тут появится вот такая комната, вот такая девочка, а тем более шерстяная тявкающая пигалица.

Потом она села на постель, обняла себя за плечи и заплакала. Её плечи тряслись от рыданий, а по лицу катились крупные градинки слёз. Я даже вскочил сначала, желая броситься к ней и выяснить причину. Физически больно было это видеть.

Но почти сразу к её ноге приблизился Эмин (собака-Эмин, конечно… Я уже начинал жалеть, что дал ему эту кличку, всё время сам вздрагиваю, так ещё и живое напоминание о нём, ещё не хватало постоянно думать о волке! Хорошо хоть она не знает, чьё имя повторяет). Он ткнулся носом в её щиколотку и поскрёб лапой. Всхлипывая, моя девочка подняла его и прижала к себе, уткнувшись носом в волнистую шерсть и начиная гладить его висячие уши.

– Ты не бойся… Тебя он не обидит… Наверное…

Сердце сжалось. Она говорила обо мне! Обо мне! Вот так.

То есть я чуть ли ни на цыпочках вокруг неё хожу, пытаюсь угодить, а она даже не уверена, что я не трону её собаку… И сказала это так, что вот его я, наверное, не обижу, а её прям точно обижу. Будто пытаюсь втереться ей в доверие, чтобы потом сделать побольнее! И вроде бы понимаю, что есть причины, но как же это обидно!

А дальше она продолжала сидеть и гладить его. Ничего больше не говорила. Не вставала. Ничем не занималась. Не рассматривала. Просто сидела в одном положении. Выглядело жутковато. Надо бы сказать ей, что не против, если она решит рисовать и в комнате. Потому что вот так сидеть целыми днями – это же с ума можно сойти.

Я немного поработал, периодически поглядывая в экран, и уже понимая, что это начинает вызывать какую-то зависимость. Зато увидел, как она реагирует на приход горничной с подносом еды, ведь сама она выходила только если что-то было нужно щенку, а для себя даже воды не брала, как мне сказали. Стоило оборотнице постучаться в дверь, прежде чем открыть, моя пара встала и вместе с собакой быстро отошла в самый дальний от входа угол.

В который раз убедился, что в отношении персонала мой выбор был правильным. Пожилая женщина поздоровалась с ней, расставила всё на столике, рассказав, что именно принесла, пожелала приятного аппетита и тихо вышла, не ожидая ответа. Видимо, Элисса и прежде не говорила с ней. Выходит, она ни с кем не общается кроме меня и собаки… Хотя казалось бы, чем может навредить ей моя домоправительница?

Видимо, следует попробовать завтракать или ужинать вместе с Элиссой на кухне, чтобы она понимала, что тут везде безопасно и ей ничто не угрожает. Рано или поздно ей придётся привыкать ко мне. Хотя бы чтобы просто сосуществовать вместе.

Мне было очень интересно посмотреть, что именно из блюд ей понравится, и как она поведёт себя дальше, но всё же смог себя убедить, что это неправильно и с трудом закрыл монитор. Кажется, я обзавёлся новой проблемой, потому что оторваться от созерцания Элиссы на экране было очень сложно. Пусть она и не делает ничего, но рассматривая её вот так, приближая изображение, я подмечал всё новые черты, особенности, которые оседали где-то на подкорке, заставляя привыкать к ней, испытывать какое-то непривычное тепло… К счастью, мне почти удалось себя убедить не смотреть на неё как на женщину, потому что это очевидно провальный путь в выстраивании нашего общения.

В это же время мне сообщили, что привезли заказанную одежду, я даже не сразу понял, о чём идёт речь. А когда понял… В общем, уже этим вечером мой шкаф ломился от самых дебильных футболок и пижам, который только смог найти мой водитель. Что ж. Теперь я мог сидеть на своём прежде брутальном диване, покрытом пушистой хренью в пижаме, которую явно шили для… как бы это потолерантнее. Не для меня явно. Не знаю, как скоро решусь это всё надеть, ведь буду выглядеть как… Сказал бы. Но всё чаще стараюсь себя одёргивать, потому что мат пугает Элиссу.

Уговорив себя кое-как, натянул наиболее приличную футболку из всех, что были, с каким-то мультяшным тортом с глазами (кто вообще придумывает этот бред?) и позвал Элиссу вниз, предложив порисовать там сегодня и попутно посмотреть какой-нибудь фильм по телевизору. Эту идею мне подкинул Эрдан, когда я сообщил ему, что нашёл пару, но вряд ли смогу найти с ней общий язык. Племянник сказал, что чтобы «подкатить» к девушке, нужно проводить с ней больше времени и выяснить, что ей нравится. Элиссе вроде нравилось рисовать и её собака.

И эта информация не давала мне ровным счётом ничего.

Она пришла, к счастью, одна, хоть и пропахшая псиной (мне как ирбису это вообще непросто выносить, но не заставлять же её мыться каждый раз) с пачкой листов и карандашами на этот раз. Я включил какую-то романтическую комедию (а что ещё ей можно было включить) и уселся на диван, беря в руки белый на этот раз лист и думая, как бы отказаться от этих уроков, чтобы она ничего не заподозрила. Девочка глянула на мою одежду вскользь, но ничего не сказала, а потом устроилась на самом краю в противоположной части дивана, подальше от меня. Только тут я впервые подумал, что мог бы купить мебель и поменьше. А так было чувство, что между нами не несколько метров, а километр. Хотя, наверное, расстояние по внутренним ощущениям вряд ли бы изменилось, даже сиди она рядом вплотную…

Но всё равно смог заметить, что Элисса нервничает, губы кусает. Они уже почти зажили, а на щеке остался тонкий бледный рубец. И ведь всё же остался…Я надеялся, что исчезнет совсем. Но кажется он символизирует и все остальные раны, нанесённые ей, которые если и заживут когда-то, то всё равно оставят свой след. Глубоко вздохнув, вывалил на неё все свои вопросы разом:

– Что случилось? Ты плакала? У тебя что-то болит?

Но ответ получил вообще не на них…

Глава 27

– У меня не получается, – произнесла Элисса тихо.

– Что у тебя не получается?

– …учить… Вас…

О, это факт. И дело не столько в ней, сколько во мне. Но представляю, как тяжело далось ей это признание, с учётом того, что она считала, что это её плата за мою заботу. Зато для меня это шанс закончить наконец это мучение и попробовать другой вариант взаимодействия с ней.

– Знаешь, наверное, рисование – не моё, – сознался в очевидном. – Давай вместо него будем проводить тут вместе каждый вечер?

А что? Вполне равноценный обмен, мне полезно быть рядом с ней, хотя бы так. Иначе подохну раньше времени. Да и она может быстрее привыкнет и перестанет шарахаться от меня, как от чумного. Хотя бы. Вот только Элисса побледнела, а её руки, сжимающие карандаш и листок затряслись. И тут я сообразил, что именно сказал ей… Точнее, что она могла услышать. Как же сложно!

– Я имел ввиду, просто находиться тут вместе. Можем смотреть фильм. Или ты можешь рисовать, если хочешь. И всё. Только это. Ты – моя пара, а для таких, как я, важно проводить время с парой рядом хотя бы. Ты вряд ли поймёшь всё, но просто знай, что очень мне этим поможешь.

Элисса отводила глаза, глядя куда угодно, но не на меня. И, кажется, не очень верила, что нужно будет просто сидеть рядом. Ну пусть сама и убедится.

– Так ты согласна?

Она кивнула, и я со спокойной душой отложил листок, довольный, что смог организовать нам совместный досуг без издевательств над собой. Втянул носом её запах. Он почти очистился от лекарств и больницы, но помимо какого-то нежного, еле уловимого её собственного аромата и, к моему великому сожалению, псины, вокруг витал чёткий запах страха и боли. Я не знал, что именно у неё болит, на мои вопросы она только качала головой, и не мог прикинуть даже, как это выяснить. Привести к ней снова врача? Так она даже мне не сознаётся, вряд ли разговорится перед ним. Заставить её сказать и объяснить, что я всё равно чувствую… Не знаю, как она отреагирует…

К моему удовлетворению, на следующий день показалось, что ей менее больно. И по камерам я видел, что она иногда морщится, когда садится или резко встаёт, из чего сделал вывод, что дело в том, что с ней произошло недавно, из-за чего мы оказались в больнице. Врач убедила меня, что такое возможно и дала обезболивающее, которое я велел выдавать Элиссе раз в день вместе с завтраком. Но уточнив, что это необязательно, пара каждый раз возвращала таблетку вместе с посудой. И я прекрасно видел, что не принимала и успокоительные, которые ей назначили. Наверное, боялась, что я снова хочу чем-то её накачать. Но по крайней мере она теперь иногда говорила с собакой-Эмином и отвечала на мои вопросы. Что уже казалось мне хорошим знаком.

Теперь по вечерам в одно и то же время Элисса спускалась на первый этаж и садилась на край дивана, сложив руки на коленях. Я видел, что она не смотрит фильм, а просто ждёт, когда он закончится, чтобы потом уйти, будто отбывает какое-то наказание или обязанность. Но отпускать её всё равно не хотел. Там она всё равно будет или сидеть одна, уставившись в пол, или рисовать. Ну как одна.

С шерстяным питомцем. И каждый день я мчал домой, чтобы успеть вовремя и провести время с ней. Несколько раз нам даже удалось вместе поужинать, она принимала из моих рук тарелку и приборы, но по-прежнему старалась не смотреть в глаза.

Когда же меня не было дома, то не мог обойтись и получаса, чтобы не наблюдать за ней, как какой-то долбанный извращенец просто. Если долго не видел и не знал, что она там делает, то начиналась ломка. Хотя Элисса редко чем-то занималась, если только рисовала или сидела, обняв щенка и глядя прямо перед собой. В такие моменты мне хотелось вырвать её из этого состояния, потрясти, прижать ближе… Но, разумеется, я ничего не делал.

А спустя пару недель, в течение которых между нами так ничего и не изменилось, я наконец дошёл до того, чтобы изучить её документы. По полученным из дополнительных источников данным выходило, что она всю свою жизнь провела в интернате, о родственниках ничего не известно, её никогда никто не навещал, она с кем близко не дружила. Недавно директора интерната привлекли к ответственности за жестокое обращение с воспитанниками. Значит, вряд ли там она жила размеренной спокойной жизнью. Даже в этом ей не повезло…

После моя девочка поступила в художественный колледж и жила там в общежитии, пока её не отчислили и не выгнали на улицу. И больше никаких документов, никаких соц. сетей, банковских карт, хоть чего-то, что оставило бы след молодой девушки. Всё это произошло немногим больше полугода назад… Возможно в то же время она попала в лабораторию… И тогда выходило, что Элисса действительно одна во всём мире.

Однако, ирбис, который теперь занимался лабораторией, точнее тем, что от неё осталось, уверенно сообщил мне, что она пробыла там от силы месяц, поступила уже беременной и никаких экспериментов над ней не ставили. Я несколько раз перечитал все бумаги сам и не мог поверить глазам. Проверил другие. Некоторые подопытные провели там более года, кто-то умирал почти сразу, но почти по всем были данные с какими-то формулами, пометками, лишь её папка оказалась почти пустой.

На миг в голову прокралось сомнение: вдруг это всё лишь обман? Могла Элисса солгать мне, а всё, что я вижу каждый день, – спектакль? Было бы проще поверить в это, убедить себя, что с ней не происходило ничего ужасного, что те кошмары, которые я придумал, – обман. Да, так было бы проще. Но в тот же момент лавина злости ударила в виски. Ну конечно, моя пара – всего лишь лгунья и актриса, зато отец – просто святой, который мучал всех, кроме неё. Надо быть полным дебилом, чтобы поверить в это.

Скорее всего, раз он догадался, кто она мне, то просто изъял её данные на всякий случай. Он был прекрасным стратегом и просчитывал всё намного шагов вперёд. Наверное, догадывался, что в одном из всех возможных вариантов развития событий я могу поступить так, как поступил, и решил спутать мне карты, заставить поверить в то, что единственная, кого я ждал столько лет, – всего лишь обманщица. Только этот план не сработал. Элисса не могла врать. Не потому, что она такая вся честная, а потому что боится до смерти. И её реакция – лучшее доказательство её правдивости.

Но если прежний глава прайда продумал всё настолько, то где гарантия, что с остальными подопытными он не поступил так же? У нас погибли уже несколько человек и оборотней. И если в их папках тоже ложь, то мы не помогаем им, а вредим! Как же мне повезло, что не решил лечить Элиссу лекарствами, ведь вообще не известно, что им всем вводили. Мы до сих пор не знали, что за «синяя жидкость», вспоминая которую все пленники впадают в истерику. Это был какой-то замкнутый круг. Мы не могли разобраться ни в чём. С каждым днём становилось всё хуже. Хотя тогда ещё казалось, что хуже уже некуда…

Единственным шансом изменить хоть что-то стали последние переговоры о перемирии с людьми, мы так рассчитывали, что получив их данные, сможем помочь своим, что забыли о том, с кем имеем дело. И в этом я потом тоже видел свою вину. Ведь не уберёг того, кому был обязан многим, если не всем…

Когда мне позвонил альфа, я не сразу понял, что именно он говорит. Его язык заплетался, он то и дело срывался на отчаянный крик, умоляя меня сделать хоть что-то. Никогда старый волк не говорил со мной так, не просил ни о чём и тут… Мне пришлось раз за разом переспрашивать, что произошло, чтобы понять, что он говорит. Но когда я понял…

Эмин* поехал с парой волков в лабораторию людей, договорившись о том, что заберёт несколько образцов противоядия, которое возможно поможет пленникам. У людей исследования проводились давно, и они намного были впереди нас, поэтому никто не усомнился в том, что они говорят правду, ведь переговоры шли несколько лет и уже появлялись подвижки. Вот только второй день с того момента, никто из ребят больше не выходил на связь. Альфа поехал к одному из тех, кто управлял человеческой лабораторией, но его избили и выбросили на дороге. Только он успел заметить среди гостей на празднике дочери того человека представителей стаи чёрных… Выходит, те тоже вели переговоры с людьми и, наверное, готовили ловушку для нас всех. Но вопреки обещаниям Эмина так и не вернули.

Мы бросили на поиски все силы, поймали несколько волков, которые могли что-то знать, даже пытали их, но ничего не выяснили. Выходило, что добрый волчонок попал в капкан, из которого даже объединившись барсы и волки не могли его вызволить. А адрес лаборатории, куда уехал он, оказался ложным. Заброшенным зданием, в котором никогда прежде не было людей.

Отчаявшись, я поехал туда, откуда мы забрали наших подопытных. Словно шестое чувство вело, хотя и не мог его объяснить.

Вошёл в пустое помещение и сразу обернулся на шум. В одной клетке бились о прутья трое волков в полутраснформации. Они были озлоблены, но уже обессилены. Когда в одном из этих существ я узнал Эмина, едва не рухнул там, где стоял.

Волчонок спас пленников, помог обрести мне Элиссу, беспокоился о ней, а теперь сам стал подопытным. Разговоры были бесполезны, они не понимали меня, не откликались на имена, да и вообще выглядели так, будто не понимали обычную речь. Люди видимо в насмешку привезли их туда, откуда мы прежде освободили других. Была ли это акция устрашения или насмешка, не так важно. В тот день мой прайд и стая серых потеряли того, кто был для нас близким. Мы отчётливо поняли, что люди не пойдут на уступки, а со стаей черных невозможно договориться. И это означало наше поражение в этой битве.

Сам не ожидал, что так сильно привяжусь к волчонку. Что так больно будет видеть его в таком состоянии, что так непросто будет звонить его отцу и потом вести его к клетке сыном. Видя слёзы альфы, стоящего на коленях, перед прутьями решётки, я как никто понимал его чувства. Примерно то же я ощущал, когда именно тут не увидел Элиссу и решил, что потерял её.

Мы были разбиты, раздавлены, злы на себя и друг на друга. Усыпив всех троих, вместе связали их и перенесли в машины. А когда последний автомобиль скрылся за поворотом я обернулся на здание лаборатории и потерял голову окончательно.

Мне казалось, что это место виновато во всём. Оно принесло столько боли, что моя душа разрывалась. Мне хотелось уничтожить его, собственными руками разрушить каждый кирпич, стереть в пыль. И я крушил, бил, ломал… Всё ещё чувствовал здесь запах страха других, крови Элиссы, звериной ярости Эмина… И когда выбился из сил, то поджёг то, что осталось. И всё ещё хотел броситься в огонь и продолжить ломать, потому что не мог успокоиться, не мог прийти в себя.

Только взглянув на часы, понял, что опаздываю к нужному времени и меня ждёт пара. В той же грязной, пропахшей гарью одежде кинулся домой и нашёл её смирно сидящей на самом краю дивана. Меня ещё трясло от ненависти, от злости, от безысходности, а она… Маленькая, напуганная моим внешним видом, но… моя… Единственное, что осталось хорошее в моей жизни. Такая же сломанная, как та клетка, в которой она провела столько времени и которую я сегодня вырвал из пола, согнув прутья, такая же испачканная чужой злобой, как стены лаборатории, которые горели в огне моей ненависти… Но всё ещё чистая, мягкая, беззащитная внутри…

Подошёл молча и сел совсем рядом. Девочка не шелохнулась, хоть и сжалась вся, продолжая смотреть то на мои руки, то на пол и стены позади меня. Я обхватил пальцами её подбородок и чуть надавил, чтобы её губы приоткрылись. Элисса задержала дыхание, но снова не сдвинулась с места, теперь глядя куда-то мне в плечо. Приблизился. Она по-прежнему не реагировала и ничего не говорила. Тогда коснулся её губ, и почувствовал судорожный выдох. А затем показалось, что она попыталась неумело ответить, обхватив мою нижнюю губу, своими, подчиняясь мне, но продолжая смотреть теперь в сторону. Даже глаза не закрыла.

И я осторожно целовал её, продолжая держать за подбородок, а второй рукой опираясь на спинку мебели позади неё. Наслаждался вкусом её губ, заставляя себя быть здесь и сейчас, не думать о том, что выворачивает меня изнутри, забыть обо всём, что причиняет боль. Она не противилась, не отталкивала, лишь её пальцы вцепились в домашнее платье. Закончив этот странный, но такой желанный и нужный мне поцелуй, отпустил её. Элисса даже не подняла глаз, продолжая смотреть теперь в пол и мелко дрожать. Тогда я вытянулся на диване, обнял её колени и уложил на них голову, закрывая глаза. Больше не мог видеть её выражение лица, но чувствовал, как сначала она резко подняла свои руки, чтобы не коснуться меня, а потом, как всегда, обняла себя за плечи.

Её дыхание сбивалось, но по крайней мере не начала задыхаться, как раньше, что давало надежду на то, что я не слишком испугал её сейчас. Сил думать, как нужно поступать правильно, просто не было. Мне нужна была передышка. Хотя бы небольшая… А дальше у меня просто как груз с плеч свалился. Все проблемы отошли на второй план. Меня укачивал её запах, каждый новый её вдох и тихий выдох, её реакция, хотя ещё боялся очередного приступа.

Потом я просто уснул. И впервые спал так крепко, не думая, к чему приведёт мой поступок, что я стану делать дальше, как смогу разобраться со всеми навалившимися проблемами. Она рядом со мной, вот здесь, под моими руками.

И это было главным сейчас.

*Эмин – главный герой романа «Упрямая», в котором события происходят через пять-шесть лет после описанных в этой книге.

Глава 28

Проснулся от голодных трелей её живота, когда за окном вовсю светило солнце. Ощущал себя так, словно за последние несколько лет отдохнул впервые. Бодро поднялся, размял шею. Никогда не чувствовал себя так хорошо и спокойно, полным сил и энергии. Неужели так действует сила нашей связи?

Но посмотрев на свою девочку, понял, что вот она как раз даже глаз не сомкнула, так и сидела всю ночь в одном положении, с прямой спиной. Даже не прислонилась к спинке дивана. И продолжала смотреть в пол. Она не выглядела сейчас очень напуганной, скорее расстроенной, растерянной и …уставшей. Наверное, пока я наслаждался её близостью и отдыхал, она ждала, что я проснусь и продолжу то, что начал. Боялась. Мне захотелось немедленно показать ей, что всё не так, что я не озабоченный псих, который теперь станет приставать к ней каждый вечер, поэтому прочистил горло и вместо доброго утра негромко извинился:

– Прости, Элисса, мне не стоило этого делать. Я не должен был тебя целовать…

Ожидаемо она не ответила. Хотя вообще-то уже начинал привыкать, что периодами говорю в пустоту.

– Ты голодная? Я хотел бы позавтракать вместе с тобой, если ты не против.

Девочка встала, не глядя на меня.

– Можно я пойду к себе?

– Конечно! Но я думал, что мы могли бы…

– Спасибо, – бросила она и быстрым шагом поднялась по лестнице наверх.

Я остался один, разом вспоминая, почему она так себя ведёт, почему я вчера повёл себя именно так… Снова стало паршиво. Мне действительно не стоило её целовать. Кажется, я всё испортил. Хотя вряд ли в нашей ситуации можно сделать ещё хуже. Но я постарался. Ещё как.

Только среди океана вернувшихся жутких мыслей и почти уже отчаяния, я всё ещё вспоминал вкус её покрытых шрамами губ… И пока это был мой единственный якорь, дающий надежду, что смогу справиться со всеми трудностями. Как минимум из-за неё я не должен раскисать.

Прежде вообще редко целовал кого-то. Не знаю, как-то не испытывал от этого особенно положительных эмоций. Но почему-то именно это вчера показалось мне подходящим способом прийти в себя. И он сработал. Не скажу, что я теперь фанат поцелуев, но если с Элиссой… Хотя о чём это я? Потряс головой. Вчера просто не соображал ничего, поэтому так поступил. И больше такого не сделаю. Точка.

Принял контрастный душ, окончательно просыпаясь. Сегодня решил остаться дома, чтобы всё хорошо обдумать. Мне нужен был план. Хоть какой-то. Потому что пока казалось, что вообще всё рухнуло.

Выбирая одежду, наткнулся взглядом на розовую пижаму с единорогами… Захотелось спуститься вниз, найти водителя, который это купил, и запихать её ему в… Ну в общем, в одно из отверстий. А потом снова вспомнил, что вытворил вчера с Элиссой… И рука сама потянулась к розовому кошмару. Как я матерился, когда надевал его. К зеркалу даже подходить не стал, чтобы не видеть там своё отражение в этом. Думал, что нужно бы принести Элиссе завтрак.

Так торопился, что даже не посмотрел на камеры. Поэтому когда нашёл её на кухне, был удивлён.

– Ты тут? – задал самый тупой вопрос, из-за которого она сначала застыла, а потом оглядев меня с ног до головы, избегая прямого взгляда, сказала то, на что я даже не рассчитывал:

– Вам идёт.

Мне ни хрена не шло, я точно знал. Но не стал её разочаровывать.

– Спасибо, Элисса.

– Вам спасибо, – тихо прошептала она и снова отвернулась к плите.

Я прекрасно понимал, что сейчас происходит. Во-первых, она совершенно точно благодарила меня за то, что вчера я ей больше ничего не сделал. Как тогда, в лаборатории. Во-вторых, видимо услышав моё желание завтракать вместе с ней, решила, что не имеет права отказывать. А в-третьих, она боится, когда видит во мне мужчину, а я иду на поводу, маскируясь по кого угодно, у кого нет члена и яиц под одеждой. Но если это работает, и ей так проще находиться рядом, то я буду носить круглосуточно эту тупую одежду. Вот только…

– А почему ты убежала сразу?

Элисса стиснула в руках тарелку.

– Простите, мне нужно было… – и совсем тихо, едва слышно, – в туалет…

Вот я дебил. Ну на хрена мне была эта информация?

– Тебе не нужно извиняться, а вот мне стоило бы. Вчера я был не в себе.

– Вам было больно…

Меня удивило, что это не было вопросом. Но по крайней мере объясняло в некоторой степени её реакцию. Наверное, ей было жаль меня. Только вот…

– Как ты поняла?

Она замешкалась, судя по всему, размышляя, стоит ли сознаваться, но всё же сказала:

– Не знаю, я так чувствовала.

Так значит и без метки наша связь всё же работает! И мне стало легче после ночи рядом с ней, и она чувствует меня. Вот только я почти не вижу от ней ничего кроме страха. То ли это просто самая сильная её эмоция, перебивающая остальные, то ли она оказалась более впечатлительной, сумев разглядеть во мне больше. Да и в конце концов, по вчерашнему виду после сожжения лаборатории было несложно понять, что происходит в моей душе.

– Я буду держать себя в руках. Обещаю тебе. Не стоит думать, что теперь стану так поступать постоянно. Мой друг попал в беду, и я не сдержался… И благодарен тебе, что помогла прийти в себя. Хотя мне теперь и очень неловко.