Чужая вина

– На первый взгляд, тут сухо, – Ася оглядывала спальню, её стараниями до отказа забитую вещами, которые Антонина Петровна велела ей перенести сюда из других комнат накануне переезда квартирантки. Хозяйка жилища даже выслала по электронной почте список всего, что требовалось здесь разместить, не надеясь на память дочери.

Антонина Петровна не знала о травме внучки, когда составляла этот перечень, и, очевидно, полагала, что участвовать в перемещении вещей будут и Ася, и Алла. Однако всю работу по перестановке пришлось делать Асе, а для того, чтобы передвинуть крупногабаритные вещи (например, такие как трюмо с зеркалами), она пригласила того же слесаря.

С большим трудом протиснувшись к окну – туда, где стоял трёхстворчатый шкаф – Ася увидела ещё не высохшую лужицу воды на линолеуме.

– Вот тут, видимо, была течь от вас, но воды не так много, как вы говорили, на обоях почти и не заметно. Все высохло благодаря горячей батарее, – осматривала ущерб Ася.

– Я и не говорил про потоп, это Марья Ивановна преувеличила. Даже предлагала ОМОН вызвать, чтобы взломать железную дверь и немедленно начать спасать ценные вещи вашей матушки. Причем организовать эту операцию она планировала за мой счёт. Я, конечно, отказался, потому и пытался до вас дозвониться.

– Да, хорошо, что вы пытались дозвониться, – Ася повторила слова мужчины, боком подбираясь к шкафу. Открыла его дверцу, предварительно вынув из стоящей на тумбочке шкатулки ключ, и, распахнув шкаф, окинула беглым взором одежду. Затем, обернувшись к мужчине, заключила:

– По-видимому, здесь тоже ничего не пострадало. Можете не беспокоиться. Шкаф даже не намок, вода с другой стороны текла, тут потолки-то кривые. Сейчас уберу весь нанесённый ущерб. «Ценные меха» не пострадали. Делов-то – тряпкой минуту помахать, – женщина уже хотела закрывать шкаф, но мужчина её остановил.

– Подождите, подождите. Я всё же предлагаю вынуть вещи и просмотреть их внимательно. Вдруг, вода была на шкафу и уже впиталась в ДСП, повредив… вот, к примеру, вижу шубу с натуральным мехом, – он показал на любимую чернобурку Антонины Петровны, которую она надевала несколько раз в жизни, «на выход». – Я сейчас поднимусь к себе и составлю бумагу для своей страховой компании. Прежде чем купить квартиру, я застраховал её от всякого ущерба, в том числе протечек воды к соседям. Если ущерба на самом деле нет, вы подпишете отказ от претензий, и мы с вами мирно разойдемся.

– Хорошо, – Ася тоскливо посмотрела на переполненный всяким барахлом шкаф матери, понимая, что сейчас ей придется всё оттуда перетаскивать на кровать. А затем, желательно в таком же порядке, складывать обратно.

Мужчина ушел к себе домой. Ася начала методично доставать с верхней полки вещи, а затем, стараясь не нарушить порядок, в котором они были сложены, несла их на кровать. Полностью освободив верхнюю полку от многочисленных полотенец, сложенных аккуратными стопками и даже разобранных по цветам, Ася с тяжёлым сердцем посмотрела на эту огромную разноцветную гору и взялась за следующую полку, где лежали скатерти и накрахмаленные салфетки. Мать всегда говорила дочери: «Тебе замуж уж поздно выходить, не получилось у меня никому тебя сосватать, зато хоть внучка будет с приданым. Хороший дом начинается с накрахмаленной скатерти и чистого полотенца!»

Неожиданно Ася заметила чёрный полиэтиленовый пакет, прикреплённый скотчем к задней стенке шкафа и обмотанный такой же чёрной изолентой. Он почти сливался с тёмным шпоном шкафа и, скрытый за стопками полотенец, был незаметен постороннему глазу.

«Тут никакой соседский потоп не страшен», – мысленно рассуждала Ася, вертя в руках неизвестный сверток. На ощупь определить содержимое не представлялось возможным, так много слоев упаковки было на нём.

«Похоже, там все-таки что-то бумажное. Интересно, а вдруг это деньги и моя мамочка подпольный миллионер? – Ася улыбнулась своим мыслям и отражению в зеркале трюмо и игриво подмигнула самой себе. – Помню-помню, как мне в детстве строго-настрого запрещали подходить к родительской спальне. А однажды, когда я, играя в прятки, спряталась в шкафу, мать меня так выпорола ремнём, что я горько рыдала в углу до самого прихода отца с работы. На шкатулку, где, я точно знала, лежит ключ, я после того случая даже смотреть боялась. Мать всегда запирала этот шкаф, но при этом (вероятно, в воспитательных целях) всегда сообщала мне, где ключ. Так она проверяла – обману я её доверие или нет… Господи, как же мне тогда хотелось открыть этот чёртов шкаф! Но я так и не посмела…

Уже позже, когда отец умер, а мама слегла в больницу, я доставала оттуда приготовленную матерью к похоронам отца одежду и тапочки. Она меня сама попросила. После этого я даже специально несколько раз заходила в комнату, чтобы проверить, запирает мать шкаф или нет. С тех пор он всегда был открыт. Надо же – а ведь я уже стала забывать эту историю… Аллочка родилась, не до этого было… С внучкой Антонина Петровна, конечно, обращалась гораздо мягче, чем со мной…

Похоже, вот они – сокровища, которые так тщательно оберегались от моих детских глаз. Сейчас так смешно вспоминать: о тайном содержимом шкафа я даже фантазировала по ночам, когда не могла уснуть. Лежала с открытыми глазами в темноте, боясь пошевелиться. Мысленно я прокрадывалась в родительскую спальню, открывала шкаф и… Дальше развивалось несколько сценариев, но все они всегда заканчивались тем, что мне становилось стыдно от своих мыслей и я тихонько плакала, а затем засыпала.

Я так и не решилась спросить об этой тайне отца. Мне казалось, что я подведу его, если буду расспрашивать. Ему придётся сказать правду, ведь он никогда не врал мне, а мать станет злиться. Она и так его постоянно пилила и ругала, если он приходил домой выпивши…»

Ася ещё раз посмотрела на себя в зеркало, набираясь смелости. Глаза блестели – видимо, из-за недостатка освещения – и казались темнее настоящего цвета, щёки раскраснелись, сбитые пряди волос беспорядочно прилипли к мокрому лбу.

Женщина вдруг увидела себя в зеркале трюмо на несколько лет моложе и громко произнесла:

– Ну что же ты?! Смелее и скорее! Мать в отъезде! Когда ещё представится такая возможность?! Да даже если бы она и не уехала! Что может тебе сделать эта старушка? Выпороть – уже сил не хватит, – собственные слова так удивили Асю, что, наблюдая за своим отражением в зеркале, она заметила, как поползли вверх ее брови, а глаза округлились, но продолжали блестеть, как казалось их обладательнице, каким-то дьявольским блеском.

Это понравилось Асе. Она улыбнулась, облизала внезапно пересохшие губы и взялась за пакет, удобно устроившись на кровати среди разноцветных полотенец. Она пыталась найти конец изоленты, чтобы аккуратно размотать, а не разрезать свою находку. Сосредоточившись на открытии свертка, Ася не сразу услышала шевеление и покашливание в своей квартире. Женщина даже не успела испугаться своей стремительной мысли: «Вот и мама пришла», – как раздался голос соседа:

– Извините меня, я стучал, но вы не открыли. Дверь была не заперта, и я решился зайти. Вы закончили со шкафом? Бумагу я составил, можете подписать. Только я ваше имя-отчество не знаю.

Глава 8. Что это за тайный свёрток?

– Мама, ну где ты так долго ходишь? Правильно бабушка говорила – тебя только за смертью посылать. Ко мне друзья пришли, я стала натягивать лосины и… знаешь, что я обнаружила? Это твои лосины! – голос девушки звучал из динамика телефона так звонко, будто Ася включила громкую связь. – Ты сейчас в моих лосинах!!! – продолжали раздаваться вопящие крики Аллы. – Ты же знаешь, что уже их растянула! Я не смогу их больше надевать. Мы с тобой не одного размера, ты это понимаешь? – Алла продолжала допрашивать мать.

Звонок дочери застал Асю на том же месте – уже несколько часов она сидела на кровати в спальне матери перед распахнутым настежь шкафом, разложив перед собой слегка выцветшие бумаги: рукописные и напечатанные на бланках с официальными печатями, разных цветов и размеров.

– Мама, ты вообще меня слышишь или нет? – дочь продолжала надрывно кричать.

– Алла, я тебя слышу. Я надела твои лосины по ошибке вместо своих, но я… – Ася едва собралась с силами, чтобы оправдаться перед дочерью, как её вновь настиг вопль Аллы:

– Ты понимаешь, что мне сейчас не в чем выйти на улицу?

– Ну да, но у тебя же костыли… – очередная слабая попытка Аллы была заглушена децибелами девушки:

– Ну и что! Ты же знаешь, что я могу на них очень даже быстро ходить! Меня уже ждут три человека. И Вадим сейчас подойдёт, он звонил. Ты хотя бы забрала открытки у бабушки? – поинтересовалась дочь тоном уже немного ниже.

– Аллочка, извини, что я надела твои лосины, – Ася глубоко вздохнула в трубку.

– Ладно, мам, купишь мне тогда новые – эти после тебя совершенно растянулись. А вот открытки мне сейчас срочно нужны – хотим устроить сюрприз на празднике в университете, они как раз подойдут для поддержания ретро-стиля. Мы их потом обязательно вернём в целости и сохранности. Бабушка же не скоро приедет? Она, кстати, мне звонила, я трубку не взяла. Не знала, что ей сказать, хотела с тобой посоветоваться. А тебе она звонила? – девушка тараторила в трубку, засыпая Асю всё новыми вопросами.

– Не знаю, Аллочка. Наверное, звонила, только я телефон на беззвучный режим нечаянно поставила. Твой звонок я совершенно случайно увидела. Ты первый раз звонишь?

– Да, мам, первый. Мам, неси открытки и конфеты, ты их уже купила?

– Нет, дочь, ещё не купила. Я пока ещё в квартире у твоей бабушки. Тут потоп был. Новый сосед сверху залил, приходил ко мне бумагу составлять, что я к нему никаких претензий не имею.

– Мам, ты что, с ума сошла?! Бабушка тебя живьём съест, когда узнает, что ты что-то без её ведома подписала! – голос Аллы вновь начал повышаться, но в этот раз от тревоги за мать.

– Ничего она меня не съест, не переживай, – Ася, прижав телефон к уху, собирала разложенные на кровати бумаги в одну стопку, складывая их обратно в непрозрачный пакет.

– Мам, что с тобой случилось? Ты какая-то странная. Бабушку внезапно бояться перестала, – продолжала волноваться дочка.

– Дочь, со мной всё очень даже нормально. Сейчас в магазин зайду за конфетами и приду к тебе.

– Давай приходи скорее. Открытки не забудь! Принеси, мне очень надо!

– Ладно, дочь, сейчас приду. До встречи, – Ася повесила трубку и посмотрела на дисплей телефона – 23 пропущенных вызова. Женщина сбросила устрашающую цифру и посмотрела на часы: с тех пор, как она села на кровать и углубилась в чтение найденных бумаг, прошло уже три часа.

«Получается, что даже за три часа я не успела прочитать все бумаги до конца! Совершенно не помню, на каком часе я впала в анабиоз, точно лягушка, вмерзшая в болото. Меня словно бы нет… Да, я дышу, глаза открыты, но меня будто не существует. Такое знакомое состояние – как в детстве. Только обычно я впадала в него в полной темноте, а не при свете дня», – размышляла Ася. Только сейчас она заметила, что забыла включить свет в комнате. Она вошла сюда ещё днем, а за окном уже давно стемнело – было уже семь часов вечера. Спальню матери освещал лишь свет от фонаря соседнего дома.

«У лягушки кровь не кристаллизуется, поэтому она до конца не замерзает зимой», – прежде, чем выйти из квартиры и захлопнуть дверь, Ася, неожиданно для себя, вспомнила давно забытые сведения из курса биологии. Женщина стала медленно спускаться по знакомой с детства лестнице, открыла подъездную дверь и оказалась на улице…

* * *

– Мам, ну наконец-то ты пришла! – воскликнула дочь, завидев Асю на пороге палаты.

Девушка явно купалась во внимании друзей: возле её кровати и стоявших там же костылей кругом расположились трое юношей, незнакомых Асе, и девушка очень низкого роста, больше похожая на подростка лет четырнадцати. Ася смутно припоминала, что она приходила однажды к ним домой, но не могла вспомнить, как её зовут. Женщина, несмотря на участливое, тёплое приветствие дочери, чувствовала себя лишней в палате. Её растерянность усилилась от вопроса дочери:

– Мама, ты что, до сих пор ходишь в моих лосинах?

– Дочь, а в чём я, по-твоему, должна быть, если я так до дома и не дошла? По магазинам ходила, конфеты для тебя искала, только в третьем магазине и нашла, – оправдывалась Ася.

– Ну ладно, мам, ты тогда отдавай, что принесла, и иди. Ты, наверное, устала за сегодня, – девушка жеманно строила уже накрашенные глазки, явно флиртуя с долговязым парнем, сидящим ближе к ней.

Ася прекрасно понимала, чем продиктована забота дочери, но не стала спорить, понимая, что она на самом деле очень устала за этот день. Возможно, как ещё никогда в жизни. Она ощущала себя совершенно пустой изнутри. Оболочка, благодаря неведомым Асе ресурсам, максимально сконцентрировалась и руководила её действиями, позволяя физическим движениям управлять телом.

Ася шла домой, привычно переставляя ноги. Ей казалось, что она дышит механически. В голове промелькнула мысль: «Что случится, если я вдруг забуду, как дышать?»

Она не помнила, как добралась до дома. Даже под страшными пытками Ася не сказала бы, как она заходила в подъезд и здоровалась с соседом, шикнувшим на собаку, которая визгливо залаяла при виде Аси, она никак не отреагировала на агрессию огромного чёрного ротвейлера; как зашла в лифт и кивнула соседке, спросившей про здоровье дочери; как открыла квартиру своим ключом и, зайдя внутрь, сняла верхнюю одежду и аккуратно убрала её в шкаф.

Глава 9. А ты смерти боишься?

Ася совершенно не помнила и того, как оказалась в своей комнате и рухнула в любимое кресло возле торшера, забыв включить свет. Она очнулась, только когда услышала в коридоре бряцание ключей – кто-то зашёл в квартиру и включил свет в прихожей.

«Как же мама обо всём так быстро узнала и, главное, так быстро приехала?» – в голове уже успела проскочить мысль, пока Ася ещё не услышала голос своей подруги:

– Ну ты, мать, даёшь! Уже и ключи от квартиры снаружи оставляешь! Это сервис такой, специально для воров-домушников? Чтобы им легче было тебя грабить и не мучиться с замками? – подружка зашла в комнату и включила свет.

Ася зажмурилась от резкого и яркого электрического света. Он нестерпимо бил по глазам.

– Выключи сейчас же! – со злостью потребовала хозяйка квартиры.

Подруга, и по совместительству соседка, послушалась, включив мягкий свет зелёного торшера.

– Ася, ты что, и вправду сумасшедшая? Что с тобой случилось? На меня орёшь, сидишь тут в темноте, на лице кровинки нет – точно привидение. Или тебя зомби покусал, и ты теперь сама в него превратилась? – видя, что Ася не отзывается на шутки, Лена встревожилась.

– С Аллочкой что-то плохое? Ну, говори, не молчи, а то и я сейчас с ума сойду! – с тревогой спрашивала она.

– Ничего с ней не случилось, всё у нее очень даже замечательно. Все только про Аллочку и спрашивают, а вот интересно – за меня кто-нибудь станет переживать, интересоваться, что у меня и как? – повысила голос Ася.

– Э, подруга, ты заговариваться начала! Я же так и спросила – что у тебя случилось? Что такое страшное, что ты саму себя не помнишь, ключи оставляешь где попало? Бледная, точно в гостях у Дракулы побывала, на тебе лица нет! Я переживаю за тебя, как-никак, моя лучшая подруга… А ты на меня кричишь только, – Лена пыталась прочитать выражение лица Аси, но та снова закрыла глаза.

Леночка – высокая женщина, гораздо выше среднего роста, с тонкой костью и болезненной худобой. Однако хрупкой её назвать было нельзя – зычный низкий голос, размашистые движения длинных рук, широкие плечи и, как насмешка природы, миниатюрный короткий нос. Маленькие губки (про такие говорят «губки бантиком») и пронзительно тёмные глаза – они всегда словно насквозь видели собеседника. К тому же Лена наблюдала за говорившим с высоты своего немаленького роста, и это было её дополнительным преимуществом.

Через пару минут Ася открыла глаза и тихо прошептала:

– Лен, это ты… А я уж было подумала… Прости меня, пожалуйста, не в себе я сегодня.

– Асюшка, что ты шепчешь-то? Вроде никого в квартире нет. Ты кого ж испугалась? Хотя… давай сейчас я проверю, мало ли кто мог забрести, пока ключи снаружи были. Я в других комнатах посмотрю», – сказала Лена и отправилась искать непрошеных гостей.

Через минуту соседка появилась опять и уверенно объявила:

– Нет тут никого, не переживай. Я всё осмотрела, даже под ванну залезла, хотя там даже мышь не спрячется. Только не делай такие круглые глаза, пожалуйста. Мышей там тоже нет!

– Устала я очень, вот и присела в темноте, и, наверное, задремала. Вот, даже сапоги не сняла, – Ася посмотрела на застёгнутые зимние замшевые сапоги, пошла в коридор и стала их снимать, забыв про молнию на обуви.

– Так, Аська, стой, остановись. Подыши глубоко, ты же сама меня так учила. Сапоги новые рвать не нужно, вон у тебя силищи-то сколько, – Лена наклонилась к ногам подруги и очень ловко расстегнула замок на обуви.

Хозяйка дома молча наблюдала за действиями подруги, а затем тихо выдохнула:

– Спасибо.

– Не за что. Пойдем-ка, подруга, на кухню. Ты мне нальёшь что-нибудь – чаю, ну, или покрепче чего. Посидим, поговорим. Я сегодня с работы пришла голодная, а мои два троглодита весь ужин смели до крошки, матери и полкотлетки не оставили, – Лена слегка подталкивала подругу по направлению к кухне.

На малогабаритном кухонном пространстве с трудом умещались расставленные по периметру бытовые приборы: холодильник, электрическая плита, микроволновка на подвесной полке и небольшой стол, за который и уселись женщины.

Оранжевые обои на стенах и ярко-синие занавески придавали кухне сказочный вид. Его подчёркивали и расписные тарелки с гжельскими орнаментами, развешанные на стенах, и дешевые кухонные шкафчики с рисунками в виде жар-птицы.

Лена усадила хозяйку квартиры на единственный стул с мягкой спинкой (обычно это место предназначалось только для гостей), а сама уместилась на шаткой табуретке с тремя ножками. Она прекрасно ориентировалась, что и где находится в квартире у Аси, и, пока та сидела на «почетом месте», подруга сновала по кухне. Достала два бокала из шкафчика и початую бутылку сухого красного вина из холодильника. В нём же нашлась и закуска: остатки сыра и батон докторской колбасы.

– Я сейчас тебе что-нибудь приготовлю, – тихо сказала Ася, внимательно рассматривая линолеум на полу собственной кухни.

– Сиди уж. Видно же, что даже говорить в полный голос не можешь, только шепчешь. Где уж тебе готовить! Если ты голодная, могу яичницу соорудить из трёх последних яиц, что в холодильнике видела, – предложила Лена.

– Нет, я не хочу, если только ты хочешь кушать и… – Ася не успела договорить.

– Я ж сказала, что голодная. Мои троглодиты умяли сковородку котлет и всю кастрюлю гречневой каши. И даже, что меня особенно взбесило, распотрошили весь конфетный запас, предназначенный на подарки к Новому году!

Я им объявила, что к таким шкодникам Дед Мороз в этом году не придет! И почему я к тебе конфеты раньше не принесла? Только вот сегодня сообразила. В коридоре сумка стоит.

Ведь собиралась! Только не успела. Вот в прошлом году как было хорошо – все подарки у тебя собирала! Только Аллочке сразу скажи, что никакого налога на хранение шоколадных конфет у вас дома не будет, а то она собиралась у меня десять процентов взять. Ишь, чего захотела! Будущий предприниматель! – женщина быстро передвигалась по маленькой кухне, сооружая себе яичницу и поджаривая большие куски докторской колбасы.

Через несколько минут стол уже был сервирован: стояли голубые тарелки с цветочками из «праздничного» сервиза и лежали две накрахмаленные белоснежные салфетки. Яичницу Лена всё-таки разделила с подругой, несмотря на её слабые протесты.

Ася молча наблюдала, как хозяйничают на её кухне, почти загипнотизированная нескончаемым потоком слов гостьи, которая разлила вино по бокалам и тут же произнесла тост. Они чокнулись, и в воздухе ещё не растворился звук хрустальных чешских бокалов, как Лена уже налила в них следующую порцию:

– Ты представляешь: мне на завтра график на работе поменяли! Я же во вторую смену не работаю! Я – мать-одиночка с двумя малолетними детьми! Хотела тебя слёзно попросить выйти во вторую смену. Если Аллочке что нужно в больницу отнести, ты только скажи, я сбегаю, – Лена налила себе следующий бокал и, слегка с упрёком, заметила: – Аська, ты что такая заторможенная сидишь? Яичница совсем остыла, вино наливать некуда, ты не пьёшь. Оно ведь и прокиснуть может.

Ася послушно подняла всклень наполненный бокал, пролив несколько капель на белоснежную салфетку, и, неожиданно даже для себя самой, залпом, точно воду, выпила всё его содержимое.

– Ты даёшь, подруга, – удивилась Лена, разливая остатки вина по бокалам. – И почему всё хорошее так быстро закачивается? – с грустью заметила она.

Пр этих словах Ася будто ожила и стала настойчиво предлагать гостье коньяк, даже достала из дальнего уголка шкафа пузатую бутылку и два коньячных фужера, но Лена отказалась, ссылаясь на то, что утром нужно было рано вставать.

Две женщины, сидевшие на одной кухне, были точно сообщающиеся сосуды: Ася становилась все развязней и откровенней, а Лена, напротив, успокаивалась и, сидя на своей шаткой табуретке, уже почти засыпала.

Амплитуда движений хозяйки дома значительно увеличилась, они стали более суетливыми и беспокойными. Лихорадочно протирая ладонью стол от невидимых глазу крошек, она неожиданно спросила гостью:

– Лена, можно я тебе задам вопрос? Очень личный, можно сказать, интимный?

– Валяй, подруга, задавай, – охотно согласилась женщина.

– Скажи, а ты смерти боишься?

– Эка невидаль, это лёгкий вопрос! Я уж напряглась, думала, ты и вправду интимный вопрос задашь. Нет, не боюсь. Я… – Лена хотела подробно пояснить причины отсутствия у себя подобного страха, но Ася перебила подругу.

– Лен, ты не поняла, я не про свою смерть, а про смерть близких, например, своих детей. Ты прости, пожалуйста, за такой бестактный вопрос. Наверное, ты меня напоила, вот я, пьяная, и решилась спросить, – пыталась сгладить неловкость, возникшую между двумя подругами, Ася.

– М-да, видно, здорово тебя с операцией дочки торкнуло, раз ты о таких вещах думаешь. Знаешь, в таком случае ответ у меня такой. Если уж совсем честно, то порой я боюсь этого так, что жить не хочется. До ужаса и холодного пота боюсь… Ты меня давно знаешь и наверняка уже смирилась с тем, что я такая шумная и суетная. Но это не от хорошей жизни, поверь. Я ведь к тебе сегодня пришла, чтобы хоть немножко в себя прийти. Хорошо мне, Ась, с тобой. Успокаиваешь ты меня, вот даже вопрос твой – в тему. С кем ещё про это поговоришь? От таких мыслей и с ума сойти можно.

– Лена, а ты расскажи мне, как всё было, а то я знаю как-то частями, урывками…

– Ася, тебе это надо – про чужое горе слушать? – удивилась Лена и плеснула себе коньяка из бутылки. Не предложив подруге, она залпом выпила всё содержимое.

– Лена, я раньше не решалась тебя спросить, было очень страшно. Вот представлю, как у тебя, должно быть, душа болит. Никогда не думала, что сама в такое попаду. У меня внутри точно калёным железом всё прижгли – так сейчас разворочено. Ты только сегодня меня ни о чём не спрашивай, не могу говорить. Кажется, что задохнусь от боли. Это не только про операцию дочери. Там совсем про другое. Вот твою историю выслушать смогу и пойму тебя. Если это тебе чуть-чуть поможет и если ты сама хочешь, то говори, я выслушаю.

– Ладно, раз так… – Лена прищурилась, подняла пузатый бокал, посмотрела сквозь янтарную жидкость на подругу и поставила его обратно, так и не притронувшись к содержимому.

– Знаешь, что в той аварии было для меня самым страшным? В смерти моей мамы и дочки? Что они умирали не сразу, а по очереди. Дочь – через час в больнице, только-только у меня начала появляться надежда, что она всё-таки выживет… И только я её похоронила, как на следующий день умерла и мать. И опять все заново: поминки через девять дней, венки, кладбище… И две могилы рядом. А однажды утром – на сороковой день, как дочку похоронила, – прихожу из магазина домой, а муж на крюке висит… Сам вбивал… Для дочери хотел ко дню рождения спортивный уголок соорудить. Только не успел.

Вот я на него гляжу, а сама, знаешь, стою и высчитываю в уме, когда будут похороны мужа, в какой день, когда ему девять дней справлять. Точно так же подсчитываю, когда и сорок дней будет. Я даже не плакала и не кричала на похоронах. Меня потом свекровь долго упрекала, что я мужа не жалела, вот он руки на себя и наложил, да «неоплаканный так в могилу и сошёл». Значит, по её мнению, не любила я его. Она это на каждых поминках говорила с упрёком, будто я его своими руками задушила, а не он сам себе ту верёвку накинул.

Я всё это терпела-терпела, а потом, на третью годовщину, эту гадину чуть с балкона не выкинула. Хорошо, добрые люди удержали, а то сидела бы я сейчас совсем в другом месте, – Лена говорила монотонно, без эмоциональной окраски, лишь делая короткие паузы между предложениями.