Нищенка в Дели

Евгений Сошкин

Нищенка в Дели

Бидермайер возвращается нерасколдованным

Ощущение колдовства, легкости, «таинственного веселья» остается для меня главным событием, связанным с чтением этой книги. Многие из вошедших в нее стихотворений неизменно поднимают мое настроение. Кажется невозможным не радоваться, читая о суетливом человеке, который, «как хренов поисковик», любит заканчивать за вас каждую фразу, и о товарище льве, рассказывающем заслуженному моржу о своей нубийской невесте.

Одновременно в этих стихах вместе с радостью, праздником – безусловно родственная новоэпической традиции зацикленность на фрагментах, постоянные попытки развернуть текст в нечто более, чем трехмерное, раз за разом заканчивающиеся провалом, трагедией («Дерево листву роняет сразу, / Как сервиз»[1]).

Десять лет назад, после выхода предыдущей книги Сошкина, «Лето сурка», Данила Давыдов написал в хронике «Воздуха», что язык автора «лишен гебраизмов, представляя собой некоторую дистиллированную форму радикального неомодернизма»[2], приводя в пример строки «дантовым серпантином / я веду к живодеру / и свинку / и скарлатину»[3] из раннего цикла Сошкина «Скажи шибболет», в котором парадоксальным образом само название оказывалось именно гебраизмом.

В том же цикле обнаруживается на первый взгляд неожиданная перекличка с Николаем Кононовым – «она сплавляла по весне / реке в рукав / лугам навыпас»[4] (сравним с классическим кононовским «В паху долины спит / Руки река»[5]). Случайно или нет, но по крайней мере сами интонации Кононова и Сошкина оказываются родственны, в том смысле, что акценты в стихотворениях расставляются схожим образом – и здесь мы можем согласиться с тезисом Давыдова о «дистиллированных формах», во всяком случае если иметь в виду ту стадию дистилляции, которую называют «чистая, как слеза».

«Литература не приносит новостей, она актуальное делает вербальным, осмеливается говорить о подразумеваемом, но еще не произнесенном» – говорит Кононов в одном из своих недавних интервью[6], и это лучшее из всего, что я сам мог бы сказать о стихотворениях Сошкина, – в них сообщаются срочные новости о пьяных медвежатах, катающихся в наших пещерах и ломающих сталагмиты, светящиеся в местах надлома флюоресцентным свечением. И здесь, в стихотворении о медвежатах, обнаруживается важное отличие поэтики Сошкина от любых других, кажущихся нам родственными: его стихотворения удивительным образом поддаются пересказу, очередному отражению в зеркале, как народные сказки, передаваемые из уст в уста, или как фантастические детские истории. Иногда автор сам вручает нам ключи к своим текстам, – одно из стихотворений называется «Деревенская баллада (Яэль)», где Яэль, конечно, имя не только героини этого стихотворения, спроецированной на библейскую Иаиль, но еще и имя дочери Сошкина. Многие его стихотворения берут начало от рассказов, либо отдельных фраз ребенка – и эти частицы детской речи оказываются щелчком, огнивом из сказки Андерсена, и, наконец, тем огнем, что в ночь идет, и плачет, уходя.

Никто не ждет от огня или от молнии никакой логики и никакой линейности – соответственно, подобно природным явлениям, развиваются и стихотворения Евгения Сошкина. При этом ему чудесным образом удается легко избегать всяческих «классных штук», «вау-эффектов», излюбленного инструментария наследников советской поэтической школы, на которые, как на гром через секунду после молнии, предсказуемо радостно отреагирует читатель (да, кстати, невозможно отрицать, что некоторая линейность обнаруживается и в молниях).

Во всяком случае, во время грозы не вспоминают о продолжателях славных традиций громов и молний, о «предшественниках» и о «наследниках». Иными словами, дело, конечно же, не в том, что поэтика Сошкина находится в некоторой нулевой точке и он никому не наследует. Но, находясь в эпицентре не просто шторма, а именно стихийного бедствия, каким представляется нам современный российский «литпроцесс», автору приходится быть самим собой, то есть стоящим у истоков истории Ноем, спасителем старых и создателем новых гармоний и наречий.

* * *

Стихотворения этой книги похожи на фейерверки, готовые взорваться, превратиться в романы и кинофильмы, причем в абсолютно разные для разных читателей или зрителей, – либо, наоборот, свернуться в единственное слово, линию, созвучие, которыми все уже сказано, после которых уже нет необходимости браться за сочинительство («хорош икать уже говорит себе маленькая старьевщица»[7]).

Кажется, что как раз это стихотворение о детях-старьевщиках можно взять за образец, чтобы попробовать разобраться с тем, как устроены тексты «Нищенки в Дели», —

детям-старьевщикам принадлежит запруда вещейнанесенных потоком стиснутых в страшной давке

Здесь, как и в давнем «Скажи шибболет», есть «реки рука», поток старых вещей, который совершенно естественным для автора образом преображается в поток времени. «Дети-старьевщики», соответственно, становятся «стареющими детьми». Перед нами полотно времен Возрождения, пастораль (вспоминается, опять же, «Как у Джорджоне – вид / Издалека»[8]), картина, на которой отчетливо видны мельчайшие детали и где слово «Лета», безусловно, не произносится и не читается, – но исключительно потому, что сказать прямо о ужасе старения прекрасных детей не просто неприятно, но еще и страшно. В надежде забыть о наваждении поток стихотворения делает резкий, полный разворот на 180 градусов – и на свалке появляется предмет, сразу же нарушающий логику и свалки, и реки, и всего стихотворения, – мороженое:

девочка мальчику передает эскимомальчик девочке вытирает уголок ртана девочку ни с того ни с сего нападает икота

– и, наконец, следует совершенно симфоническое крещендо последней строки, приведенной нами выше, – девочка уговаривает саму себя остановиться, и сказана эта единственная фраза настолько прекрасным образом, что читатель уже не может забыть о том, что за река и что за запруда ожидает детей впереди.

Здесь будет уместно вспомнить о Сошкине как филологе, и, в частности, исследователе творчества Анны Горенко. «В качестве поэта Горенко осознавала себя посредующим звеном между живыми и мертвыми», – пишет он в статье «От адамова яблока до Адамова языка»[9]. Кажется очевидным, что горенковской «стихией медиативности» оказываются захвачены как авторы ее круга, так и филологи, работавшие с ее текстами (Сошкин принадлежит к обеим категориям одновременно).

Образ иглы, столь важный в поэтике Горенко, длится в текстах «Нищенки», где уже сама «жизнь горит и без воздуха / пролетает сквозь воду / тянется сквозь иглу»[10].

Горенко располагается в текстах этой книги естественно, как в любимом кресле, которого у нее, вероятнее всего, никогда не было. Она и «Птица пират» в одноименном стихотворении («наутро я бросился / к богу утрат / и он приклонил / слуховой аппарат / но след ее в тучах / простыл уж горючий / той птицы / которую звали пират»[11]), и безымянная Русалка в «Балладе о смотрителе маяка», и, наконец, обе нищенки, и та, которая в Дели, и другая, с харьковского вокзала, увиденная автором в детстве —

ее совершенно космическая нищетакак большой взрыв творила мириады боговмы все кто способен это писать и читатьравны перед ней в необъятности нашей славы [12]

Сравнив эти слова с упомянутой выше статьей Сошкина о Горенко, легко убедиться, что в обоих текстах речь, фактически, идет об одном и том же человеке.

В конце концов эти нищенки, и эта русалка, и птица-пират приводят автора к большим, и уже чисто «шаманским» текстам-заговорам, полностью герметичным и непрозрачным в отрыве от их собственного облака волшебства и мистицизма.

Сошкин как ученый погружен в русскую поэзию XIX и XX веков, но одновременно, на радость читателю (во всяком случае – мне, как читателю) он, как поэт, избегает столь милых сердцу каждого современного филолога тропинок постакмеизма.

Ни Мандельштам, ни Вагинов не слышны в стихотворениях «Нищенки», – и тем бо́льшую радость приносят нам редкие затмения, в которые кто-то из них буквально «ощутим физически» (то есть «Шедшая впереди стала падать, / Но падала странно медленно»[13] – конечно, родственна тому прохожему, который «обернулся и качнулся», – но только зрительно, а не на уровне звука этих стихотворений). Затмение молниеносно заканчивается, и мы узнаём, что прохожая Сошкина «смахивала на цыпленка с пухом на голове», – что, опять же, направляет на нас солнечный зайчик от прохожего столетней выдержки («Асфальт размяк, нагрело солнце плешь!»).

Прохожая Сошкина «Сразу очухалась и принялась уверять, что с ней все в порядке, полный порядок», – и во всей этой заурядной и страшной истории, в «суетливой поспешности», с какой случайные зрители и автор стихотворения помогают потерявшей сознание, и в ее спутнице («выше ее, вероятно дочь, тоже старая, лысеющая») – во всей этой жалкой и трепетной сцене нет ни тени акмеистического дрожания, никаких величественных профилей, только «затылок египетского образца», которым ударилась об асфальт несчастная. Читатель находится внутри короткой истории, становится ее героем, и, неожиданно, смотрит со стороны не на упавшую прохожую и ее предполагаемую дочь, но на себя самого («Она стала показывать, как она может станцевать, а дочь продолжала плакать»).

В этом коротком тексте, полностью лишенном привычной нам логики, сжат, сконцентрирован совершенно новый вид поэтического высказывания, мгновенно захватывающий меня – уже не как читателя, но как одного из режиссеров крохотной пьесы, – и если бы меня попросили привести пример стихотворения Сошкина, близкого к тому призрачному направлению в современном стихосложении, которое мы называем новым эпосом, – я бы, не сомневаясь, выбрал «Шедшую впереди».

Гул недоговоренности, из раза в раз образующий новую динамику, когда «сон не выдерживает конструкций будущего времени»[14] и все внутреннее устройство стихотворения оборачивается живым существом, для которого «смерть пышна жизнь коротка»[15], а сутки длятся в новом, «керамическом исчислении»[16], длятся вослед за костыльницей, девой с водонапорной башни, сообщающей нетвердому пешеходу – «я не принадлежу к людям вашего времени»[17].

Арсений Ровинский

«братец крум а братец крум тормошит за плечо карлуша…»

братец крум а братец крум тормошит за плечо карлушану чего тебе выходя из задумчивости отзывается крумтрушу я братец не рассказать как трушуврешь врешь ты еще не вдоволь напуган старый ты врунно завтра завтра когда солнце вскрытым консервомпотечет по брусчатке через дворики напролом…полно братец ты уж накаркал в тысяча девятьсот сорок                                                                                        первоми в тысяча восемьсот одиннадцатом и в тысяча двести                                                                      сороковом…крум помолчал и ответил прочистив горлоне сочти меня оптимистом я не таковно что бы там ни говорил теодор адорнобог пошлет нам туристов и мясных пирожков15. II.22

«со мной жила филолог-русист…»

со мной жила филолог-русистговорила у моря с дактилическим ударениемговорила обстирывать ребятишекпотом вдруглежа лицом в потолок лесного коттеджасовершенно не помню бензоколонок у нас в свердловскекуда пропал натуральныйлатышский акцентс которым она так скоропроизносила совершенно не помню26. XII.21

«хозяин когда женился…»

хозяин когда женилсявздумал освежиться прямо в чулкахспасите кричал тонуслуги смеялись угодливодумали барин для потехи изобразилкак намедни в речке барахталсяда и где это виданочтоб человеку утонуть в рыбном садкевот так и утонул взаправдуесли спросите обо мнежить бы мне поживатьхоть до двадцати летна мою-то пенсиючто назначил мне добрый король во время приливадобротыно я улучил моментвставил носок ботфорты в приоткрытуюдверь префектуры и в два счетаполучил место главного дознавателякаждый божий день с восьми до пятикурил крепкий табакдопрашивал фальшивомонетчиковсмутьяновдетоубийцвырывал признаниято бывалозаявится простуженный субъектс просьбой о христианском участииради старой враждыто еще бывало заглянет самгосподин префектсправится о здоровье супругимягко распорядится пролонгировать пыткуи тут живущая во мне большая белая мышьпроглоченная целиком как прямая уликавстрепенется порозовеет вся от ушек до хвостикавозрадуется всеми своими сорока хромосомами23. XII.21

«выглядело все натурально…»

выглядело все натуральноприятель говорил будем здоровыкартошка выпускала пармуха металась в торшеревратарь как можно было догадаться проклинал                                                                      полузащитникановое лицо прикуривало от конфоркизвёзды не уступали себе самим в яркости12. IX.21

Финляндия

мухоморы вдоль всей линии маннергейма повреждены                                                                                   лосямиограничитель скорости ветра вообще упаллегконогий подлесокперебегая мост над шоссевдруг начинает маршировать строем в ногуиспытывая ребра моставыше по склону северного полушариявсе в клочьях линялой шерстисосны имеют вид малохольный и отталкивающийбруснику совсем доконал конъюнктивитзаяц пересекающий открытое пространствоподтягивает задние ноги точно костыльниквидя все этоминистр лесного хозяйствавспоминает как папа брал ее к дровяной рекесмотреть на вечерний красиво подсвеченный лесосплавдревесина ударяясь боками шла как на нерестувереннососредоточеннообреченноминистр отталкивается веслом от берегаи гребет вдоль пустующих дачмелкие серебристые несуществабегут по воде как табун мустанговпокидая пределы видимостичудовищная рыбеха распугивает насекомую пасторальнепроглоченную мошкару подбрасывает над водойкак призрачную модель рыбьего ртакак пламя конфоркиминистр быстро озирается по сторонамвыливает в сайму полный термос горячегодемократического кофеи с чувством произносит любимое папино ругательствооно удаляется в библиотечной тишинекак нечувствительная к холоду водомерка10. XI.21

Орфей, каким тебя помнят

Дифирамб

Голова Орфеявстаньте рыцаркасеанс прерывается на стоп —словебыло странно услышать его не от себяно прощалась она со мной не отводя глазпрощай покаместлифт с ее лицом женщиныкак-то покадрово проваливался в пустотунаграда витальевнапрощай наградазасвеченные купе стоят у меня перед глазамипылят фонари в туманеКсенияон дочиталпотушил сигаретув глаза мне посмотрел и сказалэто кирсановщинаи он еще вслух прочела у меня там один гадвроде виллема дефо в диких сердцемговорил беззащитной сиротке что бояться не надопотому что у него пипин короткийпрочели добавил оччень вескоэтоизвините китчто естьгипертрофия частипри потере целогои кстатион прикурилкирсанов никогда не терял чувства целогоя не выдержалаи бросилась цитировать его самогоа я знала на память все его книгиночь на объектеутренний дарпатенты и фантазиина белесоватых считайте вырослаприпомнила ему краткое прилагательное склерози надпись на вазего тебе надобно старчеи вторую пагинацию в книге жизнии как черви ходят на чревеи летучие мыши повисают на вольтовых дугахи ветер добивает окуркии в детской за шкапом скрывается платянойон отложил мундштукпрямая спинабелая сорочка расчерченная подтяжкамивзял в руки мое лицоно я вырвалась и продолжала цитироватькак евгений онегин геенны огненнойне избегкак девица простого сословия разнашивала усыдля гарибальдикак поверили сиамские братья в непорочное зачатьекогда суккуб наградил их трипперомкак два молодых инкассатора в чине единорогапогорели на сахарной головетак и началось наше с нимкак этогрехопарениедым нам свидетельГолова Орфеявстаньте рыцаркатеперь вы будете зваться анчара отчество осталось ее настоящеетюркское?вкрадчивый по краям голоскак будто переливался латексомстоп-слово слетало с губна каждом выдохеКирая кирата что превратиласьв мадам клюковообще надо сказатьлюбил мизогинничатьв такой несколько водевильной манереесли не брать в расчет ее женские недостаткичеловек она в целом никчемныйа то еще напевал за бритьеми ласков будь с надменной сукойставил голову дрессировщикапротив слова дантисткичто это лермонтовлично мне предлагал конверсионную терапиюмы поможем бросить писатьно смотритеотсюдаиз так называемого настоящегона совсем еще небольшом отдалениивсе мы кажемся как бы сросшимися                                        в чудовищного сиамцаи искусство нашедевайсноепароксическоевызывающее теперь неловкостьпожатие плечничего не скажет о наших различияхдопустим до них кому-то есть делои все же кто как не мыподарили вам лестное чувство неловкостинаши патентованные кунстштюкиспелая китайкападанка с червоточиной на подложенной писчей бумагехлопья с медовым покрытиемкешьюминдалемизюмомсушеным кокосомпапайейвся эта просроченная мишуранаша игрушечная собственностькогда-то жалась к нампахла намизаполоняла нашу жизньнашузаметьтечастную жизньзаряжала собой нашу речьнашу обыденную речькогда говорят пушкинымусины́ молчати она забавлялаи калечилаи склоняла к сексудраконспускалсяк завтракуэто было признаниеэто был reader responseмы втроемсоприкасаясь челкамисклонялись над чем-товидимым только намвесело говорядевочкипишущих мальчиков он грустно испепелялзаведешь себе щенка эккерманаа он тебе однажды глотку перегрызетГолова Орфеявстаньте рыцаркану жебегущая тень по лицу водомеркацвет облетает с акаций как будто залетает в кадрстелется под колеса прекрасной куркумойдом похож на прислугумы в нем гостиприслуга бесшумно отделяется от стеныгорячий хлеб дышит в стойленаутро куда ни гляньдочиста обглоданные рога виноградапересохшие лунки под самый горизонтшайбы кофейной гущиты улыбаешься из последнейлюбвиМагдаа я была диктофономкоторый включался и выключался когда сам пожелаетпри мне тебя отпускалоты рассуждалрассказывал сныбрюзжалв общем переставал быть самим собойстихи как зубыкаждые пару лет начинают сыпатьсячем хуже освещение тем резче приметы возрастав тусклом зеркале кожа лица кажется старшепочему такзнаешь какое самое страшное произведение искусства                                                                из всех что я виделнищая старуха на костыляхс низко надвинутым капюшономесли завести перебирала ногаминеизвестный мастеранглияxviii векчистоезолотоснился мне борис пастернак старый-старыйно не по возрасту а скорей по износу телатак-то он был не намного старше менялет на пятьшестьон как-то так щупло сидел а я находился от него через                                                                стол по диагоналиего макушка напоминала загривок рослой гиеныоттого что пух на ней стоял дыбомкак бы притягиваемый невидимым куском янтарялицо имело такое выражениекак будто на языке был шарик затвердевшей слюныгомеопатическое дражеи это придавало ему сходство с вуди харельсеномтолько у харельсена в глазах притаились чертиа мой пастернак упрямо смотрел в сторонуи бормотал еще не написанноепочти дословновместе с нами стареют и наши текстыкогда мы умрем они перестанут старетьсамые ранние выцвели как собственный автографсамые поздние пребудут вечно юнымипредставляешьменя премировализа счастливое единение каждой девятойс каждой десятой поэтической строкойпоздравь же меняво сне ты этого не сделалакто-то из учеников сократарассказал сократу и другим ученикамчто когда орфея предупредили о томчто ему ни в коем случае нельзя оборачиватьсякогда пойдет впереди эвридикипрочь из аидаон сразу понялчто не сможет противиться внушению подземных владыки непременно обернетсяпоэтомупри молчаливом попустительстве психопомпаон поспешно обменялся с ней платьеми пошел позади неено эвридика тоже не утерпела и обернуласьи тогдачтобы скрыть обманорфейпутаясь в складках пеплосаубежал во мрак преисподнейа она продолжила путь наверх7. XI.21

«пыльным ветром отнесло за пределы видимости…»

пыльным ветром отнесло за пределы видимостипримелькавшиеся мысли о смерти, старостиправда никакой даже бодрящий ветер не способен                                                                отвлечь надолгоменя от моих так сказать очагов что здесь и тамподнимают головубеспокоя меня в обоих смыслахв смысле досаждая и в смысле тревожазудят обещая размножитьсяраспространиться по всей поверхности моего теласоединиться в одну сплошную экземуоборвать мои социальные связинавязать взамен ужасающие нерасторжимые путыобесточить мои сексуальные фантазиивысосать мой репродуктивный потенциала может меня прибьет каким-нибудь яростным штаммомк той половине человечества которую вторая половинабудет оплакиватьно опять-таки в этом нет удручающей неотвратимостивсегда осеняющей мысли о смерти, старостив самом делевот положим ты проснешьсяили даже толком еще не проснувшись узнаешь                                                                из новостейчто в корзину лекарств накануне добавили нечто                                                      революционноекакой-нибудь панациклинпочему же тогда не какой-нибудь геронтонолвозразишь ты мнекакой-нибудь в конце концов иммортал4. IX.21

«сам глядя поверх…»

сам глядя поверхберет губами таблеткутянется к воде-зажигалкеты никтотебя выпишута он здесь умрет2. VI.21

«Луций подолгу беседовал с другими ослами…»

Луций подолгу беседовал с другими осламив полдень у водопойной колодыночью над яслямирассказывал о богахо их плотном графикевольно переводил с латынистихи какие помнилвсё больше басниклялся случайным товарищамчто как только освободитсяразыщет их всехвыкупитпоставит в лучшее стойлозадаст клевераподведет статных кобылони ему вериливолновалисьпереступая с ноги на ногуон и сам верил своим обещаниями не только пока раздавал ихно и некоторое время после того как был расколдовани если бы не плотный графикнипочем бы не отступился11. IV.21

«отшатнись в ужасе…»

отшатнись в ужасеутопленное в отражающей полусфере головки ду́шасостоящей в дальнем родстве с коленом какой-нибудьженщины-андроида (андрои́ды?)полумое лицопервопредкас не моим расплющенным носомс выражением какого-нибудьлица инструктора по управлению гневомнижние конечности сбегают по кольчатому пищеводунеслитными струйкамив зрачкахрасширенных но колючихчитаются дописьменныемсли мыысли30. III.21

«с тех пор как старый герман…»

с тех пор как старый германстрелялся с молодым германом на барьерникто не видел местную знаменитостькостыльницу с водонапорной башнистоит ли удивляться что напор водыбудем говорить откровенноне соответствует заявленномуболтают правдачто вовсе и не исчезала дева башнии теперь живет со сторожем насосной станциион перестал пускать влюбленных за мздуи выбрасывает окурки в палец длинойбудто бы при сильной грозекогда всё забивается по своим угламона костыльничает оставляя глубокие вмятины                                                                в дождевой грязи

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

«Щ. д.» («Нищенка в Дели»).

2

Давыдов Д. [Рец. на «Лето сурка»] // Воздух. Хроника поэтического книгоиздания. 2011. № 4. С. 252.

3

Сошкин Е. Лето сурка. М.; Иерусалим: Гешарим; Мосты культуры, 2011. С. 26.

4

Там же. С. 36.

5

Кононов Н. Пароль. М.: Новое литературное обозрение, 2001. С. 31.

6

Кононов Н. Без нарушения границ нет литературы: Интервью журналу АртМосковия. 2021. 9 июля (artmoskovia.ru/nikolaj-kononov-bez-narusheniya-granits-net-literatury.html).

7

«детям-старьевщикам принадлежит запруда вещей…» («Нищенка в Дели»).

8

Кононов Н. Пароль. С. 31.

9

Сошкин Е. От адамова яблока до Адамова языка: территория Анны Горенко // Новое литературное обозрение. 2002. № 5.

10

«жизнь горит и без воздуха…» («Нищенка в Дели»).

11

«Птица пират» («Нищенка в Дели»).

12

«Нищенка в Дели» («Нищенка в Дели»).

13

«Шедшая впереди стала падать…» («Нищенка в Дели»).

14

«какие-то непостижимые колкости говорятся во сне…» («Нищенка в Дели»).

15