Волчьи пляски

Конечно же, Грачу никто не поверил. Наверное, потому, что, так или иначе, контингент работников тюремной обслуги находился в курсе того, что уготовили новичку местные сидельцы. Сгоряча, кое-кто из дежурной смены даже предлагал засадить его в карцер, чтобы затем выбить показания. Однако, при отсутствии прямых показаний принявших участие в инциденте уголовников, пойти на это не решились, ограничившись одной беседой с оперативным работником учреждения. Остальных препроводили к врачу.

В общем, история, обещавшая выйти тривиальной, на деле получилась довольно загадочной. Особенно после того, как загадочности добавил оглашенный врачом результат осмотра группы пострадавших. Он гласил, что какие-либо видимые повреждения на телах пострадавших отсутствуют, а сами повреждения выражаются в виде временной обездвиженности отдельных конечностей, что спровоцировано нервным спазмом. Это было настолько необычно для тюремной практики, что не нашло объяснения. Проформы ради все списали на режим камерного содержания и тому подобную «лабуду», а пострадавших оставили на лечение.

– Грач! – позвал в окошко сержант, – Подойди.

Все-таки как-то непривычно наблюдать в такой большой камере только одного постояльца. Однако Петров знал это точно, желающих составить ему компанию пока не будет. После первого инцидента Крутой предпринял еще одну попытку свести счеты, снова подсуетившись подселить к Грачу своих людей. Эта попытка снова потерпела фиаско, и медсанчасть учреждения в результате пополнилась до предела пациентами, нежно баюкающими временно отказавшие руки и ноги. Согласно тому, что теперь подсказывала логика, после этого в ближайшее время подселений не предвиделось.

– Слушаю, гражданин начальник, – перед проемом смотрового окна показалось скуластое лицо Грача.

Лицо заключенного оказалось вблизи так быстро, что Петров едва сумел подавить в себе позыв отшатнуться.

– Привет тебе от кума, – тихо произнес он в окошко, – Просил передать, что твоя просьба удовлетворена.

– Когда?

– Завтра. После дневного кормления.

– Понятно, – дернул плечом Грач и, сразу потеряв интерес, отвернул прочь свой горбоносый профиль.

– Понятно? Что тебе понятно? – сержант в силу своей привычки хотел сказать это громко и небрежно, однако, почему-то не смог.

Очевидно, подспудный страх и невольное уважение, что внушал ему одинокий сиделец камеры триста шестнадцать, сделали свое дело и голосовой аппарат подвел, выдав произнесенные слова в виде бурчания под нос. Раздосадованный этим, а еще тем, что ничего из переданного им сейчас Грачу он, Петров, сам не понял, сержант со злостью захлопнул створку смотрового проема и, дернув плечом, двинулся дальше. Настроение на сегодня было испорчено. Не любил, ох не любил он, когда его так втемную, ничего не прояснив, использовали опера. Передать передал, а в суть не вник. Как же, он ведь просто сержант, пешка! Добавив это слово к своему мысленному портрету, Петров и вовсе заскрипел зубами. В такие моменты он осознавал себя никчемной букашкой, а это очень сильно било по самолюбию и давало очередной позыв напиться.

«Видимо, сегодня этого не избежать, – обреченно подумал сержант и продолжил маршрут, все более проникаясь всплывшим желанием.

_________________________________________________________________

После дневной кормежки в камере воцарилось относительно довольное благодушие. Даже «угловой», которому «мужики», питавшиеся с «общака», слили в посудину тюремную похлебку, остался доволен и усердно бряцал алюминиевой ложкой, выскребая ее до последней крохи. Остальные обитатели «хаты», искоса поглядывая на этот непотребный шум, доедали остатки своей трапезы.

– Тише ты, падаль! – цыкнул один из «быков», уловив недовольство во взгляде Крутого, также брошенном в сторону «обиженного», – Сиди себе там, в своей петушатне и не создавай шума. Мешаешь пацанам.

«Петушок» сжался, среагировав на окрик, и застыл на своем месте.

– Вот так, – удовлетворился увиденным «бык» и повернулся к Иосифу, – Босс, а может ты еще сальца замахнешь? Что-то не очень у тебя с аппетитом сегодня.

Тот взглянул на подручного и отрицательно мотнул крупной головой.

– Не хочу, Батон, – он отодвинулся от стола, где перед ним крупными кусками лежала нарезанная колбаса и большой шмат копченого сала, – Лучше чифирку завари. Чуток взбодриться нужно.

– Сделаем, – подхватился с места «браток», – Сейчас кипятильничек достану.

Со стороны бронированной двери в камеру донесся приглушенный металлический лязг, заставивший присутствующих обернуться в ее сторону.

– Кого-то бог несет, – сдержанно выразился сидевший по другую руку от Крутого «браток», – Интересно, по чью душу?

– Всем встать и принять безопасное положение! – рыкнул от входа начальственный голос надзирателя, – Руки держать на виду!

Содержавшиеся в камере заключенные поднялись со своих мест и, вполголоса бурча, заняли места у стены и нар, уперев в них руки и широко раскинув ноги. Последним поднялся со своего места Иосиф, неторопливо встав в сторонке, но и не подумал последовать примеру сокамерников. По негласному статусу ему такое дозволялось.

Дверь в камеру громко лязгнула отпираемыми засовами и распахнулась, пропустив в спертый воздух плохо проветриваемого помещения толику относительной свежести. Вместе с ней внутрь прошла грузная фигура в грязно-зеленой камуфляжной форме и с погонами прапорщика. «Вертухай» с внимательностью профессионального соглядатая осмотрел содержащийся в камере контингент, после чего осклабился в кривой усмешке.

– Ну что, бродяги, тунеядцы, жулики и грабители, – сотрудник презрительно сощурился, – Нового постояльца к вам привел. Хлеб да соль ему, как полагается! Или «чай-курить». Вам виднее. Уж постарайтесь.

Он кивнул себе за спину и, посторонившись, пропустил в помещение переведенного арестанта. А затем, когда тот, держа в руках свой вещевой баул, оказался в помещении, ретировался восвояси.

– Здесь и так дышать нечем, гражданин начальник! – с плаксивым надрывом крикнул вслед «вертухаю» «угловой», – И мест на нарах на всех не хватает! А вы к нам еще кого-то подселяете!

– Да хоть сдохни здесь, педрилка картонная, – гоготнуло из коридора в ответ, – Мне похрен. Сказали подселить – я подселяю.

Бронированная дверь громко брякнула на прощанье, однако на нее уже внимания никто не обратил. Все присутствующие во все глаза глядели на вновь прибывшего, на его поджарую жилистую фигуру и абрис скуластого лица с орлиным носом и щелочками пронзительно колючих глаз. Тот, в свою очередь изучал обитателей камеры.

– Ты кто будешь, бродяга? – первым оживился Батон, – Чем дышишь? Назовись.

«Бык» бросил взгляд на Крутого, ища одобрения и поддержки, как полагалось по неписанному «этикету». Однако тот не отозвался на немой призыв. В это самое время Иосиф, застыв на месте, не спускал сощуренных глаз с вновь прибывшего.

– Ты не ошибся, Иосиф, – нарушил воцарившуюся, было, тишину голос нового арестанта, – Это действительно я. Ты не рад?

При этих словах Ёська очнулся от столбняка. Не выражая явно заметных эмоций, он прошел к общему столу и присел на стоящий рядом с ним табурет. Камерная «братва», явно ничего не понимая, вопросительно смотрела то на своего вожака, то на новичка.

– Я не думал, что ты осмелишься появиться здесь после всего, что произошло между нами, – Крутой повернул в его сторону свое широкое лицо, и стало видно, как на его скулах играют желваки.

Обитатели камеры затихли, зная, что такое выражение на лице Иосифа не несет ничего хорошего. Было очевидно, что лишь усилием воли он держит себя в рамках видимого спокойствия.

– А почему я должен от кого-то бегать? – повел бровью новый постоялец камеры, – Я не сявка, чтобы уползать от проблем под нары. Тем более, с недавнего времени, когда почувствовал твой ко мне интерес. Это мне льстит, однако предпочитаю обходиться без посредников, которых ты ко мне уже дважды подсылал. Поэтому решил, что для нас обоих будет лучше выяснить все вопросы в личной беседе. Ты не против? Или сперва натравишь на меня своих…мальчиков?

Судя по выражению физиономии, Иосиф оказался заинтригован столь беспрецедентным в уголовной среде поступком. Среди «урок» приветствовались больше нападения из-за угла, чем подобные деяния, больше похожие на дуэльный вызов.

– Давай поговорим, раз ты этого хочешь, – развел в стороны руками Крутой, продемонстрировав на публику игру развитых борцовских мышц, – Один на один. Как ты этого хотел. Без моих пацанчиков. Их всегда успеется подключить к нашей беседе. Присаживайся, – он указал глазами на место по другую сторону стола, – Никто мешать не будет. Не бойся.

– Я твоих хомячков не боюсь, – ухмыльнулся Костя Грач, присаживаясь на предложенное место, – Но каждого из них лучше сразу предупредить. Приближаться ко мне не стоит. На этот раз что-нибудь сломаю.

– А сумеешь? – с невинным видом поинтересовался со своего места Батон, как бы невзначай рассматривая костяшки собственных пальцев, густо покрытые татуировочной синевой, – Не надорвешься, фраерок?

– А ты попробуй, – коротко отозвался Грач, даже не удостоив того взглядом.

– Ша, Батон, – косо зыркнул на подручного Крутой, – Не встревай.

«Бык», не ожидавший подобной реакции босса, заткнулся и обиженно засопел, разминая пудовые кулачищи.

– Я тебя слушаю, – Иосиф сфокусировал на собеседнике тяжелый, не обещающий ничего хорошего взгляд, – Ты хотел встретиться? Мы встретились.

Грач придвинул табурет ближе к столу и, усевшись поудобнее, положил руки на столешницу. Крутой, наблюдавший за этими манипуляциями, невольно отметил отсутствие на них обычной для урок «росписи».

– Вообще-то эта встреча должна была произойти давно, – сказал Костя, – Еще тогда.

– Зачем обращать внимания на очередных беспредельщиков, разинувших рот на то, что им не принадлежит? Ты и твои дружки – просто отбросы с самой грязной помойки, готовые на все ради пяти копеек.

Реплика, способная в других ситуациях спровоцировать открытый конфликт, в этот раз прошла без внимания.

– Ты допустил ошибку, Иосиф, с самого начала, – беззлобно улыбнулся Грач, – Многие погорели на том, что недооценивали потенциал своих врагов. Почитай историю, если что. Там все написано черным по белому. Даже если ты имеешь за плечами большую силу и поддержку, нельзя сбрасывать со счетов ярость и беспощадность именно таких отбросов, как я и мои приятели. Такому противнику терять нечего. Поэтому, тебе бы следовало либо подавить нас с той же жестокостью, либо пойти на разговор и выслушать. Вышло так, что подавить нас ты не сумел, а поговорить по душам не позволила гордость. Как учила марксистко-ленинская философия: верхи не могут, а низы не хотят. Ситуация, грозящая революцией.

– Ты мне лекцию читаешь, фраерок? – Крутой тоже придвинулся к столу.

По его виду окружающим стало понятно, что он недалек от того, чтобы потерять самообладание.

– Взгляни на меня, Иосиф, – Костя отрицательно мотнул головой, – Я разве похож на фраера? Спору нет, я не примерный гражданин, соблюдающий законы. Но я и не урка. Как и ты, я с ними в союзе, но никогда не стану одним из них. Не тот ранжир и воспитание.

Массивная фигура его оппонента внезапно сменила позу на более расслабленную. Крутой наконец, взял в толк, что Грач играет в открытую. Или почти в открытую. Его поля ягода. Это, правда – та категория людей, к которой принадлежал сам Ёська, никогда не сможет слиться с уголовниками. Такие люди работают на них, в силу знаний и выучки обеспечивают силовое прикрытие, однако никогда настоящими «фраерами» стать не сумеют. Потому, стоило ему так облажаться с «крышеванием» Центрального рынка города Тюмени, «хозяин» так легко забыл о его существовании. Пригодного «спеца» всегда можно найти. Тем паче в нынешние мутные времена, когда без дела осталось столько людей с различными полезными навыками.

Он мог бы сейчас сделать знак, и свора его приближенных «быков» разом кинулась на Костю, начала рвать того на куски. Мог бы. Плевать на то, что до тех пор Грач играючи обезвредил всех, кого он к нему подсылал. Заточки, загодя заготовленные на подобный случай, сделали бы свое дело. Он был в этом почти уверен. Однако, несмотря на все эти соображения, Иосиф не испытывал теперь желания особенно торопиться с решением наболевшего вопроса. Что-то имелось в этом человеке. Что-то такое, что исподволь призывало присмотреться. Он не знал, не видел пока что именно, но вполне ощущал наличие чего-то необычного.

– Мы с тобой очень похожи, – продолжил Костя, – И вся разница заключалась в том, что я, за неимением достойных контактов, вынужден был общаться с бандитьем низкого пошиба, а ты, имея авторитетного покровителя, мог сам выбирать для себя команду. Неравные возможности, не правда ли? Но, согласись, даже с такими «оторвижниками», какие имелись в моем распоряжении, я сумел отбить у тебя весь рынок. Помнишь, мы тогда забивали стрелку? Тебе стоило приехать на нее самому. Не следовало присылать вместо себя вот таких, – он небрежно кивнул в сторону Батона, – Битюгов. Глядишь, и результат бы вышел иным. Ты же предпочел другой вариант, тем самым также вынудив меня на крайние действия. Развязывать войну, пусть этим сейчас никого и не удивить, не входило в мои планы.

– Ты просто великий стратег, как я посмотрю, – не удержался Иосиф от ехидного замечания, – Не пробовал сменить имя? Был бы, например, Наполеоном…

Групповой гогот, раздавшийся в пространстве помещения, означал, что «аудитория» вполне оценила шутку босса.

– Дешевый юморок, – хладнокровно заметил Грач, – Игра на публику. Ты перенимаешь привычки уголовников, с которыми общаешься. Я был о тебе лучшего мнения.

– Это ты к чему, пацанчик? – зловеще осклабился Ёська.

– К тому, что, грешным делом хотел у тебя многому поучиться. Видишь ли, я человек достаточно молодой и не особо умудрен опытом, который есть у тебя. Без него мне достаточно сложно строить планы на дальнейшее, – Костя потер горбинку своего орлиного носа, – Имеется сила и умение ее применить. Это ты уже знаешь. Однако, явно не хватает той рассудительности и того мышления, что есть у тебя. Поэтому, дело прошлое, я и хотел видеть тебя своим наставником.

Только слепой сейчас бы не понял, что произнесенные только что слова упали на душу Крутого, словно елей. Это стало заметно по выражению его лица.

– Почему прошлое? – непроизвольно вырвался у него вопрос, – Больше не хочешь?

– Не вижу смысла, – холодно обронил Грач, – Ты разочаровал меня своей непонятливостью. Ты думаешь, что для меня важен этот рынок? Если это так, то ты ничего не понял. Да, он теперь приносит моим корешам неплохой доход, но ты сам знаешь, что это не навсегда. Пройдет год-другой, и появится еще кто-то, кто возжелает отведать из этой кормушки. Опять «терки», «стрелки» и «разборки». И никаких гарантий. Впрочем, как и везде. Но, если разобраться и учитывать такой риск, то я хотел бы участвовать в более серьезных играх, нежели дележ дани с рыночных барыг. Именно поэтому, упрятав тебя в эту тюрягу, я решил, что нам с тобой будет просто необходимо поговорить и прийти к обоюдному решению. Прийти к союзу. Именно поэтому я спровоцировал ситуацию, которая меня тоже привела за решетку. Поэтому сам пустил слух о том, что я нахожусь здесь. Я сам хотел, чтобы ты нашел меня, Иосиф.

– То есть, ты сам посадил себя в тюрьму? – недоверчиво переспросил Крутой, – Наверное, корешок, у тебя совсем с мозгами туго.

– Наверное, – согласился Грач, – Причем они, мои мозги, отказали тогда, когда я решил связаться с тобой. Мне следовало бы искать другой пример для подражания.

– Со мной связываться себе дороже…

– Не льсти себе, – резко оборвал оппонента Костя, – Твой авторитет, как ты сам понимаешь, не выдержал испытания. Мне надоело плескаться на мелководье, и поэтому я искал в тебе больше не пример для подражания. Искал компаньона. Союзника. Подобного мне по характеру и духу. С кем можно делать серьезные дела. Теперь вижу, что я ошибался.

Последняя тирада, по всей очевидности, произвела на Иосифа самое большое впечатление. Не сводя с собеседника прямого взгляда, он, молча, продолжал внимать ему, опустив колкости и надменность.

– В общем, так, – Костя решил подвести черту в разговоре, – Я знаю причину, по которой ты со мной хочешь свести счеты. И, раз я виноват в том, что провернул это дело и отстранил тебя, будет справедливо не заводить нашу вражду в тупик, а разрешить ее на мирной основе. Ты мог бы спустить на меня своих овчарок и попытаться сейчас, на этом самом месте, утолить свою жажду мести. Хочешь – делай так. А можешь дать мне возможность все исправить. Я верну тебе потерянное. В том числе и свободу. А там уж поступай, как хочешь. Ты вернешь доверие своего покровителя и сможешь дальше продолжать работать на него. Правда, поверь уж мне, с теми ребятками, с которыми ты там связан, рынка в руках тебе все равно не удержать. Здесь требуется другой подход…

Иосиф, не ожидавший услышать подобное, невольно тряхнул головой в изумлении.

– Ты хочешь сказать, что можешь это устроить? Не скажешь как?

– Это только мои проблемы, – отрезал Грач, – Но я это сделаю. Даю слово. После этого счеты наши будут сведены и претензий ко мне не будет?

– Если это так и будет, то могу тоже дать слово, – кивнул Крутой.

– Только не клянись словом фраера, – искривил губы в усмешке Костя, – Как показывает практика, оно ничего не стоит.

– А я и не клянусь. Мое слово – слово мужика.

– Тогда дело улажено. Я все устрою.

– Потом и поговорим…

– Потом уже не будет, – жестко отчеканил Грач, – После нашей беседы я изменил свои планы. Никаких предложений выдвигать более не буду. Найдутся другие, более понятливые. Ты для меня перестал представлять интерес.

Иосиф облокотился на стол и знаком показал Батону свое желание закурить. Тот с готовностью поднес ему сигарету.

– Лады, пацанчик, – Крутой прикурил от зажженной спички, поднесенной тем же «быком», глубоко затянулся и пустил в потолок синеватый дымный выдох, – Пусть так. Почему я тебе должен верить?

Грач развел руками в стороны и широко лучезарно улыбнулся.

– Можешь мне не верить, – произнес он в ответ, – Твоя гарантия – это мое слово. Если тебя это не устраивает, то можешь науськать на меня сию же минуту всех своих хлопцев. Не гарантирую, что я сломаю всех. Тем более, если пацанчики набегут с заточками. Но уж Батона-то твоего по стенке размажу как повидло по хлебу. Хочешь проверить?

Иосиф пытливо посмотрел на него. Поджал губы, что-то прикидывая. И только затем позволил своему лицу смягчить выражение.

– Проверить всегда успеется, – высказался он уже гораздо более миролюбивым тоном, – И я это сделаю, если твои слова окажутся фуфлом. Но сейчас даю тебе шанс. Сколько времени тебе нужно на то, чтобы сдержать слово?

– Два месяца.

– И только-то? – недоверчиво протянул Иосиф.

– Да.

Крутой помолчал, затягиваясь. Принимал решение.

– Договорились, – кивнул он, – Срок тебе дан. Сделаешь то, что обещал, можешь не опасаться с моей стороны подлянки. Не сделаешь,…сам знаешь. А пока можешь располагаться в хате на правах мужика.

Глава 4.

Пригород Тюмени. Крутой и Грач. Май 1995 года.

Заросшая деревьями улочка явно не принадлежала к разряду богатых. Разномастные неухоженные частные дома, а то и вовсе халупы, собранные, словно некий конструктор, из всякого хлама. На всем печать запустения.

– Далеко еще, Яшка? – нетерпеливо спросил Крутой, повернув голову в сторону своего водителя, – Без малого час крутимся по этому району. И все без толку. Ты же говорил, что раньше бывал здесь?

Водитель, сухощавый мужичонка лет пятидесяти, чуть повернул к боссу физиономию, представлявшую собой минимум мышц и кожи, обтянувших кости черепа, и жутко улыбнулся. Гримаса походила больше на кадр из какого-нибудь «ужастика», чем на проявление человеческой мимики.

– Найдем. Обязательно найдем, – заверил он Иосифа, – Я бывал здесь еще до моей последней отсидки. Лет этак десяток назад. Поэтому, уж извини, не смог сообразить сразу, где здесь расположена улица, которую тебе назвали. Еще пять минут и мы будем на месте.

Хотелось поворчать, но Крутой не стал. Не любил он лишний раз без особой надобности «гнобить» своего бессменного шофера. Яшка не был ему ни братом, ни сватом, ни даже другом, однако Иосиф берег его сообразно своим понятиям. Наверное, потому, что уважал. Некогда этот «ушатанный» субъект едва не стал «вором в законе».

Иосиф скосил глаза на Яшку. Непредвиденны дороги, которые ты перед нами выкладываешь, господи! Так и судьба человека. Бросает его из стороны в сторону, бьет, награждает соблазнами, сомнениями, а то и вовсе ломает, как соломинку. А судьба потомственного урки и вовсе непредсказуема. Уж он-то, вынужденный постоянно общаться с уголовниками, это знает наверняка. Хотя бы на примере того же Яшки. Тот и родился в лагере. Выносила его мамашка-воровка, родила за решеткой, в холодной камере, да и оставила на попечение государства. Не с руки ей, видите ли, было растить мальца, если жила она разъездным мошенничеством и воровством в дальних поездах.

Вырос Яков в интернате для таких же, как и он бедолаг. Само собой, особыми моральными принципами не обзавелся. Не та среда, не те условия. И естественно, что уже в подростковом возрасте подался на те же хлеба, на каких подвизалась его непутевая родительница. Единственной разницей стала несколько иная «специализация» юного Яшки. А стал он, ни много ни мало, а настоящим «медвежатником». К этому занятию у него проявился настоящий талант. Не сразу, с годами, приобрел он ту квалификацию, которая пользуется в криминальной среде наибольшим уважением. Зато, когда набил руку и приобрел определенную известность, высказавшуюся в щегольской кличке «Виртуоз» в определенных кругах, то зажил на широкую ногу. Репутация поднялась на такой уровень, что верхушка воровского сообщества начала подумывать о том, чтобы «короновать» удачливого «медвежатника». Деньги не проходили мимо него, находились в его карманах тугими пачками, однако надолго не задерживались, уплывая так же легко, как приходили. В ресторанных гульбищах прожигал Яшка Виртуоз свою молодую жизнь и так увлекся, что однажды, как это часто бывает с подобными людьми, прожег ее до окурочка. Диагноз «ВИЧ», поставленный врачом после того, когда Яков сдал назначенные ему анализы по поводу очередной и, казалось бы, не такой уж серьезной простуды, стал тем сигналом, что показался тому первым гвоздем, забитым судьбой в его гроб. Теперь было мало толку от того, что одна из многочисленных потаскушек, наградившая Виртуоза страшной болезнью, так и осталась неизвестной. От того, что он нашел бы ее и свел, как полагалось, счеты, уже ничего не изменилось бы. Это тебе не банальный сифилис, встречавшийся сплошь и рядом в те времена.

Болезнь быстро, буквально за несколько лет, изменила бывшего Виртуоза до неузнаваемости. По окончанию этого преображения веселый и общительный рубаха-парень предстал изможденным до скелетообразного состояния немощным человеком.

И все же страшная болезнь не убила Яшку. Дойдя до крайней точки, за которой, казалось, уже начиналось небытие, она вдруг остановилась и затихла. Точнее притаилась. Словно палач перед взмахом своего топора. Казалось бы, обреченному бедолаге осталось только выжидать, когда смерть, наконец, устанет играть в кошки-мышки и, смилостивившись, нанесет последний удар.

Однако всему сущему на этом свете положен свой срок. Видимо он, Яков, этот срок еще не отбыл. И в таком состоянии ожидания пребывал без малого восемь лет. Нещадные боли, терзавшие полумертвый организм стали привычными и даже принимались за норму. Устав ждать, в один прекрасный день бывший «Виртуоз» вдруг понял, что, обособившись от людей, сам похоронил себя в четырех стенах склепа квартиры. Понимание стало первым шагом к принятию решения вернуться. Вернуться к свету активного существования, к обществу индивидов, вечно озабоченных повседневной суетой. А пуще всего ему хотелось вновь и хотя бы частично ощутить своим измученным существом тот забытый пульс жизни, который он испытывал прежде.

Решить-то, он решил, но на деле осуществить свое решение оказалось несказанно трудно. Естественно, что за те годы, что Яшка Виртуоз провел на больничной койке, общественный уклад кардинально изменился. Тот, кому довелось отсутствовать в миру несколько лет, кто помнил мир еще до всех глобальных политических потрясений, уже не смог узнать его. Соответственно, перестроилось и уголовное сообщество, успевшее заочно похоронить и предать забвению Яшку Виртуоза. Появились новые лидеры, новые удачливые ловцы сиюминутной денежной удачи, свои виртуозы. Сам-то Яшка, если посудить по совести, виртуозом своей былой «профессии» быть уже перестал давно.

И все-таки, несмотря ни на что, он от своего решения не отступил. Не сдался. Мало кем помнимый, мало кем узнаваемый, Яков снова ушел в ту среду, из которой его некогда выкинула смертельная хворь. Со своим исхудавшим ликом, больше походившим на образ выходца с того света, он теперь не напоминал человека, некогда носившего столь «виртуозную» кличку. Новая кличка «Зомби» приклеилась как-то сразу и так прочно, что порой стала заменять родное имя. Впрочем, на это Яшка уже не обращал внимания. В стремлении стать востребованным, он решил переквалифицироваться и стать профессиональным водителем. Благо специалисты по вождению в нынешнее неспокойное время оказались очень востребованы. Всеми правдами и неправдами он «выкружил» свои водительские права и теперь слыл самым лихим водителем среди себе подобных. Впрочем, Крутой держал Якова рядом с собой не только из ностальгических соображений. Зомби действительно считался профессионалом экстремального вождения и сохранял хладнокровие даже в те моменты, когда пули свистели у самого его виска. Сам Яшка о своей храбрости распространяться не любил, сохраняя обычное «гробовое» молчание, однако, как трезво рассуждал Иосиф, удивительным здесь на самом деле и не пахло. Зомби был человеком, который уже некогда попрощался с этой жизнью и теперь только ждал момента, чтобы окончательно лишиться ее. Лишиться без боязни и, наверное, с облегчением.