В стране слепых я самый зрячий, или Королевство кривых. Книга 2. Том 3. Накал

Мы с Радюгиным встречались в Москве регулярно, обставляя наши встречи по всем законам конспирации. И я твёрдо заявил ему, что лично разговаривать с полевыми командирами и командирами нашими я стану только, если в этом будет настоящая необходимость. Меня не прельщала военная романтика, а уж мои приключения в прошлый раз стоили мне трёх месяцев нервического воздержания, когда я, отвратительный самому себе, вынужден был посещать венеролога и специалистов по СПИДу, и только, когда после нескольких десятков анализов меня уверили в том, что я абсолютно здоров, что всё, что я мог подхватить от той девицы, ставшей моим кошмаром на эти месяцы, вылечено, я смог, наконец, обнять мою жену. Как думаете, высокая цена за сомнительное удовольствие почувствовать себя настоящим мачо с калашом и членом наперевес? По мне, так слишком.

Так что в зону боёв я больше не летал, доказывать кому-то там, что я существую, мне более не хотелось, я предоставил это Радюгину, в конце концов, кто из нас полковник?

– Я готов участвовать во всём, и финансово и как угодно, но от этих путешествий вы меня увольте, – сказал я Радюгину.

Он усмехнулся, взглянув на меня.

– Мне не показалось, что вы испугались в прошлый раз, Марк Борисыч.

– Ну так вы ошиблись, я испугался.

Радюгин покачал головой.

– Хорошо, я согласен считать так, как вам угодно, я принимаю вашу версию, хотя мне представляется дело совершенно в другом. Вы в своей благополучной жизни никогда не касались скверны, и не хотите. Я могу это понять. Но возможно ли делать то, что вы хотели бы, если…

Меня это немного разозлило, какого чёрта, в самом деле, я должен раскрывать душу перед ним, он мне не друг, товарищ, но не друг.

– Николай Иваныч, фельдмаршал в окопах лосин не пачкает, после, знаете ли, на коня не сесть, засмеют. Так что я останусь в моих белых лосинах, а вы будете моей ратью. Встречаться с этими людьми мне нет никакой необходимости. Привозите материалы, будем изучать вместе, и разрабатывать планы. Я понимаю, что вы организовали в своей конторе отдел из людей, которым вы доверяете, но я там светиться не стану. Нигде. У меня светлые цели, но я всего лишь мирный коммерсант, а не прыщавый юноша в мечтах о подвигах.

– «Прыщавый юноша»? – засмеялся Радюгин, но в глазах были злые искорки и побледневшие ноздри задёргались сердито. – Полагаю, у вас и прыщей никогда не было.

Теперь разозлился он, но мне на это плевать. Он мне нужен для удовлетворения моей совершенно необъяснимой тяги к каким-то светлым идеалам, впитавшимся в мою душу непонятно где, то ли в семье, то ли в школе или в детских книжках моего безоблачного советского детства, или из-за Тани, которая неизменно стремиться к этому самому свету. Но я ему нужнее. Столько связей, сколько имею я, не имеет никто, и он это знает. Кроме того, мои финансовые возможности таковы, что меня ему вообще никто не заменит. Так что на его недовольство мне плевать, не захочет больше сотрудничать, я буду сожалеть, что не удалось выстроить хотя бы несколько ступенек в рай, а у него без меня получиться мало.

– Не было, – ответил я на его слова. И добавил с вызовом: – Вам обидно?

Я с усмешкой смотрел на него, он молчал, взвешивал. Тогда я решил ему помочь.

– Я рос идеальным ребёнком в семье, которая и во сне не присниться даже монаршим особам, потому что деньги и власть у моих близких всегда были, они плыли сами им в руки, помогала удача, природные данные или судьба, но вокруг меня всегда всё было самое лучшее. Но и в райские сады проникают ползучие твари и жалят маленьких детей… – сказал я, глядя ему в глаза. – Однако и с этим мне удалось справиться, как вам и таким как вы это ни удивительно.

Мы сидели с ним в моей конторке, которую я регулярно проверял на наличие прослушек, в барах и ресторанах мы с ним больше не встречались, это показалось неразумным нам обоим. А сюда он приходил с чёрного хода, который был устроен как раз для таких гостей и вёл через подъезд со стороны двора. Я подумывал, что надо устроить и какой-то второй чёрный ход, о котором вообще никто не будет знать, но при мыслях об этом начинал чувствовать себя параноиком.

Но сейчас я думал не об этом, сейчас мне хотелось вывести Радюгина из себя, наступил некий момент истины, я это чувствовал.

– Таким как я? Это каким?! Быдлу? – Радюгин уже побледнел от злости, сложив руки на груди.

– Я не знаю таких слов, Николай Иваныч, и не употребляю таких слов.

– Ну ещё бы, вы у нас аристократ, – зло дёрнув губами, прошипел он.

– Ничего такого, мои предки из простых семей крестьян и ремесленников, – сказал я. – Ни одного аристократа, даже священника или хотя бы разночинца, или там, купца, я чистый потомок пролетариев. Так что ваш дротик пролетел мимо.

Он сделал глубокий вдох, опуская большие серые глаза. Я ждал, что он распрощается и уйдёт. Но я ему был нужен куда больше, чем он мне и он понимал это, и понимал, что я это знаю. И, кроме того, я и он понимали, что сейчас устанавливаются новые правила наших с ним отношений. Я бросил ему мяч и ждал теперь, куда он отобьёт мой пас.

– Хорошо, Марк Борисович, я понял… – проговорил он, по-прежнему не поднимая глаз. – Вы хотите быть внештатным сотрудником, притом тайным. Но это ограничивает ваши возможности.

– Ничуть, – я качнул головой. – Это делает их безграничными, я через меня и ваши. Не понимаете?

Он посмотрел на меня, прищурившись, нет, он умный, он всё отлично понял. Я могу стать для него не ещё одной рукой, а целой силой с действительно безграничными возможностями. Мой интерес чисто эмоциональный, почти детский, а его – абсолютно профессиональный, и мы как две противоположности, объединённые одной идеей в чём-то идеальный союз.

– Что ж, Марк Борисович, пожалуй, новые условия мне подходят даже больше, – произнёс он, кивая, и я заметил, что у него побледнела и расслабилась шея.

Я улыбнулся.

– Я рад, что не ошибся в вас, Николай Иванович, – я поднялся и достал коньяк из своего шкафа. – Договоримся так, вы доставляете мне все сведения, всё, что стекается в ваш отдел, вы анализируете со своими сотрудниками, а я это делаю отдельно от вас, после встречаемся и обсуждаем. Не сомневаюсь, что результат будет выше. Как говориться, одна голова – хорошо, две лучше.

Кабинет наполнил аромат коньяка. Радюгин поднял бокал. Мы выпили и с этого дня моё участие в делах его отдела, напрямую занимающееся безопасностью страны, стало непосредственным и самым активным. Компьютерные программы, купленные мной, помогали мне даже следить за поверхностью Земли с помощью спутников всех стран, доступ к которым был только у меня.

– Как… ты смог это достать?! – воскликнул с восторгом Радюгин, разглядывая снимки.

– Мы теперь на «ты»? – усмехнулся я.

– Ох, извините…

– Да ничего, даже приятно.

– Так откуда?..

– Вот ещё диск, держи, – сказал я, тоже переходя на «ты». – На диске запись с интересующих нас мест. Прицельные снимки, вплоть до метра.

Радюгин посмотрел на меня.

– А нам не финансируют такого оборудования.

– Ну считай, что я финансирую.

– Тоже на «ты»? – он посмотрел на меня.

– Вообще-то давно пора, после того как мы в том дурацком лагере настоящих мужиков провели несколько дней, нет?

– Согласен. Но… Марк Борисыч, признаю, ты стоишь всего моего отдела.

– Да не… – дурачась, проговорил я.

– Теперь мы накроем их… всех их, всю эту нечисть, ты понимаешь?

– Не спеши, Николай Иваныч, – остановил я его радость. – Это только те тараканы, что выбегают, а гнезда их мы тут не видим. Это, во-первых, а во-вторых, чтобы тараканов победить, надо грязь вычистить.

– Да нешто мы без понятия… но Марк Борисыч… тут же… все точки этих… хрен с ними, с боевиками и террористами, главное, вот – аэропорты, все эти проклятые гнёзда… С этим наблюдением всё упрощается в сотни раз.

– Их гнёзда здесь, в Москве, – сказал я.

Он повернул голову ко мне.

– Скажу больше…

Я кивнул, не стоит продолжать, я и сам знал не хуже.

– Вот теперь надо подумать как самим стать сильнее, и как настолько ослабить их, чтобы то, что сейчас происходит в Чечне и много ещё где, закончилось само собой, – сказал Радюгин.

Так что работа у нас в этом направлении шла самым активным образом.

Глава 5. Силки расставлены

Таня должна закончить свои съёмки в конце июня, конечно, она осталась бы дольше, но она никогда не покидала Москву дольше, чем на два-три месяца ещё со времён учёбы, поэтому её модельная карьера не могла складываться настолько успешно, как должна, будь иначе, отдайся она этому делу полностью, Таня была бы миллионершей. Но всё шло, как шло, и как она считала нужным.

Агентство приняло некогда её условия и не прогадало. Таню хотели фотографы и модельеры, поэтому на показах и в журналах её было много, она за свои три месяца отрабатывала то, что другим не всегда удаётся и за год. Быть может, торчи она постоянно на глазах, она могла бы надоесть всем, это очень быстро происходит, а вот так, небольшими дозами… получалось, что при всей ошибочности такой тактики, она была самой верной.

Таня просила меня приехать Каннский фестиваль в середине мая, чтобы побыть с ней.

– Ты знаешь, я не хочу светиться, – сказал я, мне хотелось светиться рядом с ней, но я знал, что этого лучше не делать.

– Это протокольное мероприятие, оно нужно агентству, оно нужно мне, почему я должна идти туда одна? Или мне что, с Гариком Теребухиным отправиться? Так он мне ростом до плеча, народ смешить?

– Танюшка, ты же всё понимаешь прекрасно, – сказал я.

– Если не приедешь, я позову с собой «МэМи», им надо светиться.

– Скажу одно: идея прекрасная для карьер вас всех, нет ничего лучше для рокера, чем подружка знаменитая модель, а я пока буду злиться и ревновать.

– Не будешь, если бы злился и ревновал, то приехал бы.

– Разве я тебе нужен злой?

– Нет, ты нужен добрый…

В результате я лицезрел их снимки в журналах и в Интернете, где я проводил много времени, особенно в разлуке с Таней, превращаясь в настоящего киборга, забывающего даже поесть, проводя свои сделки, наблюдая за тем, как преувеличиваются мои капиталы, деньги двигаются по финансовым потокам, как кровь по сосудам, и к тому же выискивая всё, что мог найти о том, что меня интересовало, а интересы мои были обширны и разносторонни. Открыв для себя электронные деньги, я создал несколько анонимных счетов. Точнее они все были зарегистрированы на реальные имена, только людей этих не существовало, всеми был я, это очень облегчало и делало ещё более безопасной мою жизнь.

Вот я и увидел их всех пресловутой красной ковровой дорожке. Благодаря Тане засветились и Ленин и вся их группа, и даже жена барабанщика Сергея, Роза, которой никакие Канны и во сне не снились, несмотря на все её достоинства. В результате того похода, «МэМи» получила приглашение на несколько концертов в Германию, Австрию и Францию, и даже одно в Америку. А Роза контракт с модельным агентством, с которым сотрудничала Таня. Иногда мне кажется, что всё, к чему прикасается Таня, превращается в золото…

А вот ко мне в Москве заявился натуральный прокурорский следователь. Весьма самоуверенный и наглый, как все эти представители правоохранительных и карательных структур. Немного вертлявый, хотя при его коренастой фигуре это было неестественно и потому противно, востроглазый, так и шарил чёрными жгучими глазами по углам, словно там надеялся найти ответы на свои вопросы или раскрыть какие-то наши тайны, как какая-нибудь старая соседка-сплетница, у нас был полный комплект таких на Профсоюзной. Здесь, в доме моего детства таких не водилось, старухи здесь все, как графини первой эмигрантской волны с осанками, ридикюльчиками и шубами из прежних времён, обедневшие, но гордые.

Но немало было таких, кто при новых временах жил лучше прежнего, вовремя подсуетившись, некоторые министерские и номенклатурные работники оказались собственниками или акционерами заводов, фабрик или иных предприятий, приносящих ощутимый доход. Иные оказались в удачной тени своих детей, которым успели устроить карьеры или то же обладание предприятиями различного масштаба или построивших на их обломках новый бизнес, как правило, совместный с иностранными компаниями. Так что публика тут у нас в основном оставалась та же, что помнила меня ребёнком, и чувствовала себя хозяева жизни и страны, пока не отходя в тень, уступив место совсем уж «новым русским», большинство из которых были выходцами из пригородов или даже каких-нибудь Тамбовов.

Вот такой специалист по всем этим «красавцам» и явился ко мне в один пасмурный и душный день около полудня, и ощущение, что сегодня обязательно пойдёт дождь, который тужится с самой ночи, от появления этого человека только усилилось.

– Добрый день, Марк Борисович Лиргамир? – сказал он, хотя по его лицу видно, что он отлично понимает, с кем говорит и даже знает, как я выгляжу.

– Совершенно верно, – сказал я, не отступая от двери, наша приходящая домработница только что пришла, чтобы заняться готовкой и уборкой, и переодевалась сейчас в помещении, которое было отведено ей для этого и ещё для отдыха.

Именно поэтому дверь открыл я сам, к тому же консьержка позвонила снизу и сказала:

– Марк Борисыч, тут какой-то прокурорский к вам поднимается, удостоверение предъявил. Я пропустила, правильно?

– Конечно, не беспокойтесь, – ответил я.

Так что я знал, кто это поднимается ко мне в квартиру, и, когда он достал удостоверение Кочарян Иван Иваныч, старший следователь прокуратуры уже не удивился.

– Чем обязан, Иван Иваныч? Или по имени-отчеству не полагается? – спросил я, не спеша отступать от двери и пропускать его в мой дом.

– Отчего же, – он фальшиво улыбнулся. – Приветствуется. Позволите побеседовать с вами?

Я отошёл, наконец, от двери, открывая путь.

– Побеседовать? О чём же?

Я повёл его в гостиную прямо от передней.

– У вас очень красивый дом, – сказал Кочарян, а я подумал, он что, лейтенанта Коломбо изображает?

Я сел в кресло и предложил ему устроиться напротив меня через журнальный столик, на котором аккуратными стопками лежали журналы, где были Танины обложки. Про его взгляду я понял, что он увидел это.

– Я вас слушаю, Иван Иваныч, – сказал я, не дожидаясь, пока он заговорит о Тане. – Может быть, выпить хотите? Если алкоголь на работе не употребляете, так может… э-э… пепси? Или… тоника?

– Да, пожалуйста, – сказал он.

И продолжил, пока я наливал ему тоника в стакан, позвякивающий льдом. Лёд все время стоял у нас в буфете, таял неиспользуемый, но его снова намораживали и ставили для нас и гостей, каждый день.

– Ваша жена сейчас…

– Сейчас Таня в Лондоне, – сказал я, подавая ему стакан.

– Вот как… Вы ведь были знакомы с Богданом Борисовичем Куриловым?

– С Боги? Почему же был? – я сделал вид, что удивлён вопросом. – Я очень хорошо знаком с ним и даже дружен. Боги Курилов уехал сейчас за границу, по-моему, он теперь в Америке.

– У вас был конфликт? – он посмотрел на меня, думая, что пронзает своими жгучими чёрными глазами с неприятно густыми короткими, какими-то коричневыми, ресницами. Он весь какой-то коричневый, крепкий и тёмный, и волосы и рябоватое лицо и глаза рыжеватого хитинового цвета.

– Нет, никакого конфликта. Напротив, мы были близкими друзьями, но немного отошли друг от друга несколько лет назад.

– С тех пор как вы женились на его невесте?

– Таня никогда не была невестой Боги, – сказал я.

Кочарян усмехнулся.

– Но… у них были отношения.

– Не были, а есть. Таня и Боги друзья.

Он снова усмехнулся с видом всё знающего человека.

– Друзья? Мне кажется, у них отношения иного рода.

– Вы знаете, мой дедушка, Иван Алексеевич Баукин, в таких случаях говорил: «когда кажется, креститься надо». Перекреститесь, Иван Иванович.

– То есть вы не в курсе, что между вашей женой и Куриловым существовала любовная связь.

– Ну и существовала, что особенного? Конечно, Боги всегда был влюблён в Таню, – сказал я.

– Хотите сказать, вас не волнуют измены жены?

– Моя жена никогда не изменяла мне, – сказал я.

– Вы сейчас издеваетесь надо мной? А Владимир Книжник, а профессор Вальдауф?! – разозлился Кочарян.

– Скажите, Иван Иваныч, вы женаты? – спросил я.

– Ну, безусловно.

– И что вы сделали бы, если бы узнали, что ваша жена вам неверна? – спросил я, глядя ему в глаза.

Он растерялся немного, моргнув.

– Ну… как?.. Вообще-то… Марк Борисович, разговор сейчас не обо мне.

– Я не понимаю вообще, о чём разговор, – сказал я. – Вы пришли ко мне, и отнимаете моё время, пытаясь сообщить мне какие-то глупые и липкие слухи о моей жене? Какая у вас цель? Вы хотите, чтобы я спустил вас с лестницы?

– Ну, хорошо… – еле сдерживаясь, проговорил он. – Ваша жена не сообщала вам, что была на опознании Курилова?

– Конечно, она рассказала мне об этом и сказала уверенно, что тот труп, которым вы пугали её – не Боги.

– Ну, так она ошиблась. Уже доказано, что погибший – Богдан Курилов, и мне теперь предстоит выяснить, кто из вас его убил? Точнее организовал его убийство. Или заказал, что будет абсолютно верно.

– Вы с ума сошли?! Во-первых: Боги жив…

– Этому есть опровержение, как я сказал уже.

– Даже, если бы это было так, хотя я в это не верю, с чего вы взяли, что мы можем иметь к этому отношение?

– У Курилова не было врагов кроме вас.

– У Боги вообще нет врагов. И я никогда не был его врагом. Тем более Таня.

– Курилов оставил завещание в пользу вашей жены, имущество художника сильно возрастает после его смерти.

– Очень рад. Но только Таня и без того небедная женщина, если вы можете в это поверить. До отъезда Боги жил в мастерской, которая принадлежит ей, она даёт ему работу и устраивает его выставки и контракты, в том числе и те, по которым он и уехал.

– Он вернулся, это подтверждено данными таможни.

Я пожал плечами.

– И был убит на следующий день.

– И, по-вашему, мы с Таней поджидали Боги, чтоб убить его ради нескольких тысяч долларов, которые достались бы нам в результате его смерти? Вам не кажется, что это бред?

– Ну… что бред, мы разберёмся. А вот вы были заинтересованы в том, чтобы устранить соперника.

– Я не понимаю, вы хотите предъявить мне обвинение в убийстве? – сказал я, он ужасно надоел мне.

– Я хочу поговорить с вашей женой. Вы прятали её месяц, потом вовсе увезли за границу, сделав недосягаемой для следствия. Это наводит на размышления. И всё же Татьяне Андреевне когда-то придётся ответить на вопросы, без неё разобраться не удастся. Когда она будет в Москве?

– Трудно сказать, у неё много работы.

– Она скрывается за границей?

– Скрывается? – усмехнулся я. – Если вы хорошо изучали нас с Таней, то должны были узнать, что она работает там каждый летний сезон уже семь лет.

– Очень хорошо, исходя из этого, я понимаю, что она должна вернуться со дня на день, – сказал Кочарян.

– Скорее с недели на неделю.

– Лучше бы Татьяне Андреевне поторопиться, иначе Интерпол будет вынужден депортировать её в Москву.

Я посмотрел на него.

– И не пытайтесь спрятать вашу жену, будет хуже для неё. Если Татьяна Андреевна не виновна, ей нечего бояться вернуться на родину.

– Бояться? Вы шутите, Иван Иваныч?

– К сожалению, нет, – сказал он, поднимаясь. – У следствия имеются очень серьёзные основания подозревать вашу жену или вас обоих в этом преступлении. Так что прошу вас связаться с Татьяной Андреевной и поторопить её.

– Она не приедет раньше окончания работы, Таня очень дисциплинированный человек. Но когда вернётся, непременно встретится с вами, чтобы опровергнуть вашу абсурдную теорию. Таня или я не имеем к этому отношения.

– Буду рад удостовериться, – сказал он, направляясь в переднюю. – А вас вообще не волнует смерть Курилова? Вы говорили, он ваш друг.

Он задал этот вопрос, драматически обернувшись и выпучив свои слишком большие для размера его глаз радужки, и мне показалось, что это тараканы выглядывают из щелей его черепа. Да-да, и усами шевелят, смотрят…

– Я уверен, что Боги жив и всё это ошибка или странная инсинуация. Таня не могла бы не опознать его тела. Она говорила об этом уверенно, и я верю ей, – сказал я, складывая руки на груди.

Он покивал, пробурчав что-то вроде «Ну-ну», и свалил, наконец, из нашего дома.

– Марья Петровна, откройте окна, надо проветрить, – сказал я горничной. – Невозможная вонь…

А сам поднял трубку позвонить Платону, что-то ничего я не понимаю в том, что происходит, надо подумать нам с ним вместе…

…Звонок Марка застал меня врасплох вообще-то. Мы собирались уезжать в отпуск в Ялту уже послезавтра, Катя занималась сборами чемоданов, воодушевлённый поездкой к морю Ваня бегал туда-сюда из своей комнаты, где тоже вёл сбор своих вещей, в основном игрушек, не в силах выбрать и отказаться хоть от какой-нибудь. Я решил помочь ему.

– Вань, мы едем на две недели, давай думать, без чего тебе не обойтись.

Ваня сидел на полу среди десятков разбросанных, как мне казалось, а с его точки зрения, распределённых, по ему одному известному порядку, игрушек, здесь сидели старый мишка, кот и пёс, Баз Лайтер из американского мультика «История игрушек», машина-бетономешалка, самосвал, мотоцикл и самолётик. Кораблик и катер. А также три книжки: «Карлсон», «Мюнхгаузен» и «Врунгель», мне было отрадно, что всё это были и мои любимые книги.

– Дядь Платон… да без всего.

– Хорошо, – кивнул я. – Давай тогда складывать.

Мы взяли его рюкзачок.

– А ещё надо будет вкусного в рюкзак взять, сникерсов, печенюшек, – напомнил я. – Не то будешь мамину буженину с помидорами всю дорогу трескать.

Ваня обернулся на меня, взъерошил чёрные блестящие волосы, Катино наследство.

– Да-а… тогда… как ты думаешь, вот лучше самосвал или бетономешалку?

– Там на пляже камни, песка нет, думаю, самосвал лучше.

Ваня кивнул, положил самосвал и База Лайтера. Посмотрел на меня.

– Мягкие можешь брать все, – сказал я.

Ваня обрадованно кивнул и спросил, взяв в руки томики и глядя не меня.

– А книжку?

– Возьми «Врунгеля», – сказал я. – Я сейчас ещё одну принесу, тоже, думаю, хорошо на море пойдёт.

И вот, пока я искал на полках «Робинзона Крузо», мне и позвонил Марк. Я выслушал его, удивляясь всё больше, признаться, я перестал думать об этом деле, пока Тани не было, вся эта история, казавшаяся такой странной и даже дурацкой, начала забываться, потому что Тани не было, и всё стихло. Даже Лётчик молчал об этом, не имея новостей. Выслушав Марка, говорившего, кажется, толково, но настолько растерянно, что я понял, он не знает, что делать. И особенно, что думать об этом. Я, надо сказать, я так же растерялся. Помочь понять, что происходит и подсказать, что делать, мог только один человек.

– Здорово, Лётчик, – сказал я, когда он перезвонил мне после моего сообщения по пейджеру. – У нас тут… странное происшествие…

Я рассказал всё, что услышал от Марка, Лётчик оказался удивлён.

– Ничего не знаю об этом… но я же всего лишь эксперт, мне о ходе расследования никто не докладывает, – сказал Лётчик, вибрируя горлом, что выдало его волнение. – Я всё узнаю, сообщу. Ты… уезжаешь, куда звонить-то?

– Звони Марку, – сказал я.

– Ну нет… – усмехнулся Лётчик. – Это ты меня уволь. Я тебе буду звонить, телефон-то у тебя всё равно с собой.

– Тане-то звонить ты можешь.

…Платон озадачил меня. Это дело, действительно, после всплеска, в ходе которого несчастного, лежавшего в холодильнике морга, несколько месяцев, наконец-то, захоронили, назвав могилу именем Курилова Богдана Борисовича 1967 года рождения, сообщив родным, которые из Владивостока, конечно, приехать не могли. И я, кстати, именно этот момент как-то неприятно переживал, думая, что могла чувствовать мать Курилова, получив такую весть. Тем более что я сам, несмотря ни на что, не верил, что этот мертвец был Курилов, уж очень уверенна была Таня в том, что это не он. Почему я верил Тане больше, чем собственной экспертизе, говорить излишне, но так я для себя и объяснял. Поэтому я сначала взялся за телефон, чтобы позвонить Кочаряну.

Но я остановил себя, уже набрав номер. Что я скажу? Нельзя поступать так глупо. Этим звонком я обнаружу, что я близко знаком с фигурантами и меня отстранят, а значит, я ничего не буду знать и ничем не смогу помочь. А я должен помочь, уже тем, что могу узнать, что именно произошло. Быть в курсе событий, это почти управлять. Но для информации мне нужен не Кочарян, который, конечно, сразу же закроется, а кто-нибудь другой. Никитский – первое имя, что пришло мне в голову в связи с этим.

Но и тут я себя остановил вначале. В самом деле, Никитский мне помог и помог неоценимо. Но Никитский мне не друг. А Платон – друг, при этом Никитский враг Платона. И то, что сам Платон так не считал, почему-то уверившись, что Никитский ничего ему сделать не может и едва ли не боится его, дела не меняло. Платон слишком уж надеется на то, как некогда повлиял на Никитского, напрасно ему кажется, что когда-то прижатый к стенке, Никитский так и остался там стоять. Москва – не Кировск, и, хотя власть прессы никто не отрицает и она, возможно, стала даже больше с тех пор, но и Никитский, здесь, в Москве за прошедшие годы не остался тем, кем был когда-то. Он так укрепился и оброс связями, что теперь его смахнуть, как комара не удастся. Платон не верит в то, что Никитский вообще может как-то навредить ему, уверенность сильных и правых людей. Или чересчур заносчивых.