Инферис

– Конечно, – она ответила не менее любезной улыбкой. – Я только что познакомилась с мсье Марком де Верном. Мы обсуждали щенков. Я предложила взять одного. Может, и вы хотите?

– Нет, я не люблю собак, – отмахнулась я. – Ни собак, ни котов, ни прочую живность. Их лучше держать в загородных домах, а не здесь.

– Вы так категоричны, – улыбка Клары стала натянутой. – Впрочем, в вашем возрасте я была такой же.

– Как можно не любить собак? – её собеседник приподнял левую бровь. Несмотря на вежливую улыбку, его глаза оставались холодными. – Это же добрейшие существа! Нет никого преданнее, чем они.

– Люди тоже бывают такими, – я пожала плечами, наблюдая, как уши гостя чуть порозовели, словно я задела его этой фразой.

– Дайте угадаю, кто вы, – произнёс он мягким низким голосом, пристально глядя мне в глаза. – Как я понимаю, Иоланда Ринальди.

– Верно, – я склонила голову набок, пытаясь скрыть раздражение. Так он ещё и собачник! Всё ясно. – Теперь будем знакомы. А это моя кузина Флавия.

– Рад познакомиться, – Марк вновь улыбнулся, но моя спутница была настолько смущена, что не смогла произнести ни слова. Я едва расслышала её судорожный вздох.

Мимо прошла одна из служанок, Ноэль, разносившая бокалы с вином из отцовской коллекции. Все потянулись за ними, и Клара произнесла короткий тост за знакомство. Взяв свой бокал, я пригубила его, чувствуя пристальный взгляд гостя. В нём читалась жёсткость, заставляя меня теряться и краснеть. Не чувствовала былой враждебности, но настороженность – да. И почему-то именно её я ощущала только по отношению к себе.

– Скажите, пожалуйста, – я решила взять дело в свои руки, – а вам известно, какие слухи ходят о вас в Париже, мсье де Верн?

– Если какие-то слухи и ходят обо мне, то, скорее всего, это неправда, – спокойно ответил Марк. Его речь была непривычно торопливой, но он старался говорить медленнее, как было принято в нашем кругу. – Одну и ту же информацию можно по-разному сообщить, и истина будет у каждого своя.

– И что, по-вашему, неправда? Я слышала о вас противоречивую информацию. Скажем, что вы умеете и спасать и отнимать жизни.

– Я пока ещё никого не убил, – мягко ответил гость, но в его голосе слышались стальные ноты. – На самом деле в моей жизни нет абсолютно ничего таинственного. Она весьма прозаична. Что вы хотите о ней узнать? Но я люблю отвечать на вопросы откровенностью за откровенность. Поэтому, мадемуазель Ринальди, у меня тоже есть условия.

– Но вы же наш гость, – не унималась я. – Этикет говорит о том, что невежливо допрашивать хозяев дома.

– Тогда давайте я приглашу вас на ужин, и вы будете моей гостьей, – в этой простой фразе я уловила предостережение. – Тогда мы будем квиты.

– Идёт, – я, не раздумывая, приняла вызов. Поздно вспомнила слова отца о том, что не планирую дальше завтрашнего дня. Но он пригласил этого человека! Вряд ли будет против нашей встречи.

– С вами приятно иметь дело, мадемуазель, – усмехнулся он.

Мне хотелось что-то ответить, но в гостиную вошёл отец и все присутствующие повернулись к нему. Заметив гостя, он после всех приветствий подошёл к нему и пожал руку.

– Добро пожаловать в мой дом, Марк, – сказал он и сделал приглашающий жест к сервированному столу. – Рад, что вы уже познакомились с моей дочерью, которой пришлось одновременно играть роль хозяйки и хозяина вечера. Жаль, что вашему поверенному пришлось обегать весь Париж в поисках нужных документов, пока он не пришёл ко мне.

– И на том спасибо, – простые обороты речи и стремление произносить слова скороговоркой выдавали в госте человека не нашего круга. Слишком живой, слишком непоседливый, слишком любопытный. Женщины провожали его жадными взглядами. Он улыбался им, но не более того. Создавал впечатление обаятельного парня, но я чувствовала, что на самом деле это не так.

– Рад буду помочь во всех вопросах, – отец выглядел польщённым, когда они садились за стол.

– Мне пригодится ваша помощь и добрый совет, мсье Ринальди! В таких делах чёрт ногу сломит…

Я рассеянно наблюдала, как слуги один за другим вносили в гостиную тушёных цыплят в орехово-сливочном соусе, рисовые шарики с начинкой из индийских трав, вяленую оленину, нарезанную кольцами, густой бульон с ягодными листьями и сырные нарезки с жареными каштанами. Гости оживлённо переговаривались за столом, обмениваясь последними новостями. Я не раз ловила на себе внимательный, изучающий взгляд Марка и начинала жалеть о своей резкости. Он просто гость отца. Я действительно повела себя вызывающе. Говорила первое, что приходило на ум! Клара расскажет отцу о нашем диалоге. Или Марк поделится впечатлениями о моём гостеприимстве. Мои щёки пылали при мысли об этом. Руки сжимались в кулаки, и я кусала губы, уткнувшись в свою тарелку. Хотелось уйти в свою комнату. Забиться в угол и не видеть всех этих людей. Почувствовать себя в безопасности…

Когда отец встал и со своими назваными братьями удалился на традиционное собрание, мы с остальными гостями расселись в музыкальной комнате. Слушали произведения минувших эпох. Думали о композиторах, чьи имена давно стёрлись даже из памяти старожилов. С горечью вспоминали о первых днях после катастрофы, когда Землю трясло и затапливало во всех уголках мира. Как летели огненные частицы астероида. Как потом началось повальное мародёрство, и не одну ночь отец и его люди провели на заводе, охраняя здание от разбойников. Как он не спал ночами, пытаясь выторговать несколько ярусов подземного ангара для наших самолётов. Как потерял непомерную сумму денег, когда новая волна землетрясений снесла всё, что он строил в последние годы…

Краем глаза я наблюдала за Марком. Его глаза сузились, и он жадно вслушивался в разговор. Клара стояла рядом с ним, и он отвечал ей с вежливой улыбкой. Её лицо сияло, и я поймала себя на зависти. В этом зале все свободны, кроме меня. Я как мушка, попавшая в паутину. Чем быстрее перебираю лапками, тем скорее запутываюсь. Камеры плавали в воздухе над нашими головами – отец зорко следил за происходящим, чтобы затем устроить мне выговор. В этом я ничуть не сомневалась.

Когда он вернулся, то мы расселись в гостиной с коктейлями. Слуги убавили сияние ламп и добавили проекцию «живого огня» в камин. Я смотрела, как язычки пламени лизали закопчённую кладку, и вздрогнула от голоса отца:

– В начале девятнадцатого века лорд Джордж Байрон написал стихотворение «Тьма» под впечатлением от извержения вулкана Тамбора, оставившего нас без лета. В Женеве был дикий мороз, и, находясь там, мсье Байрон жёг свечи даже в полдень. Солнце покрылось пятнами, и об этом писали лондонские газеты, предрекая его угасание.

– И что было потом? – спросил Марк, который выглядел заинтригованным.

– Потом, мой друг, один итальянский учёный, запамятовал я его имя, предрёк, что солнце погаснет в середине июля. Это вызвало волну беспорядков и самоубийств. Собственно, что и происходило после падения Инфериса.

– Это было ужасно, – Клара прижала ладонь к груди. – Мой дядя по счастливой случайности приболел и остался дома, рядом с метро Стоккель в Брюсселе. Там волна шла от Брюгге и Гента и смела половину города, в том числе и мою тётю с племянниками, которые не успели вернуться из Парка-дю-Сенкантенер! Их не смогли найти. Он буквально почернел от горя! Застрелился через два месяца.

– Сочувствую вам, – отец покачал головой и продолжил: – В Библии было сказано «солнце померкнет»[10]. Матфея изображали ангелом, чьи вести не содержат ни капли лжи. Поэтому люди уверовали в конец света, раз именно тьма стала их вселенной. Их захлестнула волна погромов, краж, убийств.

– Вы считаете, что мсье Байрон предсказал произошедшее с нами? – спросил один из названых братьев отца, по глазам которого я поняла, что он знает, и знает гораздо больше, чем мы все, вместе взятые.

– Конечно, Патрик, – отец сухо улыбнулся. – Ведь у него есть такие строки: «Погасло солнце светлое, и звёзды скитались без цели и лучей. В пространстве вечном льдистая земля носилась слепо в воздухе безлунном». Ни в двадцатом, ни в двадцать первом веке подобного не происходило. Свидетельства всемирного потопа, который мог происходить во времена мсье Байрона, засекречены до сих пор. И хранятся они лучше информации о технологиях и производстве оружия. Возникает риторический вопрос: почему?

– Но сведения об Инферисе не сразу были обнародованы, – произнёс Марк. – Нам дали абстрактную картину произошедшего в духе: «упал астероид, всем прятаться под землю, так как могут сдвинуться плиты, и пойдёт волна». Голоса тех, кто пытался предостеречь, просто тонули во всеобщем сарказме. Как вы пережили этот период, мсье Ринальди?

– «То хаос смерти был, – папа начал цитировать стихотворение. – Озёра, реки и море – всё затихло. Ничто не шевелилось в бездне молчаливой. Безлюдные лежали корабли и гнили на недвижной, сонной влаге…» Я был в Париже, мой друг, вместе с дочерью. Мы успели добраться до Альп. Там было наше шато, которое я после катастрофы передал астрофизикам и климатологам. Мне казалось, я не зря оказался в тех местах, где мсье Байрон написал столь скорбное стихотворение.

– Я помню, что по новостям говорили, что движется астероид, – негромко произнесла Клара, – но уверяли, что его собьют и он изменит траекторию. Мол, нам ничего не грозит! Высмеивали учёных, считая их сумасшедшими, а потом я попыталась найти хоть одну запись этих передач в архивах, и…

– Разумеется, ничего не нашлось. Что и требовалось доказать, – сказал де Верн.

– Я такое тоже слышал, – произнёс второй названый брат отца, известный в Париже банкир, мсье Люго. – Но на всякий случай мы с женой оплатили место первого класса в бомбоубежище под островом Сите.

Я заметила, каким колючим стал взгляд Марка. Он стоял, прислонившись к стене и сложив руки на груди. Интересно, откуда этот человек? Мы с ним были детьми, когда упал Инферис. Он должен был запомнить больше чем я!

– Мой дядя высмеял меня за это, – со вздохом призналась Клара. – Называл нас с Христофором суетологами. Видел, как мы собираем продукты, и просил хотя бы детям не забивать голову этой чепухой. Но видите, как всё обернулось…

– Право же, мадам Монтрё, так думали практически все! Ведь сколько раз человечество стращали Судным днём? Сколько было сняло фильмов и написано книг? – отец развёл руками в стороны. – Но вместе с тем никто не знает, как нам жить дальше. Ни у кого нет апокалиптического опыта. Раз мы остались, то здесь можно винить, как и теорию вероятности, так и божий замысел.

– Природа решила вопрос с перенаселением, – заметил мсье Люго, – Она взяла и перетасовала нас как колоду карт, оставив только козыри.

Лицо Марка помрачнело. Он смотрел куда-то перед собой и его мысли были далеко от нашей гостиной. Проекция огня не доходила до него, и он оставался в тени на фоне репродукции немецкого гобелена пятнадцатого века. Когда-то отец привёз это полотнище из США, успев до закрытия границ. На тонкой ткани была изображена сцена из Страшного суда и проставлена наиболее вероятная дата пришествия Антихриста – 1651 год. Раньше я не обращала на этот гобелен должного внимания, но темневший перед ним силуэт гостя в этот момент показался зловещим.

– Хуже всего, когда от такого страдают дети, – отец покачал головой. – Тысячи невинных душ! Для меня до сих пор загадка, почему им тоже пришлось страдать. Я увёз Иоланду так быстро, как смог, потому что среди слуг уже началась паника. Многие, побросав всё, попросту сбежали. Когда я приехал, этот дом напоминал разворошенное осиное гнездо. До сих пор помню Иоланду в мятом платье, одиноко плачущую в столовой. Но я не могу судить тех людей, которые бежали, поддавшись инстинкту. В тот момент он был сильнее разума. Мы с моим водителем взяли всё самое ценное и покинули Париж. Я ничего не путаю?

Он испытующе смотрел на меня. Я покачала головой. Смутно помнила тот день, но до сих пор ощущала безотчётный страх, заходя в столовую. Даже тогда отец не прикоснулся ко мне. Не обнял и не взял за руку. А лишь велел утереть слёзы и садиться в ховеркар. Я долго чувствовала вину за то, что ему пришлось бросить свои дела и вернуться в Париж за мной. Казалось, что не будь меня, ему бы не пришлось пройти через различные лишения. Будучи подростком, я ходила к психоаналитику – он сказал, что я вытеснила в бессознательное события того дня. Не хотела больше вспоминать, как и смерть мамы от эпидемии гриппа. Вирус мутировал, а она только оправилась от серии простуд…

– Проводи нашего гостя, – послышался голос отца, и я отвлеклась от воспоминаний. Видела, как собравшиеся начинают расходиться.

– О-о, я сам дойду, – Марк широко улыбнулся, показав крепкие белые зубы. – Пока ещё могу стоять на своих двоих. Вино у вас отменное, мсье Ринальди.

– Согласен, – отец подмигнул ему. – В моих погребах чёрт ногу сломит, но всегда найдётся бочонок превосходного бордо. Пускай Иоланда вас проводит. Завтра жду в офисе. Буду рад видеть вас в моей команде, Марк. Это доброе начало!

– Несомненно.

– Следуйте за мной, – произнесла я и, закусив нижнюю губу, поднялась. Чувствовала себя крайне неловко. Точно придётся извиняться за свою резкость!

Оказавшись на заднем дворе возле площадки для ховеркаров, мы какое-то время стояли под лёгким тёплым ветром. Я заметила, как в очередной раз высаженные вдоль дорожки ели начали желтеть. На этой замусоренной земле в клубах пыли ничего не растёт! Только в зимнем саду, куда отец завёз чистую землю из разных концов света, не подвергшихся затоплению. Власти Парижа тратили массу средств на то, чтобы здесь хоть что-то начало расти, но из всех саженцев выживали единицы…

– Мне понравился вечер, – серьёзным тоном произнёс Марк, засунув руки в карманы брюк. От наигранной простоты не осталось и следа. В густой черноте ночи я не видела выражения его лица. – Видно, что ваш отец любит вас и не даст в обиду, раз он подумал о том, чтобы спасти именно вас, а не ценные картины и предметы интерьера.

– Его все слишком уважают, чтобы рискнуть обидеть меня, – бросила я и, спохватившись, смягчилась. – Мне жаль, что я была резка с вами. Показалось, что вы провоцируете меня, поэтому и ответила необдуманно.

– А как же согласие на ужин?

– Я обещала, хотя вы мне не понравились, Марк.

– Как прямолинейно! Это почему же?

– Когда мы с Флавией подошли, то вы так посмотрели на меня, словно хотели свернуть мне шею. Я уже подумала, что обо мне ходит дурная слава в городе, и вы могли…

– Я не слушаю сплетен, – от его доверительного тона у меня побежали мурашки по коже. – И если у вас создалось подобное впечатление от нашего знакомства, то это мне следует просить у вас прощения, а не наоборот. В тот момент я думал вовсе не о вас.

– Да, я так и поняла, – поспешно согласилась я. – Ещё раз извините меня.

– Думаю, завтрашний ужин исправит эту неловкость. Доброй ночи.

Я видела, как на площадку бесшумно опустилось такси. Оранжево-жёлтые мигающие огни отбрасывали косые тени на вымощенные камнем дорожки и стены. Чувствовала смутное беспокойство, которое немного улеглось за вечер и теперь вспыхнуло с новой силой. Смотрела, как гость с лёгкостью усаживается на заднее сиденье. Слышала чёткие команды автопилота, прокладывающего маршрут в квартал Маре в соседнем округе, славящимся остатками старой аристократии, актёрами и художниками. Когда-то там стояла крепость тамплиеров, впоследствии разрушенная Наполеоном, а ныне – один из офисов отца, где он часто проводил собрания с братьями.

Когда Марк покинул дом, я отправилась на поиски отца. Гости начинали потихоньку расходиться в сопровождении слуг: одни оставались ночевать, а другие отправлялись по домам. Отец остался на кресле возле камина и что-то смотрел в электронных документах. Я села рядом на диван и всмотрелась в его задумчивое лицо.

– Я проводила твоего гостя.

– Будь с ним повежливей. Он мой новый партнёр. Я сейчас просматривал завещание Клотильды.

– Зачем? Это как-то связано с ним?

– В какой-то степени. Его интересовало, кто является совладельцем нашей авиакомпании, и мне нужно было проверить, насколько точно я ему ответил насчёт твоего пакета акций.

– А что с ними?

– Когда после катастрофы мы были на мели, то Клотильда вложила все свои сбережения в мой бизнес. Твоя бабка стала полноправным партнёром, и её средства помогли остаться на плаву. Более того, дела пошли в гору, и я задумался о расширении.

– Ты точно решил сделать мсье де Верна своим партнёром?

– Да. Мы перевозили оборудование для медицинских центров, а теперь поработаем с Красным крестом. Поэтому нам нужны инвестиции, которые Марк де Верн готов вложить здесь и сейчас, чтобы укомплектовать самолёты в соответствии с международными стандартами.

– Неужели у нас нет на это денег? – недоумевала я, рассматривая роскошное убранство гостиной.

– Есть, но средства не обернутся за год. Нужно время. Тем более что сейчас банки со скрипом выдают ссуды даже мне.

– И что тогда будет делать мсье де Верн?

– Летать. А также руководить всей логистикой через своих поверенных. Генеральный пакет акций в любом случае у тебя, моя девочка. Я предусмотрю возможные риски.

– А если он захочет жениться на мне? – предположила я и тут же почувствовала, как меня бросило в жар от этой идеи.

– Он получит контроль над твоими акциями только по решению совета акционеров, или по решению суда.

– А если станет главой компании?

– Аналогично. Но я освежил свою память, и хочу сказать, что ты сможешь распоряжаться доходами, но не акциями. Отчуждать их каким-либо образом ты не можешь без согласия совета или решения суда.

– Бабушка ненавидела тебя! Как она могла дать тебе такую власть?

– Могла! Значит, по её мнению я не являлся ни глупцом, ни слабаком! Тебе не придётся заниматься делами компании. Ты начнёшь получать дивиденды либо после замужества, либо по достижению двадцати пяти лет. Все эти годы деньги копятся на счетах, и я бы хотел увидеть, что ты ими разумно распоряжаешься. А то знаешь, меня уже беспокоят эти тисовые рощи или портреты из секвойи на заказ. Совершенно нерациональные траты! В Африке уже не осталось ни секвойи ни баобабов ни агара. А тисовые деревья бесполезно спасать – древесина станет таким же раритетом, как и добротная сталь. Пора уже думать наперёд, моя девочка. Здесь всё дохнет, как будто земли отравлены. И эти клубы пыли, досаждавшие до катастрофы, никуда не делись, только теперь они разносят мусор!

– Я трачу деньги на украшения, чтобы выглядеть не хуже других.

– И где они?

– Они мне быстро надоедают. Я дарю их подругам.

– Я – не аттракцион невиданной щедрости, – отец сузил глаза, и я смутилась, вспомнив о своём желании стать профессиональным игроком в покер. – Наблюдая за вами с Оливером, я пришёл к выводу, что у тебя с ним нет ничего общего. Вы даже не разговаривали весь вечер. Как чужие!

– Мы понимаем друг друга без слов! – вспыхнула я, запоздало подумав о том, что даже не посмотрела на Олли, увлечённая новым партнёром отца, о котором ходили противоречивые слухи. – А тебе хорошо бы присмотреться к сегодняшнему гостю!

– И что с ним не так? – На лице отца мелькнуло брезгливое выражение.

– Я чувствую, что он опасен.

– Конечно, ты чувствуешь! – он свернул документы, и в его глазах отразилось раздражение. – Это не твои тухлые интеллигенты. Это другая порода. Крепкая, рабочая, стойкая и изворотливая. Но при этом чувствуется благородное происхождение, когда перед нами лев, а не шакал. Правда, я так далеко не копал его родословную. Мне пока не к спеху. Но в руках именно таких людей будущее!

– Мне пора, – вздохнув, я поднялась, не желая продолжать разговор. – Спокойной ночи.

С этими словами я, не оглядываясь, вышла из зала и бросилась в свою спальню. Мои щёки пылали. Скоро отец обо всём догадается, если уже не догадался! Перестанет платить по счетам. Как же долго ждать финала в покер! Я едва вышла в полуфинал, но это положение казалось зыбким, как побережье во время отлива. Боялась представить, что будет, если я потерплю поражение. Если в руках окажутся не те карты. Не те игроки рядом. Не тот крупье. Не та музыка. Не те счета в руках отца…

Я не знала, кому из реставрационных богов начинать молиться. Для меня они были безликими и поверхностными, поэтому я не помнила имени ни одного из них. Это лишь пародия на то, что существовало ранее. Катастрофа уравняла всех и породила в людях чудовищ. Задумываясь об этом, я начинала сомневаться в том, что хочу для себя абсолютной свободы. Так хотела окунуться в реальный мир, что готова была пойти на всё, но не знала, что буду делать дальше.

Как говорится, «помог случай»…

Глава V. Стилет

«Страшит лишь то, чего ещё не знаешь,

Пугает то, чего не осязал».

Данте Алигьери, «Божественная комедия».

Париж, 6 апреля 2193 года.

Я заехал за Иоландой перед заходом солнца. Ждал её больше получаса и уже хотел уйти, но, наконец, дочь Ринальди удостоила меня своим появлением. Она спустилась в холл и нерешительно застыла, явно не ожидая меня увидеть на пороге. Я смотрел на её аристократичные и утончённые черты лица, искусно вылепленный нос и плавную линию тяжеловатого подбородка. Светло-русые у корней волосы белели к концам и завивались в локоны. Выразительные голубые глаза в обрамлении тёмных ресниц. Эффектная. Эпатажная, как её отец и этот дом – такой же роскошный особняк, как и в Марк-ан-Барёле. Я помнил, как в детстве ощущал гнетущую неловкость, оказываясь во владениях Ринальди. Теперь это меня ничуть не беспокоило, в отличие от его дочери в облегающем чёрном платье с обнажёнными плечами. На ней было столько золота, сколько сейчас носят богатые парижанки: если всё это собрать и продать, то можно спасти целый город, например, Бари или Бриндизи, пострадавшие от Адриатического моря. Но Иоланда Ринальди вряд ли даже задумывалась об этом. Её лицо оставалось надменным, а взгляд – холодным и оценивающим. Отрепетированные жесты. Неживая мимика. Она напоминала больше куклу, чем просто красивую девушку. Такие обычно закованы в броню настолько, что отогреть их способно только чудо. Но если верить сказкам, то шанс растопить ледяное сердце есть всегда.

– Вы когда-нибудь улыбаетесь? – поинтересовался я, когда мы сели за столик в ресторане с видом на остатки Булонского леса в Шестнадцатом округе.

– А что не так? – мгновенно ощетинилась она.

– Многие дамы не улыбаются! Типа, боятся появления изломов на лице, особенно после работы хирурга-скульптора.

– Вам знакомы даже такие пластические тонкости? – она приподняла тёмную изогнутую бровь. Голубые глаза были похожи на чистейший исландский лёд.

– В сети ничего не скроется. И не такое видал, – я пожал плечами. Листал меню на экране, надеясь увидеть там хоть что-то из натуральных продуктов. После катастрофы фермы почти исчезли, как и натуральное мясо, молоко и яйца. Всё сублимированное, изготовленное словно из палок и пластика. Ничем не лучше дешёвой японской еды навынос, которой была завалена моя кухня в Лилле.

– Вчера вы хотели более откровенного диалога, – изящным жестом она откинула светлый локон со лба.

– О, да, – я обвёл взглядом полупустой зал, залитый розовато-красными лучами заходящего солнца. Они терялись среди нагромождения стекла, хрусталя и зеркал, отбрасывая радужные тени на столики и редких посетителей. – Почему вы поехали без охраны?

– А она мне нужна сегодня? – В каждой её фразе звучал вызов. – Вы же друг моего отца. Мне нечего опасаться.

– Будь я вашим отцом, я бы думал иначе.

– Мне стоит вас бояться? – в её глазах заплясали лукавые огоньки. Кончиками пальцев она провела по меню, выключая его.

– Это зависит от того, чего вы вообще опасаетесь, – усмехнулся я.

– О чём вы, мсье де Верн?

– На вас надет реставрационный бюджет небольшого города, – я взглядом указал на тяжёлые золотые браслеты, обхватывающие её тонкие запястья.

– Папа много занимается благотворительностью, – в её голосе вновь прозвучала резкость, – и я имею право носить такие вещи.

– А чем вы сами занимаетесь, Иоланда?

Передо мной появилась чашка крепкого кофе, и я с наслаждением сделал глоток. Пока собеседница собиралась с мыслями, наблюдал за тем, как сервис-робот подаёт остальные блюда с тихим «вжик-вжик». Закончив работу, машина бесшумно отъехала, скрывшись за огромной хрустальной люстрой до пола в угасающих лучах закатного солнца.

– У меня небольшое швейное производство, – Иоланда вновь взяла себя в руки и продолжила светским тоном, – я занимаюсь женским бельём.

– Простите, чем?

– Что вас так удивляет? Женщины во все времена хотят быть красивыми и желанными. Им нравится кружево и атлас, тонкие бретели, шёлковая шнуровка, пикантный дизайн… Мужчинам нравится, когда на женщине красивое бельё.

– Да неужели? – я улыбнулся ей, удивляясь такой наивности. Вспомнил Рашель, неизменно встречавшую меня в одной рубашке. Вспомнил треск рвущейся ткани. Шорох сминаемых простыней…