Самосбор

Засекаю время – да, в знакомстве с непосредственным начальником первый ход не за мной. Но тем яснее мне его намерения.

Десять минут. Выходит. Невысок. Лысоват. Улыбается, глаза настороженные.

Жму руку. Заходим к нему, беседуем. Пал Алексаныч оказывается вполне вменяемым мужиком. Между слов откровенно даю понять, что никого подсиживать не желаю. Немного расслабляется.

Мой отдел – статистический. Болото. Сотрудники назначены по звонкам сверху. Работают, но так, что черт ногу сломит в документах.

Киваю – мой профиль. Намотался с комиссиями по производствам. Знаю, как концентрат третьей категории вторым записывают. Тут директор или взяточник, или растяпа, или просто слабак, тоже по звонку назначенный.

Пал Алексаныч на взяточника не похож.

Ведет в отдел. По пути предупреждает, что никого увольнять нельзя. И допускать ухода по «собственному желанию» тоже.

Уверяю, что от меня не разбегутся. Пусть только попробуют!

Знакомство с коллективом. Детина с кислой миной без интереса ощупывает взглядом – мой заместитель. Женщины оценивают одежду, обувь. Да, такого нет ни у ваших мужей, ни даже у любовников.

«Погоны» с меня сняли, да мундир остался.

Директор кратко представляет. Дает мне слово. Пожимаю плечами – а чего воздух сотрясать, давайте уже работать.

Даю заместителю задачу принести всю отчетность за позапрошлый квартал. Со входящими и исходящими.

Пал Алексаныч с легким удивлением желает мне удачи. Уходит.

Мой кабинет обставлен новой мебелью, а у сотрудников столы разнокалиберные. Сразу видно расслоение.

Но разбираться в интерьере некогда – приходит заместитель с еще одним работником.

Работника отпускаю, а заместителя нет.

Надеваю очки. Вчитываюсь. Говорю, что без точной статистики не может быть нормального планирования, а без планирования нет социализма. Я в молодые годы спорил с этим, но молодость – недостаток временный. А что, собственно, здесь написано?

Детина наклоняется над служебной запиской из третьего цеха. Мне как раз хватило, чтобы ухватить его за ухо, не вставая.

Тихо, но нецензурно объясняю, что пока способен различать даты. Я не дурачок из «заряженной» комиссии, чтобы оценивать отдел по прошлому кварталу. Ясен товарищ Красин, что вы загодя все подчистили.

Мне нужен позапрошлый квартал. За прошлые грехи карать не буду, а вот водить за нос меня не надо.

Отпустил ухо. Жду ответа.

Молча ушел. Вернулся. Извинился со льстивой улыбкой. В этот раз принес то, что нужно. Сам.

Хрен с тобой, иди.

Провозился до вечера. Вызвал секретаршу. Дал ей напечатать расписание консультаций с сотрудниками на ближайший семисменок. Пропущу всех «через себя». Сначала с лаской, а потом с особой нежностью.

Когда возвращался на квартиру, встретил группу веселых молодых людей. Похоже, тех самых.

Крепкие, широкоплечие, одеты в пропотевшие спортивные костюмы, точно с тренировки только что, глаза ясные. Галдят, ржут, но без мата.

Присмотрелся, но явного вожака не увидел. Старею, что ли? Пока думал, парни скрылись.

Спросил у коридорной – кто такие? Актив блочный, говорит – в дневную смену блок благоустраивают, вечерами тренируются. Мордоворотов этих комиссар наш пестует. И стенгазета тоже их.

За ужином вспомнил молодость. Мы ведь тоже такими были. Пока жизнь нашу дружную спортивную гурьбу не разбросала. Меня наверх подняло, а ребят…

Сижу на кровати один. Ни есть, ни читать, ни спать не могу.

Выпить?

Представил Бронникова, который без выражения произносит мое имя: «Был человек, человечище, а как попал на периферию, так и спился. Ладно, хрен с ним, что с поставками металлоконструкций?»

Принял упор лежа. Отжимался до упора. Холодный душ. Уснул.

Утро начал с зарядки. Нужно сходить в жилуправление после работы.

До обеда проработал вопросы с тремя сотрудниками.

Первый – Олег, скромный, исполнительный, придраться не к чему. С ним быстро порешали. Взял его на заметку. На таких пахать можно, не забывай только иногда премировать и добрым словом подбадривать.

Вторая – Клавдия Семеновна. Престарелая активистка. Полный выводок внуков нянчит. Правнуки не за горами, но продолжает работать. К очередному празднику бал-маскарад затевает.

Между делом узнает мой день рождения и семейное положение. Эх, Клавдия Семеновна, все в вас прекрасно, кроме того, что в любое утро мы вас среди живых можем не досчитаться.

Кто привык светить ярче всех, тот и сгорает внезапно.

Третья – Швета. Это существо Светланой я не назову. Ногти длиннее здравого смысла, глаза большие, абстрактно добрые и абсолютно бестолковые, в ушах два гимнастических обруча.

Швета не говорит, Швета воркует. Швета не слушает, Швета обращает внимание. Швета не работает, Швета – самая лучшая. Почему кто-то может быть недоволен Шветой?

С пятого раза до нее дошел смысл моих требований. После третьей попытки разреветься девушка поняла – от работы это ее не спасет. Дал задание до конца рабочего дня. Пометил себе проконтролировать результат.

Отпустил умываться. Побольше поплачет – поменьше пописает. Пока все как по маслу.

В столовой с заместителем обсуждали планы приведения отдела в боеготовое состояние. Болото потревожено, пошел запах.

После обеда четвертая в очереди сотрудница закатила скандал. Показал, что шавки могут быть сколь угодно голосисты, а у бульдога хватка крепче.

Выбежала из кабинета. Вызвал заместителя. Он явился с едва скрываемым торжеством. Вручил ему записку с заданием для беглянки. Сказал, что ответственность за исполнение теперь на нем.

Торжество куда-то исчезло.

Отсылаю за следующей сотрудницей. Встретить бы того, кто женский коллектив цветником или малинником назвал. Я ему засохший кактус с полки скормлю.

Стук в дверь.

Разрешаю войти. Перед глазами появляется молоденькая блондинка в ликвидаторской форме. Показываю «класс» – к маскараду готовность есть. Присаживайтесь, товарищ Авдеева, у меня к вам много вопросов.

Гостья улыбается, показывает удостоверение. Она – комиссар Лагина. И это у нее ко мне вопросы.

Спрашивает разрешения присесть. Садится синхронно с моим подтверждением. На кителе слева у нее две нашивки: золотистая за тяжелое ранение и серо-желтая – медаль «За боевые заслуги». На поясе кожаная кобура с пистолетом.

То ли я возраст разучился определять, то ли молодежь стала раньше времени взрослеть.

Приветливо обращается по имени-отчеству. Напрягаюсь. Знаю я вашу ласку, товарищи комиссары. Сам так умею, но сейчас расклад не в мою пользу.

Лагина уважительно перечисляет мои прежние должности по пути на самый верх ЦК гигаблока. Люди с таким опытом АХТ-88/2 нужны до зарезу. Спрашивает – как я смотрю на то, чтобы взять шефство над молодежным активом? А то у нее уже рук на все не хватает.

Понимаете, говорит, выловить и отстрелять мутантов, культистов и наркоманов трудно, но дело техники. А вот предотвратить их воспроизводство без убедительной пропаганды социализма нельзя.

Киваю. В ее годы эта мысль действительно может показаться откровением свыше.

Говорит, что от меня потребуется уделять активу не больше двух часов после работы.

Приглашает на вечернюю тренировку в пустой цех. Это даже ближе, чем ко мне домой.

Возиться с молодежью, как полжизни назад, или снова тупить вечером в ожидании неизвестно чего?

Соглашаюсь.

Радуется. Перед тем как уйти, Лагина сообщает, что могу не беспокоиться о спортивном костюме – она уже взяла у завхоза один моего размера. Да, с жилуправлением вопрос тоже улажен.

В цеху чистый цементный пол и самодельные снаряды для тяжелой атлетики и акробатики. Все «ржавое», все работает. А вот маты новенькие – борьбой здесь еще не занимались.

Пока Лагина с горящими от восторга глазами представляет меня активистам, глубоко вдыхаю запах качалки. Есть еще в этом мире места, где время течет вспять.

Ребята смотрят без агрессии, но с молодецким вызовом. Мол, покажи, дядя, чего умеешь.

Провожу разминку. Бегаем, греемся, тянемся, но без фанатизма. Наконец вызываю на мат Гребнева – он показался самым задиристым.

Активист становится в боксерскую стойку. Говорю ему надеть перчатки. Жмет плечами, выполняет указание.

Лагина командует начать спарринг. Сближаюсь, перекрывшись. Гребнев пробивает двойку.

Многие думают, что перчатки смягчают удар. Как бы не так! Правильно забинтованная рука лупит еще сильнее, благодаря фиксации запястья.

Принимаю лбом и предплечьями. Удары жесткие, но не встряхивают. Проход в ноги. Беру на болевой.

Парень обескуражен. Поднимаемся. Комиссар вновь дает сигнал. Сближение, два его удара, мои – захват, бросок, удушающий.

На третий раз активист начал пятиться, почти убегать. Сбросил перчатки, исход тот же.

Перевожу дыхание – все-таки выносливость уже не та. Жму парню руку, улыбаюсь, хвалю поставленные джеб и кросс.

Мог бы сказать сакраментальное: «Хоть боксер, хоть каратист, для борца ты лишь артист», но зачем? Когда полвека проживешь, гормон в голове уже не играет.

Больше никого в эффективности приемов убеждать не пришлось – ребята с азартом слушали и повторяли за мной.

Так минул квартал – пролетело время, Самосбор за Самосбором. На работе всласть воюю с сотрудниками, после – натаскиваю ребят в борьбе. Два раза был с активистами в парадной колонне с флагами на праздники.

Стены штукатурят и потолки красят без меня – там ими бывший прораб руководит. Блок просто не узнать. И даже черная слизь рисунки не портит, точно жалко ей человечьих трудов.

Аня контролирует успеваемость активистов, водит их к культпросветовцам. Алексей – комроты территориального подразделения ликвидаторов – водит молодняк в тир и на полосу препятствий.

Как-то спросил комиссара, нет ли планов у нее с Алексеем создать здоровую ячейку общества?

Некогда, говорит, война идет.

Усмехаюсь – война идет, сколько Хрущ стоит, но ее же родители для всего время нашли.

Молчит. Долго молчит. Соглашается – Алексей уже давно знаки внимания оказывает, наверное следует ответить взаимностью. А надо, значит, надо. Не случайно же в партию бессемейных не берут.

Смеюсь. Ерошу ей волосы на голове. Ой, дочка, так тоже дела не делаются.

Вспоминаю Антонину, растягиваю губы в улыбке. Это действительно помогает ослабить боль, даже душевную.

В ту ночь я снова без сна ворочался в кровати – прошлое вспоминал и не мог остановиться.

Что утро не задалось, я ощутил, еще не разлепив глаз. Противное чувство усугубили боли в пояснице и коленях. Зарядку не доделал, на работу пришел с опозданием.

Отдел какой-то сонный – пнуть бы, да, если взъярюсь, могу дров наломать.

Заперся в кабинете, такие дни надо на тормозах спускать.

Вызываю Авдееву – она опять не то сдала. Но вместо бестолковой сотрудницы вошла Лагина.

Из комиссара как хребет вынули. В глазах тоска бездонная, будто все беды Хруща разом обозрела.

Ох, товарищ Лагина, рассказывайте, а то смотреть на вас больно.

Вспоминаю про коньяк, который мне на праздник подарили. Бутылка в ящике стола, закуску организовать не долго, но пока не достаю – ситуация еще не та.

Анна подпирает голову локтем, смотрит в угол. Говорит, что прочитала сочинения активистов про свое будущее.

Только двое собираются остаться в блоке. Остальные мечтают получать высшее образование или трудиться на грандиозных стройках далеко отсюда.

Гребнев стремится в сборную гигаблока по боксу. Хочет, как тренер, то есть я, через спорт построить карьеру.

Начинает слегка ныть голова. Спрашиваю Аню – а чего ты хотела? Пополнение для ликвидаторов вырастить?

Лагина сжимает руку в кулак, прихватывая волосы. Говорит, что растила из них новое поколение – надежду на возрождение блока. Людей, чистых душой, готовых улучшать все вокруг себя. Социалистов, в конце концов.

Социализм, говорю, прежде всего предполагает улучшение жизни граждан. А у нас блок третьей категории снабжения. И крашеными стенами норму выдачи концентрата и прочих благ не выправишь.

Потому что из предприятий здесь – только наш завод, пара смежных да прачечная.

Аня спрашивает, а как это изменить? Можно ли здесь развернуть еще производство?

Улыбаюсь. Мой профиль. Рисую на листочке кубик в проекции. Смотри, Анюта, кубик из девяти таких же состоит. Эти девять блоков в одну автономную систему организованы.

Таков план. Наш кубик, центральный, должен остальные снабжать едой и прочим. Но три соседних заброшены в виду аварийного состояния. А два и вовсе забетонированы после неудачной ликвидации. В остальных уровень заселенности не превышает сорока процентов.

Инфраструктура схлопнулась сама собой.

Вот и ответ – нет смысла руководству гигаблока здесь что-то развивать. Ресурсы можно применить более рационально.

Не грустите, товарищ комиссар, отпустите молодежь в далекое плавание. Они вас всю жизнь будут добрым словом вспоминать как первую в жизни наставницу.

Или заприте их здесь, и они быстро опустятся, потеряют мотивацию. И уже через время станут вашими клиентами по части наркоты и запрещенных культов.

Лагина трясет головой. Не хочет верить. Она до назначения сюда успела поучаствовать в репопуляции блока ПТа-908. Там же получилось!

Да, пришлось целую операцию под прикрытием организовать, чтобы через мутанта-людоеда выйти на местный культ с человеческими жертвоприношениями.

Но люди же там вернулись к нормальной жизни!

Усмехаюсь. Потом вздыхаю. ПТа-908, Анюта, это проект товарища Бронникова. Он тогда уже успел забыть, что мой выдвиженец, и переметнулся на другую сторону.

Вот ему для повышения и организовали успех в отдельно взятом блоке. Знала бы ты, какие силы задействовали, чтобы все получилось!

Аня, тебе просто повезло оказаться в команде победителей. А сейчас – увы.

Открываю ящик, достаю бутылку, две симпатичные рюмки. Но секретаршу в столовую отправить не успел – Лагина резко встала, хлопнула ладошкой по столу. Взгляд пылает.

Тут я медленно осознаю, кому и что рассказал… За такие откровения и на расстрел отправить могут. Я ж не в ЦК, нет больше волшебных корочек, надо за языком следить.

Анна села обратно. Спрашивает, как можно повысить уровень снабжения блока, хотя бы в теории.

Хмуро убираю выпивку и посуду. Я что ей – волшебник?

Как вариант «на отцепись» отвечаю, что можно, если разместить здесь экспериментальное производство. Чего-то, чего нигде больше нет.

Лагина грустно растягивает по лицу улыбку. Смотрит на меня, я развожу руками. И вспоминаю.

А ведь было такое в одном из забетонированных блоков. Там вкусовые добавки для чая делали. Или собирались делать.

Нет, сегодня работы не будет.

Накидываю пиджак.

Идем в архив.

Документы по экспериментальной технологии никогда не хранятся в единственном месте.

Анюта приободрилась.

Но нам не повезло – нужные папки отсырели и слиплись в ком. Придется делать запрос в центр.

Комиссар бодрым шагом уходит по своим делам, а я устраиваю разнос работникам архива.

Семисменок спустя пришел ответ на запрос – сроки хранения материалов по технологии добавок в чай вышли, и все документы давно уничтожены.

Сообщаю Лагиной. Говорю, что единственное место, где еще можно поискать, – сам забетонированный блок.

Планировка типовая, так что могу указать, где что конкретно должно лежать.

Аня попросила у Алексея бойцов для вылазки. Тот согласился, но сказал, что никуда ее не пустит.

Лагина заявила, что она – комиссар, и как ей смотреть в глаза людям, которых на смертельный риск отправит, а сама останется в безопасности?

Алексей ответил, что на ней же все и держится – и актив, и агентура, и вера обитателей в новую, счастливую жизнь.

Несколько дней ликвидаторы тренировались у меня в отделе – отрабатывали поиск документов под моим руководством. Запоминали расположение помещений и прочего.

Все-таки в единообразии блоков есть плюсы.

Бойцов замотивировали и пламенными речами о возрождении блока, и обещаниями всех благ в пределах разумного.

Пробили межблочную стену, так, чтоб к месту поближе. Группа канула в темноту. Поставили временную пенобетонную пробку.

Вернулись через двое суток. Половина. Без Алексея.

Лагина побледнела, но произнесла речь. Ликвидаторов наградили главблок и директор завода нашего. Пал Алесаныч прослезился, расчувствовался совсем.

Пролетел еще квартал. Дела в отделе наладились, сотрудники привыкли к моей требовательности.

О любви, конечно, речи не идет. Но оно и ясно: маленький начальник – маленькая сволочь. А я недавно был очень большим начальником. И сдуваться желания нет.

Руководство блока трижды посылало рацпредложение наверх о начале производства новых пищевых добавок, но верхние инстанции отвечали отказом.

Половина активистов успешно отучились и после выпускного разлетелись по другим блокам. Остальным еще двенадцать циклов.

Лагина осунулась. С молодежью возится, но вместо азарта стало проявляться ожесточение.

Она уже не за светлое в человеческих душах воюет, а против собственного уныния.

Видимся редко, только на тренировках, да и то не всегда.

Ночью приснились жена и сын. Да, они написали в комитет, что отреклись от меня. Но я-то нет, я все еще скучаю. И даже зла не держу – они хотели сохранить хоть какой-то статус.

Что-то из этого даже получилось. Антонине дали не самое плохое жилье и пособие за меня, как за потерянного кормильца. А шалопая Вовку оставили в университете.

Утром долго думал об Ане. Решился на звонок. Попробую разменять остатки своей гордости и человеческого достоинства на исполнение ее мечты.

Телефонистки долго уточняли, куда именно я звоню. Пришлось пройти через несколько подключений, чтобы меня наконец соединили с Бронниковым.

Он охотно ответил на мое приветствие. С участием расспросил о жизни.

Я отшутился, немного побалагурил, даже сказал, что был не прав. И что за дело меня покарали.

Он ласково называл меня по имени, я его – по имени-отчеству. Хотя кто бы знал этого Бронникова, если бы не моя поддержка… Ладно, дела минувшие.

Рассказал ему про технологию, про взгляды на переустройство блока.

Бронников сказал оставаться на линии. Ожидание растянулось на час.

В трубке послышался шорох, и Бронников сказал, что ему нравится моя идея.

Только ее надо немного изменить. На другом конце гигаблока строят новый завод, там и оборудование, и кадры. Там же трудится в должности директора выдвиженец Бронникова – товарищ Смольников.

Надо бы помочь товарищу Смольникову. Нужны ему надежные помощники и прорывные идеи.

Вот и направляет Бронников меня туда со всей сопроводительной документацией по добавкам. С повышением и перспективой восстановления партбилета.

Приказ уже подписан. Жди, мол, к концу рабочего дня. Сроки исполнения – трое суток.

Что-что, а хватка у бывшего протеже отменная. Специалист грамотный, хоть и паскуда оказался.

Приказ был у меня после обеда. Пришел Пал Алексаныч, сокрушался, что жаль меня терять – только порядок в отделе навел.

В смешанных чувствах стал готовить дела к передаче заместителю. Тот не скрывал радости, что наконец-то сядет в мое кресло.

И мне бы пофиг было, но чувствую себя предателем. Как теперь с Аней объясниться? Она же ликвидатор, должна понять, что приказы сверху не обсуждаются.

Но до чего же погано на душе…

На тренировку опоздал. Смотрю – парадное построение. Лагина что-то докладывает активу. Рядом какой-то молодой человек из Культпросвета.

Увидела меня, прервалась. Оказалось, она передает активистов – товарища комиссара внезапно прикрепили к сводной мобильной роте ликвидаторов.

Отправляется Аня далеко, там будет трудно, опасно и почетно. Грех жаловаться.

Последнюю тренировку провели как во сне – ребята очень старались нас порадовать успехами, но не покидало ощущение какой-то искусственности происходящего.

Парень культпросветовский доверия не внушает – ни рыба ни мясо. Ведомый он, а тут лидер нужен.

После тренировки мы с Аней шли по коридору до развилки – ей в казарму, а мне направо и на этаж выше.

Девушка подошла к стенгазете. Провела ладонью по ватману. Мне показалось, что она плачет.

Но Лагина обернулась с совершенно сухими глазами. Хотя в глубине сверкнули крохотные искорки. Не печали, а прежнего задора:

– Силен Самосбор, но я обучена ликвидировать его самые кошмарные порождения. А Партия еще сильнее. И это значит, что победа в нашей вечной войне все-таки будет за людьми.

Крыша

Игорь Лосев

Меня разбудили щелчки. Казалось, радио ехидно цокает языком, предупреждая, что сейчас начнет орать в полный голос. Я со стоном перевернулся на живот, накрывая голову подушкой. Выключать приемник все равно нет смысла. Тошнотворно радостные позывные утренней программы одновременно зазвучали в сотнях жилых отсеков. Голоса ведущих просачивались сквозь картонные стены и сливались в неразборчивый хор. В отличие от Самосбора, от них не спасали ни стены, ни гермодвери. Странно, неужели на все точки передают разную программу? Или, может, некоторые приемники просто выдают звук с запозданием?

Вместе с сотнями работяг в соседних квартирах я заворочался, постепенно возвращаясь в реальность из серого забытья. Формально заглушать радиоприемник не запрещено. Но тем, кто работает посменно, за это влепляют неустойки, как несознательным. Я на смены не хожу, на неустойку мне плевать. Но выделяться не стоит. Я фарцовщик, а значит – что чеканы, что ликвидаторы, что просто участковые по этажу могут устроить мне очень веселую жизнь почти за просто так. И, если кому-то вдруг не понравится, что я сладко сплю, когда трудовой народ шаркает подошвами к рабочим местам, хватит одной анонимки, чтобы на меня завели дело за тунеядство.

Стук в дверь.

– Сережа! Ты встал уже? Вставай, пора. Кушать иди, я оладушки сготовила.

Это Вера. В ее возрасте всех уже давно зовут по имени-отчеству, а она для всех просто Вера. Бабулька божий одуванчик. С остальными старухами на лавке у мусоропровода не заседает, на смены не ходила ни разу, сколько я ее помню. Но при этом знает все про всех. И прекрасно умеет уходить от ответа, если спрашивать что-то о ней самой. Ее ко мне подселили по программе уплотнения.

Вообще-то, мой отсек идет как одноместный. Но несколько лет тому назад одно место приравняли к одной семейной ячейке. А так как я не загсован, мне полагалась вот такая одинокая соседка. Поначалу, пока жили в одной комнате, она насмотрелась на мою работу и всю плешь тогда проела, мол, живу неправильно. Как поставил перегородку, стало полегче. Но она до сих пор не оставляет попыток вернуть меня на курс Партии. Так что побудка – это уже традиция. Но есть и плюсы. Готовить Верунчик умеет. Не хочу знать, что она добавляет в кормбрикеты, но ее стряпня и правда ощущается едой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.