Минотавр

– Боже, – сказала Tea и рассмеялась. – Кажется, я окружена одними сумасшедшими.

– Это не сумасшествие, Tea. Три года… три года, как я знаю тебя… пусть даже только глядя на тебя через окно. Это не любопытство, поверь… или много больше, чем любопытство. Это даже больше, чем простое восхищение. У меня нет права говорить что-либо… я не могу сказать тебе то, что хотел бы. Но, поверь, все очень серьезно, Tea.

Против своей воли она была тронута.

– Ну-ну… давай будем чуть менее серьезны, ладно? Лучше расскажи мне что-нибудь забавное, смешное. Мне и вправду пора идти, но несколько минут у нас еще есть.

Слабый луч надежды… Г. Р. не упустил возможности.

– Слушай, Tea. Слушай… через три месяца… ровно через три месяца я заканчиваю учебу, и у меня будет своя машина. Не просто машина, – поспешил добавить он, – а самая лучшая из машин. «Мерседес»… или даже «Ягуар». Так вот, обещай мне, что, когда это случится, ты поедешь со мной на этой машине и мы отпразднуем окончание учебы – твоей и моей – вместе. Обещаешь?

Tea посмотрела на него внимательно. Потом поцокала языком.

– Ты сказал «Мерседес» или даже «Ягуар»? Неплохо, даже здорово. Поздравляю вас, господин водитель. И как же будет проходить эта поездка? Представляю себе картину: я на заднем сиденье роскошного «Ягуара», ты за рулем везешь меня наслаждаться сельскими красотами…

– Ты ошибаешься, – поспешно перебил ее Г. Р. – Ты просто не сможешь сидеть на заднем сиденье, потому что в «Ягуаре» его просто нет, там всего два места, и оба спереди, потому что это спортивная модель.

– Ну тогда это совсем другое дело, – сказала девушка. – Спортивный «Ягуар»… что ж… будем считать предложение открытым, с твоего позволения. Я подумаю. А теперь я пошла. Не переживай… и не сердись, я уже давно опаздываю. Пока.

И она протянула ему руку.

Когда она ушла, Г. Р. поцеловал ладонь, которой только что касалась ее рука, и почувствовал, что он совершенно счастлив.

И он вернулся в свой интернат. И стал писать Теа письма. Каждый день. Он просил прощения за свою назойливость и за свою глупость, за свои плохие манеры и за неуместную серьезность, равно как и за столь же неуместное бахвальство. «Я имею в виду, Tea, всю эту болтовню о “Ягуаре”. Нет, я тебе не врал, он действительно у меня будет. Но я выглядел, боюсь, просто напыщенным болваном, и мне очень стыдно. И я снова, как тогда на вечеринке у Н., чувствую себя полным идиотом». И он просил ее об одном лишь – чтобы она не прекращала с ним переписки и чтобы они встретились снова после окончания учебы на том же месте – в кафе напротив ее парадной, там, где он прожил самые счастливые пятнадцать минут своей жизни.

Tea отвечала ему. Примерно раз в десять дней он получал от нее письмо, в котором она просила его не относиться к его вымышленным прегрешениям слишком строго; он ничем не хуже, чем все остальные. В последнем письме, полученном Г. Р., она просила его не писать ей до окончания выпускных экзаменов, ибо у нее не будет времени на переписку. Но в утешение сообщала, что согласна встретиться с ним после получения аттестата… выпить с ним в том же кафе вторую чашку шоколада.

Г. Р. повиновался. Больше он ей не писал, как она и просила. Но все равно чувствовал себя счастливым – ведь так или иначе, он добился своего. Она обещала ему встретиться снова. Это было достижением… почти победой. А пока… пока он поставил перед собой новую цель, чтобы окончательно сразить Teа. Он дал себе слово получить аттестат с самыми высокими оценками. Это произведет на нее впечатление… не может не произвести.

И он набросился на учебу, не жалея себя. По вечерам, едва не падая с ног от усталости, он успевал все-таки немножко поговорить с ней. Он лежал, натянув одеяло на голову, и вызывал ее образ. Вот она. Конечно, она тут же начинала подтрунивать над ним, но рано или поздно признавала всю серьезность той любви, о которой он не уставал ей говорить; время от времени она позволяла ему даже погладить ее по щеке. И тогда он медленно проводил ладонью по ее лицу – от виска к щеке, и пальцами, самыми кончиками, осторожно, как слепой, бережно касался ее рта, втайне надеясь, что она разомкнет губы и прикусит его пальцы своими зубами. Но поскольку она этого не делала, он довольствовался ощущением мягкого тепла, исходившего от ее губ, ощущением, от которого пальцы его начинали дрожать.

Он приходил в возбуждение и мучительно онанировал, но при этом перед своим мысленным взором всегда видел не Teа, а обнаженное тело матери. Образ Teа он охранял от своей похоти. Она должна была, даже в его нечистых мыслях, пребывать в чистоте… до тех пор, пока не пробьет и ее час.

Г. Р. получил блестящий аттестат. И отец, просмотрев его с нескрываемым удовольствием и гордостью, похлопал его по плечу, сказав, что полностью удовлетворен. И раз так, Г. Р. заслуживает награды. Сначала, сказал он, такой наградой должен был послужить спортивный «Мерседес» или «Ягуар» – на выбор. Но теперь он готов к тому, чтобы подарить сыну любую машину. Любую. И они, отец и сын, рука об руку отправились в автомобильный салон, самый дорогой, и Г. Р. остановил свой выбор на темно-вишневой «Ламборгини» – прекрасной, спортивной, самого последнего выпуска машине с низкой посадкой, широкими колесами, больше похожей на самолет и развивавшей скорость до двухсот восьмидесяти километров в час.

…После чего Г. Р. позвонил Teа. Он старался быть спокойным и сдержанным, но после первых ее слов разволновался как мальчишка и выпалил, что получил лучший аттестат в выпуске и что это все она… ей… для нее… потому что после той встречи он поклялся, что сделает это, чтобы доказать ей… чтобы она поверила, что он…

Она поняла.

– Я тебя от души поздравляю, – сказала она, и ему показалось, что он видит легкую усмешку на ее губах. – Я даже думаю, что вскоре увижу наяву это достижение, этот твой замечательный аттестат. Ничего не имею против, если ты захватишь его с собой.

Стоя за дверью своей парадной, он видел, как Tea вышла из дома и пошла через улицу по переходу. Он пошел ей навстречу, размахивая картонным футляром, в котором лежал свернутый в трубку аттестат. Он знал, что выглядит по-дурацки, но ему было на это наплевать. Что бы она о нем ни думала, взглянув на его оценки, она изменит о нем свое мнение. Недаром даже его отец не смог сдержать восхищения, а это о чем-то да говорило, да.

Когда они сели за столик и, дождавшись официанта, заказали две чашки шоколада, Tea показала на футляр и жестом велела Г. Р. открыть его. Г. Р. неторопливо достал свое сокровище и протянул его девушке. Tea внимательно скользила взглядом сверху вниз, а Г. Р. ревниво подмечал оттенки выражения на ее лице. От ее красоты у него закружилась голова и пересохло во рту, и он уже не понимал, что означает эта легкая улыбка на ее губах – пренебрежение, презрение, насмешку или…

Или…

Наконец Tea отложила аттестат и взглянула на Г. Р.

– Невероятно, – сказала она. – Я была уверена, что ты полный болван. Более или менее полный.

– Я знаю, – сказал Г. Р. В эту минуту он снова был совершенно счастлив и чувствовал, как к нему возвращается уверенность. – Знаю, Tea. Ты думала, я идиот. А вот теперь ты видишь, что даже если я идиот, то хотя бы способный идиот, а это значит, что у меня есть шанс в будущем стать даже ученым идиотом.

– Жаль, что я не взяла с собой свой аттестат, – сказала Tea. – Чтобы ты убедился, насколько ты успешнее меня. Право, ты заслуживаешь за свой подвиг поцелуя.

И она наклонилась к нему. Г. Р. с такой силой устремился к ней навстречу, что они только каким-то чудом не опрокинули столик и не столкнулись лбами.

И Tea поцеловала его. В губы. После чего они выпрямились на стульях.

– Tea! – Г. Р. почти кричал. – Tea! Ты сделала это! Запомни… ты сама… первая! Теперь я ни за что не отвечаю…

Ему хотелось смеяться, но глаза его были полны слез, и вместо смеха он заморгал, схватил ее ладони и спрятал в них свое лицо.

– Господин гений, – прошептала Tea, – все эти люди вокруг… они ведь не видели твоего аттестата и вполне вправе подумать, что ты сошел с ума. – Она не высвобождала свои ладони и наклонилась к нему вплотную. – Пожалуйста, не надо так. Возьми себя в руки, хорошо?

Г. Р. отпустил ее ладони, выпрямился, поднял чашку с шоколадом и произнес:

– За будущее, Tea… И запомни: за этот поцелуй ты дорого заплатишь.

– Ты просто свинья, – сказала Tea. Улыбнувшись, она тоже подняла свою чашку.

– Ну а сейчас, – сказал Г. Р., – пришло время познакомить тебя с одной дамой.

– С какой еще дамой? – Лицо Теа мгновенно изменилось, подбородок вздернулся, и она сурово посмотрела на Г. Р. – Какая еще дама?

Он даже не предполагал, что она может так меняться. Но сейчас он не испугался.

– Это дама из Италии, – сказал он. – Благородных кровей. Она ждет встречи с тобой уже более недели.

– Дама из Италии?

– Да. Принцесса Ламборгини, – сказал Г. Р.

– И где же она меня ждет?

– Здесь, – сказал Г. Р. – Совсем близко. Во дворе. Это за домом, там, где гаражи.

– Ты меня напугал, – сказала Tea, и лицо ее стало прежним.

Они обогнули дом, вошли во двор, и Г. Р. с силой дернул вверх рифленую дверь гаража. Темно-красное чудовище смотрело на них всеми своими фарами. На капоте блестело гигантское «Т» из золота, обведенное тонкой черной каймой.

– Сударыня, – обратился Г. Р. к машине, – разрешите представить вам самую прекрасную девушку в мире, в честь которой вы названы.

И, открыв перед Теа дверь, он торжественно произнес:

– Принцесса приглашает вас войти.

– Она безобразна, как лягушка, – сказала Tea. – И такое… такой подарок делает отец своему гениальному сыну? Но нельзя отрицать, отец у тебя очень щедрый.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Луис де Гонгора – испанский поэт эпохи барокко.

2

Гарсиа Лорка Ф. Баллада морской воды. Пер. с исп. А. М. Гелескула.

3

Смерть у ворот – строка из романса Луиса де Гонгора «Поет Алкиной и плачет…». Пер. с исп. С. Гончаренко.

4

Святая, святейшая Теа! – Исп.

5

Я тебя люблю. – Исп.

6

«Не воля соглашается, а бедность». – Шекспир, У. Ромео и Джульетта. Пер. с анг. Т. Л. Щепкиной-Куперник.