Вторая мировая война. Полная история

Когда польская армия была дезорганизована, гитлеровские генералы предложили фюреру принудить окруженную Варшаву к сдаче голодом, но Гитлер отверг идею длительной и даже короткой осады. Он настаивал, что польская столица – это крепость, и к подчинению ее следует принудить бомбардировками.

Польская армия, пытавшаяся сбежать от немецкого военного давления и воздушных атак, надеялась перегруппироваться в восточных областях страны, особенно во Львове – главном городе Восточной Галиции. Однако ранним утром 17 сентября эти чаяния были перечеркнуты. Неизвестный полякам и даже генералам Гитлера, секретный протокол к советско-германскому Пакту о ненападении 23 августа 1939 г. провел по Польше демаркационную линию, земли к востоку от которой мог взять под свой контроль Советский Союз. 17 сентября председатель Совета народных комиссаров и нарком иностранных дел СССР В. М. Молотов в заявлении, сделанном в Москве, объявил, что польское правительство перестало существовать. В результате, сказал он, советским войскам было приказано занять Восточную Польшу. У поляков, которые так отчаянно пытались защититься от немецкой бойни, не осталось средств к эффективному сопротивлению.

Теперь к демаркационной линии продвигались две советские армейские группы. За сто километров до нее они встретили немецкие войска, которые немалой ценой пробивались в восточные области Польши. Немцы отступили, передав советским войскам польских солдат, взятых ими в плен. Во Львове именно советский генерал приказал польским войскам сложить оружие[3]. Они так и сделали, после чего были окружены Красной армией и отправились в плен. Тысячи поляков были захвачены наступающими советскими силами. Другие поляки сдались им во избежание риска попасть в руки немцев. В Варшаве продолжался бой, и непрерывные бомбардировки приносили тяжелые потери среди гражданского населения. Той же ночью в Атлантическом океане британцы потерпели первую морскую катастрофу: гибель 518 моряков на борту авианосца «Корейджес», торпедированного у юго-западного побережья Ирландии немецкой подлодкой U-29 под командованием лейтенанта Шухарта. Командующий подводным флотом Германии адмирал Дёниц отметил в дневнике этот «восхитительный успех». Для Черчилля, первого лорда Адмиралтейства, гибель корабля стала страшным напоминанием об опасностях морской войны, ибо в годы Первой мировой войны Уинстон уже видел, сколь сильно немецкие субмарины могут подорвать снабжение Великобритании провиантом и ресурсами.

В Британии судьба Польши внушала беспокойство тем, кто видел, что два западных союзника не способны предпринять какие-либо серьезные контрмеры. «Бедолаги! – писал один англичанин другу в Америку 18 сентября. – Они великолепные бойцы, и я думаю, все мы здесь боремся с тяжелым чувством, что, раз они наши союзники, мы должны любой ценой нанести такие тяжелые удары на Западном фронте, чтобы отвлечь немцев. Я думаю, что мы не сделали этого до сих пор, потому что ни у нас, ни у Франции недостаточно машин».

Немцы были уверены, что британцы и французы не помешают их неизбежной победе. 18 сентября британские радиослушатели впервые услышали гнусавый голос Уильяма Джойса, который быстро получил прозвище Лорд Хо-Хо. Он обратился к своим соотечественникам из Берлина, убеждая их, что война проиграна, всего месяц спустя после того, как он получил новый британский паспорт. Чуть севернее Берлина, в концентрационном лагере Заксенхаузен, 18 сентября в ответ на храбрые протесты против дурного обращения с заключенными был жестоко избит Лотар Эрдман – выдающийся немецкий журналист, до 1933 г. бывший профсоюзным активистом. Он получил тяжелые повреждения внутренних органов, от которых в тот же день скончался.

Защитники Варшавы отказались подчиниться немецкой силе. Польский доктор, в составе одной группы искавший 18 сентября лекарства, нашел немного медикаментов на складе, который уже находился под немецким обстрелом. В подвале был и немецкий шпион – мужчина, который жил в Польше на протяжении последних 12 лет. Его поймали с миниатюрным передатчиком: он отправлял сообщения в штаб немецких сил, осаждавших город. «После кратких формальностей, – отметил доктор, – его отправили на тот свет “с приветом Гинденбургу”».

К 19 сентября Варшава находилась под артиллерийским обстрелом десять дней подряд. В результате воздушных и артиллерийских атак погибло так много поляков, что в кладбища пришлось превращать городские парки. Польские силы упорно пытались удержать городской периметр. Несколько немецких танков, слишком далеко забравшиеся в пригороды, были выведены из строя. Германских солдат, приближавшихся слишком близко, поляки брали в плен, но бомбардировки продолжались непрерывно. «Этим утром, – записал полицейский начальник в дневнике 19 сентября, – немецкий бомбардировщик сбросил бомбу, она попала в дом неподалеку от моего участка, который я превратил во временную тюрьму приблизительно для 90 немцев, захваченных в боях прошлой ночью. 27 из них погибли».

Пока Варшава истекала кровью под бомбежками, во Франции высадились первые британские войска – армейский корпус. Однако перед ними не стояла задача как-либо действовать. Западный фронт оставался целиком оборонительным, тихим и пассивным. Тем временем к северу от Варшавы Гитлер триумфально вошел в свободный город Данциг, отторгнутый от Германии по настоянию держав-победительниц в итоге Первой мировой войны. Встречавшая его толпа пребывала в истерическом ликовании. «Так было везде, – сказал главный адъютант Гитлера Рудольф Шмундт одному новичку при штабе фюрера, – в Рейнской области, в Вене, в Судетах и в Мемеле. Вы еще сомневаетесь в миссии фюрера?»

В речи перед жителями Данцига 19 сентября Гитлер говорил о «всемогущем Боге, который теперь дал благословение… [немецкому] оружию». Озвучил он и загадочное и зловещее для Британии и Франции предупреждение: «Очень скоро может наступить момент, когда мы используем оружие, которым нас атаковать не смогут».

Из Данцига Гитлер отправился в гостиницу в курортном городке Сопот. Здесь перед группой лиц, в состав которой входили его личный врач доктор Карл Брандт, начальник канцелярии руководителя партии Филипп Боулер и имперский руководитель здравоохранения доктор Леонардо Конти, фюрер изложил свои планы умерщвления психически неполноценных внутри самой Германии. Следовало поддерживать чистоту немецкой крови. Конти выразил сомнения в наличии, с медицинской точки зрения, научной базы, которая указывала бы, что эвтаназия может привести к каким-либо евгеническим результатам. Всерьез разговор велся только о наиболее быстром и наименее болезненном методе убийства. Подписав приказ 1 сентября, Гитлер предоставил Боулеру и Брандту «полную ответственность за увеличение полномочий определенных докторов, чтобы они могли наградить милосердной смертью тех, кто неизлечимо болен согласно всем человеческим стандартам после самого тщательного критического обследования их здоровья».

Оперативным центром программы эвтаназии стал дом № 4 по Тиргартенштрассе в пригороде Берлина. Именно его адрес дал название самой программе, известной как «Т-4». Главой ее стал тридцатисемилетний Вернер Хайде – профессор неврологии и психиатрии Вюрцбургского университета, который вступил в партию нацистов на волне ее политического триумфа в 1933 г. С этого времени началось прочесывание психических лечебниц в поисках тех, кого можно было удостоить «милосердной смерти». Один из нацистских экспертов по эвтаназии, доктор Пфанмюллер, высказался следующим образом: «Я не могу вынести мысль о том, что наша молодежь должна терять жизнь на фронте для того, чтобы слабоумные и асоциальные элементы могли безопасно существовать в больнице».

С первых дней операции «Т-4» основное внимание уделялось маленьким и особенно новорожденным детям. В Гёрдене близ Бранденбурга государственное педиатрическое учреждение создало специальное психиатрическое детское отделение, куда поступали и где уничтожались дети со всей Германии. Работавший там доктор вспоминал позднее, что одной из их целей было «усыпить новорожденных как можно скорее», чтобы избежать установления «тесных связей между матерями и детьми».

Началась программа эвтаназии. Немцев, признанных безумными, умерщвляли в Гёрдене и шести других учреждениях по всей Германии. В первые два года войны таким образом погибли десятки тысяч человек – жертвы извращения медицинской науки.

В Польше силы специального назначения СС продолжали убивать евреев в городах, которые оказывались под контролем Германии. 20 сентября оперативный отдел 14-й немецкой армии сообщал, что в войсках растет беспокойство «из-за в большинстве своем незаконных действий», предпринимаемых на занятой армией территории специальными силами под командованием генерала фон Войрша. Солдаты были особенно недовольны тем, что эсэсовцы фон Войрша, вместо того чтобы сражаться на фронте, «вынуждены демонстрировать свою храбрость перед беззащитными гражданскими». Фельдмаршал фон Рундштедт немедленно заявил, что более не потерпит нахождения в зоне боевых действий специальных сил СС фон Войрша, и потребовал прекращения антиеврейских мероприятий, которые уже начались в районе Катовице.

Кризис, возникший в отношениях между профессиональными военными и эсэсовцами, разрешить было нельзя. Теперь подготавливались куда более масштабные планы. 21 сентября Рейнхард Гейдрих созвал командиров всех частей СС в Польше на экстренное совещание в Берлин. Офицеры, которые не смогли присутствовать, получили по итогам дискуссии секретные записки. В них говорилось, что «конечная цель» политики Германии в отношении евреев должна храниться в «строгой тайне», а ее достижение займет «продолжительное время». Вместе с тем в качестве предварительного требования для выполнения «конечной цели» следовало сконцентрировать евреев в ряде крупных городов. Евреев, живших вне этих городов, и в особенности евреев Западной Польши, надлежало туда депортировать. Западная Польша должна быть «полностью очищена от евреев». Все сельскохозяйственные земли, принадлежавшие евреям, следовало у них изъять и «поручить заботе» местных немцев или даже польских крестьян. Депортированных в города евреев предполагалось запереть в одном конкретном квартале, запретив им появляться в других частях города. Своевременное исполнение приказов немцев относительно передвижения евреев предполагалось возложить в каждом городе на совет еврейских старшин. В случае «саботирования таких инструкций» советам грозили «самые строгие меры».

План Гейдриха по возрождению в XX в. средневекового понятия гетто замышлялся лишь в качестве первого шага в направлении того, что он и его коллеги по СС называли «окончательным решением еврейского вопроса». Этот план, однако, не привел к прекращению айнзацгруппами убийств, которые уже вызвали протесты вермахта. 22 сентября, на следующий день после совещания с Гейдрихом, III айнзацгруппа прибыла во Влоцлавек; «еврейская акция» продлилась там четыре дня. Были ограблены еврейские магазины, взорваны синагоги города, десятки наиболее видных евреев схвачены и расстреляны. Даже не дожидаясь окончания этой акции, Эйке приказал командиру группы отправить два батальона в Быдгощ (Бромберг), чтобы провести там еще одну «акцию» против польских интеллектуалов и муниципальных руководителей. В результате этого приказа 23 и 24 сентября, меньше трех недель спустя после первых массовых неизбирательных убийств, в городе были расстреляны 800 поляков.

На первый день возобновления убийств поляков в Быдгоще пришелся самый священный день еврейского календаря – Йом Кипур. Чтобы показать свое презрение как к евреям, так и к полякам, немецкие оккупационные власти в Пётркуве приказали нескольким сотням польских военнопленных, среди которых было немало евреев, войти в синагогу и запретили им пользоваться уборными, вынудив испражняться прямо в здании. Затем им выдали молитвенные платки, шторы ковчега и изысканно расшитые орнаментальные чехлы свитка Торы, приказав убрать экскременты этими священными предметами.

В день исполнения этого отвратительного ребяческого приказа другое распоряжение, посланное из Берлина на все боевые корабли, привело к интенсификации войны на море. То был приказ командования, которое требовало топить или захватывать любое британское или французское торговое судно, которое использует радио, будучи остановлено субмариной.

Теперь демаркационная линия, установленная Риббентропом и Молотовым за месяц до этого, разделяла немецкие и советские войска. Поляки отказывались сдаться только в Варшаве, небольшом городе Модлин к северу от Вислы и на полуострове Хель близ Данцига. «Беспощадная бомбардировка продолжается», – записал в дневнике польский офицер в Варшаве 25 сентября. «Пока угрозы немцев не материализовались. Варшавяне гордятся тем, что не позволили себя запугать». Они были на грани голода. «Сегодня на улице я видел характерную сцену, – добавляет офицер. – Снаряд поразил и убил лошадь. Через час, когда я возвращался, от нее оставался только скелет. Жившие неподалеку люди срезали все мясо».

25 сентября немцы начали операцию «Берег» – воздушную атаку на Варшаву силами четырехсот бомбардировщиков, пикирующих бомбардировщиков и штурмовиков при поддержке тридцати трехмоторных транспортных самолетов. Последние, сбросив на польскую столицу 72 тонны зажигательных бомб, вызвали особенно сильные пожары, разрушения и гибель людей. Ядвига Соснковская, жена польского офицера, впоследствии бежавшая на Запад, год спустя вспоминала «ту ужасную ночь», когда она пыталась помочь в одной из больниц города. «На столе, за которым я ассистировала, одна трагедия сменяла другую. Одной из жертв была девочка шестнадцати лет. У нее была великолепная копна золотистых волос, лицо ее было нежно как цветок, а красивые сапфирово-синие глаза были полны слез. Обе ее ноги до колен превратились в кровавое месиво, в котором плоть невозможно было отделить от кости; обе пришлось ампутировать выше колен. Прежде чем хирург начал операцию, я склонилась над этим невинным ребенком, поцеловала ее в бледный лоб и положила свою беспомощную руку на ее золотистую голову. Утром она тихо умерла, словно цветок, сорванный безжалостной рукой».

Той же ночью, вспоминает Ядвига Соснковская, «на том же самом сосновом столе под скальпелем хирурга умерла молодая беременная женщина лет девятнадцати от роду, внутренности которой были вывернуты наизнанку взрывом бомбы. До родов ей оставалось всего несколько дней. Мы так и не узнали, кто был ее мужем и из какой семьи она происходила. Эту неизвестную женщину похоронили в братской могиле вместе с погибшими солдатами».

Стойкость варшавян подходила к концу. Даже решимость 140 000 солдат более не могла ее поддерживать. Начали ходить безумные слухи – последнее прибежище отчаявшихся. Говорили, что какой-то польский генерал движется с Востока во главе советских войск. Другие утверждали, что видели, как советские аэропланы, на которых изображены серп и молот, сошлись в бою с немецкими самолетами над городом. На самом деле на советские самолеты наносились пятиконечные звезды, а не серп и молот. Впрочем, на такие детали никто не обращал внимания, и слухи о скором спасении распространялись.

Однако неизбежно было не спасение, а возобновление штурма немецкой армии. Утром 26 сентября генерал фон Браухич отдал 8-й армии вермахта приказ о наступлении. Тем вечером командир польского гарнизона запросил перемирия, но фон Браухич отказал. Он был готов принять только полную капитуляцию. Город продолжал сражаться. В тот же самый день на конференции, проведенной в Берлине в строжайшей секретности, немецкие ученые обсуждали, как можно использовать энергию расщепления атомного ядра. Им было ясно, что возможным его результатом может быть мощный взрыв. Следовало сделать «урановую печь», дистиллировать большой объем тяжелой воды, что требовало существенных трат. Военное министерство Германии, восхищенное вероятностью создания оружия, обладающего решающей мощностью, согласилось финансировать необходимые сложные эксперименты. Для них оказались доступны любые нужные средства.

В два часа дня 27 сентября Варшава пала; 140 000 польских солдат, более 36 000 из которых были ранены, сдались в плен. На протяжении следующих трех дней немецкая армия не делала попыток войти в город. «Они боятся, – писал польский офицер в дневнике, – запустить своих солдат в город без света и воды, полный больных, раненых и мертвых».

Умерли сотни раненых польских солдат и гражданских лиц, которые могли бы быть спасены, если бы им оказали медицинскую помощь. Это не входило в планы немцев. Ко дню сдачи Варшавы Гейдрих смог с видимым удовлетворением доложить: «На оккупированных территориях от польских высших классов в наличии остается максимум 3 %». Слова опять маскировали реальность: «в наличии» здесь означает «в живых». Многие тысячи, а возможно, и десятки тысяч польских учителей, докторов, священников, землевладельцев, предпринимателей и местных чиновников были схвачены и убиты. Даже названия некоторых мест, где их содержали, пытали и убивали, стали синонимом страданий и смерти: Штуттгоф близ Данцига, Смукала у Быдгоща, жировой завод в Торуни, VII форт Познани, лагерь Зольдау в Восточной Пруссии. В церковном диоцезе Западной Польши были арестованы две трети из 690 священников, 214 из них расстреляны. Польша стала первой жертвой нового варварства войны внутри войны – неравного боя военных победителей и гражданских пленников.

2

Разгромленная Польша

ОКТЯБРЬ 1939 г.

Лондон и Париж были потрясены падением Варшавы. Англичане и французы глубоко сочувствовали судьбе поляков. Они удивились скорости немецкого наступления, в то же время чувствуя стыд за то, что не помогли или не могли помочь Польше сопротивляться этому вторжению, но еще сильнее испытывая страх, что специалисты «молниеносной войны» обратят свое оружие и тактику против Запада. В Британии этот страх усиливался подозрениями, что немецкие агенты должны были просочиться во многие сферы британской жизни, чтобы информировать Германию о военных приготовлениях и саботировать британскую военную промышленность.

Британская публика, однако, не знала, что почти все немецкие агенты, за исключением очень немногих, были арестованы в самом начале войны, что осталось тайным и невоспетым триумфом британской разведки. Немцы об этом не знали. То было не единственное их поражение в тайном мире шпионажа. 28 сентября 1939 г., на следующий день после падения Варшавы, абвер угодил в странную ловушку. В тот день уроженец Уэльса Артур Оуэнс, которого немецкая разведка считала одним из своих агентов, перебрался из Британии в Нидерланды, чтобы установить контакт со своим немецким начальством; на самом деле он работал на Британию. Шефы из британской разведки дали Оуэнсу кодовое имя «Сноу». Ему удалось убедить немцев, что он создал серьезную сеть агентов Германии в Уэльсе. Теперь он просил инструкций и денег. Ему дали то и другое, и он возвратился в Британию. Так началось то, что британские связисты окрестили в духе кодовых названий шпионажа военного времени системой двойного надувательства, или XX. Она должна была полностью обмануть немцев. Через две недели Оуэнс вернулся в Голландию с новым мнимым членом сети немецкой разведки. Это был Гвайлим Уильямс, отставной полицейский инспектор из Суонси, прежде активный участник уэльского национального движения. Немцев вновь удалось провести. Они не только поручили Уильямсу, получившему у них кодовое обозначение агент А-3551, ряд саботажных миссий – позднее он убедил немцев, что выполнил их, – а также дали ему адрес одного из очень немногих настоящих немецких агентов в Британии, которого не вычислила британская разведка. Это был агент А-3725, который теперь присоединился к системе XX под именем «Чарли». К концу года эта ложная шпионская организация почти ежедневно посылала радиосообщения немецкой разведке в Гамбург, набирала новых фиктивных агентов и готовила бутафорскую схему саботажа – План Гая Фокса[4], предполагавший отравление резервуаров в Уэльсе, которые обеспечивали водой заводы, производившие самолеты и боеприпасы в промышленно развитом регионе Мидлендс.

Когда Артур Оуэнс находился с миссией двойного обмана в Голландии, Иоахим фон Риббентроп ехал в Москву. Там в ходе двухдневных переговоров он согласился от лица Германии забрать всю Польшу к западу от реки Вислы, где находились наиболее населенные и промышленно развитые области страны, и признал советскую власть над Восточной Польшей и (таково было требование Советского Союза) Литвой. Договор, претворивший в жизнь новый раздел Польши, был подписан в пять часов утра 29 сентября.

Под властью Германии оказались 22 миллиона поляков. 29 сентября, когда Риббентроп вернулся в Берлин, Советский Союз подписал Пакт о взаимопомощи с маленьким балтийским государством Эстонией, который давал право СССР занять эстонские военно-морские базы в Нарве, Палдиски, Хаапсалу и Пярну. Через шесть дней подобный договор был заключен с Латвией, а еще через одиннадцать – с Литвой. Вполне естественно, что Гитлер тоже не хотел оставлять восточную границу своего тысячелетнего рейха беззащитной. В секретной директиве № 5 от 30 сентября он отдал распоряжение «постоянно укреплять и превращать в линию военной защиты, обращенную на Восток», польские приграничные земли, а также отметил, что «гарнизоны, необходимые для этой цели, в конечном счете будут двинуты за политические пределы рейха».

Та же директива от 30 сентября увеличивала и масштабы немецкой активности на Западе. «Войну на море», приказал Гитлер, надлежало проводить «против Франции в той же мере, что и против Англии». С этого времени транспортные и торговые суда, «несомненно определенные как враждебные», допускалось атаковать без предупреждения. Это положение распространялось и на суда, плывущие без огней в британских территориальных водах. Кроме того, торговые суда, которые использовали радио, будучи остановленными, также следовало топить. Атаки на такие коммерческие суда, заметил Генштаб немецкого флота в тот день, «в журнале боевых действий следует объяснять путаницей с военным кораблем или вспомогательным крейсером».

Раздел Польши, октябрь 1939 г.

Британские торговые суда стали топить во все большем масштабе. В день подписания гитлеровский директивы немецкий «карманный линкор»[5] «Адмирал граф Шпее» пустил ко дну британское торговое судно «Клемент», доведя потери торгового флота союзников менее чем за месяц войны до 185 000 тонн.

30 сентября польский генерал Владислав Сикорский возглавил в Париже польское правительство в изгнании. В то время Варшава, как и на протяжении предыдущих трех дней, ждала входа немецкой армии. «Без погребения лежало много трупов, – вспоминала Ядвига Соснковская, – не было воды и лекарств. Это были горестные дни, но у меня в памяти они навсегда останутся днями величайшей солидарности и братской отзывчивости всего общества». Дело было не только в желании совершать хорошие поступки; «океан доброты исходил из людских сердец, жаждущих спасти, помочь, утешить. Стены города рухнули, но варшавяне не стали на колени и не преклонили головы».

1 октября немецкая армия приготовилась занять Варшаву. Перед этим она потребовала предоставить ей двенадцать заложников – десять христиан и двух евреев, которые должны были бы своей жизнью ответить за любые инциденты, которые могли произойти при продвижении армии. Войдя в город, немцы разбили полевые кухни и начали раздачу голодному населению бесплатного супа и хлеба. Тысячи людей стали стекаться к кухням. Немецкие операторы установили камеры и записали, как немецкие войска кормят голодных поляков. Когда фильм сняли, кухни исчезли вместе с операторами.

В тот же день пришлось сдаться последним польским солдатам, сражавшимся на полуострове Хель. Трем польским эсминцам и трем подводным лодкам удалось скрыться от немецкой морской блокады и направиться к британским портам. Война на Востоке закончилась; немцы захватили в плен свыше 694 000 польских солдат, в руках советских войск находилось 217 000. Более 60 000 польских военнослужащих пали в бою; за три недели воздушных и артиллерийских обстрелов, особенно в Варшаве, погибло 25 000 гражданских лиц. Немецкие силы, несмотря на тактику «молниеносной войны», потеряли в боях с упорным противником 14 000 человек.

Ночью 1 октября британские бомбардировщики пролетели над Берлином. Они сбросили не бомбы, а листовки, в которых рассказывали немецкому населению, что в то время, как его гонят на войну «на голодных пайках», немецкие вожди держат огромные суммы денег на секретных заграничных счетах. Даже Гиммлер, «который, словно рысь, следит, чтобы ни один немец не провез через границу больше десяти марок, сам вывез 527 500 марок» (по данным листовки). За первый месяц войны было напечатано 97 миллионов листовок, и 31 миллион уже сбросили. Популярный в то время анекдот рассказывал о пилоте, которого укоряли за то, что он сбросил целую пачку связанных в кирпич листовок: «Боже правый, ты же можешь кого-нибудь убить!» Скепсис публики относительно эффективности листовок привел к тому, что порядка 39 миллионов из них отправили в макулатуру вместо того, чтобы сбросить немцам. Критики назвали сброс листовок не настоящей войной, а «войной конфетти». Тем не менее она продолжалась.