Север и Юг

– Папа! – сказала Маргарет, – эта неопределенность плоха для вас обоих. Конечно, мама должна через это пройти, мы не можем ничего поделать, – продолжала она мягче, – но теперь, по крайней мере, нам известен конечный пункт нашего пути. И я думаю, папа, что могу попросить маму помочь мне с подготовкой, если бы ты мне сказал, к чему готовиться. Она не выражала никаких пожеланий, она только думает, что ничего нельзя поделать. Мы направляемся прямо в Милтон? Ты снял там дом?

– Нет, – ответил он. – Я полагаю, мы должны снять комнаты и искать дом.

– И запаковать всю мебель, чтобы можно было оставить ее на станции, пока не найдем дом?

– Полагаю, что так. Делай, что считаешь нужным. Только помни, что у нас не так много денег, чтобы тратить их не считая.

Маргарет знала, что у них никогда не было лишних денег. Она почувствовала, будто на ее плечи внезапно навалилась огромная тяжесть. Четыре месяца назад все решения, которые ей нужно было принять, сводились к тому, какое платье надеть к обеду, или помочь Эдит набросать списки, кого с кем нужно посадить на званых обедах дома. И не нужно было вести домашнее хозяйство, чтобы принимать такие решения. Кроме одного важного обстоятельства, предложения капитана Леннокса, вся их жизнь шла заведенным порядком, словно безупречно отлаженный часовой механизм. Раз в год тетя и Эдит долго спорили, стоит ли им поехать на остров Уайт, за границу или в Шотландию. Но в те времена Маргарет и сама была уверена, что вернется без всяких усилий в тихую гавань родного дома. Теперь, с того самого дня, как приехал мистер Леннокс и поставил ее перед выбором, каждый день приносил какой-то вопрос, насущный для нее и для тех, кого она любила.

Мистер Хейл после чая поднялся к жене. Маргарет осталась одна в гостиной. Неожиданно она взяла свечу, поднялась в отцовский кабинет за большим атласом и, принеся его обратно в гостиную, начала сосредоточенно изучать карту Англии. Она выглядела радостной, когда ее отец спустился к ней.

– У меня есть хороший план. Послушай, в Даркшире, едва в ширине моего пальца от Милтона, находится Хестон. Я слышала от людей, живущих на севере, что это славный морской курорт. Как ты думаешь, может, нам отправить туда маму с Диксон, пока ты и я будем искать дом и подготовим его к ее приезду в Милтон? Она бы подышала морским воздухом, набралась бы сил к зиме, отдохнула бы, а Диксон с удовольствием позаботится о ней.

– Диксон едет с нами? – спросил мистер Хейл взволнованно.

– О да! – сказала Маргарет. – Диксон даже настаивает на этом, и я не представляю, как мама будет обходиться без нее.

– Но, боюсь, нам придется смириться с другим образом жизни. В городе все намного дороже. Я сомневаюсь, что Диксон будет чувствовать себя удобно. Сказать по правде, Маргарет, я иногда чувствую, будто эта женщина держится высокомерно.

– Так и есть, папа, – ответила Маргарет, – и если она будет вынуждена смириться с другим образом жизни, то мы будем вынуждены смириться с ее высокомерием, и еще не известно, что хуже. Но она действительно любит нас всех и будет несчастна, покинув нас, особенно при таких обстоятельствах. Поэтому, ради мамы и учитывая ее преданность, я думаю, она должна поехать.

– Очень хорошо, моя дорогая. Продолжай. Я сдаюсь. Как далеко Хестон от Милтона? Ширина твоего пальца не дает мне ясного представления о расстоянии.

– Я полагаю, миль тридцать, не так много!

– Дело не в расстоянии, а в… Не волнуйся! Если ты на самом деле думаешь, что маме там будет хорошо, пусть будет так.

Это был большой шаг вперед. Теперь Маргарет могла действовать и всерьез заняться подготовкой. И теперь миссис Хейл могла победить свою слабость и забыть страдания, с восторгом думая о поездке к морю. Она жалела лишь о том, что мистер Хейл не может остаться с ней на те две недели, которые ей предстоит там провести, как когда-то, когда они были помолвлены и она жила с сэром Джоном и леди Бересфорд в Торки[6].

Глава VI

Прощание

Не видим мы ветвей шатерИли трепещущий бутон,Не любим бука темный тонИ клена пламенный костер;Подсолнух, как ни горделив,Ничто не пробуждает в нас,Тюльпан цветет в урочный час —Нам дела нет, что он красив;Пока по тем же мы садамВсе снова, снова не пройдем,И будут тропки с каждым днемЗнакомей и любимей нам.Так пахарь борозду ведет,Все дальше направляя плуг;Так ширит память наша кругДень ото дня, из года в год.Теннисон

Наступил последний день. В доме было полно ящиков, которые увозили от парадного крыльца к ближайшей железнодорожной станции. Даже прелестная лужайка перед коттеджем выглядела неприглядной и неопрятной из-за соломы, которая вылетала через открытую дверь и окна. В комнатах раздавалось гулкое эхо, и непривычно яркий свет падал сквозь незашторенные окна, делая всю обстановку какой-то чужой и трудноузнаваемой. Гардеробная миссис Хейл до последнего момента оставалась нетронутой. Там хозяйка и Диксон упаковывали одежду, постоянно прерывая друг друга восклицаниями, перебирали с нежным сожалением забытые сокровища – подарки, сделанные руками детей, когда те были еще маленькими. Поэтому работа продвигалась очень медленно. Маргарет стояла внизу, спокойная и собранная, давая указания людям, нанятым в помощь кухарке и Шарлотте. Служанки все время плакали и удивлялись, как молодая леди может так бодро держаться. В конце концов они решили между собой, что она не успела полюбить Хелстон, так долго прожив в Лондоне. Маргарет была очень бледна и молчалива, но ее большие серьезные глаза замечали все вплоть до мельчайшей подробности. Служанки не могли понять, как болит ее сердце от тяжкой ноши, которую не могли ни снять, ни облегчить никакие вздохи. Все ее нервы были напряжены до предела, и лишь постоянная деятельность помогала ей удерживаться от слез. Ведь если бы она дала волю чувствам, кто бы тогда действовал? Ее отец проверял бумаги, книги, реестры и прочие документы в ризнице вместе с новым священником. Когда он приходил домой, ему нужно было упаковывать собственные книги, которые, кроме него, никто не мог уложить в нужном порядке. Кроме этого, разве Маргарет могла дать волю слезам перед незнакомцами или даже домашними – перед кухаркой и Шарлоттой?! Только не она! Но наконец четверо упаковщиков пошли на кухню выпить чаю, а Маргарет медленно прошла из коридора, где она, казалось, простояла целую вечность, через пустую гостиную, наполненную гулким эхом, в сумерки раннего ноябрьского вечера. Ночь уже опустила на землю тонкую завесу, затенявшую, но не скрывавшую предметы. Последние лучи заходящего солнца окрашивали их в лиловый цвет.

«Малиновка поет», – подумала Маргарет. Та самая малиновка, с которой так часто разговаривал ее отец, которая зимой жила у них в доме и для которой он собственными руками сделал что-то вроде клетки у окна кабинета. Листья были даже пестрее и ярче, чем несколько дней назад, но с первым морозом они опадут. Уже сейчас они то и дело срывались с ветвей, сверкая янтарем и золотом в косых лучах солнца.

Маргарет пошла по аллее под ветвями грушевых деревьев. Она не бывала здесь с тех пор, как гуляла вместе с Генри Ленноксом. Здесь, у клумбы тимьяна, он начал говорить, что хотел бы, чтобы она не так сильно любила Хелстон… Ее взгляд тогда остановился на поздно расцветшей розе, будто в ней она пыталась найти ответ. Потом Маргарет залюбовалась перистыми листьями моркови, рассеянно слушая его речь. Прошло всего две недели, а все так изменилось. Где он сейчас? Вернулся в Лондон, живет обычной жизнью, по давно заведенному порядку, обедает со старыми знакомыми на Харли-стрит или в компании веселых молодых друзей. А она бродит в сумерках по сырому и унылому саду, где листья опадают, вянут и превращаются в прах. Сейчас он, наверное, уже отложил свои юридические документы, вдоволь наработавшись за день, и прогуливается быстрым шагом по Темпл-Гарденз (он говорил, что часто там бывает), слышит неразборчивый шум – говор десятков тысяч деловых людей, невидимых, но находящихся где-то поблизости, и видит на поворотах проблески городских огней, будто всплывавших со дна реки. Он не раз рассказывал Маргарет об этих торопливых прогулках, совершаемых в перерывах между работой и ужином. Здесь же, в саду, было совсем тихо. Малиновка исчезла в безбрежной неподвижность ночи. Время от времени дверь какого-нибудь коттеджа открывалась и закрывалась, впуская уставшего работника в дом, но этот звук доносился издалека. Еле слышный, бросающий в дрожь хруст опавших листьев раздался в лесу за садом, но Маргарет показалось, что он прозвучал совсем рядом. Она знала – это был браконьер. Она много раз видела, сидя в темноте у окна спальни и любуясь торжественной красотой небес и земли, как браконьеры легко и бесшумно перепрыгивали через садовую изгородь, быстро перебегали влажную и залитую лунным светом лужайку и исчезали в черном неподвижном полумраке. Дикая, опасная свобода их жизни завладела ее воображением. Ей хотелось пожелать им успеха, она никогда не боялась их. Но сегодня Маргарет испугалась, сама не зная почему. Она услышала, как Шарлотта закрывает окна и запирает их на ночь, не догадываясь, что кто-то находится в саду. В ближней части леса послышался шум – это ветка упала: то ли оттого, что подгнило ее основание, то ли сломанная чьей-то рукой. Маргарет побежала, быстрая, как Камилла, прямо к окну и принялась нервно стучать, напугав Шарлотту.

– Впусти меня! Впусти меня! Это только я, Шарлотта!

Сердце Маргарет трепетало от страха, пока она не оказалась в безопасности в гостиной, где окна были закрыты на засов, а знакомые стены окружали и защищали ее. Маргарет села прямо на заколоченный ящик. В мрачной и неуютной комнате было холодно, не было ни огня, ни другого света, кроме пламени огарка свечи у Шарлотты. Шарлотта смотрела на Маргарет с удивлением, и Маргарет, не столько увидев, сколько почувствовав это, поднялась.

– Я испугалась, что ты оставишь меня на улице, Шарлотта, – произнесла она, едва заметно улыбнувшись. – И потом, ты никогда бы не услышала меня на кухне, а двери на дорожку к церковному двору давно закрыты.

– О мисс, я уверена, что скоро бы заметила ваше отсутствие. Работники хотели, чтобы вы сказали им, что делать дальше. И я отнесла чай в кабинет хозяина, потому что это самая подходящая комната для разговоров.

– Спасибо, Шарлотта. Ты добрая девушка. Мне будет жаль расстаться с тобой. Ты можешь написать мне, если тебе нужны будут мой совет или помощь. Я буду рада получить письмо из Хелстона, ты ведь знаешь. Как только у нас будет постоянный адрес, я тебе пришлю его.

Стол в кабинете был сервирован к чаю. Ярким пламенем горел огонь, а на столе стояли незажженные свечи. Маргарет села на ковер поближе к огню – ее платье пропиталось вечерней сыростью, к тому же ее знобило от переутомления. Обхватив колени руками, она склонила голову на грудь, позволив себе на минуту предаться отчаянию. Но, заслышав шаги отца, она встала, поспешно откинула назад густые черные волосы, утерла слезы, катившиеся по щекам, и пошла открывать ему дверь. Он выглядел еще более подавленным, чем дочь. Она вновь и вновь пыталась разговорить его ценою неимоверных усилий, с отчаянием думая, что больше не выдержит.

– Ты сегодня далеко ходил? – спросила она, заметив, что он ничего не ест.

– Далеко, до Фордхэм-Бичиз. Я ходил повидаться с вдовой Молтби, она очень жалела, что не может попрощаться с тобой. Она говорит, маленькая Сьюзан все смотрела на аллею последние дни… Маргарет, что случилось, дорогая?

Мысль о том, что маленький ребенок высматривал ее и так и не дождался не потому, что она забыла о Сьюзан, а потому, что не могла вырваться из дому, оказалась последней каплей горя для бедной Маргарет, и она разрыдалась так, будто ее сердце разрывалось. Мистер Хейл был огорчен и ошеломлен. Он поднялся и нервно заходил по комнате. Маргарет попыталась успокоиться, но не решалась заговорить, пока ее голос не обрел необходимую твердость. Она услышала, как отец разговаривает сам с собой:

– Я не вынесу этого. Я не могу видеть страдания других. Лучше бы мне было нести свой крест терпеливо и молча. Разве нельзя все вернуть назад?

– Нет, отец, – ответила Маргарет медленно и четко, глядя прямо на него. – Не нужно думать, что ты ошибся. Нам было бы намного хуже, если бы нам пришлось считать тебя лицемером. – Она понизила голос на последних словах, будто сама мысль о лицемерии отца отдавала непочтительностью.

– И вообще, – продолжила она, – я просто устала сегодня. Не думай, что я страдаю из-за того, что ты сделал, дорогой папа. Сегодня мы оба не будем говорить об этом, – сказала она, почувствовав, что опять готова разрыдаться. – Я лучше пойду и отнесу маме чашку чая. Она пила чай очень рано, когда я была слишком занята и не могла подняться к ней, думаю, она с удовольствием выпьет еще.

Время отправления поезда неумолимо приближало разлуку с прекрасным, любимым Хелстоном. Наступило следующее утро. Они уезжали. В последний раз они видели длинный приземистый дом, наполовину увитый китайской розой и пиракантусом. Теперь он казался еще уютнее, чем прежде, в лучах утреннего солнца, которое отражалось в окнах любимых комнат. Они уселись в экипаж, направлявшийся из Саутгемптона до железнодорожной станции, и уехали, чтобы больше не вернуться. С острой болью в сердце Маргарет старалась бросить последний взгляд на старую церковную башню, на миг мелькнувшую на повороте над волной зеленых деревьев. Мистер Хейл тоже вспомнил об этом, и она молча признала, что у него больше прав смотреть в окно, провожая глазами эту башню. Маргарет откинулась назад и закрыла глаза, слезы на мгновение повисли, сверкая, на темных ресницах, прежде чем незаметно скатиться по щекам.

Они остановились на ночь в Лондоне в каком-то скромном отеле. Бедная миссис Хейл проплакала в пути почти весь день, а Диксон выказывала свое сожаление, ворча и постоянно одергивая свои юбки якобы для того, чтобы защитить их от случайных прикосновений рассеянного мистера Хейла, которого она считала источником всех несчастий.

Они проходили по хорошо знакомым улицам, мимо домов, которые так часто посещали, мимо магазинов, в которых Маргарет слишком нетерпеливо, по мнению тети, ожидала, пока та примет какие-то важные решения. Утро казалось им бесконечно долгим, и они чувствовали, что давно пора отдохнуть, хотя на улицах Лондона царили обычное оживление и суматоха. Миссис Хейл давно не была в Лондоне, она пробудилась и, подобно ребенку, восхищалась витринами магазинов и экипажами.

– О, это магазин Харрисона, где я купила так много вещей к своей свадьбе. Боже! Как все изменилось! У них огромные зеркальные окна, больше, чем у Кроуфорда в Саутгемптоне. О, и там, скажу я вам… нет, это не… да, это… Маргарет, мы только что прошли мимо мистера Генри Леннокса. Интересно, куда он направляется?

Маргарет шагнула вперед и так же быстро отступила назад, улыбаясь такому своему движению. Находясь всего в сотне ярдов от них, мистер Леннокс казался ей отголоском Хелстона, он ассоциировался с солнечным утром, богатым событиями днем, ей захотелось увидеть его, не будучи замеченной им и не вступая в разговор.

Вечер, проведенный в гостиничной комнате, был длинным и тяжелым. Мистер Хейл пошел к книжную лавку и заодно хотел повидать кое-кого из друзей. Все люди, которых они встречали в отеле или на улице, торопились по каким-то своим делам, ожидали кого-то или спешили к кому-то, кто их ожидал. Лишь Хейлы казались чужаками, лишенными друзей, всеми покинутыми. Маргарет были хорошо знакомы несколько семей, живущих совсем рядом с отелем, там она и ее мать могли бы быть приняты ради самой Маргарет или ради ее тети Шоу, если бы они приехали поделиться радостью или просто узнать о новостях. Но сейчас, когда они привезли с собой в Лондон тревогу и боль, они вряд ли стали бы желанными гостями в домах хоть и добрых знакомых, но все же не друзей. Лондонская жизнь была слишком суматошной и полной, чтобы в ней нашлось место даже для часа глубокого молчания и сочувствия, которое показали друзья Иова, когда «они сидели с ним на земле семь дней и семь ночей, и никто не сказал ему ни слова, потому что они видели, сколь велика была его скорбь».

Глава VII

Новые места и новые лица

Туман заслоняет солнце,Закопченные карликовые домаВидим мы повсюду.Мэтью Арнольд

На следующий день примерно в двадцати милях от Милтона они пересели на маленькую железнодорожную ветку, ведущую в Хестон. В городке была только одна длинная и широкая улица, идущая параллельно побережью. Хестон так же отличался от маленьких курортных городков на юге Англии, как те от курортов на континенте. Используя шотландское выражение, все здесь было устроено «по-деловому». В повозках было больше деталей, сделанных из железа, в конской упряжи – меньше дерева и кожи, а люди на улицах, хоть и наслаждались отдыхом, выглядели озабоченными и поглощенными делами. В городе господствовали унылые цвета – более практичные, но не такие веселые и приятные. Даже батраки не носили здесь рабочих халатов, поскольку они стесняли движения и часто попадали в механизмы. На юге Англии лавочники в отсутствие покупателей отдыхали у дверей, наслаждаясь свежим воздухом и разглядывая прохожих. Здесь, если у них было свободное время, они сразу же находили себе занятие в магазине, хотя бы, как заметила Маргарет, бесцельно разворачивали и сворачивали ленты. Все эти отличия поразили воображение Маргарет, когда они с миссис Хейл отправились на следующее утро подыскивать временное жилье.

Две ночи, проведенные в гостинице, стоили дороже, чем ожидал мистер Хейл. Поэтому, когда им удалось снять чистую и светлую квартиру, Маргарет успокоилась – впервые за много дней. Комнаты были просторные, и было несколько уютных уголков, располагающих к мечтательности и покою. Отдаленное море, мерный плеск волн на песчаном берегу, крики носильщиков; непривычные люди и события – все это привлекало внимание Маргарет, но у нее не было сил, чтобы осознавать новые впечатления, и курортная жизнь мелькала мимо, словно цветные картинки. Они гуляли по пляжу, дышали морским воздухом, мягким и теплым на этом побережье даже в конце ноября. На горизонте море, утопавшее в легкой дымке, сливалось с нежными красками неба. Белый парус далекой лодки серебрился в неярком солнечном свете. Маргарет была готова день за днем наслаждаться грезами, которые подарило ей настоящее, не смея вспоминать о прошлом и не желая размышлять о будущем.

Но с будущим предстояло встретиться, каким бы суровым и жестоким оно ни оказалось. Однажды вечером было решено, что Маргарет с отцом должны отправиться на следующий день в Милтон, чтобы подыскать дом. Мистер Хейл получил несколько писем от мистера Белла и одно или два от мистера Торнтона и теперь хотел выяснить подробности своей будущей жизни в Милтоне, а это возможно было сделать только в личной беседе с мистером Торнтоном. Маргарет знала, что ехать необходимо, но сама мысль о промышленном городе внушала ей отвращение, и, видя, что на мать воздух Хестона оказывает благотворное воздействие, она весьма охотно отложила бы отъезд в Милтон.

За несколько миль до Милтона они увидели свинцовую тучу, нависшую над горизонтом. Она казалась особенно темной по контрасту с бледно-голубым зимним небом Хестона – на побережье уже начались утренние заморозки. Ближе к городу в воздухе ощущался слабый запах дыма, а может, так только казалось ей, привыкшей к запаху трав и деревьев. Вскоре они уже пробирались по длинным, прямым, безрадостным улицам, вдоль которых выстроились похожие друг на друга кирпичные домики. То здесь, то там, как курицы среди цыплят, возвышались громадные длинные фабрики со множеством окон, испускавшие черный «непарламентский» дым, что стекался в нависшую над городом тучу, которую Маргарет поначалу приняла за дождевую. На пути от станции к гостинице им приходилось постоянно останавливаться: громоздкие тяжелогрузные телеги запруживали недостаточно широкие улицы. Маргарет и раньше выезжала в город вместе с тетей. Но в Лондоне тяжелые громыхающие повозки использовались для разнообразных целей; здесь же каждый фургон, повозка или телега перевозили либо необработанный хлопок в мешках, либо хлопчатобумажную ткань в тюках. Улицы были многолюдны, большинство прохожих были хорошо одеты, соответственно своему достатку, но с неряшливой небрежностью, которая поразила Маргарет, привыкшую к хотя и потертому, поношенному, но все же щегольству работного люда в Лондоне.

– Нью-стрит, – сказал мистер Хейл. – Это, я полагаю, главная улица Милтона. Белл часто рассказывал мне о ней. Он говорил, что, когда несколько лет назад этот проулок превратился в оживленную улицу, его собственность сразу поднялась в цене. Фабрика мистера Торнтона должна быть где-то здесь, неподалеку, поскольку он – арендатор мистера Белла. Но мне кажется, он начинал с работы на складе.

– Где находится наша гостиница, папа?

– Полагаю, ближе к концу улицы. Что мы сделаем сначала – позавтракаем или осмотрим дома, которые отметили в «Милтон таймс»?

– Давай сначала посмотрим дома.

– Очень хорошо. Я только гляну, есть ли для меня письмо или записка от мистера Торнтона – он ведь обещал мне сообщить все, что узнает об этих домах, – и мы отправимся. Мы поедем в кебе – так мы не потеряемся и не опоздаем на сегодняшний поезд.

Писем для мистера Хейла не было. Они отправились на поиски дома. Тридцать фунтов в год – это все, что они могли предложить в качестве арендной платы, но в Хэмпшире за те же деньги можно было найти просторный дом с прелестным садом. Здесь даже скромная квартира с двумя гостиными и четырьмя спальнями оказалась им не по карману. Они осмотрели все дома из списка, но так и не смогли подобрать ничего подходящего. Отец и дочь с тревогой посмотрели друг на друга.

– Я думаю, нам стоит еще раз посмотреть второй дом. Тот, что в Крэмптоне, в пригороде. Где три гостиные. Помнишь, как мы смеялись над тем, что там при трех гостиных всего лишь три спальни? Но я уже все распланировала. Передняя комната внизу будет твоим кабинетом и нашей столовой (бедный папа!), поскольку мы решили, что для мамы нужно отвести самую лучшую гостиную. А та комната наверху, с ужасными голубыми и розовыми обоями и тяжелым карнизом, окнами выходит на прелестную равнину с излучиной реки или, может быть, канала. Я могла бы взять себе маленькую дальнюю спальню на втором этаже, над кухней, а вы с мамой – комнату за гостиной, а тот чулан под мансардой послужит вам прекрасной гардеробной.

– А Диксон и прислуга в помощь по хозяйству?

– О, подожди минуту. Я потрясена, обнаружив в себе талант к управлению. Диксон придется жить… Дай подумать… Позади гостиной. Я думаю, ей понравится – она так много ворчала по поводу лестниц в Хестоне. А у служанки будет та мансарда на чердаке над вашей с мамой спальней. Ну как?

– Смею сказать, да будет так. Но обои… Что за вкус! Обезобразить дом такими расцветками и такими тяжелыми карнизами!

– Не беспокойся, папа! Конечно, ты можешь уговорить хозяина поменять обои в одной или двух комнатах – в гостиной и вашей спальне, – поскольку мама будет проводить там много времени. А твои книжные полки скроют большую часть этих безвкусных обоев в кабинете.

– Ты думаешь, так будет лучше? Если так, мне лучше пойти и навестить этого мистера Донкина, чье имя упомянуто в объявлении. Я провожу тебя обратно в гостиницу, где ты сможешь заказать ланч и отдохнуть, а ко времени, когда все будет готово, я вернусь. Надеюсь, мы сможем заменить обои.

Маргарет тоже на это надеялась, хотя и ничего не сказала. Она никогда не сталкивалась с людьми, предпочитавшими безвкусные украшения строгости и простоте, которые сами по себе являются лучшим воплощением элегантности.

Отец проводил ее до входа в гостиницу и, оставив у лестницы, направился искать хозяина дома, который они присмотрели. Только Маргарет собралась войти в свою комнату, как услышала торопливые шаги посыльного.

– Прошу прощения, мэм. Джентльмен так быстро ушел, что у меня не было времени сообщить ему. Мистер Торнтон пришел сразу же после вашего ухода, и я передал ему, что вы вернетесь через час. Пять минут назад он пришел снова, сообщив, что подождет мистера Хейла. Сейчас он в вашей комнате, мэм.

– Спасибо. Мой отец скоро вернется, и вы сможете ему сообщить.

Маргарет открыла дверь и вошла, стройная, отважная и величавая, как обычно. Она не почувствовала неловкости – она успела привыкнуть к обществу в Лондоне. В комнате находился человек, пришедший по делу к ее отцу, и, так как он проявил любезность, она была расположена оказать ему в полной мере вежливый прием. Мистер Торнтон был намного больше удивлен и смущен, чем она. Вместо скромного священника средних лет вошла молодая девушка, она держалась смело и с достоинством, так отличавшим ее от женщин, с которыми ему до сих пор доводилось иметь дело. Ее одежда была простой: шляпка из лучшей соломки, украшенная белой лентой; темное шелковое платье без каких-либо украшений и оборок; большая индийская шаль, ниспадавшая с ее плеч длинными тяжелыми складками, словно мантия с плеч императрицы. Он не сразу понял, кто она такая, встретив прямой, невозмутимый взгляд и почувствовав, что его присутствие не произвело на нее особого впечатления и не вызвало удивления на прекрасном, цвета слоновой кости лице. Он слышал, что у мистера Хейла есть дочь, но думал, что речь идет о маленькой девочке.