Черная книга

– Что б ты сдох! – терял терпение и лаял на «друга» Конфеткин.

Он пинал старика «на прощание», тот что-то мычал и тянулся рукой к ударившей его ноге, «обутой» в хорошо отполированное копыто…

2.

– Большая Игра, брат! – черт Конфеткин курил сигару и с нескрываемым удовольствием посматривал то на сидящего напротив него старика Инфа, то на посетителей таверны. – Начнется здесь и сейчас. Будет весело.

Старик выглядел скучным, помятым, а с его худого плеча, как с наряженной елки, свисала длинная, тонкая «кудряшка» апельсиновой кожуры. Инф рассматривал пустой стакан на столе, иногда косился на бутылку между руками черта и, явно осознавая свою ничтожность, боялся оглядываться по сторонам.

– Ладно, прости за вчерашнее, – черт улыбнулся старику. – Ну, не сдержался. Хотя ты сам виноват…

Инф кивнул головой, не поднимая ее.

– Кожуру с плеча сними, – еще больше подобрел черт. – Валяешься, где придется…

Инф послушно выполнил совет и не сказал спасибо.

В зале таверны было шумнее обычного. Визжали подвыпившие молодые черти, хохотали женщины, где-то уже ссорились грубые, угрожающие голоса, (хотя вечеринка только началась), а за соседним столиком – как раз напротив столика Конфеткина и Инфа, – пожилая, богато одетая дама целовалась с юнцом в распахнутой до пупа рубашке.

Гордый и важный бармен Бак обозревал свое заведение с важностью капитана. Иногда он покрикивал на особо зарвавшихся гостей, шум на мгновение стихал покрываемый мощным басом трехглазого черта, похожим на пароходную сирену, но потом потихоньку разгорался снова. Бак снисходительно улыбался, третий глаз на его широком, слегка вмятом лбу, приоткрывался и оттуда (особенно тем, кто уже здорово выпил) казалось, идет белый, слепящий и неживой свет.

– Вообще-то, это я первый понял, что игра будет Большой, – продолжил черт Конфеткин. Он налил в стакан Инфа немного вина и подмигнул ему. – Проверил вчера одного типа… И угадал! – черт засмеялся. – Ты сам сейчас все увидишь.

Самым большим чувством, на которое был способен черт Конфеткин, точнее говоря, чувством, способным сделать его счастливым, было самомнение. Конечно же, черт уважал и любил, например, удачу, везение и обычный воровской фарт, но какими бы крупными они не были, в завершении подобных темных дел все-таки было что-то случайное, а значит не солидное и хрупкое. Потому и самомнение, которое они рождали, было жиденьким, крикливым и (чего уж Конфеткин откровенно не любил) частенько просто дешевым.

– Я пару дней назад к одному типу домой заглянул, – черт наклонился поближе к старику Инфу и жарко зашептал: – Нет, не обыск… Другое! – сигара Конфеткина пыхнула густым облачком дыма. – Посмотрел просто… Ну, фотки… Файлы на компьютере… Женские трусы под тахтой. Это все обычное дело. А вот хорошо вычищенный пистолет в кармане пиджака – дело уже другого рода. Понимаешь?

Старик Инф крепко, всей ладонью взял стакан со спиртным и медленно выпил его. Осмотрев стакан, старик поставил его на стол и сказал:

– Еще налей.

– О-о-ох, ты и скотина!.. – усмешка Конфеткина легко превратилась в широкую, почти дружескую улыбку. – Подожди немного, а то раньше времени под стол поползешь. Игра, брат!.. Без игры и жизнь – не жизнь.

В зале зашумели сильнее, началось какое-то движение. Разом мигнули и ярче загорелись свечи под темным потолком. Кто-то громко крикнул: «Дайте еще коньяка!» и почти тут же раздалась оплеуха. «Ты что?..» – удивился голос, просивший спиртное. Ему не ответили, а может быть, все-таки ответили, но так, что голос болезненно вскрикнул и притих.

– Игра там будет, – черт Конфеткин показал Инфу на ярко освещенный пустой стол в центре зала. – Идут уже… Смотри!

К столу вышли трое: молодая, очень красивая женщина лет двадцати пяти и двое молодых мужчин. У женщины были светлые, прекрасно уложенные волосы и огромные, немного удивленные глаза.

– Ну и фигурка! – не выдержал и хихикнул Конфеткин. – Где и кто ее так отполировал, а?!

Вторым человеком был здоровый, метра под два, бугай с вислыми плечами. Его голова словно вросла в плечи, он поворачивал ее медленно и при чем так, что в этом движении невольно чувствовалась угроза. Узкий лоб, небольшой нос и маленькие глазки сжимали лицо гиганта во что-то сморщенное, карликовое, и на этой почти пародийной маске застыло выражение презрения.

– Типичный гладиатор, – Конфеткин с нескрываемым любопытством рассматривал игрока. – Таких сюда частенько тянет. Думают, что сильнее всех… – черт презрительно скривил губы: – Одним словом, мясо.

Третий игрок – рослый, худощавый и стройный – улыбался спокойной, даже доброжелательной улыбкой. Ему было что-то около тридцати. Он сел в кресло за главным игровым столом первым, оглянулся по сторонам и, очевидно, не найдя ничего примечательного, принялся спокойно изучать физиономию бармена Бака. Когда за стол сели двое остальных – молодая женщина предпочла сделать это последней, словно опасалась какого-то подвоха – зал захлопал в ладоши.

– Ну, все готово, – сказал черт Конфеткин, продолжая изучающее рассматривать игроков за столом. Он пнул ногой старика Инфа. – Не спи, главное пропустишь. Тут происходит все быстро, как между двумя мышами в пустой тыкве.

Инф механически кивнул. Он продолжал рассматривать пустой стакан, теребил пальцем нижнюю губу и время от времени опасливо посматривал в сторону гиганта Бака.

К троим гостям за центральным столом не спеша подошел Банк. Бармен положил перед каждым гостем лист бумаги, внимательно осмотрел их лица, и только почесав свой рог, отошел в сторону. В зале послышался легкий шепот и тут же стих.

Конфеткин плеснул вина в стакан Инфа.

– Ты знаешь, такие бумаги тут часто подписываются, – горячо зашептал Инфу Конфеткин. – Подумаешь беда – продать душу. Я уверен, что тот, который похож на здоровенного медведя – хронический неудачник и он наверняка напишет на своем листке «везение», «везуха» или что-то в этом роде. Я слышал, он проиграл в двух последних боксерских поединках, а в третьем ему чуть не свернули шею. Симпатичной ведьмочке скорее всего нужны деньги, ведь их никогда не бывает достаточно много. Ты видел у нее кольцо на пальце? Значит, замужем, а муж – банкрот. Иначе она здесь не оказалась бы. Товар такой девочки – лицо и фигурка. Наверное, она напишет «сексуальность и абсолютное здоровье». Если они есть – мужик с деньгами всегда найдется. Правильно говорят, что для красивых женщин замужество не только метод развлечения, но и способ получение средств к существованию…

Двое за центральным столом – здоровяк-боксер и молодая женщина – что-то быстро черкнули в своих бумагах. Третий – худощавый молодой человек спортивного вида – как школьник грыз авторучку и напряженно улыбался, рассматривая чистый лист. На его бледном лбу выступили блестящие капельки пота. Стоящий слева от него Бак приоткрыл третий глаз, по-разбойничьи сверкнул им и сжал веко так, что на нем выступили старческие морщины.

Блондинка попыталась встать, но Бак остановил ее легким движением руки. Молодая женщина замерла, с недоумением глядя на старого, уродливого черта. Ее партнер-здоровяк что-то сказал Банку (думается, не особенно приветливое) и одним движением руки сдвинул в его сторону листки бумаги – свой и красавицы-блондинки.

– Все! – коротко и резко сказал он.

– Это он так думает, что это все, – сладким голом шепнул Конфеткин Инфу.

Здоровяк положил руки на подлокотники кресла, резко встал и протянул руку молодой женщине.

Почти тут же раздались два выстрела. Здоровяк чуть дернулся и осел в кресло. Стрелял молодой человек спортивного вида. Пистолет он держал так, что его ствол был едва виден над столом. Молодой человек улыбнулся деревянной улыбкой и перевел ствол на женщину.

– Нет! – громко и с ужасом крикнула та, приподнимаясь в кресле.

Пуля попала ей точно в горло и невидимая сила умело и аккуратно усадила уже мертвую женщину назад в кресло.

Зал молчал. Бак, уже красный от возбуждения, сопел так, что его было слышно даже за столиком черта Конфеткина.

– Теперь эти листки его, понимаешь?! – восхищенно шепнул черт старику. – Ведь Большая Игра так и называется – «Плата на столе». Повторяю, все – его! Во-первых, та удача, которую имел в виду здоровяк, а, во-вторых, то, что пожелала молодая стерва. Закон игры разрешает получить плату за всех.

Физиономию старика Инфа искривила вымученная ухмылка.

– Поздравляю победителя.

Он снова рассматривал бутылку между рук Конфеткина.

– Ладно, на, жри! – сказал черт.

Он поставил бутылку посередине стола и едва лишь старик потянулся к ней, снова быстро выхватил ее и наполнил стакан Инфа до краев.

– Кстати, поздравлять пока не кого – спокойно сказал черт. – Смотри, что будет дальше.

Инф отхлебнул из стакана, закурил и только потом взглянул в сторону центрального стола.

Молодой человек, низко склонившись над столом, пытался что-то написать на своем листке бумаги. Через полминуты он что-то сказал Баку и протянул ему свою авторучку.

– Думает, что ручка не пишет, – шепнул Инфу Конфеткин.

Бак пожал плечами, сделал вид, что не понимает обращенной к нему просьбы. Он хмыкнул и принялся рассматривать свою левую ладонь по величине напоминающую поднос.

Молодой человек оглянулся вокруг, словно ища помощи, но на него смотрели так, что очень быстро ему стало не по себе.

– Сейчас он увидит… – шепнул Конфеткин.

Молодой человек опустил глаза, механически скользнув ими по своему листку, и вдруг странно дернулся всем телом.

– Есть! – засмеялся Конфеткин. – Ему и не нужно было ничего писать. Надпись на его листке появилась сама.

– А что там? – безразлично спросил Инф.

– Только одно слово – «предатель». Те, двое других, только хотели получить здесь что-то, а этот, третий, уже пришел сюда… ну, пришел тем, кем хотел стать… И стал им без всякой бумаги. Понимаешь?

– Нет, – честно признался Инф.

Конфеткин досадливо отмахнулся от старика.

– Ты тупой, как дно бутылки!

Между тем молодой человек отстранился от листка, который лежал перед ним, и на его лице появилось удивление, а потом страх. Подрагивающими руками он взял было этот лист, но Бак сгреб со стола два листка бумаги, а третий, ловко вырвал из рук молодого человека. Старый черт сунул листки в карман засаленной куртки, но не ушел, а остался стоять рядом со столиком.

Откуда-то, точнее говоря, из-за необозримой спины Бака, возникли три рослых черта. Двое из них легко выдернули из кресла молодого человека и потащили его по боковой лестнице на второй этаж. Третий осмотрел два трупа в креслах. Он коснулся ран здоровяка и что-то громко выкрикнул на гортанном языке.

Мертвец в кресле вздрогнул и ожил. Черт-целитель проделал тоже самое с горлом молодой женщины, от чего та не менее быстро пришла в себя и удивленно (примерно так же удивленно, как и раньше) осмотрелась по сторонам.

– Идите, работайте, – недовольно и сипло сказал им Банк. – Ты… – он ткнул пальцем в женщину, – ты туда, к гостям… – палец Банка указал на зал. – А ты… – палец Бака показал здоровяку на дверь, – там… Караулить будешь.

– Послушайте, как вы смеете? – начала было женщина, держась левой рукой за горло. – Ведь нам обещали…

– Молчи! – оборвал ее Банк. – Небось не дура, сама все понимаешь. Живым обещали!..

– Что-что?!.. – лицо женщины исказила судорога.

– Что слышала. Ты проиграла.

– Но я не знала, что это игра! – повысила голос красавица. – Кроме того, меня никто не предупредил, что все может получиться именно так. Я бы никогда не подумала, что Андрей…

– Ты дура, что ли? – перебил возмущенную красотку Банк. – Кто и кого здесь предупреждает? – Бармен улыбнулся, обнажая огромные зубы. – И запомните, не всем везет, ребята.

В зале осторожно засмеялись.

– Старина Бак прав, у нас честнейшая фирма, – пояснил уже порядком захмелевшему Инфу черт Конфеткин. – Первые двое за столом потеряли свои бумаги, потому что умерли, а значит не смогут покинуть «Три дуба». Что касается третьего, – черт кивнул на потолок таверны, где находился ее второй этаж и где исчез худощавый молодой человек, – он в чуть лучшем положении. Но его беда в том, что не он черкнул слово в своей бумаге. Он его заслужил, он, скажем так, даже достоин его, но не он его написал. А это значит, что он тоже не принадлежит сам себе.

Старик Инф выпил очередной стаканчик.

– Ну и что теперь? – тускло спросил он.

– Одни формальности, – черт Конфеткин пожал плечами. – Правда, в нашем мире формальности – самая сложная вещь.

– Так значит, его Андрей зовут? – спросил Инф.

– Кого? – удивился Конфеткин.

Старик кивнул на лестницу, ведущую на второй этаж.

– Ну, того гаденыша, которого увели.

Конфеткин расхохотался:

– Чье бы мычало, а чье бы молчало!

3.

На какое-то время старик Инф потерял из поля зрения черта Конфеткина. Черт словно сквозь землю провалился и перестал появляться в «Трех дубах». Жизнь старика стала грустнее и темнее. Он кое-как делал свою работу – собирал обертки и пробки, мел, стараясь поднимать как можно больше пыли, а когда на него ругались посетители, старик с удовольствием огрызался и совсем перестал бояться пинков и затрещин.

В дверях «Трех дубов» Инф часто сталкивался с новым охранником-вышибалой, получившим кличку Медведь. Сначала тот держался гордо, но работа (а точнее говоря, обстоятельства связанные со спецификой работы дьявольской таверны) быстро опустили его на самое дно. Костюм Медведя сильно поистрепался после того, как группка пьяных, молодых чертей здорово поелозила его хозяином по брусчатке. Громадина Бак разогнал чертей, но беда была только в том, не в том, что время от времени появлялись новые, а в том, что Медведю приходилось то спешить под ливень, чтобы открыть дверцу «причалившего» к таверне «Мерседеса»; то перетаскивать большие баки с мусором, прижимая их пластиковые, грязные бока к животу; то про него вдруг просто забывали, и он спал на улице где-нибудь поблизости от Инфа на грязном асфальте.

Сначала Медведь откровенно презирал старика и при случае давал ему увесистого пинка, но постепенно притих. Он все спокойнее переносил его присутствие рядом и даже перестал брезговать разговором с ним.

Сестра Медведя – любивший юмор Бак дал ей имя Мамзи – в общем-то, неплохо прижилась в таверне. Какое-то время она жаловалась Баку на грубость гостей, например, ей не нравилось, что пьяные гости выламывают ей руки, когда тащат в номер. Бак почесал свой знаменитый рог и кивнул. Что это обозначало, осталось загадкой. Но отношение к Мамзи заметно улучшилось. Возможно, кто-то увидел, как кивнул Мамзи хозяин таверны, а, возможно, сама молодая женщина все смелее решалась на самозащиту, пуская в ход ногти и зубы. Со временем ее дела, в отличие от дел брата, пошли лучше, и в таверне все чаще можно было услышать ее приятный, чуть нервический смех. Клиентам «Трех дубов» нравилось в Мамзи то, что ее никогда не смущало обилие клиентов. Спускаясь вниз со второго этажа, она выпивала бокал вина, улыбалась пусть и не очень свежей улыбкой и тут же присаживалась к кому-нибудь за столик, но не ради следующего клиента, а просто чтобы поболтать. Мамзи не искала работы, работа сама находила ее.

– Не баба, а стальная проволока, – сказал о ней как-то Бак.

Фраза хозяина дьявольской таверны понравилась всем. Мамзи стали уважать еще больше и когда однажды один из пьяных посетителей наотмашь ударил ее по лицу, Бак усмехнулся и поманил к себе грубияна. Тот сразу понял, что ничем хорошим разговор с ухмыляющимся хозяином таверны кончиться не может и бросился к выходу. Но там его уже ждал хмурый Медведь. Возможно, припомнив, что Мамзи все-таки его сестра, он так отделал гостя, что тот едва не отправился на тот свет без всякой бумажки.

Реже всех старик Инф видел Андрея решившегося на прилюдное убийство своих друзей. Он безвылазно жил в таверне и спускался вниз, со второго этажа, только затем, чтобы заменить Бака во время подписания очередных договоров с клиентами. Молодой человек был красив, холоден и предельно корректен. Выкладывая чистые листы бумаги перед людьми за столом, он всегда улыбался и даже чуть позже, уже отойдя в сторону и давая людям время подумать, он не переставал улыбаться. Но то ли иначе падал свет от «моргановской» люстры, то ли колдовской, прокуренный воздух таверны рождал химеры, старику Инфу всегда казалось, что вместо головы Андрея, он видит белозубый, блестящий череп.

Комнаты Андрея и Мамзи были рядом, причем женская – чуть дальше и клиентам Мамзи приходилось проходить мимо первой. Мамзи всегда бросала презрительный взгляд на дверь бывшего жениха и, гордо вскинув голову, оглядывалась на клиента. Если это был более менее достойный тип, она улыбалась ему, а если… ну… мало ли кого заносит в «Три дуба»?.. взгляд Мамзи становился холодным, как сталь и клиент, вдруг вспомнив про стальную проволоку, вдруг леденел изнутри так, что невольно ощупывал свое горло.

Время шло… Черт Конфеткин возник (именно возник и никак иначе!), когда Инф собирал бумагу и пустые пластиковые бутылки под окнами таверны, прокалывая их чем-то вроде легкой пики, а затем укладывая в мешок.

Черт улыбнулся старику и спросил:

– Пойдем выпьем, что ли, а?..

Инф замер, бездумно рассматривая черта. Тот протянул Инфу сигарету. Старик не спеша закурил.

Когда молчание затянулось, черт не выдержал и спросил:

– А вообще, как вы тут, а?..

Инф чему-то усмехнулся и направился к дверям таверны.

4.

… Еще ни разу в жизни черт Конфеткин не был так говорлив, как в тот дождливый вечер! Он щедро платил за выпивку, умолкал только на пару секунд, чтобы сунуть в рот очередную сигарету и снова говорил, говорил, говорил.

Временами в его глазах мелькало что-то тоскливое и темное, но черт упрямо мотал головой, напряженно улыбался и возобновлял свой монолог.

– … Отдохнул от всего так, что мало не покажется! Есть такая поговорка «где тебя черти носили?» Это точно про меня. Вот, например, на Карибах меня позавчера акула сожрала. А смысл? Она-то думает: «Вот я наелась!», а у самой брюхо пухнет и пухнет. Ба-бах!.. Нет ни акулы, ни смысла. Но море – ладно. Скучно!.. Шторма нет – оно плоское как блин, а если шторм – ну, плескается вода как в корыте. Одним словом, все зыбко и условно, как у нас в «Трех дубах» на пьяной свадьбе двух старых ведьм, – черт выдержал небольшую паузу, оглядывая зал таверны, и словно ища подтверждения своим словам. – Ну, отдыхаю я дальше… А куда полетишь, спрашивается, если уже почти везде был и все видел? Потом думаю: я же на Монблане еще не был! Ну, полез туда… Сначала – камни, потом мох на камнях, потом – просто снег. Чуть не замерз, а веселее не стало. Смерти нет, старик!.. Акулы дохнут от чертячьего мяса, а с Монблана на лыжников иногда падают замерзшие, шерстяные глыбы… В Париже я решил раскачать Эйфелеву башню. В итоге наши же набили мне морду за… – Конфеткин несколько раз щелкнул пальцами, вспоминая нужное слово, – … за религиозный экстремизм. Оказывается, все, что находится на уровне кафедральных крестов – уже свято. Этому закону две тысячи лет, но надо же, вспомнили, сволочи!

Опрокинув пару стаканчиков и расслабившись, старик Инф более внимательно слушал болтовню черта. Он отлично знал, что любой черт не любит ни подобострастия, ни грубости, а поэтому слушал его молча, лишь изредка, совсем не к месту, кивая головой.

Болтовня Конфеткина затянулась за полночь. Он вспомнил Пекин, Вашингтон и даже какой-то Нью-Хайленд, в котором участвовал в гонках на списанных машинах.

– Трое отправились прямиком туда, – черт ткнул пальцем в потолок. – Пьяные самоубийцы, вот и все… Я сам два раза горел. Медсестра в больнице, после того, как с меня стащили кожаную куртку, потеряла сознание, – черт захохотал. – Вот дура!.. Подумаешь, плечевая кость из поясницы вылезла.

Заметив, что старик начинает пьянеть, черт толкнул его ногой под столом.

– Не спи, тетеря.

– А что, сегодня будет что-нибудь? – старик поднял голову и сонно оглядел зал таверны.

– Может и будет… Только тебе-то что? Ты все равно уснешь через пять минут, – черт вдруг приблизил морду к лицу старика и шепотом спросил: – А эти трое… ну, те самые… Помнишь? Как тут они, а?.. Живут?

Старик кивнул.

– И как?

Инф не знал, что сказать черту. Он немного подумал и стал бормотать что-то невнятное о Мамзи и ее брате Медведе.

– Сопьются, наверное, – заключил он. – Хотя Баку это не выгодно.

– А этот?.. Ну, третий… Его, кажется, Андреем зовут.

Инф честно признался, что почти не видит его.

– Он договора заключает разве что… – неуверенно добавил старик. – Потом сразу уходит наверх.

В зале справа вспыхнула большая драка. Дрались две растрепанные женщины и старый, пьяный черт. С той «воительницы», что помоложе, сыпались бриллианты и веселыми, разноцветными искорками скакали по полу. Дюжего Бака не было за стойкой и драку пришлось разнимать Медведю. Ругань достигла своего апогея. Медведь был не в настроении и вел себя крайне грубо, даже не пытаясь выяснить, кто начал драку и по какой причине.

Черт Конфеткин нагнулся, подобрал один из бриллиантов и без видимого интереса осмотрел его.

– Настоящий, – заключил он. Черт бросил бриллиант на пол. – Договора он, значит, заключает, да?

– Андрей? – переспросил Инф.

Конфеткин промолчал, наблюдая за тем, как Медведь лупит старого черта. Закончив с ним, он схватил за волосы обеих дам и поволок их к выходу. Женщины сильно визжали, а одной из них удалось прокусить руку Медведя, которой он держал ее подругу. Но тот и не подумал разжимать кулак.

Из-за портьеры за стойкой бара появился Бак. Он что-то жевал и бросил мимолетный взгляд в сторону Медведя. На лице бармена не дрогнул ни один мускул. Примерно таким же взглядом он смотрел бы и на уборщицу со шваброй и на то, как его разгоряченные гости иногда превращаются в огненные столбы.

Выбросив женщин за дверь, Медведь вернулся к старому черту. Тот только пришел в себя и пытался встать. Медведь несколько раз ударил его ногой и когда черт затих на полу, взял его за ногу и потащил к выходу.

Увидев Конфеткина, Бак махнул ему рукой и презрительно усмехнулся.

– Надоело все… – вдруг изменившимся голосом сказал Конфеткин.

Он налил Инфу полный, до краев, стакан до краев и зло сказал:

– Пей!

5.

Прошла пара дней… Черт Конфеткин никуда не исчез, но стал вести себя как-то странно. Он то возникал в самых неожиданных местах, например, на улице, перед капотом подъезжающей к таверне машины, чем вызывал в ней оглушительный, женский визг, то появлялся на крыше «Трех дубов», с железным грохотом гоняясь за перепуганной кошкой, а то вдруг стихал и брался помогать старику Инфу, чего никогда не случалось раньше.

Черт явно нервничал, и это было видно по его раскрасневшемуся пятачку-носу и лихорадочно горящим глазам. Конфеткин мел брусчатку, загоняя мусор под лавочки, а на травянистых загонах затаптывал мусор в мягкую землю. Иногда он снова пропадал, но на очень короткое время и снова появлялся, вызывая при этом то нервный визг, то гневный рев. Теперь он почти не отходил от старого Инфа и в его глазах постоянно светился желтый и хищный, неутолимый огонек. Его помощь Инфу была настолько отвратительна, что старику приходилось выметать мусор из углов, куда сгребал его Конфеткин и выковыривать из земли затоптанные пластиковые стаканчики.

– Вот тоска проклятая! – стонал черт. – Инф, вот послушай:

Она на пальчиках привстала

И подарила губы мне.

Я целовал ее устало

В сырой осенней тишине.

И слезы капали беззвучно

В сырой осенней тишине.

Гас скучный день – и было скучно,

Как все, что только не во сне…

Конфеткин немного помолчал и спросил:

– Ну, как стихи?

– Игорь Северянин… – неохотно ответил Инф. – Кажется 1909 год.

– Я тебя не спрашивал, кто их написал и когда, – обиделся черт. Конфеткин сел на лавочку, положил кулаки на колени и принялся барабанить по ним. – Мне скучно, Фауст!.. – выкрик черта прозвучал вызывающе громко. – Инф ты – Фауст или еще нет? Вот ответь мне, какой идиот придумал фразу «Пока живу – надеюсь»?

Инф пожал плечами:

– Что-то подобное встречалось у Цицерона в «Письмах к Аттику» и у Сенеки в «Нравственных письмах к Луцилию»…

– Грамотный, да?.. – черт презрительно прищурился. – Про Северянина, Цицерона и Сенеку знаешь. А хочешь, я тебе про Андрея расскажу? – в глазах черта вдруг сверкнула откровенная злоба. – Он же сейчас почти без дела сидит. Ну, выйдет пару раз в неделю за Бака, заключит договорчик, улыбнется клиенту и – к себе в нору. А там – лежак, стол, на котором еще инквизиция ведьм пытала, и стул. И больше ничего, понимаешь?.. В общем, «Гас скучный день – и было скучно…» Так – день за днем. От такой тоски самый тупой дебил давно бы повесился. Знаешь, чем он занимается? Ладно бы придумывал бы что-нибудь… Вечный двигатель, например или теорию сексуальной революции…