Формула счастья

Лариса Джейкман

Формула счастья

Рассказы о жизни и любви

Без определенного места жительства

В большом многоквартирном доме с парадным крыльцом и заботливой консьержкой жил Александр Викторович Смагин. Жил один. Вечно занятый на работе, с головой ушедший в бизнес, он все никак не мог жениться и завести семью. Женщины его бросали, потому что на них у него просто не хватало времени.

Жил он неплохо: дом был новый, обстановка в квартире приличная, все необходимое имеется, кроме жены и семьи. Родители жили далеко, поэтому с его занятостью и виделись они не каждый год.

А еще у Александра была дача, точнее, старый дедов дом. Раньше он возил туда друзей на пикники, но сейчас перестал. Времени нет – это одно, но и дом стал приходить в негодность: крыша подтекает, дверь наперекосяк, окна тоже. А уж про сад-огород и говорить нечего. В полном запустении. Хотя деревня красивая, с лесом и озером. Александр, конечно же, намеревался все привести в порядок, но руки не доходили.

Одна из его сотрудниц как услышала про эту дачу, так и заявила:

– Александр Викторович, так давайте я вам там порядок наведу. Мне нетрудно.

Он согласился, отвез ее на выходные в этот дом с кучей продуктов и чистящих средств и оставил там. Благо, электричество было в порядке. Девушка расстроилась: она думала, они вместе проведут выходные, а там уж и… Но не получилось. Она кое-как прибралась, расчистила углы, окна помыла, но больше свои услуги не предлагала. Так и стоял этот дом заброшенным и неухоженным.

* * *

Как-то вечером, возвращаясь с работы, Александр услышал громкие разговоры соседок у подъезда. Они о чем-то спорили, некоторые возмущались. Завидев его, сразу же привлекли к горячо обсуждаемой проблеме:

– Александр Викторович, ну вот скажите, разве это дело – в подъезде бомжа вонючего держать? Наша консьержка пускает его, прикармливает, и он теперь спит тут, за лифтами.

Мужчина растерялся слегка. «Вроде бы и не дело, но раз консьержка пускает, с нее и спрашивайте», – подумалось ему. И он ответил:

– Поговорите с консьержкой. Я его не видел, он мне не мешает.

Все примолкли, и он покинул недовольных женщин. Через пару дней, возвращаясь с работы довольно поздно, Александр вошел в подъезд, но консьержки на месте не было. Он почувствовал неприятный запах: мусоропровод, что ли, засорился? Быстро прошел к лифту и вдруг услышал слабый стон.

Сразу же вспомнил про этого бомжа, зашел в закуток за лифтами и увидел мужчину. Тот лежал на полу, укутавшись в старую стеганую фуфайку и подложив под голову ободранную шапку. Мужчина стонал.

– Вам плохо? – спросил Александр, поморщившись, но тот не ответил.

Тут вошла блюстительница подъездного порядка, тетя Лиза, и запричитала:

– Ой, Александр Викторович, вы уж не гоните его. Заболел, видать. Я вот в аптеку сбегала, прикупила кой-чего, отпою к утру. Жалко мужичка.

– Что же вы его, как собачонку, на полу держите? Даже без подстилки.

Он сходил домой, принес два старых одеяла и подушку. И сказал тете Лизе, что жильцы недовольны, что это не дело, надо определить этого бездомного куда-то, и пообещал завтра навести справки.

– Да знаю я, что недовольны, – проговорила женщина. – Но куда ему идти? Осень на дворе!

На следующий день, подъехав к дому после работы, Александр вспомнил, что обещал навести справки, но в офисе все вылетело из головы! Он чертыхнулся и зашел в подъезд. На его удивление, мужчина сидел у тети Лизы в подсобке и пил чай.

– Ему лучше, – сказала сердобольная женщина, а мужчина глянул на него и сказал:

– Спасибо, я уйду скоро. Вот поправлюсь совсем и уйду. Одеяла ваши можно с собой забрать?

Александр согласно кивнул, поднялся к себе в квартиру, собрал целый мешок ненужной одежды, обувь кое-какую и снова спустился вниз.

– Вам идти-то есть куда? – спросил он, протягивая ему вещи.

Мужичок вцепился в мешок, снова поблагодарил своего благодетеля и пробормотал что-то, типа: «Найду, не один я такой, не этот подъезд, так другой…» Они разговорились. Тетя Лиза вскипятила чаю снова, а Александр принес из дома еды. И тут мужчина поделился сокровенным.

* * *

Была у него семья: жена и ее дочь, его падчерица. Работал он на стройке всю жизнь, на все руки мастер, но беда приключилась: инсульт его разбил. Не сильно, но в больнице почти месяц провалялся. Жена какие-то бумаги ему на подпись подсунула, толком не объяснила, а он не расспросил. Как потом выяснилось – доверенность на продажу квартиры.

Из больницы вышел, а идти некуда: ни семьи, ни дома, ни работы. Так и оказался на улице, уже вот третий месяц. А где жена с падчерицей – не знает. Они из Молдовы были, туда, наверное, и уехали с деньгами.

Александр забрал мужичка к себе на эту ночь. Тот отмылся, отогрелся, в порядок себя привел. А на следующий день отвез его на дачу, закупив продуктов. Живи, мол, здесь пока. Все же крыша над головой.

Наезжал он к нему, редко, правда. А тот все мастерит чего-нибудь. Крышу и дверь отремонтировал, окна тоже, печку переложил. Сам поправился, оживился, искорки в глазах появились. Да еще и соседям помогает: то одно, то другое. А они подкармливают его.

Ну а летом Александр свой дом и вовсе не узнал: все в полном порядке, побелено-покрашено. В огороде теплица выстроена, огурцы-помидоры высажены, сорняков нигде нет! И мужчина довольный, и при деньгах даже: всем в округе теплиц настроил. Полюбил его деревенский люд.

– Ты, Санек, скажи, когда мне съехать. Летом-то я пристанище найду себе, – сказал мужчина за вечерним чаем, но Александр отмахнулся:

– Еще чего, живи здесь, занимайся хозяйством. Где я еще такого смотрителя себе найду?

Оформил он его как положено, чтобы больше «бомжом» не считался. Тот плотничал, был в деревне нарасхват. А Александр снова с компанией стал на дачу наезжать, как в гости к своему лучшему другу.

Семейная реликвия

Как Алену угораздило влюбиться в этого Банникова, она до сих пор не понимает. Просто, когда папа умер, она осталась совсем одна. Папа был для нее всем: опорой, защитой, надежным плечом, на которое она всегда могла положиться. Точно таким же, как дедушка, скрипач и композитор. Когда дедушка умер, он оставил свою знаменитую скрипку внучке.

– Это Штайнер, Аленушка, наша семейная ценность. Учись, у тебя талант, – говорил ей дед, вручая подарок.

Алена плакала и обещала учиться. Отец отдал ее в музыкальную школу, затем она поступила в музучилище, которое она неплохо окончила, но в консерваторию поступить не успела. Умер отец. Она осталась совсем одна, пришлось зарабатывать себе на жизнь. Было не до учебы.

Банников въехал в ее квартиру ровно через год после смерти отца. С ним они познакомились на фестивале «Сальса open air». Как он танцевал! Высокий, пластичный. А этот фестиваль был первым выходом Алены на увеселительное мероприятие после похорон отца.

Он заметил ее, тонкую, стройную, хорошо одетую, но очень печальную. Вовлек в свой круг таких же весельчаков, и у девушки отлегло от сердца. Тогда ей казалось, что папа был бы рад, что она встретила мужчину и теперь не одна.

Банников был человеком приезжим и до встречи с Аленой жил на квартире вместе с другом. Спустя месяц после знакомства переехал к ней, обещая во всем помогать и поддерживать. И слово свое сдержал. Вот только работы постоянной у него не было, но деньги в дом он приносил регулярно, подрабатывая в разных местах. Однажды удача подвернулась ему. Он нашел работу бармена в хорошем ресторане, попутно окончив курсы.

– Не хочешь у нас вечерами играть на своей скрипке? – спросил он ее как-то. – Я могу договориться. Публика у нас приличная.

Алена тут же вспомнила своего дедушку, который посвятил жизнь искусству, его неизменный галстук-бабочку и фрак, который он надевал в особо важных и торжественных случаях, и отказалась. Никогда бы он не одобрил такого занятия.

«Музыка – это волшебное искусство. Здесь нельзя размениваться, иначе ты обесценишь его», – говорил дед, и Алена соглашалась с ним.

Нет, играть в ресторане для подвыпившей публики, хоть и солидной, Алена была не готова. Она не согласилась на это предложение. Банников остался недоволен и сказал, что он уже пообещал, что приведет Алену, почти договорился.

С этого момента их отношения стали как-то угасать. Банников пропадал на работе до поздней ночи, возвращался уставшим и нетрезвым. Они вроде бы и не ссорились, но как-то отдалились друг от друга.

Летом Алена поступила в консерваторию. Хотя и понимала, что совмещать работу и учебу она не сможет. И мысль о предложении Банникова снова закралась в ее сознание. Днем учиться, вечерами играть, может, и не каждый день. И она решила попробовать.

Банников был несказанно рад – дополнительная копейка в бюджет. А она любила его, доверялась во всем. И даже дедушкины принципы ушли на задний план. Ну что ж, жизнь диктует свои порядки. Нужны средства к существованию – зарабатывай. Она решила, что после сдачи сессии и пары студенческих концертов она попробует себя и в ресторане.

Алена даже не задумывалась по своей инфантильности о том, что «любимый» пользуется ее жилплощадью, живет на всем готовом, зарабатывает в основном чаевыми, без которых его доход сводился бы к минимуму. Ну и это бы ладно, если бы он строил их отношения серьезно, собирался бы жениться, думал о будущем, о семье.

Но нет, его все и так устраивало: днем спать до голодных колик, потом есть то, что Алена либо приготовит из скудных продуктов, либо принесет из консерваторского буфета. Все равно он сытно поест в ресторане – там своих сотрудников подкармливали вчерашними остатками. По выходным – сальса в клубе, куда Алена не ходила, ей приходилось много заниматься.

Так и текла их жизнь вдвоем, как какая-то устоявшаяся обязаловка. Пока однажды Банников не исчез. В этот вечер у нее как раз должен был состояться «дебют» в ресторане. С утра они обсудили ее наряд, и он дал денег Алене: сходи, мол, выбери себе что-нибудь экстравагантное, а я пока посплю, устал очень. И Алена отправилась в бутик. Одно черное концертное платье уже было у нее на примете.

Радостная, вернувшись домой с покупкой, она обнаружила пустую квартиру. Банников исчез, оставив дверь незапертой и прихватив с собой самое дорогое, что было у Алены, – ее скрипку. Бессильно опустившись на пол, она зарыдала.

Найти его большого труда не составило, но Банников, естественно, все отрицал. Да, он ушел, после того, как они сильно поссорились, и Алена убежала из дома, не взяв с собой ключи. Он оставил ей прощальную записку с сожалением. Дверь не захлопнул, но скрипку, разумеется, не брал.

И доказать ничего не удалось, хотя это была полная ложь. Нашлась и соседка, которая якобы слышала ссору и видела убегающую Алену. Так подло и безжалостно она была обманута. А Банников вскоре женился на дочери директора ресторана, отгрохав шикарную свадьбу.

* * *

Прошел год. Алена продолжала учебу, взяв скрипку напрокат из фонда музыкальных инструментов своей консерватории. Все ей очень сочувствовали и чем смогли помогли. Но это была уже не та скрипка, не то звучание, не тот класс игры. Это все равно что есть искусственную икру или пить «паленую» водку вместо кристально чистой. Но таких сравнений Алена не делала, она просто горевала по своей невосполнимой утрате.

Однажды вечером она шла через городской парк. Было тепло и приятно прогуляться на природе, где вечером выходного дня было довольно много народа. И вдруг… она услышала знакомое звучание! Музыка лилась откуда-то с небес, она струилась чистыми, ни с чем не сравнимыми звуками, она ласкала слух, успокаивала душу.

Кто-то мастерски исполнял «Зиму» Вивальди, и ноги сами понесли ее туда, откуда доносилась эта божественная музыка. Мужчина средних лет, виртуоз, играл на открытой сцене так, что солидная публика застыла в немом оцепенении. Свою скрипку Алёна тут же узнала.

Когда он закончил свой мини-концерт и все стали расходиться, Алена подошла к музыканту и тихо произнесла:

– Это моя скрипка, маэстро.

Он удивленно взглянул на нее и спросил:

– Вы можете это доказать?

– Легко, – сказала Алена. – Внутри футляра к сиреневой бархатной подкладке прибита золотая табличка с гравировкой инициалов «МД» – Марк Домбровский. Это мой дед, который и подарил мне этот инструмент.

Имя Марка Домбровского произвело на мужчину огромное впечатление.

– Марк Александрович ваш дед! – воскликнул он с восхищением и тем самым расположил Алену к себе сразу же.

Они познакомились. Выяснили все обстоятельства инцидента. Геннадий, как, оказалось, зовут мужчину, музыкант филармонии, временно музицирует на различных площадках. Он не может ездить на гастроли вместе с остальной труппой, так как у него на руках маленькая пятилетняя дочь, мама которой умерла.

А скрипка – это подарок его жены, оперной певицы, который она сделала ему перед самой смертью, приобретя ее у одного антиквара в обмен на коллекцию своих фамильных драгоценностей.

Да, странный поступок, скажут многие. Но она считала, что скрипка для ее мужа, талантливого скрипача, намного ценнее дорогих побрякушек.

Через полгода Геннадий и Алена поженились. Нет, она не стала затевать тяжбу с очередным обличением Банникова в краже. Все это слишком долго, сложно, требует нервов. А у нее теперь есть маленькая девочка, для которой она должна стать мамой.

Но самое главное, ее любимая скрипка вернулась к ней, как подарок судьбы вместе с замечательным мужчиной. Геннадий вскоре вновь вышел на работу, и туда же, в филармонию, со временем придет и Алена, держа в руках свой замечательный инструмент, свою фамильную ценность, семейную реликвию.

Настенька. Ошибка молодости

Маленькая девочка шести лет лежала в кроватке и капризничала. Она не хотела идти в садик, говорила, что у нее болит ушко, и тем самым рассердила своего папу, который хоть и не отругал ее, как обычно, но и не пожалел. Настенька просила маму отвезти ее к бабушке, но мама позвонила на работу, отпросилась и повела дочку к врачу.

Врач воспаления не нашел, но капли выписал на всякий случай, если к вечеру боль возобновится. Пока мама пошла в аптечный киоск, врач спросил маленькую пациентку, лукаво подмигнув:

– Что, в садик не захотела идти?

Настенька опустила голову и заплакала.

– Что-то не так с вашей девочкой, – тихо сказал врач маме на прощание. – Поговорите с ней, вдруг проблемы какие-то.

Мама спросила Настю, чем она так расстроена, но девочка молчала. Тогда мама стала рассказывать, что летом перед школой они поедут на море, будут купаться и загорать, играть в мячик, строить замки на песке. Настя сидела, опустив голову, и не отвечала маме.

Она помнила, как в прошлом году они все вместе ездили в Анапу. Мама с папой все время ссорились, мама плакала, а Настю отправляли гулять на детскую площадку пансионата с мальчиком из соседнего номера. Он учил ее плохим словам, один раз столкнул с горки и насыпал ей песок в волосы. Но все равно это было лучше, чем слышать папины злые слова и видеть мамины слезы.

Поэтому она не хотела на море и сказала тихо: «Я лучше к бабушке поеду».

Мама с папой разводились. Это Настенька поняла из их частых ссор и из разговоров бабушек на лавочке около подъезда. Правда, их разговоров она не слышала сама, но взрослая Таня, с которой ее обычно отпускали гулять во двор, сказала ей, что бабушки так и говорят: разводятся Настины родители. А Таня уже школьница, она понимает, что к чему.

Ночами Настя плакала, особенно сильно после того, как услышала папины обидные слова. Он не кричал на маму, говорил тихо, но очень зло:

– Я говорил тебе, что ребенка не хочу? Говорил? Теперь не жалуйся. Я устал за эти шесть лет, замотался, заработался, чтобы вас содержать. А ты на полставочки пристроилась. Специально ее родила, чтобы не работать.

Половину из сказанного Настя, конечно, не поняла, но вот что папа не хотел ее, больно ударило по детскому сознанию. «А откуда же я взялась, где мама меня нашла?» – подумала тогда Настя и решила спросить у соседской Тани, может, она знает.

Таня посмотрела на маленькую Настю очень серьезно и принялась объяснять. Так, мол, и так. Они оба виноваты, что ты родилась. Подробностей Настя не поняла, но Таня сказала ей, что женщины, мамы, всегда хотят детей, а папы не всегда. Поэтому они и ссорятся.

Потом Таня посадила ее рядом с собой на лавочку и сказала:

– Ты не плачь, Настька. Будешь жить с мамой. Она все будет для тебя делать, вот увидишь. К бабушке будете с ней ездить. А иногда, по выходным, сможешь уезжать к отцу. Он тебе игрушки всякие будет покупать, мороженое там, шоколадки. И ругаться не станет. Будете с ним в цирк ходить, в кино.

Настя не верила, что папа так подобреет, но, может, перестанет называть ее «ошибкой природы» или «ошибкой молодости», как это часто случалось. Она эти слова не совсем понимала, но знала, что ошибка – это не очень хорошо. Таня ей сказала один раз, что получила двойку в школе, так как сделала много ошибок в тетради. Родители ее ругали.

В этот раз Таня отвела Настю домой пораньше, так как ей нужно было делать много уроков. Странно, но дверь в квартиру оказалась приоткрытой, даже звонить не пришлось. Наверное, мама к соседке вышла на минуточку. Настя вошла в прихожую и услышала, как папа говорит с кем-то по телефону громко и серьезно:

– Почему я должен столько ждать, черт побери? Неужели развести людей так сложно? Тем более что я ни на что не претендую! Да, дочь остается с матерью, это однозначно!

Потом папа еще что-то говорил. Настя стояла не шелохнувшись. Она боялась, что сейчас придет мама и услышит папин разговор, заплачет, а он снова будет ругаться на нее. Отец наконец закончил кричать и вышел в прихожую.

Увидев Настю, он глянул на нее так зло, что она втянула голову в худенькие плечи, а он рявкнул:

– Все из-за тебя, паршивка!

Затем он отшвырнул ее в сторону так, что она чуть не упала, схватил ключи от машины и вышел из квартиры.

– Где мама? – успела спросить Настя, но он не ответил, хлопнув дверью. Когда мама пришла, Настя сидела на полу и плакала. Мама обняла ее и увела в комнату.

* * *

С тех пор прошло пятнадцать лет. Настя сидела у постели больного отца и держала его за руку. Ему сделали операцию, он был слабый, худой и беспомощный. Его приходилось кормить и поить. А еще успокаивать. Он часто плакал и говорил, что Бог его наказал.

За эти годы он успел еще раз жениться и развестись. Настю он к себе никогда не забирал, игрушек не покупал и в цирк не водил. Но они виделись иногда, даже в кафе ходили, когда Настя уже студенткой была. Она всегда звонила ему на дни рождения и в праздники. Разговаривал он не очень охотно, но когда заболел, позвонил именно ей, попросил помощи.

И Настя не отказала. Где-то в глубине души, в самом отдаленном ее участочке, она любила его, некогда очень красивого, большого, серьезного своего папу. Другого у нее никогда не было, а без пап детей не бывает. Это ей Таня хорошо объяснила в детстве.

Из больницы папу тоже забирала только Настя. Привезла к нему домой, приготовила еду, накормила и сказала перед уходом:

– Звони, если что.

И он звонил, почти каждый день. Они подолгу разговаривали обо всем: о жизни, о здоровье, о делах насущных. И однажды он позвонил ей среди ночи и сказал тихим, усталым голосом:

– Прости меня, дочь. Я был плохим отцом. Зла не держи, ладно?

И больше они не встречались. Отца не стало. Настя с мамой похоронили его, на что мама сказала:

– Была без радости любовь, разлука будет без печали.

А Настя тихо заплакала, у нее разлука была с печалью.

Поездка за радужным счастьем

Душный офис напоминал предбанник, и Юля не могла дождаться конца рабочего дня пятницы. Наступал ее долгожданный отпуск и поездка в дом отдыха, расположенный где-то на природе средней полосы.

«Всего час на электричке, и вы в раю!» – гласила рекламная брошюрка, которую ей всучили на выходе из метро. Юля созвонилась с турагентством. Узнав ее бюджет, ей любезно предложили номер на неделю за цену, ниже которой можно разве что в доме колхозника остановиться.

Но с ее зарплатой простого клерка в неприметной рекрутинговой компании это была находка. Брошюра пестрила пряничными домиками на берегу сверкающего голубизной озера, а трава и кроны берез зеленели изумрудом, пронизанным ярким солнечным светом. Мечта, а не поездка!

Заветный час настал! Маленькая стрелка огромных офисных часов коснулась заветной пятерки, и все буквально сорвались с мест. Похоже, что Юля была первой. Она громко попрощалась со всеми сразу и вылетела из здания, боясь, что ее кто-нибудь окликнет или что-нибудь задержит.

Ранним субботним утром она уже сидела в электричке и наблюдала унылую картину за окном. Лесопосадки и неказистые домишки сменялись серыми бетонными платформами, суетливые люди куда-то спешили, толкая друг друга: дачники, скорее всего.

А Юля мечтала о пункте своего назначения, который должен появиться уже минут через двадцать. Она представляла себя на залитой солнцем поляне в цветах или в радужных брызгах, плывя по лазурной глади озера в своем умопомрачительном малиновом купальнике, купленном еще зимой на «Алиэкспресс».

И вот наконец ее станция. Она вышла и огляделась. Пустынное поле, вдали виднеется лесок и большое прямоугольное здание, похожее на хлев или коровник. Ее радужное настроение несколько поблекло, когда, достигнув коровника, она поняла, что это и есть дом отдыха, его основное здание. А пряничные домики, которых было раз, два и обчелся, – это дорогостоящие коттеджи. Ей же предстоит жить именно в этом мрачном строении.

Унылая вахтерша выдала ей ключи и указала вдаль темного коридора, где должна располагаться ее комната номер двадцать шесть. Она тоже настроения не прибавила: обстановка чем-то напомнила период послевоенного развала. На стенах пузырились поблекшие обои, всем своим видом показывая, что без них было бы еще хуже.

Металлическая кровать с полосатым матрасом все тех же послевоенных времен была не заправлена, но на прикроватной тумбочке было свалено в кучу до боли невзрачное постельное белье, которое наводило на мысль о поездке в плацкартном вагоне по маршруту Урюпинск – Кыргызстан.

Юля приуныла. Она вспомнила, как выпрашивала путевку подешевле, и вот результат! «Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной!» – мелькнуло у нее в голове, и она отправилась осматривать окрестности дома отдыха, надеясь найти обещанный рай.

Юля шла вдоль берега, когда услышала сзади себя шаги. Ее догнал высокий молодой мужчина и радостно поприветствовал. Она ответила кивком, надеясь, что он пройдет мимо, но он пошел рядом и начал непринужденный разговор: о погоде, о природе и о том, что он проживает в коттедже, который его IT-компания арендовала на все лето. А ему вот руководство сделало подарок на тридцатилетие – неделю отдыха в этом богом забытом уголке.

– Но я не жалуюсь, даже рад, – заключил он. – А вы в каком домике остановились?

– В двадцать шестом, – ответила Юля и распрощалась, получив в ответ радостное «До встречи!»

Встретились они за завтраком. Он подошел к ее столику у окна и тут же пристроился напротив.

– Доброе утро! – радостно воскликнул он. – Меня Михаилом зовут. А вас?

– А меня – нет, – ответила она и, помедлив, добавила: – Я Юля. Очень приятно.

На Михаиле были надеты шорты камуфляжной расцветки и ярко-зеленая футболка со смешной рыбкой на груди, пускающей пузыри.

Юля улыбнулась и спросила, указав на футболку:

– Фирменная вещь! Где достали?

– Племяннику купил в прошлом году в Ялте, а она большая оказалась.

– А племяннику сколько?

– Пять. Но она упакована была, а что такое размер XL, я понятия не имел. Вот теперь ношу. Мне впору.

Юля развеселилась, и с этого момента они подружились. Часами бродили по лесу, купались и загорали на песчаном берегу и говорили обо всем на свете, кроме себя самих. Личных тем не касались, хотя последние две ночи провели вместе в уютном коттедже Михаила.

Юля поняла, что влюбилась. Она давно уже была одна – почти год как рассталась со своим прежним «возлюбленным», ни разу не пожалев об этом. И дала себе слово: никаких отношений, пока не встретится настоящий мужчина. Михаила она стала рассматривать всерьез.

Домой они тоже отправились вместе. Всю дорогу болтали, хохотали и наслаждались обществом друг друга. Удар под дых ждал Юлю на перроне. Как только они вышли из вагона, навстречу ему помчался мальчик лет пяти с радостным криком «Папочка!», а за ним спешила взволнованная женщина.

Юля быстро затерялась в толпе и уехала домой. Конец отпуска был испорчен окончательно и бесповоротно, и тягучая тоска навалилась на нее всей своей неотвратимостью.

* * *

Понедельник был дождливым, серым и тоскливым. Она нехотя собралась и отправилась на работу, хотя предпочла бы повеситься. Коллеги взирали на нее опасливо, боясь спросить, как прошел отдых, – и так все было понятно. Затем ее вызвал директор и сказал, что не очень доволен результатами ее работы, в повышении которых нуждается вся компания. И после отпуска она должна подналечь, дабы не потерять место, на которое уже выстроилась очередь.