Скетчбук. Часть 1

Мы вернулись в город довольно быстро. Я и не заметила, как природные пейзажи вновь сменились на городскую застройку. Накануне отъезда до меня доходили сообщения в СМИ о митингах, происходящих в Казахстане, но особого внимания я им не придала.

– Вам не нравится здесь жить? – не ожидая ответа, я задала вопрос, подвесив его в воздухе, и продолжала цепляться глазами за проносящиеся в окне улицы.

– Нравится, – спокойным задумчивым голосом отозвалась Женя. – Только не хватает перемен.

– Из-за власти?

– Молодым здесь дышать нечем, сложно развиваться при нынешних обстоятельствах.

Продолжать не хотелось – у меня отсутствовала собственная точка зрения. Намного проще занять позицию любознательного ребёнка, чем принимать чью-то сторону. К тому же, ехать молча пришлось нам не долго – на проспекте Назарбаева мы с Женей расстались. Я закрыла за собой дверь, помахав на прощание, и белый кроссовер вернулся в течение, как будто мы с ним никогда не встречались. «Так вот значит, что такое автостоп» – заключила я, и, взявшись обеими руками за лямки рюкзака, побрела к ближайшему переходу.

Декабрь 2013 г.

До Нового года оставалось пару недель, чувствовалось, что все в офисе были в предвкушении зимних каникул. В отдел бизнес-администрирования поступили коробки без опознавательных знаков с фирменными подарками, которые собирались дарить партнерам и контрагентам. Мне очень хотелось посмотреть, что внутри, но разрешения никто не давал, а спрашивать было как-то неловко. «Интересно, а работникам тоже будут дарить? – изводила я себя, наблюдая за тем, как М.В. пересчитывала аккуратно выстроенные в башенки белые кубики. – Мне, наверное, точно ничего не подарят».

Напротив, на месте, которое раньше всегда пустовало, сидела рыжеволосая девушка с химией. Шурша обёрткой, она открыла румяную слойку, и направила уголок, с осыпающимися с него тестом, ко рту.

– Знакомься, это специалист договорного отдела, – не отрываясь от бумаг со списками, М.В. подошла к нам.

Девушка подняла на меня глаза, и я тихо сказала: «Здравствуйте».

– Она, наконец, вернулась с больничного, и теперь тебе будет здесь не так одиноко.

Я бы и не сказала, что мне было одиноко, теперь её клоунская голова лишь заслоняла обзор на кабинет начальника и стол леопардицы. Проглотив последний кусочек булки, она скомкала целлофановую упаковку и бросила её под стол в нашу общую урну. Ничего не говоря, она смотрела на меня с недоумевающим видом, в котором читались нотки пренебрежения. М.В. прильнула ко мне ближе, и, так, чтобы никто не заметил, заговорщицки, произнесла:

– Можно тебя попросить выйти? Нужно кое-что обсудить.

– Да, конечно, – ответила я, и, вставая со своего места, разорвала зрительную цепь, образовавшуюся между мной и соседкой.

Мы направились в сторону дальней лестницы, через которую можно было попасть в финансово-экономический отдел. Когда я была здесь в первый раз, я как-то не обратила внимания на то, что окна здесь выходили на сортировочные пути. Даже через стеклопакеты было слышно, как трепыхаются составы из котлов и цистерн.

М.В. прошла на один пролёт вниз, и остановилась на ближайшей площадке. Я спустилась следом за ней, и почему-то оказалась в углу, уютно заслоняемая широкоплечим туловищем своей начальницы.

– Мне прислали распоряжение, отобрать сотрудников для планового сокращения.

Один из угольников дёрнулся, и раздался пронзительный скрежет металлических колёс о рельса. Будто переключившись с официального тона на общечеловеческий, теплее она продолжила:

– В этом нет ничего такого. Они проводятся практически каждый год.

Я стояла молча и смотрела на методично поднимающихся и спускающихся работников с болтающимися на красных лентах белыми карточками пропусков. Они прикладывали их к электронному замку, и под писк резко открывали дверь на этаж, которая потом медленно закрывалась при помощи доводчика.

– Понимаешь, в нашем отделе уже давно все, а ты пришла совсем недавно, и работаешь неполный день, – я будто очнулась, когда она положила руку на моё плечо. – Конечно, со всеми поручениями ты справлялась, и я думала начать давать тебе ещё кое-какие задания – расширить твои обязанности, так сказать. Ты могла бы многому у меня научиться. Я помню, что у тебя там была запись про бухгалтера, но не хватало времени, чтобы проверить твои способности.

Не стоило рассказывать, что запись, о которой она говорила, сделана рукой моей мамы и подкреплена печатью с её работы. Когда стало понятно, что с пустой трудовой книжкой, на нормальную работу меня никто не возьмёт, она написала мне, как и моему старшему брату, что я полгода числилась бухгалтером в её организации. Нельзя сказать, что это полностью был обман – чему-то она меня обучить пыталась. Всё, что я запомнила из той «лекции»: «Дебит, кредит, сальдовый остаток, проводка… Экономику создали немецкие евреи. Ты голодная?». Закончилось это тем, что мы пошли в столовую за пирожками и чаем. А когда вернулись, давились от смеха из-за несуразной шляпы её подчиненной, которую мама между нами называла «Человек-подосиновик». Мама у меня самый настоящий главбух, системный и ответственный, с кучей архивных папок с накладными и счетами посреди джунглей из комнатных растений, но преподаватель из неё вышел так себе, и на этом моё постижение премудростей бухгалтерии временно прекратилось. Я всегда препиралась с ней на тему того, что ни при каких обстоятельствах не стану бухгалтером, а она только и ждала того дня, когда я оставлю все эти метания, и наконец пойму, что бухгалтерия всегда обеспечит меня куском хлеба.

– Это не увольнение по собственному желанию, – внезапно воодушевилась М.В., и её голос приобрёл оптимистичные нотки, – А сокращение. Следовательно, тебе выплатят три оклада – как раз на праздники.

До меня начало доходить, что меня впервые в жизни увольняли, и я понятия не имела, как нужно реагировать, поэтому просто продолжала стоять, и изо всех сил делать вид, что смотрю на своего руководителя, хотя взгляд мой буравил насквозь.

– Я хотела накопить денег, чтобы куда-нибудь съездить, – впервые за всё время, что мы стояли на лестнице, отозвалась я, и, не выдержав внезапного перепада давления в мыслях, всё-таки опрокинула взгляд на кафельный пол.

– Вот видишь, – ухватившись за эту спасительную верёвку, она даже повеселела. – Так бы тебе тут ещё работать и работать, чтобы накопить хоть на что-то, а сейчас всё разом получишь, и отпускные к тому же. Как удачно сложилось!

– Наверное…

Когда М.В. говорила о том, что плановые сокращения происходят регулярно в конце года, я как-то и не подумала, что речь шла о конце календарного. До последнего не верилось, что меня заставят приезжать в офис подписывать необходимые документы 31ого декабря. Но именно так всё и было. Во второй половине дня, пока все придавались предпраздничной суете – носились по магазинам, докупая майонез и горошек, а кто-то, просто гуляя и фотографируясь возле наряженных ёлок, я ехала увольняться.

Взяв обходной лист, я начала блуждать по коридорам с этажа на этаж в поисках нужных фамилий. Служба безопасности и ответственный за всевозможную охрану расписались быстро, но остальных пришлось поискать. Часам к пяти я принесла бумажку с отметками вместе с пропуском в отдел кадров, соседствующий с бухгалтерией, и получила обратно из плена свою трудовую книжку.

Напоследок я решила заглянуть к «своим» и попрощаться. Офис был уже практически пуст, кто-то наверняка взял отгул. В отделе бизнес-администрирования была только М.В. со своей напарницей.

– Я всё…– они обернулись на мой голос. – Зашла сказать вам: «До свидания».

– Вот держи, – она протянула одну из коробок, которые не давали мне покоя весь последний месяц.

Я взяла её, не глядя, и неожиданно для себя самой в уголках глаз у меня выступили слёзы. Поблагодарив за подарок, я натянула улыбку, и поторопилась уйти.

– Подожди! – окрикнула, безымянная женщина в яичном джемпере.

– Не расстраивайся…

Они с М.В. старались догнать меня, но я чувствовала, как вот-вот потеряю лицо, поэтому как можно быстрее протиснулась в уже смыкающиеся двери, оставив позади себя: «Ещё раз с Новым годом!».

Как только я оказалась на улице, телефон завибрировал, оповещая о зачислении на карту положенной мне компенсации. Хоть и был Новый год, домой совсем не хотелось. Я бесцельно брела по улицам, не зная, куда себя деть, пока всё-таки не спустилась в метро. Мне требовалось срочно себя чем-то подбодрить, поэтому я решила выйти на станцию раньше, чтобы заглянуть в «Мак». Но даже «Хэппи Мил» вряд ли бы поднял мне настроение. Уже стемнело, и зажглись манящие ночные огни вывесок, но количество людей по-прежнему не убавлялось. «Макдак» был через дорогу – надо было просто перейти по переходу, и уже загорелся зелёный, но я развернулась и пошла в обратную сторону. «В такие моменты лучше помогает Киндер-сюрприз» – подумала я, открывая дверь торговых рядов на цокольном этаже ближайшего дома.

Ничего интересного, кроме «Перекрестка» там не было. Да и в самом «Перекрестке» ничего интересного не было тоже. Посмотрев на подарочные наборы конфет и алкогольных напитков с бокалами, я вышла ни с чем. В остальных прозрачных ларьках продавалась всякая нужная китайская лабуда: начиная от носков, заканчивая наушниками и чехлами для телефонов. В конце благоустроенного полуподвала, по звукам работающего фена было понятно, что расположилась парикмахерская. «Может сделать маникюр и подстричься? – в тот вечер я была в скверном расположении духа и при деньгах. – Почему бы и нет».

Парикмахерская – сильно сказано, комнатка на два кресла, с перегородкой в глубине под техническое помещение. Бородатый армянин в синей рубашке под джинсу заправленной в брюки активно орудовал расчёской и феном, делая укладку пожилой женщине, голова которой была отрезана от остального тела плащевым пеньюаром. Чуть дальше, за маникюрным столиком, сидела армянка с красивой, как по лекалу, формой бровей и длинными черными ресницами, обрамляющими глубоко посаженные тёмно-карие глаза. Над её головой висел небольшой плоский телевизор, в котором уже вовсю начали крутить Новогодние огоньки.

– Я бы хотела подстричься, – они оба отвлеклись от своих занятий и одновременно повернулись ко мне. – И сделать маникюр с обычным покрытием. Пожалуйста.

– Конечно! – просияла женщина, приподнимаясь. – Сейчас, муж скоро закончит. Может, начнём с маникюра? Как раз высохнет, пока будете стричься, – она жестом показала мне на белый диванчик.

Я прошла вперёд и села напротив неё, утонув в обтянутом искусственной кожей облаке.

– Вы ведь принимаете карты? – кладя кисти рук на потёртый валик, спросила я.

– Конечно, – она взяла мою правую руку, и внимательно начала рассматривать мои неухоженные слегка перемороженные крабовые палочки.

– Прекрасно, – ответила я, и с непривычки отдёрнула руку.

Цена меня не интересовала. Над её головой нафталиновые звёзды чокались бокалами и проговаривали за суфлёром стандартные поздравления. Она потянулась за моей левой рукой, и я покорно опустила её на подушку. Армянка смотрела на меня ясным взглядом, ласково улыбаясь мне словно родственнику.

– Вам разве не надо торопиться домой, чтобы успеть накрыть стол? – с недоверием, спросила я.

– Так ещё же почти три часа… – сомневаясь, она обернулась назад, чтобы взглянуть на часы. – Там всё накроют, – поморщив нос, она махнула рукой, и снова ласково мне улыбнулась.

Пока она доставала нужные инструменты из стерилизатора, я повернулась и посмотрела на её мужа.

– Мы совсем недавно переехали, поэтому живём сейчас у родственников, – ответила она на вопрос, который я не задавала, но, вполне вероятно, что она выудила его прямиком из моих мыслей.

«Меня сегодня уволили».

– Давайте я вам сделаю кофе? – она быстро закончила подпиливать края, придав им приятную овальную форму, и уже приступила к кутикуле.

– А можно? – в любой другой день я бы отказалась.

– Конечно, можно, – рассмеялась она. – Он отличный, вам понравится.

Покрыв маслом кожицу на кончиках моих пальцев, она метнулась за перегородку, из-за которой послышался звук закипающего электрического чайника и звон посуды. Через мгновение передо мной на столике стояла очаровательная фарфоровая чашечка на блюдце с золотыми узорами, на котором по бокам теснились две конфеты в блестящей разноцветной фольге и маленькая резная ложка из мельхиора. Густая чёрная жидкость, оказалась на вкус горьковатой, но ароматной. С первого глотка было понятно, что кофе был молотый, а не растворимый, от чего на душе становилось ещё теплее.

Быстро завершив все подготовительные процедуры, она покрыла мои ногти двумя слоями розового, почти телесного, лака, и передала меня мужу. Он не менее ловкими и отточенными движениями отстриг все лишние воспоминания – сантиметров на пять. И они засобирались домой. Оплатив, я, насколько могла, искренне их поблагодарила и сама поспешила к метро.

Не хватало только снега – зима была теплой, но спасибо уже на том, что не шёл дождь. Про коробку, подаренную мне М.В., я вспомнила уже только, когда подходила к подъезду. Достав из сумки, я открыла её и увидела кофейную чашечку с блюдцем от Императорского Фарфорового Завода, на которой алыми буквами красовалась надпись: «РОССТРАХ».

День четвертый. Чарынский каньон

Без мыслей.

«Ехать или не ехать?» – этот вопрос терзал меня вчера весь вечер. Особенно во время разговора с соседкой, цедившей третью банку пива. Она поймала меня на улице возле лавок, когда я возвращалась после своей вылазки. И захмелев, ей захотелось посвятить меня во все подробности своей личной жизни, включающие в себя семейные неурядицы и причины временного переезда в хостел из соседнего подъезда этого же дома. Из добрых побуждений женщина настоятельно рекомендовала мне изменить свои планы, и выбрать какое-то другое место для своей самостоятельной экскурсии. И нельзя однозначно сказать, что именно было тому причиной, то ли ассоциации с недавней гибелью мальчика в том районе, который, сорвался с обрыва, то ли какие-то более объективные вещи. Утром, когда я снова и снова выключала будильник в моей душной конуре из фанеры, сомнения меня не покинули.

Шесть часов – выключила, семь – перенесла на другое время, восемь – единственный автобус и маршрутка уже уехали с Саяхата. «Неужели, я выспалась, невзирая на вечно орущего ребенка каких-то странных людей, которые здесь поселились на постоянной основе? Почему дети в хостеле? Никак понять не могу. Зачем так издеваться над ними и надо мной? Понятное дело им везде будет весело, лишь бы с родителями, а остальным как? Я начинаю ненавидеть детей и людей в целом. В принципе, девочка милая, если бы только так не орала. За маршрутку – две с половиной тенге, а у меня осталось всего четыре наличкой. Попробовать стоит, я ведь ради этого сюда и приехала. Иногда нужно просто расслабиться и отдаться на волю судьбы. Будет жарко – в Алматы сегодня обещают плюс тридцать шесть. Значит, там все сорок, наверное. Давай, доверимся стечению обстоятельств. Вдруг, это нас как-то изменит».

01 августа 2019 г.

Только к десяти я смогла заставить себя выйти из хостела.

– Скажите, пожалуйста, а я отсюда до Саяхата доеду? – на остановке людей практически не было, и, видимо, только на мою удачу, подошла крупная женщина в чёрной юбке с развевающимся подолом.

– Да, девяносто второй. Я сама туда еду.

Её ответ свидетельствовал об установлении между нами временного негласного договора. Технически, теперь она везла меня на автовокзал, а я слепо доверялась её руководству. Всё само собой складывалось так, что мне пришлось отправиться в место, которое уже несколько лет находилось в моем «вишлисте». Но по-прежнему оставалась вероятность того, что на автостанции все маршрутки уже уехали, и мне пришлось бы развернуться обратно. Можно было бы спать весь день в тишине под кондеем, поедать узбекские фрукты. Зачем, спрашивается, мне искать новые приключения на свою крупногабаритную? Но было уже поздно что-либо решать, мой сопровождающий кивнул мне через толпу, сигнализируя о том, что пора выходить. И протолкнувшись к двери через человеческий фарш, я перепрыгнула на бордюр со ступеньки.

Не стоило много ожидать от автостанции. Она, как и большинство вокзалов не самого популярного направления, больше напоминала строительный рынок. Наверное, это может шокировать кого-нибудь из более цивилизованных стран, но тем, кто хоть раз бывал на просторах «Замкадья», несколько торговых рядов с автостоянкой и кассами, вряд ли нанесут серьёзную душевную травму. Устраивать «развал» в местах крупных транспортных отправлений и пересадок – наше наследие ещё со времен древних торговых путей.

Щетинистые мужики в грязных сальных футболках и растянутых трениках китайского производства, облокотившись на своих «ласточек», тяжело затягивали густые клубы дыма от самых дешёвых сигарет. Им не было особого дела до шума и гама, которые их окружали. Пассажиры распределялись по микроавтобусам, стараясь занять наиболее комфортное место. Повсюду были плачущие дети, куры, кошки, собаки, бабушки со своими кульками, перемотанные скотчем пакеты, коробки. На суровых измождённых лицах читалось безразличие – им настолько приелась эта картина. У каждого из них был свой маршрут, они наматывали по несколько рейсов за сутки. Взад и вперёд, туда и обратно, изо дня в день, из недели в неделю. Для них это самый удачный выбор работы – отоспался у себя в соседнем городе или селе, а утром отправился в рейс. Эту дорогу они видели при любых погодных условиях, знают её лучше, чем кто бы то ни было – каждый её поворот, каждую выбоину.

– Здравствуйте. Вы карточки принимаете? – пришлось согнуться, чтобы кассир в окошке смог увидеть моё лицо.

Минутная пауза.

– Нет, только деньги! А куда вам?

– Кегем. Мне надо в Чарын, – по расписанию весь транспорт в том направлении должен был уйти ещё ранним утром.

– Не едет туда ничего! Иди к шлагбауму, там спроси у водителей.

Отойдя от кассы на пару шагов, меня сразу же подхватил ушлый худощавый казах в белой кепке. Скорее всего, он был частником, и так подыскивал себе нерасторопных клиентов.

– Куда тебе? – он взял меня за руку и потянул в сторону, где стояли водители.

– Чарын, – в принципе, мы шли – хоть какое-то развитие сложившейся ситуации.

– Пошли на такси? – с русским у него явно наблюдались некоторые затруднения.

– Денег нет, только на маршрутку или автобус.

«Зачем каждый раз говорить это? Всё равно, обычно никто мне не верит».

– Сколько?

– Две пятьсот, – такова была стоимость проезда до Кегема, указанная в расписание отправлений на сайте.

– Поехали! – к этому времени он довёл меня до шлагбаума, где меня сразу же облепили.

Птичий базар: гомон изо всех сторон – орут, суетятся, клокочут, посмеиваются надо мной.

– Куда? – подлетел один с огромным пузом.

– Мне? В Чарын, – он выхватил деньги из моей руки, сел в белую «Тойоту» и куда-то уехал.

– А обратно как? – обратилась я к не говорящему по-русски казаху, привязывающему что-то к крыше своей ржавеющей колымаги.

– Да, там всегда кто-то из местных ездит, – ответил, поймавший меня у касс загорелый уголёк, уже помогающий бабульке грузить в багажник тюки.

– Если я там помру, я тебя с того света достану! – внезапно вырвалось из меня.

– Да, ладно! Я тебя заберу, когда обратно поеду, – он двигался так активно и слаженно.

– Во сколько? – мне нужна была хоть какая-то определённость.

Молчание. Только голоса прохожих, говорящих на неизвестном мне языке. «Отлично, я в жопе» – подумала я. Загрузились до предела, поехали.

Час в пути, два – мелкая рядом со мной уже отрубилась. «Хорошо, хоть больше не пищит прямо над ухом». Три часа – санитарная остановка у рынка в безымянном населённом пункте, чтобы размять ноги и опустошить баки. «Какое изобилие фруктов и овощей: арбузы, дыни, абрикосы, персики, ароматные травы и помидоры». Отовсюду раздавался запах свежеиспеченных кунжутных лепёшек. Плюс тридцать шесть – когда машина остановилась, это особенно чувствовалось. Невыносимо без ветерка из окошка, когда по бетонке под сто двадцать шпаришь. Оставалось две тысячи, а вокруг такое изобилие – сравни пытке. «Ох, этот запах базара» – меня научил любить его деда, в котором иногда слишком явно прослеживалось ташкентское детство. Может это всё-таки что-то передающееся на генетическом уровне. «Хочу я этого или нет – мне нужно, по возможности, экономить. Банкомата здесь, скорее всего, не найти и в помине».

Стоило отъехать на пару километров от этого небольшого посёлка, как началась степь, которую эпизодически прерывали рыжие скалы. «Вот она! Пустыня, которую я так хотела увидеть. Неужели он здесь меня выкинет? Не надо, пожалуйста! Я буду держаться за дверь машины руками и ногами, когда он остановится. Стойте, я передумала! Здесь же ни хрена нет и градусов сорок в тени. Под «ни хрена», я имею в виду абсолютное «ни хрена», тут вообще ничего нет в принципе! Ни одного живого организма в радиусе минимум двадцати километров. Идти туда в одиночестве – это однозначная смерть для такого сливочного пломбира, как я. Он меня сейчас высадит посреди Долины Смерти, и вся эта история на этом закончится. Я уже вижу, как водителя будут опрашивать полицейские, восстанавливая ход событий:

– Видели ли вы ранее эту девушку? – накаченный казах в форме и очках-авиаторах протягивает фотографию, на которой лежу я, окруженная грифами, в максимально дурацкой позе на потрескавшейся от засухи и высоких температур земле.

– Ну, она сама попросила её там оставить. Она выглядела, как человек, который знает, что делает. Я сам удивился. На кой чёрт кому-то вообще туда надо?».

Водитель остановился на развилке возле небольшой трюфельной горки. Одинокая дорога уходила далеко в степь за горизонт. Ничего – ни машины, ни деревца. Почти Аризона. На мой вопросительный взгляд, в котором при детальном рассмотрении можно было заметить отблески ужаса, он ткнул рукой на тот самый бесконечный асфальт в никуда.

«Дайте мне хотя бы мгновение, чтобы собраться с духом и найти моральные силы выйти в открытый космос». Но стоило мне выползти из машины, как из-за скалы вывернул какой-то грохочущий драндулет.

– Стойте! Стойте, пожалуйста! – побежала я к ним, переваливаясь с ноги на ногу. – Вы в Чарын?

– Да… – протянул вяленый, как снэк к пиву, мужчина на переднем пассажирском сиденье. – Садись ко мне сюда.

Он пододвинулся ближе к коробке передач, освобождая мне кусочек сантиметров двадцать, если не меньше. Сзади друг на друге сидели женщины с маленькими детьми, а за рулем улыбался казах во всю свою золотую переднюю челюсть. Сняв со спины рюкзак, я выпила воображаемое уменьшающее зелье, к которому частенько прибегала Алиса в Стране Чудес, и постаралась резко стать на несколько размеров меньше, чтобы уместиться на спасительном островке с потрёпанной обивкой.

– Ты чё, путешествуешь? – на корявом русском спросил меня мой новый, во всех отношениях близкий, знакомый с неоднозначной этнографической принадлежностью.

– Угу, – выдавила я, ещё не очень понимая происходящего.

– Вот ты даёшь! Одна? Я так-то на русском не очень, зато мы всё понимаем. Я сам монгол, приехали в гости, тоже путешествуем. Вон, друг мой – он казах, а мы тут так приехали посмотреть чё тут есть. Ты сама, откуда будешь?

– Я? Из Алматы, – то ли мозг мой слегка потёк после дороги, то ли это было уже его необратимое состояние.

– С Алматы? Так далеко ехать? – он оживился.

Морщинистое и загорелое лицо говорило о том, что его обладатель, скорее всего, много работает где-то на воздухе.

– Нет. Так, из России, – постепенно желе в голове начинало затвердевать.

– А, Россия! Хочу жену себе русскую, знаешь, чтоб борщ варила. Борщ очень люблю, а жены нет, – женщины на заднем сиденье засмеялись в полголоса.

– Ну, вам тогда повариха нужна, – как же мне не нравится, когда разговор переходит в это русло.

– Поможешь найти жену мне русскую? Я – Костя, я – холостой. Ты чего одна путешествуешь? Замужем?

Ну, с другой стороны, а о чём ему ещё со мной разговаривать? Было бы ещё страньше, заговори он со мной о смысле жизни.

– Думаете, был бы муж, он бы меня отпустил?

Скорее это был импульс откуда-то из глубин моих личных переживаний, нежели неконтролируемая честность. Подобные случайные беседы с незнакомыми людьми тем и хороши, что ты можешь без утайки поделиться с ними всем, что наболело. Самые откровенные разговоры, как правило, случаются с теми, с кем мы не планируем общения в будущем, в условиях, в которых от нас не требуется сохранения привычной для окружающих маски.

– Не-е! – протянул он с нескрываемым удовлетворением от услышанного. – И не боишься так, одна тут с России?

– Люди пока хорошие попадаются. Вот, вы же меня подобрали. Я бы тут…