Посланник МИД

По этому удостоверению я смогу без пропуска проходить в здание ГПУ. Посещать столовую для сотрудников на первом этаже, для чего мне выдадут талоны на месяц. Так же я смогу посещать Финчасть, где меня возьмут на довольствие и буду его выдавать. Пока это те же талоны в столовую и зарплата СекСота в размере партминимума в 40 рублей в месяц. Позже будет форма, обувь, дополнительные пайки. Но об этом меня будут оповещать в Финчасти. Так же мне вменяется сдавать каждую неделю отчёт о проделанной работе, которая и будет заключатся в докладе обо всём подозрительном. И не только из подслушанных разговоров иностранцев.

Конечно, от всего услышанного у меня поднялась тёмная волна неприятия стукачества, основанная почти на четырёх годах беспризорной жизни бок о бок с преступным миром, где за это наступала быстрая расправа. Но другой голос мне толковал, что с прошлой жизнь я покончил, а обычный гражданин просто по закону обязан заниматься доносительством, а тем более пионер, в будущем комсомолец. Тем более, что никто ему тут не говорит, что нужно за своими товарищами следить. Просто подмечать безобразия например.

Так же по этому удостоверению меня будут пускать в ИнО и к самому Артузову. Но лучше перед своим визитом всё же позвонить по телефону, указанному на карточке, что мне вручили и где было написано «Прачечная на Пресне».

– Да…там так и будут отвечать…а ты должен им сказать: добавочный А102, – ответил на моё недоумение Артур Христианович, как звали Артузова.

Кстати, гораздо позже я узнал, что в данный момент Артузов трудился замом особого отдела ВЧК-ГПУ, позже преобразованного в Контрразведывательный отдел (КРО) Секретно-оперативного управления (СОУ), где он уже будет начальником.

И то… это не точно. Спецслужбы на этом и стоят!

Затем Артузов посоветовал мне сходить и в НКИД – наркомат иностранных дел, тут рядом, на Большой Лубянке. Найти там товарища Литвинова.

– Я ему сейчас позвоню и предупрежу…постарайся Серёжа ему понравится… я ему расскажу о твоих успехах в языках, – напутствовал меня Артузов.

Глава 8.

Проводив за дверь завербованного только что нового внештатного сотрудника, Артур вернулся на своё рабочее место и задумался:

– Хорошая это будет организация – пионерская…

– Дисциплина военная, как и иерархия… лучше, чем комсомол со своим карьеризмом…те плохо могут кончить…

– Подам ка я идею Феликсу Эдмундовичу помочь пионерам… за счёт имущества сокращаемой армии…

– Что тут этот Сергей говорил про лето…

– Что выезжают они интернатом в деревню и там живут, кто в палатка, а кто вообще в заброшенных барских сараях…

– Вот и поможем всем пионерам по стране…снабдим и палатками и кухнями полевыми и повозками…и передадим часть конского состава…пусть уже с детства учатся ухаживать за главной … пока…движущей силой в армии…

– А там рядом с ними и бравые отставники…герои гражданской… место себе найдут…будут науку военную передавать…

– Да и с помещениями тоже надо помочь под эти их Дома пионеров…

– И игру им военную можно придумать…что-то приходило из ЦК РКСМ по поводу этих пионеров уже…на коллегии говорили…

– Да и как источник кадров…вот пример…сам пришёл…когда такое было?

– А теперь пойдут…хорошее дело…эта пионерия, – завершил свои раздумья Артур и вернулся к разработке операции по внедрению агентов в ряды подполья монархистов и эсэров.

***

Выйдя от товарища Артузова, я вначале посетил Финчасть, куда занёс папку со своим пока тонким Делом и получил там аванс в 20 рублей и талоны в столовую аж 90 штук. «Завтрак, обед и ужин на 30 дней», – как мне подсказали и предупредили, чтобы я их не потерял. Они были разрезаны на листки по 10 штук на лист и легко поместились у меня в нагрудном кармане, который закрывался на крючок.

Затем я отправился поужинать, так как дело шло к шести часам вечера и если мне сейчас идти в НКИД, то на ужин в интернат я не успею. А оставлять еду опоздавшим у нас не было принято, если ты об этом не предупреждал заранее с указанием уважительной причина. Так вырабатывалась дисциплина, точность и пунктуальность у воспитанников, а следовательно моя порция просто уйдёт на добавку самому худому малышу. Да и вообще, если есть где питаться вне интерната, то так и буду делать, решил я, увидев местное изобилие.

Для меня и не только для меня в это голодное время изобилием было наличие например хорошего куска хлеба и миски горячей похлёбки и стакана чая, даже морковного, с куском сахара.

Кстати, Артузов меня напоил чаем с двумя хорошими кусками сахара, один из которых я незаметно спрятал в карман, чтобы отдать товарищам. Так же я прихватил один из трёх сухарей, что были мне предложены к чаю. Один я съел, один положил в карман, а один оставил…такой порядок…последнее брать взападло.

Так вот…тут в столовой, отдав на входе талон, я оказывался у раздачи…где взял поднос, как это делали другие и стал на него ставить тарелки с едой, беря их с прилавка.

Там была квашенная капуста и солёные огурцы, на выбор было две каши, одна перловая, другая овсяная. В неё повар вливал пол черпака тёмной густой жидкости с какими то кусочками. Поясняя, что это мясо с подливой. Но больше всего меня повергли в шок стоящие в конце раздачи подносы с нарезанным чёрным и белым хлебом. Пока я на них смотрел, повар спросил у меня:

– Паря…ты чай то будешь?

Я кивнул.

– Ну тогда бери вон стакан и рядом сахар. Стакан давай сюда…налью…и бери блюдце…если из него уважаешь, – подмигнул он мне, наливая черпаком горячую, чуть коричневую жидкость в поставленный мною перед ним стакан.

И вот с подносом я продвинулся к этим горам хлеба и не знал, что делать.

Вздохнув, взял один кусочек чёрного, и один белого. Последний я уже и не помнил когда ел в последний раз.

И с подносом поплёлся в глубь зала столовой. Столиков свободных было полно. Именно столиков со стульчиками, а не как у нас… длинных столов с лавочками.

Голод не тётка… и я, заняв один полностью свободный, быстро расправился со своим ужином и побежал на выход из грозного «рос-ужаса».

Кстати, мясо оказалось великолепным…хоть и мало.

У нас в интернате и в школе на обед тоже иногда мясо было. Но это была в основном конина…весьма жёсткая. А тут…либо не конина, либо просто хорошо приготовлена.

До здания Наркоминдела на Большой Лубянке было рукой подать. Даже не зная точного адреса улица ул. Большая Лубянка 5 не ошибёшься. На углу Кузнечного высилось оно на все свои шесть этажей, что для малоэтажной в основном Москвы было много.

Но там прямо на входе меня огорчили тем, что товарищ Литвинов как раз уехал… и скорее всего домой и даже дали адрес Софийская набережная 14. Там двухэтажный особняк для приёма делегаций.

– Делать нечего…поеду, – решил я, запрыгивая на подножку трамвая, проходящего мимо в том направлении.

И уже через пол часа стучался в дверь квартиры, которую занимала семья Литвинова.

Даже не спросив «кто там?», дверь широко распахнулась и на меня налетел вихрь их двух малышей лет по пять и молоденькой девицы, кричащих «папа, папа».

Но увидев, что это совсем не папа, тут же стушевались и спрятались за маму или няню…пока мне не ясно кем им приходилась эта девушка лет 25-30-ти.

– Вам кого, – с заметным акцентом спросила она.

– Я к товарищу Литвинову, – ответил я спокойно.

– Оу, есс, это квартира Литфиноф, – девушка подтвердила, частично на английском.

– А он дома?, – продолжил я дознание.

– Ноу, то есть нет…но Вы проходить пожалюйста, – пригласила она меня.

Я не стал себя долго упрашивать и вошёл. Тут же в прихожей снял шапку и пальто, повесив их на вешалку… и стянул свои ботинки… поблагодарив мысленно себя за предусмотрительность, что одел чистые и заштопанные носки без дыр.

Дети уже осмелели и вышли из-за спины своей защитницы.

Затем мы все вместо прошли в гостиную, если так можно назвать довольно небольшую комнату с обеденным столом и большим диваном.

Там все вместе и расположились. Дети на диване, а мы сели за стол. Пока в полном молчании.

Я решил растопить этот лёд и начал первым:

– Меня зовут Сергей, я пионер, – при этом указал на свой красный галстук, который и так уже привлёк их внимание.

– Ааа, это есть красный бойскаут, – по своему перевела девушка и тоже представилась:

– Ай эм…я есть Айви… миссис…то есть жена Литвинов…

– А это чилдренс… наш дети Миша и Танья…

Дети при этом встали с дивана. Девочка сделала смешной книксен, а мальчик подошёл ко мне с протянутой для пожатия рукой.

Я тоже поднялся с места, и отдав пионерский салют, поздоровался с ним за руку.

И тут снова открылась входная дверь в неё вошёл коренастый мужчина в тёмном длинном пальто, в очках и шляпе.

Дети снова радостно побежали его встречать, а Айви просто встала со стула и улыбалась ему.

Я так понял, что это и сеть товарищ Литвинов.

Когда он вошёл в комнату, я ему тоже представился и отдал салют.

– Аааа, новые скауты, – проговорил он, пожимая мне руку.

– Айви, ты чего гостю не предложила хоть чаю?, – обратился он к жене.

Та засмущалась и ничего не ответила.

– Никак не может привыкнуть, что у нас пьют чай не только в «ти тайм» или «файв о клок», – рассмеялся товарищ Литвинов слегка приобняв супругу и добавил, обращаясь к ней:

– Ну ничего…ты Айви пока приготовь нам что-то на стол, пока мы Сергеем у меня в кабинете поговорим…

С этими словами мы перешли в кабинет. Тоже крохотная комнатка, но с рабочим столом, диваном и шкафом для папок и книг. И конечно встроенный в стену сейф. У меня тут же мелькнула мысль, что влезть сюда и вскрыть его пара пустяков. Второй этаж, форточка только прикрыта и незалочена…

– Нуссс, молодой человек, что Вас привело в неурочный час ко мне домой?, – задал уже серьёзно вопрос хозяин дома.

– Я от Артузова, – ответил ему.

– И что Артур Христианович хотел мне передать?

Тут я понял, что Артузов не дозвонился до него и я просто рассказал товарищу Литвинову в четвёртый раз за день свою историю «с записями разговоров иностранцев».

Должен сказать, что в этот раз она была уже более лаконичная и выверенная, чем в первые разы.

Литвинов тоже внимательно меня выслушал и довольно долго вчитывался в записи.

Я так же добавил, что об этом знают, кроме товарища Артузова, товарищи Зорин из ЦК РКСМ и товарищ Сталин. При упоминании последнего как мне показалось Литвинов немного изменил положение головы…но может мне показалось.

– Сергей, я оставлю это у себя, – утвердительно-вопросительно он сказал в конце читки записей и кивнул на них.

– Да … конечно, – согласился я.

– А теперь расскажи мне о твоей инициативе изучать иностранные языки, – обратился ко мне Максим Максимыч, как он попросил меня его называть.

После упоминая о моём знании нескольких языков, Максим Максимыч внезапно заговорил со мною на французском. У него был смешной акцент. Я ему ответил. Затем он перешёл на немецкий, довольно правильный, но всё равно с заметным для меня акцентом. Я ему снова ответил. А вот на английском, как по мне, он говорил как настоящий англичанин, которых я знал. Та же моя нянька.

И когда я ему отвечал, от двери послышался приятный голос Айви, которая на английском приглашала нас к столу.

Чайовничая, товарищ Литвинов похвалил меня и моих учителей. Я ему естественно ничего про своё детство не сказал.

– У тебя очень хороший английский…как будто ты жил в Сохо…это респектабельный район Лондона, – похвалила и Айви.

– Да, я заметил, – подтвердил товарищ Литвинов, – от англичанина не отличишь…обычно иностранцы…даже очень хорошо говорящие на английском имею так называемый кембриджский говор…очень классический.

– Да и французский у тебя скорее эльзасского типа…, – продолжил Максим Максимыч, – где чувствуется влияние немцев…

– А вот твой немецкий напротив… сто процентный остзейский, так говорят немцы из Прибалтики, – пояснил товарищ Литвинов и добавил:

– Но это даже лучше, чем хохдойч…легче пояснить незнание немецких обычаев и реалий при исполнении различных миссий…тайных конечно…

Я естественно, отнекивался и говорил, что самоучка и в качестве примера привёл то, что сейчас самостоятельно изучаю итальянский и испанский языки, так как считаю, что скоро и там произойдут пролетарские революции и нужно будет прийти им на помощь.

Вызвав этим заявлением смех у Максим Максимыча:

– Скоро от них самих тут протолкнутся нельзя будет…как победим их на предстоящей конференции…как миленькие прибегут к нам торговать, – пояснил он.

Потом он вкратце рассказал про эту самую конференцию и заверил меня, что Ленина никто туда и не пустил бы из них всех в ЦК. Но почин наш верный и товарищ Сталин правильно нас направил.

Затем, снова заговорив о международном положении, товарищ Литвинов посоветовал мне начать изучать китайский и японский языки. Именно там, по его мнению, в ближайшее время будут происходить все самые значимые события.

Он указал на огромность тех территорий и многочисленность там живущего населения. И на то, что там сбросили власть императора в Китае ещё в 1910 году, и у них у власти коалиционное правительство с коммунистами в составе.

А в Японии хоть и есть император, но он как божество, ничего не решает. И что даже один из принцев вступил в ряды компартии Японии, которая совсем недавно образовалась.

Затем я рассказал про нашу коммуну, про театр и пригласил их всех в гости.

Айви и дети очень обрадовались приглашению и обещали прийти. Тем более, что тут совсем недалеко до Большой Калужской…пол часа на трамвае.

Максим Максимыч не обещал…ввиду занятости…но приглашал меня к нему заглядывать.

Тем более, что его заинтересовали сведения, что мы могли бы собирать.

– Эх, жаль что тебе всего двенадцать лет Сергей…хоть и выглядишь ты на все пятнадцать…, – сокрушался Максим Максимыч, провожая меня до трамвая, – а то бы взял бы тебя к себе Наркомат.

– На трёх сотрудников….только один со знанием языка, за то все при орденах и похвальных характеристиках…можно подумать это они за них будут говорить с иностранцами, – пояснил он свою печаль.

На том и расстались.

***

Вернувшись домой, Литвинов обнаружил, что жена пошла укладывать детей спать. Тогда он направился в свой кабинет.

Там он ещё раз прочёл записи Сергея и окончательно уверился в их подлинности. Это не было похоже на игру иностранной или нашей разведки.

Да и смысл… Повлиять на его позицию?

Он задумался и ещё раз проанализировал все последние события.

В октябре прошлого 1921-го года его вызвали из Таллина и назначили заместителем Чичерина – наркома по иностранным делам.

Чичерин осуществляет общее руководство всей дипломатической деятельностью. Но так же курирует восточные и протокольный отделы.

А на него возложена организационная работа в НКИДе и руководство европейскими отделами.

Но строгого разделения нет…

Такой важный отдел, как экономико-правовой, подчинялся и Чичерину, и ему одновременно.

Максим Максимович вспомнил, сколько он времени отдавал консульскому отделу, отделу дипкурьеров, да и переписка в НКИДе шла через него.

Но особое внимание он конечно уделял европейским делам.

Установление дипломатических и экономических отношений с европейскими странами он считал делом особой важности.

Здесь он применял свой опыт, накопленный за годы эмиграции, и использовал уже налаженные контакты.

Он имел тесные связи с европейским рабочим движением, в течение нескольких лет представляя ЦК РСДРП в органах II Интернационала.

Был хорошо знаком с его лидерами, которые сейчас заняли крупные государственные посты в своих странах.

Теперь он мог в интересах дела использовать свое близкое знакомство со многими политическими деятелями Запада.

А что с Чичериным?

По сути, они лишь в 1921 году впервые стали работать вместе… на одном и том же участке.

Прежние их контакты носили случайный характер.

Все встречи в Лондоне, в «Герценовском кружке», на вечерах и публичных диспутах, а потом совместная работа в комиссии по репатриации российских эмигрантов происходили в иной обстановке.

К тому же…. они попали в революцию по разному…

Чичерин из родовитой, состоятельной дворянской семьи. Получил блестящее образование, отказался от карьеры дипломата, от положения в высшем обществе.

Таких было много среди революционеров. Это он знал. Тот же Ленин, дворянин, юрист, адвокат.

Путь самого Литвинова к Октябрю был другим…

Когда он впервые встретили в Лондоне Чичерина, тот еще был меньшевиком. А Литвинов секретарь большевистской группы.

У большевиков с меньшевиками разные взгляды на методы борьбы и на развитие революции.

Империалистическая все расставила на свои места.

Многие … в том числе и Чичерин… перешли на большевистские позиции … это абсолютно закономерно.

Об этом говорит и его нынешнее служение делу Октября.

То, что Чичерин был наркомом, а он его заместителем, ни в коей мере не значило, что он ему абсолютно починялся. Он считали себя взаимно эквивалентным с Чичериным.

Еще в Лондоне они обозначили свои позиции.

Конечно, они были разные люди по стилю…

Да и внешне они были полной противоположностью.

Литвинов казался себе более сухим, а Чичерин всегда более эмоциональным. Хотя наружность далеко не соответствует их внутреннему состоянию.

Конечно, у них бывают споры, разногласия …

Важнее другое, что они, будучи дипломатами Советской России, с самого начала заставили наших противников уважать свою страну и советскую дипломатию, ленинские принципы внешней политики.

В 1922 году им предстоит решить труднейшую историческую задачу: расколоть антисоветский фронт.

События этого года развивались стремительно…

Сразу же после нового года, 6 января, Антанта на конференции в Каннах приняла решение о созыве в Генуе международной экономической конференции, а 7 января мы получили приглашение принять участие в ней.

Вспоминал Литвинов недавние события…

Приглашение нас в Геную не было случайностью.

Вооруженные походы Антанты против нас окончились провалом, а пятилетний период непризнания, отсутствие экономических связей с нами нанесли ощутимый удар по европейской и мировой экономике.

Англия почувствовала это сильнее и раньше других…

Она всегда вела оживленную торговлю с Россией.

И не случайно ее премьер-министр Ллойд Джордж ещё в 1920 году заставил Антанту снять блокаду России и пригласил советскую делегацию в Лондон. Но подготовленное летом 1920 года торговое соглашение с нами так и не было подписано…

В это время развернулось наступление Красной Армии на польском фронте… Англия прервала переговоры, пытаясь таким образом оказать давление на нас. Но вот… когда наконец в марте прошлого 1921 года соглашение таки было заключено, то нас… Советскую Россию признали де-факто.

За Англией последовали другие государства.

В мае 1921 года торговое соглашение с нами подписала Германия, в сентябре – Норвегия, в декабре – Австрия и Италия.

В тот же день 7 января нам стало известно, что в Геную приглашена и побежденная Германия.

Смысл этого тоже был ясен: Англия стремится противопоставить поверженную Германию Франции, которая начала играть роль гегемона в Европе, что наносит ущерб английским интересам.

– Это, кстати, и подтверждается записями Сергея, – с удовлетворением отметил Литвинов.

К предложению прибыть в Геную наше руководство отнеслось положительно.

Первый пункт резолюции, принятой Антантой в Каннах, гласил, что «нации не могут присваивать себе права диктовать другим нациям принципы, на основе которых те должны организовывать строй своей внутренней жизни и образ правления, а каждая страна имеет право использовать ту систему, которую она предпочитает».

Это была хорошая база для диалога.

Политбюро поручило многим крупным советским деятелям и дипломатам изложить в письменной форме свои предложения «о позиции советской делегации в Генуе».

Докладные записки представили члены правительственной делегации: Чичерин, он сам Литвинов, Рудзутак, Красин, Боровский, Иоффе.

Литвинов в своей докладной записке оговорил, что по «недостатку места» не высказывает своих соображений относительно вариантов исхода конференции в Генуе… и как они могут отразится на …. Советской власти внутри страны и на рабочем движения в мире и Европе.

– От греха подальше и от лишнего словоблудия, только реалполитик, – как он тогда про себя решил.

Но он сразу же констатировал там, что «соглашение на почве каннских резолюций может подготовить почву для признания РСФСР де-юре».

Далее он изложил ситуации, могущие возникнуть в том или ином случае исхода конференции…

Изложил примерную программу деятельности советской делегации и внёс свои предложения…

Указав отдельно, что признание нас со стороны хотя бы некоторых государств значительно уменьшит шансы весенней или летней интервенции против нас.

Он также указал, что не верит в агрессию против нас…

Но даже если такая интервенция была бы объективно возможна…

То даже непризнание нас не поможет Франции оказывать большую помощь Польше, Финляндии и Румынии в интервенции против нас.

Так же он рассмотрел вероятность, что «Англия может оказать помощь России в незначительных размерах», в случае полного разлада между ней и Францией…

В докладной он сделал ряд прогнозов:

– Надежды на внешние займы маловероятны.

– Если бы европейским правительствам и удалось собрать капитал, хотя бы ничтожную сумму в 20 миллионов фунтов, это неизбежно привело бы к международному контролю и опеке над Россией и воссозданию единого империалистического фронта.

– В тоже время, признание нас расчистило бы путь частным фирмам и предприятиям.

– Но кредиты влияния не окажут на разрешение продовольственных затруднений текущего 1922 года.

– Неуспех конференции… замедлит наше признание и открытие частного кредита… временно сколотит антисоветскую коалицию… но вряд ли надолго.

– Промышленный кризис… безработица заставят выйти из кольца блокады и заключить с нами сепаратные соглашения Швецию, Норвегию и возможно другие страны, а в случае нашей настойчивости… они признают нас.

– На этот путь станет Англия, а затем – Италия, если будут продолжаться англо-французские разногласия.

В докладной он развеял опасения и скепсис многих в Политбюро, указав:

– Никакой катастрофы срыв переговоров в Генуе не означает.

– Соответственно с этим выводом…. стремясь к возложению ответственности за возможный срыв переговоров на противную сторону… делегация должна устанавливать свою тактику и пределы уступок…

– Мы приветствуем и безоговорочно принимаем первый пункт Каннской резолюции «о неприкосновенности системы собственного хозяйства и правления, устанавливаемой самостоятельно каждой страной».

– Как на основу возможного соглашения… на этот пункт нам и следует напирать.

Пункт второй мы должны толковать, как относящийся к будущим договорам с РСФСР.

– Мы должны заверить, что будем с этого времени чтить нерушимо привозимые иностранцами капиталы, их имущество будет неприкосновенно.

Так же Литвинов предостерёг и указал:

– Ни при каких… не соглашаться на денационализацию … Это требование противоречит пункту каннской резолюции.

– так как вероятность срыва конференции, в самом начале, высока, то следует сразу заявить… хотя бы вкратце… свою аргументацию по всем вопросам:

отказ от уплаты долгов,

наш выход из европейской войны,

наши контрпретензии,

восстановление хозяйства Европы.

Пояснив при этом, что по общеевропейским вопросам восстановление возможно только:

– при взаимном аннулировании всех долгов и претензий,

– при военном и морском разоружении,

– при стабилизации валют путем перераспределения запасов золота между всеми странами Европы и Америки в довоенной пропорции.

Такое можно сделать на основании долгосрочного кредита, всеобщей частичной девальвации бумажных денег в обедневших странах и уничтожении искусственных политических преград, препятствующих коммерческим связям и товарообороту.

Тут он указал, что это не коммунистическая пропаганда, а экстренные меры, допускаемые в пределах капитализма многими буржуазными учеными.

А на частичное разоружение мы идём при условии пропорционального разоружения других стран… с учетом длины границы и населения.

Помимо возмещения за убытки от гражданской войны и интервенции…. мы требуем… из общей суммы репараций в 132 миллиарда золотых марок, наложенных союзниками по Версальскому договору на бедную Германию, выделить нам, по числу убитых и раненых, – 35 миллиардов золотых марок.

Их мы ставим союзникам в уплату наших военных долгов, – если не хватит других наших контрпретензий…