Преодолевая себя. Стихотворения 1971–2022

Андрей Шатров

Преодолевая себя

Стихотворения 1971–2022

Я — поэт, и без творчества жить не могу.

Предисловие

Вообще, стихам не требуется никакого предисловия, они говорят сами за себя. Но все же мне хотелось сказать пару слов перед тем, как неравнодушный читатель откроет эту книгу.

Эти стихотворения создавались на протяжении всей жизни, но, за редчайшим исключением, они не были плодом умственных усилий, а ложились на бумагу произвольно, по велению внутреннего эмоционального порыва, что и называется вдохновением. Это не было графоманством, стихи я писал относительно нечасто. Любые стихи — это результат высочайшего душевного конфликта, внутреннего надлома, переполнения чувствами, что находят связь с Небесами, и эти чувства, которые невозможно сдержать, выливаются на бумагу. Это своего рода грозовой разряд, заставляющий творить. Но это состояние не может продолжаться бесконечно, и после акта творчества человек волей-неволей возвращается к обычной жизни. Но акт творчества возвышает, и поэт всегда чувствует сопричастность к некоему высшему творческому началу. Такие моменты озарения нужно понимать и ценить, стараться не проходить мимо и внимательно к ним прислушиваться. Поэтому, или нет, но у меня никогда не было никаких черновиков — каждое двустишье, а затем и строфа проговаривались в уме, а затем ложились на бумагу уже в готовом виде, причем, как правило, все стихотворение сразу, даром, что длинных стихотворений я и не писал. Поэтому какие-либо исправления в готовом стихотворении у меня крайне редки.

Любое стихотворение — это осознанная мысль, выраженная в ритмической форме, а мысль должна быть емкой, краткой и четкой. Свои стихотворения я писал в блокнотах, почти всегда только карандашом, в основном поздно вечером, когда дневной шум и суета отлетали в темное окно. Но мог писать и днем на листках бумаги, конвертах, библиографических карточках, перфокартах или талонах на молоко, когда чувства захватывали полностью и их невозможно было долго держать в себе. Стоит ли говорить о том, что очень много мыслей и чувств так и остались незапечатленными и растворялись в пространстве и времени, когда под рукой не оказывалось того, чем и на чем можно было бы писать. Если ритм и чувство стиха не получили своего выражения здесь и сейчас, то позднее их бесполезно пытаться воспроизвести. Поэтому стихотворение — это результат мимолетного сиюминутного вдохновения.

Сами стихотворения и их создание — это целый мир, который мы, в данном случае — я, проживаем одновременно с обычной семейной жизнью и(или) производственной деятельностью. Но если они рождаются, то это — своя собственная тайная, как правило, никому не ведомая жизнь. Как-то, еще в юности, я написал в первой строке одного из стихотворений:

Я — поэт, и без творчества жить не могу,

что можно рассматривать как эпиграф ко всей этой неведомой жизни, ведь у человека на лбу не написано, что он — поэт. Да, и поэт он только тогда, когда пишет стихи, а в остальной жизни он — обычный, ничем не отличающийся от других людей человек, ученый, инженер или водитель. Но поэзия — это состояние души, нравственная готовность излить на бумаге ритмически организованные чувства и образы. И этим поэт отличается от остальных людей.

Вообще, чувствами поэта, а затем и его рукой по бумаге водят какие-то высшие силы, когда каналы души человека открыты Космосу в широком понимании этого слова. Образы и слова слетают на человека, и его задача — не пропустить эти моменты и запечатлеть в стихах некие высшие чувственные субстанции. В этом смысле не сам человек является творцом своих произведений, он только переносит на бумагу то, что дается ему свыше, он только проводник тех энергий, которые дает ему Космос. Как сказал в одном из своих романов Гийом Мюссо устами своего героя:

«… истории уже существовали где-то на небесах, и голос ангела диктовал мне, что я должен написать.» (перевод И. Крупичевой).

Но если стихотворение написано, оно уже принадлежит не только самому поэту, но всему миру, оно обогащает пространство и интеллектуальную оболочку Земли своей особой энергетикой. И в этом смысле стихотворения, если они — настоящие стихи, должны быть прочитаны людьми, и чем больше людей прочитают литературные произведения — тем богаче и красочнее жизнь этих произведений, значит, они живут своей новой жизнью в энергетической оболочке Земли. Значит, они вообще живут, потому что нужны. Как сказал тот же Г. Мюссо:

«Книга обретает плоть только во время чтения. Это читатель дает ей жизнь, создавая образы, которые и составят тот вымышленный мир, где существуют персонажи.»

Это вовсе не означает, что мои стихи чем-то лучше стихов других поэтов. Просто они были написаны в течение многих лет, отражают жизнь и представления о ней и поэтому принадлежат уже не мне, а истории. Хотя и считается, что история все расставит по своим местам, но далеко не все вердикты истории оказываются справедливыми и верными. Но где же тогда Божий суд — вечный и объективный?

Стихотворения в этой книге по большей части имеют грустную, даже трагическую тональность. В них отражаются, как уже было сказано, страдания души, живущей и познающей себя в этом мире. Хотя, как я уже написал выше, отдельно взятая душа — это только проводник неких космических энергий. При этом, каким бы человек ни был сам по себе, его душе нельзя отказать в творчестве, а под воздействием каких именно — внутренних или внешних — сил рождаются художественные произведения — это тайна, раскрыть которую не дано никому. Но, действительно, мир преподносит человеку от рождения и до смерти очень много глубоких бытийных вопросов, которые как не веселы, так и не просты, на которые душа человека должна дать ответ и с которыми она должна примириться и жить.

Как сказал Ф. М. Достоевский Д. С. Мережковскому, когда тот принес ему для прочтения свои стихотворные опыты — «Страдать нужно!». Вот в этом страдании и сокрыта вся глубина и смысл жизни, да и, в конечном итоге, всех стихов. И это не есть поза или какая-то особая позиция, а та основа бытия, на которой держится жизнь и все мироустройство в целом.

При этом основой жизни является любовь в наиболее общем смысле этого слова, которую человек несет в себе от рождения и до смерти. Известно, что мир движим любовью, но, к сожалению, любовь очень слабо выражает себя, и когда проявляется открыто, вызывает в душе огромное благоговейное чувство. Одновременно любовь — это вечный источник страдания, а далеко не только радости. Любовь — это вечное движение к совершенству, и поэтому никогда не может быть любви, удовлетворенной полностью, отсюда и возникают неизбывные страдания, поскольку вершина любви всегда скрыта и всегда недостижима. И если бы она была бы хоть сколько-нибудь достижимой, то тогда весь так долго выстраиваемый замок рухнул бы в одночасье.

Жизнь предъявляет и много других требований, и всевозможных нерешенных проблем — рождение и смерть, природа и города, истина и верность, память и забвение, но главная проблема всей жизни — это сам человек в его поисках и метаниях. Я не ставил себе задачей отразить все эти проблемы. Я вообще не ставил перед собой никаких задач. Я просто брал карандаш и писал то, что снизошло на меня в данный момент. Так прошла жизнь. И эта жизнь — уже история. Моя, моих близких, моего города и моей страны.

Читайте и не судите строго.

Андрей Шатров

2022

1971

Вот стоит дуб,

Он одинок и печален, но глуп — Не понимает мирских он забот И счастья мятежный уход. А человечество должно страдать, И дело ему — умирать, Когда за рекою хлопот Миг смерти порой промелькнет. Есть люди святые, добрые, злые, Но чувствовать сильно должны они, Что хоть и не долго живут они в мире, Но все же живут ее как те дубы.

Журчит вода через шпигаты,

И ветром паруса полны — Летит корабль мой крылатый Навстречу бури той волны. Летит пока через просторы, И горизонт не омрачен, Но знает он, что очень скоро Ему не зреть уж этот сон. Вот чайки реют над кормою, Блистает солнце в вышине, Но скоро этому покою Пробьет конец во тьме, во мгле. О, скоро, скоро гладь морскую Прорежут грозные валы, И грянет гром, и будет буря, И мрак падёт из вышины. И будет грозное рычанье Стихии — пасти роковой, Кругом борьба, но без печали — Не жди поддержки никакой!

Я знал одно растенье, что высохло давно,

Под солнцем, в зной, без тени томилося оно, Лучи его сушили, и ветер все трепал, И Бог родную душу его совсем уж взял. Но вот в сухую землю тут семя опустилось, И рядышком с растеньем созрело и раскрылось. Так вот, на солнцепеке, из-под земли сухой Цветок тут вырос дивный, красивый, молодой. Сухих веток растенья коснулся нежный друг, — И старое растенье все распустилось вдруг.

О. Генри

Идет человек по Нью-Йорку И пристально смотрит вокруг, Богатых он всё сторонится, К простым он подходит как друг. Становится он у ночлежки, Глядит он на бедных людей, И думает тяжкую думу О жизни печальной своей. О том, как искал он работу, О том, как скитался подчас, О том, как скрывался порою, И даже в тюрьме как был раз. И счастье — оно все же было, Как жаль, что так коротко. И есть у него лишь дочурка — Один он теперь для нее. Писателем стал он не сразу — Когда оказался в тюрьме. Тому была, знаю, причина Не в развлеченье себе. И юность он вспомнил былую, Смеялся как он и шутил, Как был и лихим он ковбоем, И как журналистом он был. Порою, читая рассказы, Мы гневные строчки прочтем — Мы слышим тебя, о, писатель, И я обещаю — поймем. Идет человек по Нью-Йорку И пристально смотрит вокруг, Ничто от него не таится, Ничто не попрячется вдруг. Я вижу его как живого — Его проницательный взгляд, Его все ж свободную поступь, Его оптимизма заряд!

Отчего так грустно и так больно

На душе мне в этот тихий час? Я не знаю — вольно иль невольно Тяжесть давит на меня сейчас. И к чему? Казалось бы, напрасно, Глянь вперед — свободно и легко. Но со мной бывает это часто — Червь грызет сумбурное чело.

Лишь только ночью стоит выйти в сад,

Как тишина дерев, торжественность природы Неслышным покрывалом одевает вас, И вы неведомо в ее уноситесь просторы. И вправду, обернись кругом — какая красота, В саду ни звука нет, ни ветерка, Так и остаться бы с природой навсегда И предпочесть суете городов людских Суету вольных и простых Сил безыскусственной природы.

Молча сижу я за дома стеною,

Видна мне узкая неба полоска — Будь то хоть летом или зимою, Не описать мне природы здесь сносно. Но большим хоть я и не одарен — Душа с природой моя всегда. Я вижу ее и ей побежден, И неразрывна с ней жизнь моя. И городов побеждая преграду, Любуюсь я ею в своих мечтах — Мы знаем о ней, что она с нами рядом, Хоть и живем мы уже в городах.

К противникам

Вдруг подходят минуты удушья, Когда знаешь — не хочется жить. Разберись-ка в себе ты получше И признайся — не стоит тужить. Что плюют на твои идеалы, Со своими все лезут вперед, Так не стоит их мненье нимало — Не заботься о нем наперед. Или встретишь цинизм ты предвзятый — От их общества сердце болит. Так забудь ты о нем, о проклятом, Без него глянь кругом — жизнь кипит! Или встретишь холодные взоры, Предпочтенье другим воздают. Так неси свою честь без урона — Усмехнись ты, пускай их поют! Несмотря на благие мечтанья, Неприятно бывает все ж мне. Устремись тогда взором к дерзаньям, А обиды оставь суете.

1972

Давай посидим у порога —

Дорога пред нами крута, И знает ли кто волю Бога, Как сложится наша судьба? Уходишь теперь в путь далекий, Желаю тебе я в пути Не быть, как Творцу, одиноким И друга в дороге найти. Идти сквозь преграды и скалы Вперед, несмотря ни на что, При солнце, что жжет неустанно, При ветре, что дует в лицо. Быть может, опасность ты встретишь — Засады, обрыв где-нибудь. Надеюсь, что ты их заметишь И правильный выберешь путь. Так присядем же, брат, на дорогу, Сбираться уж скоро и мне, Потолкуем о жизни немного, И расстанемся, как в старине.

Пустынный и сумрачный остров

Скалой в океане стоит, Стоит на пороге у моря, Что вечно, бушуя, кипит. И волны, вздымаясь и пенясь, Грохочут и бьются в гранит. Напрасно — не сдастся им остров, Что в море скалою стоит. И ветер, ревя и стеная, Уступы и скалы крушит — Смеется над грохотом остров, Что в море скалою стоит. Наш вечный и гордый красавец Теперь под водою уж спит — Попали на остров сей люди, Что в море скалою стоит.

Березка стояла одна на крутом берегу одиноко,

И крона зеленая видна была издалека. Она все стремилась быть выше и чище душою, Все к свету и солнцу тянулась, взывая с напрасной мольбою. Но солнце надменное жгло, ни на что не взирая, И наша березка погибла, жестоко страдая. Однако с поры той, хоть жизни уж в ней не осталось, Она все стоит и без листьев прекрасна как в младость. И будет, как призрак, стоять так, открытая взорам, И впредь всем бездушным служить будет тяжким укором. О, люди, и вправду я видел березку такую, В душе пробудить она может тревогу большую. Прошу вас смотреть я открытым вокруг себя взглядом, А вам рассказал я, что в мыслях моих было рядом.

Опять стою на месте том же самом,

Где много лет назад стоял и где я буду впредь, Где думы бродят роем неустанным, И рекам мыслей тут не умереть. Но мысль не ясна, как стрела, Туманным облаком одета, Несет все, что душой согрето, К вершинам разума она!

С печалью я думал о жизни Земли,

О том, как уж многие годы прошли, И как бы ни впитывал прошлое взгляд, Года, эту глыбу, не сдвинуть назад. Порою мы в книгах о прошлом прочтем, О людях, событиях мы узнаем, Но вот уже книга отложена прочь, Былое, что миф, улетает, как ночь. Но знайте и чувствуйте — жили они, Смеялись и плакали так же, как мы, Трудились и пели, кипела в них кровь…, Но нет уж того, не вернуть уж их вновь. Герои минувшего! — Все вы ушли. Ушли не бесследно — в том гордость Земли. Во всем вы остались — в свершеньях, в делах, И в книгах написанных, и в городах. Вы плотной шеренги стоите стеной. И каждый — по-своему мне дорогой, И каждый — частица моей вы души! Не будем же с ними небрежными мы. Понять все, что нужно — отнюдь не любить, Но память всегда незабвенную чтить!

Озеро бурь и туманов,

Море опасных ночей — Сколько морских караванов Дремлет в пучине твоей! Знаю — суров твой порядок, Дик твой могучий разбег, Но почему ж мы так рады Связью с тобою навек? Да, мы несказанно рады С Ладогой дружбе всегда, Нет для нас лучше награды Видеть твои берега. Зреть твои синие дали, Пенистый гребень волны, Слышать, как чайки стонали, Будто в преддверье беды. Взора отвесть не захочешь И от рыбацких судов, Словно в мечту свою входишь С детских далеких брегов.

1973

Сидим мы в клетках взаперти,

И уж не видно нам пути Давным-давно. Куда ни глянешь — всюду тьма Мирских забот и суета, — Нам все равно.

Ложусь сейчас на одр сна

Now I lay me down to sleep

I prey the Lord my soul to keep,

If I should die before I wake,

I prey the Lord my soul to take

Перевод английского четверостишья Ложусь сейчас на одр сна И Господа Бога молю за себя — Душу мою приютить, Чтобы мне легче жить. Если ж умру до того, как проснусь, И утренней влаги я не напьюсь — Взять мою грешную душу, Слов чтоб людских мне не слушать. Не могу прожить без песни — Песни веселой И рекам, и селам.

Не могу прожить без чести —

Чести своей И Отчизны моей. Не могу прожить без думы — Думы, надежды и веры В счастье грядущей эры. Не могу прожить без суммы — Суммы, означенной в чеке, Данной природой навеки. Клянусь вам, друзья, Недостойным я буду, Если же это когда позабуду!

Стать бы вольной птицей мне,

Взмыть бы над полями И пропеть бы на заре Песню с соловьями. Не вздыхать чтоб о былом, О грядущем тоже, И чтоб не было ни в чем Мне забот тяжелых. Радость светлую найти В голубом просторе И постигнуть суть Земли, Взмыв над всяким горем!

Навек сроднился с каменной гробницей,

Не избежать ее мне хладного объятья, Она служить впредь будет мне и раем, и темницей, И мы навечно с нею стали братья.

Скажите ей, что я ее люблю,

Как я страдаю, мучаюсь и жду Свиданья с ней хоть раз наедине, Чтоб рассказать ей о своей судьбе — О тяжких муках, горе и печали, Что грудь мою всечасно разрывали С тех пор, как мы расстались с ней. Скажите ей … Скажите ей, как я был одинок, Что я мечтал, как в поле колосок, Который солнца луч мечтает увидать, Так я хотел бы с нею рядом встать, И все ей искренно и честно рассказать. Но мне вовек отныне, знаю, Не суждено быть с ней, Но ничего не забываю. Скажите ей… Скажите ей, что помню я вину, Что перед нею я в огромнейшем долгу. Глупец! Как мог покинуть я ее тогда И безвозвратно потерять уж навсегда! Но слышите?! — Скажите также ей, Что я надеюсь, жду строки вестей. Хочу, чтобы вернулась снова, И буду ждать ее до гроба. Скажите это ей!

Постой, мой друг, не уходи,

Скажи мне, где ты был, Что ты познал, И как в душе ты верность сохранил? Весь свет ты видел, все постиг, Все понял ты умом, Но сердце ждет один лишь миг — Вернуться, где твой дом. Мечтанья детства помнишь ты, Отрады юных лет. И то, что позабыли мы, В тебе найдет ответ. В душе все это ты сберег И нес всегда с собой. И как бы ни был одинок — Будь счастлив ты душой. Так дай же руку мне, мой друг, Веди меня вперед, Пусть верность освящает путь, Который меня ждет!

Вот всадник —

Летит он на быстром коне, Но пеший — Припрятал стрелу в колчане. Седок — Он уж скрылся из виду почти, И пыль, Оседая, крутится вдали. Недолго Стрелу тут вложить в арбалет, Недолго — Коварно пустить ее вслед. Стрела эта Мчит и летит далеко, И всаднику Скрыться от ней нелегко. И конь — Как бы ни был он резв и удал, Считайте, Что всадник давно уж пропал. Кто ходит — Тот тверже стоит на ногах, Но лучше летать — И презреть всякий страх!

Шагал через поле, потом через лес,

Встречал свою долю под сводом небес, И милы мне были и солнце, и снег, С песчаной тропой я сдружился навек, Ничто не томило мне душу в пути, И радостно было мне с песней идти. Не много хотел я, но много имел, И больше просить я у жизни не смел. И вот ранним утром, туманной зарей, Увидел я парус, взращенный грозой. Отвесною кручей к воде я сбежал, И ветер кипучий мой шарф развевал. Взошел я на бриг и безмерно счастлив Отправился в море, чуть только прилив. То было во сне, не изведать сей путь — Сижу взаперти я, и трудно вздохнуть …

Грянем хором, о, друзья,

Песнь во славу бытия! Что же лучше — жизнью жить Иль в гробу лежать и гнить? Всякий скажет вам в ответ, Что прекрасней жизни нет! Хоть велик соблазн лежать Меж досок и мирно спать, Все же жизнь, друзья, милей — Жизнь во славу жизни сей. И, спокойствие презрев, Головой в открытый зев Жизни кинемся вперед — Подходите, ваш черед! Мы не знаем, что желаем, Но с надеждой уповаем На туманную звезду, Щедро платим жизни мзду За все наши прегрешенья (Будет ль им когда прощенье?). Мы бредем, не видя цели И, порой, ближайшей мели — Так, не верно ли хотеть Кончить песню жизни петь? Нет, не верно! Вам клянусь: Что живу — тем я горжусь! Всем отмерена нам доля, Но на то — не божья воля! Так давайте жить и петь, И творить, и вновь хотеть Чаши жизни до краев, — И плевать на трубный зов! Кто любовью, кто вином, Аль делами, иль трудом Нашу жизнь мы вновь измерим И опять в нее поверим. Так давайте грянем песню Мы, друзья, что нет чудесней Жизни, хоть какой ни есть, Чтоб ни выпало поесть!

Как радость, так и огорченье

Наносят раны нам в душе, И мы подвластны, вне сомненья, Во всем красавице-судьбе. Сия девица благосклонна, Надежды — главный ее дар. И будем ждать мы преклонено Нужды или счастия удар. О, горе! Как же нам укрыться От этих язвленей души, От этих ран и как забыться, Покой и радость обрести? Спокойней, друг! Удар кинжала — Судьба повергнута к ногам. Мы вырвем беспокойства жало Из душ. Покой чтоб воцарился там!

Стояло утро. Ропот дня

Еще не властвовал умами, И солнце ясными лучами Не углубилось в толщу вод И не пронзило небосвод. Однако тьмы уж нет в помине, — Лазурью небо разлилось, Тона сменило, налилось И Феба власти ждет отныне. Морозный воздух в свете утра Недвижим, чуток. Он как будто Объял под волею своей Столицу Северных Морей. Она, громадою великой, Стоит над водами Невы, И лед суровый силой дикой Еще не сковывал воды, Хотя в преддверии зимы Природа кое-где укрыла И, позаботясь, сохранила Под снежной шапкою черты Родимых стен и облик милый Знакомых многим с детства мест — Дороже царственных невест. И вдруг предвестники светила На небе вспыхнули. Горнила Их кузниц вспрянули из тьмы И краски Севера зажгли! Красу сих мест не пышным слогом Мы посоветуем писать, Кому ни выпадет опять, Но просто, чутко и с залогом Любви, достойной к сим брегам, Доставшихся на радость нам!