Остров Надежды

Но ненадолго это.

Придёт Новый День,

Взойдёт Солнце,

И Новая Радость поселится в сердце моём».

(Мысли на досуге).

……

….Ярко светит солнце, порой светит, но не греет, однако и этого мне бывает достаточно. Здесь я обосновалась – в пещере, таких много на берегу, и тепло, и от ветров шквальных уберечься можно. Спички у меня есть, можно затем будет поленья жечь и сидеть возле огня, впитывая его тепло.

После того, как Остров Надежды продали японцам, все уехали на Большую Землю: кто с сожалением, кто с радостью, потому что поближе к цивилизации. Я не пожелала уезжать навсегда, уезжать отсюда, а, ведь, я вросла глубоко корнями в эту родную землю. И Россия теперь казалась мне чужой и не согревала сердце моё. Одиночество, сплошное одиночество….

И Аню давно не видела. После смерти бабушки Егорьи я осталась её единственной опорой и надеждой. Я её вырастила и проводила во Владивосток, затем она уехала в Хабаровск. Слёзы давно высохли, а пролила я их немало. Что ж, если умереть мне суждено, умру здесь, на Острове Надежды, но никуда не уеду, никуда. Вместе с Олеженькой моим и родителями, бабушкой Егорьей покой найду.

Краски уже были заготовлены, я их развожу олифой и наношу осторожно на холст (а рамы раньше дед Михей делал – он мастер по столярным работам). Где же он теперь, дед Михей? На холсте начали сначала возникать отдельные мазки, затем постепенно появился образ моей Ани, младшей сестры. Я рисовала её по памяти, хотя, вообще-то, предпочитаю работать с натуры, подмечая малейшие особенности внешности, характера натурщика.

Очень часто в наше художественное училище приглашались пожилые люди, ветераны тыла и войны, и мы, молча, с замиранием сердец их изображали. Нине Сергеевне, преподавателю композиции и рисунка, нравился мой стиль, она по обыкновению вставала позади меня и наблюдала за моей работой. Я не замечала её присутствия, а когда, всё же, замечала, отрывалась от работы. Нина Сергеевна улыбалась и тихонько (чтобы не отвлекать других учеников), произносила:

– Работай, работай, Света. Я твои рисунки хочу на выставку в Москву отправить.

– На выставку в Москву?

– Ну, да, ты будешь представлять наше училище. У тебя точные широкие мазки, твёрдые линии. Да и глаза персонажей у тебя получаются живыми, будто, душа там.

– Нина Сергеевна, разве кроме меня больше не у кого рисунки отправить? – спрашивала я.

– Им ещё предстоит только руку набить, – спокойно отвечала Нина Сергеевна.

Выставка и в самом деле состоялась, и я заняла на ней первое место. Помню, тогда мне выслали хороший гонорар (пять тысяч рублей). Деньги я отдала бабушке Егорье, купила чайный сервиз (старый-то давно треснул и имел неприглядный вид).

Холст запечатлел серо-голубые глаза и чуть рыжеватые волосы. Образ моей дорогой Ани становился всё явственней и отчётливей. Она сидела возле окна с раскрытой на коленях книгой. На подоконнике – ярко-красное яблоко. И яблоко, и глаза Ани привлекали внимание зрителя. А там, за окном я изобразила наш древний дуб, без него – никак, он тоже был мне дорог, как и всё здесь, на моём Острове Надежды.

По средам сюда сначала заезжал катерок с Большой Земли, это отец Николай, наш священник, приезжал, чтобы забрать всё необходимое из заброшенной старенькой церквушки, несмотря на то, что всё ценное уже давно было вывезено. Думается мне, просто отец Николай, как и я, скучал по острову, хотел погулять по его родным тропкам, постоять возле Векового Дуба, пообщаться с ним по душам. Даже наш священник отец Николай согласился покинуть остров, правда, не сразу, его долго уговаривать пришлось.

– А что, если японцы, которые прибудут сюда, окажутся православными? – предположил он, обратившись к одной даме с администрации.

Приехала тогда целая комиссия с Большой Земли, аж из Москвы. Ходили по острову, смотрели всё, убеждали оставшихся стариков уехать, сулили большие перспективы. Дама махнула рукой:

– Нет, японцы все буддисты. Не нужен им ваш храм.

Отец Николай сокрушался:

– Зачем продали остров-то? Здесь и природа красивая, и рыбы много, и люди все добрые. Экология чистая.

– Да что Вы, отец Николай. Людям – большая трудность быть оторванными от цивилизации. И разрыв с семьями. Да и государству невыгодно прокладывать дороги, возить топливо, продукты, да и медицинской помощи здесь нет, а за здоровьем наших стариков следить нужно.

– Ясно, наверное, хорошо заплатили японцы, – говорил священник.

– И это тоже. Деньги-то, ведь, никому не лишние, особенно в наше время.

Дама заулыбалась:

– Да Вы не пере6живайте, отец Николай, все жители острова будут обеспечены комфортабельными квартирами. За одинокими установим патронаж службы соцзащиты. Никого не забудем.

– А как же Родина, Марья Александровна?

– А что, Родина? Что Вы имеете в виду, отец Николай?

– У многих из них здесь родные похоронены. Я сам их отпевал. Да и связи прочные.

Кажется, администраторша что-то возразила, но отец Николай остался при своём мнении. И всё же, остров ему пришлось покинуть вместе с остальными жителями – нужно было ехать в Епархию, откуда ему пришло письмо. Отцу Николаю, всё же, легче покидать остров в отличие от меня – он родом не отсюда, да и молодой он ещё, у него всё впереди.

Катерок нынче не приехал. Я наблюдала раньше со скалы и видела священника и ещё двух служительниц, женщин средних лет, которые много лет жили и работали при храме нашем – Святого Николая Чудотворца, Св. Варвары.

….Два года назад разговоры только велись о продаже Острова Надежды, но все думали, что это – лишь слух и сплетни с Большой Земли. Дед Михей рукой махал, он не верил этому. А тётка Марья лишь сокрушалась:

– Куда же мы теперь денемся, ежели остров наш чужеземцам продадут?

Многие старики даже плакали. Продавщица Софья только радовалась и улыбалась во всю ширь своего пухлого веснушчатого лица.

– Мне легче торговать в городе-то, и тут и выручка маленькая, и зарплаты – кот наплакал. На Курилах у меня есть брат, к нему подамся, а то, может, и в Хабаровск к сыну поеду. Всё одно – там цивилизация, а, значит, и жизнь ключом бьёт.

– Цивилизация! – иронично передразнивал её дед Михей и закуривал свою цигарку. Остров покидать он никак не хотел, только всё равно уговорили его в пансион устроить во Владивостоке. Одинокий старик заботы требует, а здесь о нём некому будет позаботиться, не откуда помощи ждать.

…….

Затем я увидела на Острове каких-то незнакомых людей. Это были японцы. Раньше я никогда не видела японцев по-настоящему, лишь только по телевизору, который я смотрю не так уж часто. Они обосновались в нашей Степановке. Сначала жили в наших домах, а затем началось строительство нового поселения. Отсюда до моего укромного местечка доносились звуки стройки, я оставляла свою работу и выходила, чтобы наблюдать за тем, что делали японцы. Когда они принялись разрушать мой родной посёлок, моё сердце кровью обливалось. Мне захотелось вдруг выбежать из своего укрытия, наброситься на этих незнакомых странных японцев и кричать:

– Что вы делаете!

Но я не могла, ведь никто не знал, что я осталась на проданном Острове. Меня потеряли из виду, так как накануне сделала вид, что уехала, а сама сошла на берег и сказала дядьке Антону (у него частный катер), что забыла свои вещи в доме, вернусь-де позже со всеми. Я не вернулась, дядька Антон затерялся на Большой Земле, вот и мой след также был утерян. Остров Надежды продан, а я осталась незаконно здесь.

Помню, когда тётка Марья, тётка Степанида собирали свои вещи, я плакала.

– Ну и уезжайте! – в отчаянии сказала я, – я не могу! Не могу! Здесь мои предки похоронены.

– Так, ведь, если тебя здесь обнаружат, тебя депортируют, – возражала тётка Степанида, толстая деревенская баба. Когда-то её коровы давали самое вкусное самое жирное во всей Степановке молоко. В последние годы осталась у неё только одна корова Бурёнка, а в прошлом году она совсем занемогла, и её пришлось зарезать на мясо. Степанида долго горевала по своей Бурёнке, но ничего не поделаешь – такова правда жизни.

– Ну, и пусть депортируют! А я всё равно останусь, не дамся им!

В слезах я дошла до Старого Дуба, долго плакала, приложившись к его толстому стволу, вспоминала отца, мать, бабушку Егорью, Олега. Все они нашли покой на Острове. Дуб молчал, укрыв меня от палящих лучей Солнца своей нежной ласковой листвой. Затем на кладбище пошла, сидела возле могилок, говорила с теми, кто был близок мне, но кто ушёл.

Вернувшись в своё укрытие, я развела огонь, вскипятила воду и заварила вермишель быстрого приготовления, поела. Портрет Ани я решила дописать там, возле Дуба, там и вдохновение бывает, и невидимая поддержка Великого Древнего Дуба чувствуется. Лицо получилось какое-то грустное, но такое родное, близкое сердцу. Аня, Аня моя, где же ты? Долго ли я продержусь на Острове среди этих чужих узкоглазых людей? Когда я вернулась в свою пещеру, меня там ждал сюрприз. Едва моё сердце не выпрыгнуло и груди, когда я поняла, что не одна, а чьи-то глаза внимательно наблюдают за мной. Взгляд я почувствовала, поэтому обернулась. Миска с лапшой выскользнула из моих рук от страха и неожиданности и тут же очутилась на уже нагретых камнях пещеры.

У него были чёрные волосы и узкие глаза и одет он был в яркую оранжевую футболку и джинсы. Стройный худой.

– Ой!

Я побросала со страху кисти, мольберт с портретом Анны и принялась бежать, куда глаза глядят.

«Господи, богородица, помоги, спаси от погибели!»

– Эй, эй! – кричал он вдогонку.

Сердце моё едва не выпрыгнуло из моей груди, я отчётливо слышала, как оно билось где-то внутри, будто, о рёбра, затем замерло. Я чувствовала предобморочное состояние, но всё-таки заставила себя обернуться назад. Всё случилось слишком быстро, слишком неожиданно, а мне было жаль оставлять свой мольберт с дорогим мне лицом. Я видела издалека, как японец (он был довольно молод, и, наверное, по-японски хорош собой), поднял мой мольберт, взял неоконченную картину в руки и долго-долго разглядывал её. Я чувствовала себя осквернённой, поэтому всё пытливее и пытливее вглядывалась в пещеру и фигуру незнакомца. Что он собирался сделать с картиной? Я так нуждалась в защите в тот момент, но все, кого я знала, кого любила, покинули остров несколько дней назад. Я чувствовала себя преданной ими всеми.

Только вековой Дуб – хозяин острова и сама родная земля, куда я, как и этот Дуб, вросла всем своим существом, могли дать мне силы, вселить в меня надежду. Только они одни, ибо сил у меня давно никаких не было.

Затем он посмотрел на меня, так как поняла, что я никуда не убежала, а всё так же внимательно всматриваюсь в него, как и он, в мою картину. Я увидела, как он сделал мне знак приблизиться к нему. Что оставалось мне делать? Я сделала первые неуверенные шаги в сторону пещеры. Желудок нервно урчал от голода, но мне было сейчас совсем не до еды. На свой страх и риск я неуверенно приблизилась к незнакомцу. Он всё ещё был занят разглядыванием моей работы, затем показал на себя и произнёс:

– Хашимото.

– Это что, твоё имя? – спросила я, смотря на него.

Он энергично закивал, как могут кивать только японцы. Я не думала раньше, что они могут быть такими красивыми…… После этого японец Хашимото показал на меня.

– Что? Ты хочешь знать моё имя? – вновь спросила я его, всё ещё сомневаясь в том, что он способен понять меня.

Он вновь кивнул.

– Меня Светой зовут.

– Свэта?

– Да, Света.

Он снова показал на меня.

– А ты хочешь знать, что я тут делаю, и откуда я взялась?

Он закивал.

– Я ниоткуда не взялась, я всегда здесь жила, это – моя родина.

– Нет никого, – сказал он.

Мне стало легче, потому что незнакомец знал русский язык, говорил он с большим акцентом, но, всё же, я понимала его.

– Они….все уехали после того, как…..Остров продали вашей стране.

Он снова показал на меня.

– Я? Ты хочешь знать, почему я здесь осталась?

Он кивнул:

– Хочу знать, Свэта…..

– Не смогла я. Здесь похоронены мои родители, мой жених. Здесь прошло моё детство, здесь я родилась. Здесь бабушка моя Егорья, она….она умерла пять лет назад.

Японец улыбнулся.

– Почему ты улыбаешься?

– Хашимото понимай Свэта.

– А откуда ты русский-то знаешь?

– Хашимото работал во Владивостоке год, – сказал японец.

– Ты работал в течение года во Владивостоке? – спросила я.

– Да.

Он всё ещё держал мою картину, и это смутило меня.

– Я раньше в школе рисование преподавала, когда здесь ещё школа была. А сейчас пишу картины. Так… руки сами тянутся к краскам и кистям.

Я посмотрела на свою работу. Лицо моей младшей сестры Ани получилось живым.

– Тебе что, нравится?

– Да, очень хорошо. Хашимото нравится.

– Это – портрет моей младшей сестры Ани. Она уехала во Владивосток, затем в Хабаровск и живёт там.

Глава 4

«Знакомство с тропами прошлого»

«Он смотрел на меня,

А я пыталась проникнуть в его мысли.

Но тень прошлого мешала мне сделать это,

Я не могла сосредоточиться…..»

(Мысли на досуге).

……

….Хашимото приходил ко мне в пещеру каждый день, и всё чаще и чаще я ловила себя на мысли, что я жду его. Я объясняла это тем, что на Острове больше никого не осталось, кто был бы близок мне, кто понимал бы меня, а Хашимото оказался единственным, с кем я подружилась, и это было неожиданно.

Оказалось, что после продажи Острова Надежды японское правительство намеревалось превратить остров в экологически чистый курорт для японцев, а также для туристов. Начались строительные работы, а Хашимото был хорошим архитектором, и строительная компания специально наняла его для проектирования.

– Два года я не имел постоянно работы, – объяснял Хашимото, в то время, как я была занята портретом Ани. Я хотела непременно, во что бы то ни стало его закончить.

– После смерти Йоко я ничего не хотел.

Он говорил с акцентом, но, всё же, постепенно я научилась его понимать.

– Йоко это кто?

Он, как будто, покраснел, затем лицо его сделалось бледным, посмотрел упавшим взглядом на меня.

– Йоко была моей невестой, – наконец, сказал он, – мы хотели пожениться три года назад, а затем у неё обнаружили лейкоз. Она была совсем слаба. Я думал, что надежда была, но всё оказалось напрасным, моя Йоко умерла в Германии в самой престижной онкологической клинике, куда попасть не так-то просто.

Я отбросила свою работу и долго смотрела на него, вытерла руки и слегка прикоснулась к его плечу.

– Я сочувствую Вам, Хашимото.

Он наспех вытер слёзы, казалось, ему было стыдно показывать их перед женщиной.

– У меня тоже жених погиб во Второй Чеченской. Его Олегом звали. Он здесь на Острове похоронен недалеко от могилок моих родителей и бабушки. Хотите, я покажу Вам?

Он кивнул:

– Да, толко….

– Что «только»?

– Нужно быть очень осторожными. Вас могут заметить и депортировать с Острова.

– Ах, да я и забыла, я, ведь, уже здесь чужая.

– Я… мне нужно идти. В лагере строителей меня тоже хватятся, но… не волнуйтесь, Свэта…. Я приду сюда, когда будет ночь.

Он оставил мне продукты, питьевую воду и собрался уходить, но я задержала его.

– Скажите, Хашимото, Вы, ведь, не хотели бы, чтобы меня депортировали?

Он вновь смутился, затем на его симпатичном лице появилась улыбка, такая же, как у японцев.

– Нет, не хочу.

– Это не может продолжаться долго, Хашимото, однажды это случится.

– Я что-нибудь придумаю, Свэта.

Он удалился, и я снова осталась одна в тёмной пещере. Снаружи слышался неистовый плеск Океана.

…..На следующий день Хашимото принёс мне свою японскую еду и, видя, что я совсем не умею её употреблять, начал терпеливо показывать мне, как следует есть то или иное блюдо. Еда была аккуратно упакована в пластиковые стаканчики. Он вскрыл несколько пакетов, удалив с них защитную плёнку, залил кипятком из термоса. В пещере запахло довольно специфически, и этот аромат чем-то напоминал море, но это был очень тонкий едва уловимый запах.

– Это – суп «мисо», – объяснил Хашимото, показывая на стаканчик с какой-то зеленоватой жижей.

– Мисо?

– Это – водоросль такая. В японской кухне много трав и водорослей.

Вкус оказался очень насыщенным, порции были маленькими в отличие от нашей русской кухни с обильными яствами.

– Вы так мало едите, Хашимото? – удивилась я.

Похлёбка с мисо оказалась солёной, но вкус был тоже специфический.

– Буддийские монахи говорят, что трапеза должна быть скромной, – произнёс Хашимото.

– А это что? – спросила я, показывая на миску с полупрозрачной очень тонкой лапшой. Всё, что я видела, вызывало во мне удивление, некоторую настороженность и в то же время интерес.

– Это – фунчоза, лапша из бобовых, – ответил Хашимото.

– А это что?

– Креветки. Ешьте, они очень вкусные.

Я поморщилась, попробовала креветок.

– Жаль, что японцы не знают, что такое борщ.

– Борщ?

– Я бы с удовольствием приготовила его, но…..здесь нет никаких условий.

– На Острове идут работы, – сказал Хашимото, немного помолчав, – все спрашивают, куда я ухожу в одно и то же время.

– А Вы что им отвечаете?

– Говорю, что гуляю по Острову, любуюсь природой.

– Значит, моё пребывание здесь – всё ещё в тайне?

– Да.

– Это хорошо.

– Но долго оставаться здесь для Вас опасно, Свэта.

Я пожала плечами:

– Мне нужно дорисовать портрет Ани.

Вечером, когда огонь разогрел пещеру, и стало тепло, мы рассказали друг другу о наших прошлых жизнях.

– Скажите, Свэта, когда Ваш жених погиб, Вы так и жили в одиночестве столко лет? – спросил Хашимото.

– Нет, был у меня парень год назад. Андреем звали. Он… он даже предложение мне сделал.

– Но Вы так и не вышли за него замуж?

– Нет, он работал техником на пароходе, всё время почти уезжал по работе, да и сам он не здесь родился. Приезжий. А потом я случайно узнала от кого-то, что у него в одном порту на Большой Земле была интрижка с какой-то училкой.

– Вы расстались?

– Угу.

– Вы сочли его предателем, Свэта? – спросил Хашимото.

– Да. Ему нужна была совсем не я, а те перспективы, которые открылись бы перед ним, если бы мы поженились. Он хотел открыть здесь свой бизнес, и потом, я…..я поняла, что не люблю его.

– Не любите?

– Нет.

– А тот второй… Ваш второй человек?

– Олег?

Я быстро смахнула со щеки слёзы, они накатывались на глаза, и я была уже не в состоянии скрыть этот поток.

– Олег, он был совсем другой. Он….он любил меня.

– Любил? А Вы его?

– Я его тоже любила, но теперь жизнь моя кончена. Я осталась совсем одна.

– Почему Вы так говорите, Свэта? Вы ещё молоды, талантливы. У Вас ещё вся жизнь впереди.

– Жизнь? Россия продала ту землю, которая была единственным прибежищем для меня в этом мире. Эти чиновники не посчитали нужным спросить меня и моих земляков, хотим ли мы оставить то, что имели, ради «лучшей жизни» Многие хотели бы, но не я.

– Почему?

– У каждого человека в его душе есть родина, к которой он всегда будет стремиться и стремился в прошлом, и я ничего ничего не могу поделать с собой, я не могу забыть мою родину. Не могу, Хашимото. Не могу!

Видя мои слёзы и судорожные рыдания, он хотел прикоснуться к моим волосам, но затем вдруг передумал, вероятно, решив, что мне будет это неприятно. Мы молчали. В очаге уже тлел огонь, однако несмотря на тление и угасание, было тепло и как-то по-особому уютно.

– Хашимото, – произнесла я спустя какое-то время, – а Вы бы отказались от своей родины? Вы бы отказались навсегда расстаться с тем, что Вам дорого, и что Вы цените?

Он немного подумал:

– Я уже отказался.

– Вам было тяжело решиться на такой шаг?

– Я уехал из Токио, где когда-то жили мои родители, а сейчас живёт тётка. Токио – шумный город, и этот шум мешает сосредоточиться на душе, а я давно не был в тишине, – он вздохнул как-то задумчиво, – этот Остров мне нравится, здесь я бы нашёл свой покой. Я всегда хотел бы жить на таком острове.

– Я знаю, что в Японии много островов.

– Да, Свэта, и всё же…..Волею судьбы я оказался замешан в эту трагедию, случившуюся с Вами, потому что я – японец.

– Хотите, мы пойдём к старому Дубу и на кладбище?

– Пойдём, – согласился он.

Ветер трепал вековые сосны, солнце уже начало свой заход и оставляло ярко-оранжевые следы на этой прекрасной земле. Вечерний ветер нёс с собой прохладу, но не холод.

– Вот это – тот Дуб, который является хозяином Острова, – сказала я, прикоснувшись к коре и обняв дерево. Шум листвы успокоил мои мысли, стало на какое-то мгновение тихо. Он стоял чуть поодаль и наблюдал за мной, однако, я заметила, что японец глядел с уважением на вековой Дуб, и он был для него в тот момент не просто старым деревом, но неким исполином, живым существом.

– Хашимото, подойдите к Дубу, прикоснитесь к нему, – сказала я, обратившись к своему новому знакомому, – Вы тогда поймёте, принимает ли он Вас или нет.

Он подчинился, подошёл ко мне.

– Смелее, – произнесла я.

Он обнял ствол, мы постояли так в течение нескольких минут, едва соприкоснувшись кистями рук. Листва нежно шелестела, солнце таяло в зелени, передавало свой свет душе Острова. Я видела, как Хашимото закрыл глаза, мы молчали.

– Знаете, Дуб принимает Вас, – наконец сказала я.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.