Рассказы о любви

В тот год (сорок лет назад) Сергея, поменявшего лейтенантские звёздочки, на звёздочки старшего лейтенанта, командировали по службе из Москвы в Киев.

Стояли палящие августовские дни с зависающей дымкой, и Сергей в свободное время, которое изредка выпадало в воскресенье, уходил на Днепр. Пляж в дневное время всегда был забит отдыхающими, скучными и весёлыми разговорами, разноголосым смехом, пьяными возгласами… Словом, всем тем, на что способны горожане, вырвавшиеся из раскалённых квартир на отдых.

Сергею не хотелось втискиваться в гущу блестящих от пота и распаренных солнцем тел. Он уходил вверх по течению Днепра, где меньше было песка, отсыпался часа два, а после купался до одури.

Волюшка! Без высоких погон, приказов, длительных поездок в деревню Выползово, возле которой стояла пехотная дивизия с сержантской школой, и в которой Сергей отбирал кандидатов для поступления в Высшую школу КГБ.

В одно из воскресений он и познакомился с Никой.

– Спасибо, – сказала девушка, когда лохмач, грозясь убить и Сергея, и её, забирая по-пластунски песок, отполз.

– Ника.

Тёплая, вздрагивающая, влажная, узкая ладошка. Каштановый, коротко стриженый волос и переливающиеся испугом тёмные глаза.

– Проводите меня, пожалуйста, – она надела серые брюки, попрыгав на одной ноги, накинула на слегка округлившиеся плечи мужскую белую рубашку, закатав рукава выше локтей с двумя ямочками на каждом, – а то он действительно убьёт ещё. А я драться не умею, – виновато добавила она. – Убегать могу.

– Он больше приставать не станет.

Как она была похожа на мальчишку! Даже разговором.

– Нормальный мужик. Малость перебрал, – сказал Серей.

– Малость, не малость, – глуховато пробормотала она, бросая косые взгляды из-под слегка выгоревших черноватых бровей то на Сергея, то на захрапевшего лохмача – а тюкнет и. – Ника развела руками, прижав локти к бокам и разбросав ладони в сторону, как бы предлагая Сергею додумывать последствия.

Переходя от одного берега Днепра на другой по перекидному мосту, Сергей узнал, что живёт Ника в Ленинграде (тогда ещё был Ленинград), работает воспитательницей в детском саду, а в Киев приехала в гости к родной сестре Наташе.

В тот вечер Сергей познакомился и с Наташей, которая оглушила Сергея и Нику восклицаниями из украинских и русских слов: О! Наконец – то не одна! А то совсим таки от мужиков отбилась! А от мужиков не надо тикать!

– Перестань, Наташа, – приглушенный, словно сдавленный голос, – Бог знаешь, что говоришь.

– Чуешь, – на ты, как к давнему знакомому, повернувшись к Сергею, сказала Наташа. – Почему я должна переставать? Женихи гурьбой прут. Задолбали, а где Ника? А я мовчу, таки не знаю, дэ Ника.

– Да никто мне не нужен.

– Выходит, что брэшишь, – подловила Наташа, – если пришла не одна.

– Просто провожатый. Женат он. Кольцо с руки не успел сдёрнуть.

Прокатила.

Сергей хотел повернуться и уйти: начнут полоскать, да ещё, как о тряпку, ноги станут вытирать, две родные сестры друг за дружку станут, но ладошка Ники захватила его ладошку. Маленькая, а сжала так, что у Сергея пальцы хрустнули.

– Не обижайся, – тихо сказала Ника. – Разве это главное: женат, не женат.

– Оце дуже добре сказано, – выдавливая из голоса басовитые звуки, сказала Наташа. – Жизнь из женатых делает неженатых, а из незамужних замужних. И наоборот. Сидайте, щас дуже доброго домашнего виноградного вина жахнем.

Сергей Вадимович уже и не помнил, о чём они ещё разговаривали. В памяти остались летняя деревянная решетчатая с куполообразной крышей кухня, увитая диким (девичьим) виноградом с мелкими черно – синими ягодами, терпкий вкус вина, осветлённая темнота лампой из коричневого узорчатого абажура, певучий и хлёсткий говор Наташки и Ника, которая подпирала порозовевшую щёку кулачком правой руки, согнутой в локте.

Днём Сергей изучал характеристики, агентурные донесения… на кандидатов в Вышку. Всё то, что в свое время писали на него.

После знакомства с Никой Сергей возненавидел дневное время. Стрелки часов двигались, словно сонные и разогнать их до нужной скорости не было никакой возможности.

На встречу с Никой он вырывался в десять, одиннадцать часов вечера. Ника ждала его на том же месте, где они познакомились.

На предложения Сергея встречаться в другом месте, где светло, люди, а здесь могут обидеть – отвечала.

– Я плохо знаю Киев и могу заблудиться. И мы не встретимся.

До следующего признания Сергею было рукой подать, но… Сергей Вадимович, будучи ещё Сергеем, не принимал слово «люблю». Его сильное воображение при слове «люблю» доходило до мельчайших деталей, которые как бы даже раздавливали его душу. А ещё больше отречься от этого слова помогла преподавательница немецкого языка Нина Евгеньевна.

– Русский скажет, – говорила она, – я люблю тебя! В то же время он может сказать: я люблю картошку. Немец никогда. У них оттенки. Ich liebe dich (я люблю тебя). Ich liebe Kartoffel (я люблю картошку – никогда не скажет. Ich habe gern Kartoffel).

Вспоминая об этом, Сергей Вадимович приходил к мысли, что нынешнее время в слове «люблю» сделало гигантский шаг. Открыто и шумно, во весь голос шагнуло на ступеньку «секс», а там, глядишь, стараниями уличных умов вытянет на поверхность и весь любовный физиологический процесс.

В Нике Сергея поражало молчание во время бесцельных шатаний по выложенным брусчаткой улицам.

– Как ты можешь так долго молчать, – спрашивал он.

– А что говорить, – в тёмных глазах Ники проскальзывало удивление. – И так всё ясно. Мы же на прогулке…

Молчание Ника прерывала в гостинице, где остановился Сергей.

– Ты не свободен, Серёжа. Дети.

Повторяющаяся каждое утро фраза для Сергея, за которой следовала другая фраза, но уже для себя.

– А я, – она выплёскивала темноту из своих глаз в глаза Сергея и подталкивала к слову, – ну, ну, говори. Как называют тех, которые гуляют с женатыми мужиками?

Играла ли она или рвала свою душу злостью на себя – Сергей не мог понять, глаза её оставались сухими, как не мог понять это и Сергей Вадимович в воспоминаниях, тускневших, как и глаза Ники при её следующих словах: распушённая девка я, хотя до тебя ни с кем не встречалась. Жила в закрытой раковине, а потом раскрыла свои створки. Влипла в женатого.

Время срезало августовские дни. Месяц спешил к своему концу. Подходило первое сентября, и Ника стала собираться в Ленинград.

– Мне ещё две недельки нужно поработать в Киеве, и я приеду к тебе в Ленинград, – сказал Сергей.

– Навсегда?

Улыбка с горчинкой.

– А жена и дети? Оставишь?

Не отнять у Ники умение заменять «горчинки» на насмешливость.

Первые годы Сергей жену любил, но её вопросы, когда мы, наконец, уедем за границу, ты обещал, я здесь уже жить не могу – выбили его чувство.

Так думал Сергей. А у Сергея Вадимовича были другие думки: не любил, а женился из-за юношеского неокрепшего и задорного чувства, из-за желания, а не из- за созревшего чувства мужчины.

– Да, дети, – отвечал Сергей. – Ты свободна.

– Была, – отвечала Ника.

Однажды Ника в ресторане «Метро» спросила Сергея о его профессии.

– Военный офицер, – брякнул подвыпивший Сергей.

– А разве бывают гражданские офицеры?

– Пошутил. – Сергей попытался заклеить прокол. – Окончил Сумское артиллерийское училище.

– Понятно, – улыбка пробежала по лицу Ники. – Поэтому ты не в военной форме, а в гражданке на Владимировку ходишь. Случайно увидела. Там же украинское КГБ.

– Вызывали. А что офицер не может ходить в гражданке.

– Может. Наверное, спрашивали, как пушки в сумской дивизии чистят. Только врать тебе не к лицу. Ладно. Оставим эту тему. Она ничего не изменит в наших отношениях. Артиллерист ты или какой-нибудь ещё атеист или ист для меня всё равно.

В Ленинград Сергей провожал Нику с аэропорта «Борисполь».

Замкнуло память Сергея Вадимовича или он сознательно подавляет её. Ему бы вспомнить руки Ники, её глаза, ладошку, да забивают слова.

– Я приеду, Ник, через две недели. Я приеду…

– Приезжай, – словно чужому ответила Ника, когда они входили в здание аэропорта, а когда она садилась в автобус, подвозивший пассажиров к трапу самолёта, отбила слова обратно. – Езжай в Москву. Дети.

После отъезда Ники Сергей стал заглядывать чуть ли не каждый день вечерком в вино – водочные магазины и отсиживать в гостиничном номере до слипания глаз.

«Это не выход, – говорил он, простаивая утром под холодным душем до дрожи, – а где выход? Нужно ехать в Ленинград».

В Ленинграде он остановился в гостинице «Астория».

Утром Ника спешила на работу Сергей часами бродил по Невскому проспекту, уходил к Финскому заливу. Исаакиевский собор, Дворцовая площадь… его не интересовали. Чужой, холодный, дождливый город без Ники.

Через две недели Сергей уехал в Москву. Провожала его Ника с Московского вокзала.

День был сумрачный. Пронизывающий холодный ветер бросался в лицо, выбивая из глаз слёзы.

– Ника. Я могу самолётом улететь. Побудем ещё вместе.

– Какая разница. – Ника пожала плечами. – Самолётом, поездом. Всё равно улетишь или уедешь…

Планы Сергея сбила служба. Ежемесячные командировки. Он часто звонил Нике, но намечавшуюся поездку к ней отодвигала очередная командировка.

Заграница поставила точку на поездках Сергея в Ленинград. Двадцать четыре часа на сборы, подписка и никому ни слова куда. Просто – очередная командировка без звонков и переписки, растянувшаяся почти на два года.

«Вот тогда я и вымер для Ники», – так думал Сергей Вадимович.

Несколько секунд понимания и оправдания Ники и ворох минут обвинений: ведь знала, по крайней мере, догадывалась, могла же подождать…

Подводит память Сергея Вадимовича. Ускользают главные детали. Разборханым он стал. Некоторые воспоминания точные, пробивают душу, а некоторые вызывают ненависть, горечь и злобу к себе: а я? Ведь мог дать весточку! Не в бронированной камере жил…

«Кипяток» в душе остывает, и Сергей Вадимович смотри куда-то вдаль. Это так, но он смотрит не просто вдаль, а вдаль прошедших годов, за которыми видит Сергея.

«Что, Сергей, – думает он, – если бы тебе тогда в твои годы показали и сказали: вот такое будущее может быть у тебя, чтобы ты сказал? Отказался бы? – Он ищет ответ и как бы находит его. – С твоего возраста тебе тогда трудно было что-то решать. А с моего: командировки, командировки, погоня за карьерой… И в этой погоне я прошагал мимо самого дорого в жизни. Разница между нами в том, что ты стремился к будущему, не зная его. А я сейчас живу в нём».

Вернувшись из-за границы, Сергей в тот же день уехал в Ленинград.

В Ленинграде Ники не оказалось. Её родители Павел Иванович – сухонький старичок с опавшими глазами, и Евдокия Филипповна под стать своему мужу на вопрос Сергея: где Ника? – развели руками.

– Уехала она от нас давно. Забрала свои вещи и уехала. А куда – не сказала. Вот фотографию тебе оставила. С сыном. И письмо: не ищи меня, не найдешь ни меня, ни сына, так лучше для нас троих.

Вздёрнулись нервы Сергея. Задохнулся, словно раскаленной железной болванкой врезали под дых. Из Ленинграда в Киев сорвался. У «Тушки» (самолёт ТУ) своя скорость, а у Сергея скорость в мыслях. Проломил бы стенку салона и по воздуху помчался бы. Да ведь сказки в детстве были.

Возле остановки такси в «Борисполе» очередь. Благо, что иностранный паспорт оказался. Он к милиционеру: посади, браток, без очереди, на поезд опаздываю, заграница… Отрывисто, бессвязно, словно из сумасшедшего дома вырвался.

Доехал. Выскочил, словно ошпаренный.

Летняя ажурная с куполообразной крышей кухня, увитая диким (девичьим) виноградом с мелкими чёрно – синими ягодами и Наташа. Только седой волос одолел белокурого.

– Оце дуже добре, – радостно сказала Наташа. – А Ники у меня нет.

– Так почему: оце дуже добро? – сорвался Сергей, не понимая радости Наташи.

– Шукаешь, значит любишь. Не знаю, где она. Не пытай-таки.

– Вы все врёте! Я не верю вам.

– Це твоё дило: верить чи не верить.

– Но ведь где-то же она должна быть?

– Должна. А дэ не видаю. Шукай.

Год Сергей, не предупреждая ни родителей Ники, ни Наташу, наезжал несколько раз в Ленинград и Киев, но Нику не находил. После очередного возвращения из-за границы развёлся с женой. Омертвила она его душу шмотьём, да тряпьём. Потом его снова направили за границу. Вернувшись, опять начал поиски. Подключал своих друзей по Ленинграду, Киеву…, но безрезультатно. Ника словно канула в воду.

Вечерами Сергей Вадимович достаёт фотографию, смотрит на сына и Нику, читает: не ищи меня, не найдёшь ни меня, ни сына, так лучше для нас троих. – Всё проходит, – говорит он, – но не всё возвращается на круги своя…

Кто же такая ты, Ника?

Она искала точку опоры, чтобы успокоиться, так как считала себя виноватой, что встречалась с мужчиной, который отвечал ей взаимностью, но у которого была семья: жена, дети. Она нашла точку опоры, поняв, что она любящая женщина и ушла от него, чтобы сберечь счастье его детей, оставив и в своей душе, и в его горечь разлуки.

Прощай, Риза. (Auf Wiedersehen, Riza).

Моему товарищу и Гертруде

Николай Сергеевич (в то время Николай) работал контрразведчиком в особом отделе танковой дивизии. По долгу службы ему часто приходилось бывать в городах и городишках Восточной Германии. Более всего ему запомнился городок Риза на Эльбе.

Согласно городской легенде, с которой он познакомился, будучи слушателем Высшей школы КГБ при Совете Министров СССР, своим возникновением городок обязан путешествовавшему великану (нем. Rize – «великан»). Оказавшись возле Эльбы, великан решил отдохнуть на берегу. Во время долгого пути в его сапоги набился песок и камешки. Великан стянул сапог и перевернул его. Так появился большой холм, на котором были построены первые дома Ризы.

Николаю нравились узкие улочки городка, выстланные крепкими булыжниками, чистые, словно вымытые мылом, цветистые балконы на домах, небольшие, уютные, прохладные в жару гасштеты, куда он заходил попить пиво Radeberger (Радебергер). Часто вечерами Николай уходил к Эльбе и, глядя на неё, думал о Волге. Он не чувствовал себя одиноким, и тоска не ела его душу. Николай вспоминал посёлок, где он родился, ютившийся у подножья меловых бугров, а за ними степь. Широкая, раздольная. Как она отличалась своим простором от городка с теснившимися домами. Заходил Николай и в костёл, поражавший его внешней массивностью и большим пространством внутри, витражными окнами к знакомому кантору Штимелю, слушал, как тот играл на органе «Токкату и фугу ре минор Баха».

В костёле (наступала осень, особенная грусть падающих листьев и их говор: завораживающее шуршание) он познакомился с Гертрудой, она была директором школы.

Самым запоминающимся во внешности Гертруды для Николая оказались не, сколько лицо и фигура, сколько пальцы: длинные, тонкие, подвижные, как у пианистки, но слегка почерневшие.

– Это от клубники, – сказала она, – клубника моя страсть, в свободное время я копаюсь в земле на огороде.

– А почему любишь выращивать клубнику, – поинтересовался он.

– Она по форме напоминает мне сердце, – ответила Гертруда.

Они не отводили глаза друг от друга и ничего не говорили. Оба понимали, что в таких случаях безмолвие лучше, но чем оно закончится?

О чём мечтали – не сбылось.

О чём не думали – случилось.

Приезжая к ней, Николай помогал собирать клубнику в небольшие короба, сделанные из коры берёзы. Делал он это неумело и часто давил ягоды, красный сок которых смешивался с землей на его пальцах. Гертруда хохотала, видя его растерянное лицо, а когда смех затихал, она смотрела куда – то вдаль и говорила: красный сок, как кровь, сколько же её впитала земля и сколько ещё впитает.

После сбора Гертруда приглашала в дом, доставала банки с клубничным вареньем, и они пили чай. Она рассказывала ему о дневных новостях в школе, но чаще всего о том, как нужно сажать клубнику, ухаживать за ней, собирать. В отличие от других знакомых Николая немцев Гертруда никогда не упоминала о войне с СССР, хотя её отец погиб под Курском.

Николай готовил её к вербовке, но душа противилась видеть Гертруду в качестве советского агента, и он убеждал шефа: полковника Андрея Ивановича, отказаться от неё, говоря: «Ну, какой ценный агент может быть из директора школы». Шефу было наплевать на ценность. Он гнался за числом, и если бы у него были возможности завербовать всех восточных немцев, он сделал бы.

Николай при знакомстве представился ей переводчиком и опасался, что, когда она узнает его истинную профессию (контрразведчик), то скажет: втёрся в доверие, а он не втирался, а попался на чувствах.

Когда вечерело, они шли в гасштет Гюнтера: добродушного толстяка с детскими глазами, которому Гертруда часто приносила клубничное варенье. Толстяк, переломив огромный, пивной живот, кланялся, целовал её руку и раскатывался громоподобным смехом. Они садились за столик, Гюнтер приносил пиво. Гертруда, сделав мелкий глоток, закуривала.

– Тебе нельзя курить, – благодушно орал толстяк.

– Ах, отстань, – отвечала Гертруда. – Тебе нравится моё варенье?

– Спрашиваешь, – рокотал Гюнтер. – Я размешиваю варенье в пиве и пью.

– Это что-то новенькое, – бросала она. – Клубничное пиво.

Николай слышал её глухой, надрывной кашель, видел, как дрожала сигарета в руке, как от боли расширялись серые глаза. Она чем-то болела, но допытываться считал неудобным: не лезь в душу.

– Ты знаешь, – как – то сказала она, – когда я отъезжаю на машине от Ризы и издали смотрю на неё, то холм, на котором стоит городок, кажется мне могилкой, а сам городок памятником.

Глаза, заполненные тоской. В тот раз Николай подумал, как выдерживает она такие мысли, с которыми ведь можно погрузиться и в сплошную темень.

Они часто заходили к Штимелю послушать органную музыку: «Токкату и фугу ре минор Баха». Переливающиеся, громоподобные звуки, от которых дрожали витражные окна.

– Это жизнь, – говорила Гертруда с блестящими глазами, но когда орган замолкал, как тихо и холодно становилось в костёле, который казался им огромным, каменистым склепом, а глаза Гертруды гасли, словно их посыпали пеплом.

Однажды Николай спросил Гюнтера о болезни Гертруды, но толстяк сделал вид, что не расслышал и стал яростно протирать пивные кружки.

– Гера, – сказал он после этого. – Гюнтер и его посетители знают, что я русский и, наверное, ругают тебя за чужака, а меня ненавидят?

– Нет, – ответила она, – Они любят меня.

Чувства нарастали, мозг лихорадило, осеним вечером, гуляя по берегу Эльбы под мелким дождём и порывистым ветром, Николай спросил.

– Как нам быть?

Они думали, что свести свои жизни в одну, видимо, не удаться, и чем чаше ощущали безысходность, тем больше и с дикой силой она обрушивалась на них.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.