Мои персонажи

* * *

Верховный ограничитель нехотя оторвался от завтрака. За едой он обычно просматривал информационные сводки, машинально отправляя пищу в рот. Он давно привык считать себя неким механизмом, огромной шестеренкой, которая вращает гигантское колесо Социума, или сверхточными часами, отмеряющими ход истории. Верховный Ограничитель в отличии от своих подчиненных носил одежду глубокого синего цвета. Оттенок темной ночи, по его мнению, больше других ассоциировался с вечностью. А седые волосы и твердый взгляд голубых глаз добавляли его образу мудрости и величественности. Верховный Ограничитель любил вызывать трепет.

Именно это ощущал Андреас Валис, недавно получивший перевод, и теперь скромно теребящий рукав новенькой серой униформы ограничителей, которая ему удивительным образом не шла.

– Хмм… Ваше… – Валис откашлялся, переминаясь с ноги на ногу. Верховный ограничитель поднял взгляд на посетителя и поморщился.

– Кто ты? И что тебе надо? Не видишь я занят процессом поглощения пищи? – Валис тут же вспотел. Неловко вытер мокрый лоб рукавом, отчего на серой материи остался некрасивый след.

– Простите, господин Верховный ограничитель, но дело срочной важности. – Подчиненные знали, что начальник может впиваться в информационные сводки часами, называя это поглощением пищи, от того и отправили беднягу Валиса, не предупредив, что такое в порядке вещей.

– Говори, раз я уже отвлекся. – Верховный ограничитель устало откинулся на спинку стула и поднял недовольный взгляд на Валиса.

– Главный ограничитель пропал. – Выдохнул Валис, эту фразу он все утро репетировал перед зеркалом.

– Как пропал? Куда?

– Никто не знает, господин.

– Это совершенно не похоже на Филиппа. Он один из самых надежных и ответственных слуг Социума.

– Полностью с Вами согласен. – Валис учтиво опустил взгляд.

– Я твоего мнения не спрашивал. Докладывай, как следует. – Андреас Валис выдохнул и начал сбивчиво рассказывать о том, что происходило в отделе К. Картину воспроизвели по показаниям врачей, которых Филипп привлек к своему несанкционированному эксперименту. По мере доклада Верховный Ограничитель все больше мрачнел, сжимая в руке вилку. Когда повествование дошло до загадочного исчезновения участников эксперимента и самого Филиппа из одной из самых защищенных лабораторий Департамента, Верховный ограничитель грохнул вилкой по столу так, что Валис невольно подпрыгнул.

– И куда же делась вся эта честная компания?

– Нам, – произнося это «нам» Валис испытал особую гордость, – удалось установить местонахождение практически всех, кто был в лаборатории. Они были допрошены.

– И? – Верховный ограничитель наградил Валиса особенно суровым взглядом.

– Они ничего не помнят. Совсем ничего, последние воспоминания связаны с тем вопиющем инцидентом в цирке. Некоторые из них хорошо мне знакомы по моей прошлой работе в ПППП.

– Меня не интересует твоя прошлая работа. – Валис снова вытер пот рукавом и продолжил.

– Среди них была иностранка. Ее найти не удалось, но ее видели садящейся в вагон поезда в зоне международных транспортных линий.

– А этот писатель? Александр кажется?

– Его мы нашли. Только он теперь не Александр.

– Как это понимать?

– Он называет себя Данко. Мы проверили. Такой человек, действительно, существует. Он выпускник бывшей литературной академии.

– Так. А ее, как мы знаем, закрыли с подачи нашего Филиппа. Мог ли этот Данко…

– С ним работали наши специалисты. Никаких признаков того, что это он убил Главного ограничителя.

– Наши следователи решили, что Филиппа убили?

– Мы не можем иначе объяснить его исчезновение. – Теперь «мы» доставило Валису некоторое беспокойство, поскольку говорило не об успехе, а скорее провале операции.

– Что ж, раз тело нашего доблестного слуги Социума не найдено, объявите его пропавшим без вести. Все документы и показания по эксперименту доставьте мне к обеду. – Валис учтиво кивнул. – И еще. Я хочу посмотреть на этого писателя. – А теперь, ступайте. – Верховный ограничитель снова принялся задумчиво жевать остатки завтрака. Его мысли занимал Филипп. Неужели он пригрел изменника, который за его спиной искал способ возвыситься?

* * *

У Mady дела шли, как обычно. Крепкий кофе по утрам для разных отщепенцев от искусства, днем экспериментальные парочки, не так давно в ПППП ввели пятнадцатиминутные экспресс свидания в обеденный перерыв, а по вечерам полноценные привыкающие с цветами и, как полагается, мороженным. Работы Катрин и мадам Мади хватало. Лола сидела у окна и рассеянно следила за облаками, раз за разом прокручивая в голове ставшую навязчивой мелодию. Как она тогда сказала тому незнакомцу на мосту? Ее напевал мой любимый. Откуда ей это известно? Кто он, этот любимый? И кто я?

– Бонжур, мадмуазель. Давненько Вы к нам не заглядывали. – Катрин поставила перед Лолой чашку. – Café crème30, как Вы любите.

– В самом деле? – Лола заинтересованно посмотрела на уроженку страны Густавовой башни.

– У меня профессиональная память на такие вещи. – Катрин лукаво подмигнула. – Ждете своего l`amant31? – Лола машинально посмотрела на дверь. – Ах, не волнуйтесь, я никому не скажу. На самом деле мы с Мади терпеть не можем всю эту дребедень с обязательными свиданиями. Но парочки – наш основной доход. Увы. Как можно так оскорблять столь прекрасное чувство? – Вздохнула официантка.

– А Вы не боитесь так откровенничать со мной? – Лола затаила дыхание.

– Ох, что Вы. Вы же подруга Макса. Правильные девушки с такими, как он, не водятся. – Катрин захихикала.

– Макс… А Вы давно его видели?

– Недели две, как не заходил. Да и Вы сами тоже. И Вашего кавалера с пронзительным взглядом столько же не было. Простите, глупости какие-то говорю, Вы и без меня это знаете.

– Нет, нет, мне приятно побеседовать. Я в последнее время, мало с кем общаюсь.

– А я и смотрю, Вы какая-то грустная. Обычно, не такая. Точно потеряли что-то или кого-то? – Катрин снова подмигнула. – Ах, опять лезу не в свое дело.

– Ничего. Тем более, Вы правы. Скажите, Вам знакома эта мелодия? – Лола стала напевать. Катрин слушала, облокотившись на спинку пустого стула.

– Хм, я музыку не так хорошо запоминаю, как предпочтения клиентов, но эту точно слышала прежде. Погодите, погодите… Так вот же. Он то и дело ее насвистывал. – Катрин кивнула в сторону двери, к которой Лола сидела спиной. – Ваш amant, Алекс, кажется. – Лола обернулась и тут же встретила взгляд Данко. В голову будто ворвался мощный поток.

* * *

– Представляешь, он у нас писатель! Вымирающий вид.

– Последние несколько лет я жил в Трансильвании.

– Перед Вами серийный антисоциал, практикующий, антинаучный лжегипностический метод воздействия на личности людей.

– Меня зовут Лолита, если вы так хотите со мной познакомиться, но я предпочитаю «Лола».

– Очень хочу. Я Данко. Это мама. Она любила русских писателей.

– Я стану последним проклятым ужасной способностью переписывать людей.

– Сделай так, чтобы я тоже забыла тебя. Пожалуйста.

– Все, что угодно. Это ведь наша сказка.

* * *

Данко смотрел в глаза девушки. В голове шумело.

– Только, если любовь окажется правдой. – Пораженно выдохнул он спустя несколько растянувшихся мгновений. Он все вспомнил. Подвал в отделе К, Ограничителя, Профессора, Анну, Альберта и Лиз, Макса, Валерию и доктора Софию. И Лолу. Боже мой, он вспомнил Лолу. Она, тем временем, медленно встала, не отрывая от него взгляда. Сделала шаг на встречу. Второй. Дверь позади с грохотом ударилась о стену. Кто-то сзади схватил его за руки.

– Алекс! – Лола бросилась вперед.

– Не подходите! – Угрожающе произнес чей-то голос. – Повторяю! Оставайтесь на месте.

– Лола, милая. – Из глаз текли слезы. Алекс пытался вырваться, но держали крепко. – Да что происходит?

– Вы арестованы по подозрению в убийстве Главного ограничителя.

– Что? Я этого не делал. – Лола плакала и протягивала к нему руки.

– Сейчас вы поедете с нами. Ваше согласие не требуется.

– Алекс! Нет! Отпустите его!

– Потише. Иначе и у Вас будут проблемы.

– Лола уходи. Встретимся на пристани через неделю. В полдень. Я ни в чем не виноват. Ты теперь это знаешь. Я люблю тебя!

– А вот это ты, парень, зря сказал. Публичное проявление чувств в довесок к убийству. – Алекса вытолкали из кафе и посадили в серый фургон.

Лола так и стояла посередине зала в нескольких метрах от двери. Катрин будто только что очнулась.

– Вот это да. Какая страсть. – И тут же бросилась утешать плачущую Лолу.

– Ну, милая, успокойся. Ты его еще увидишь. Обязательно. Пойдем, пойдем.

* * *

Превыше всего Верховный ограничитель ценил спокойствие. Социума и свое собственное. Исчезновение Филиппа грозило пошатнуть и то, и другое. Что ж, возможно, сегодня что-то прояснится. Ему не нравилось лично проводить допросы, но тут дело особое. Посягательство на власть. Вопрос – чью? Если смерть Филиппа на руках этого антисоциала – писателя, то все не так уж плохо. Политическое убийство – несомненно пятно, которое следует тут же вывести, дабы и следа не осталось в умах граждан. Но что, если… этот парень не виновен… Верховный Ограничитель нервно провел рукой по блестящим седым волосам и скомандовал: – Ведите его.

* * *

– Заходи, заходи, не стесняйся.

– Где мы?

– Как? Не узнаешь? Ведь ты же хозяин этого места. – Смерть картинно обвела комнату рукой. – Мы в твоем сознании, дорогой Филипп.

– Это невозможно.

– То есть, оказаться на заповедной поляне в компании стихий и Смерти – вполне нормально, а в собственном сознании – нонсенс? Впрочем, не будем терять время. У нас вполне конкретные цели. Покажи, зачем тебе понадобился дар? – Филипп хотел было спрятать руки в карманы, он всегда так делал, когда намеревался что-то скрыть, но вдруг ощутил, что карманов нет, впрочем, как и рук. Ощущения исчезли, но не зрение, и не мысли и чувства. – Так и будешь стоять? У меня, между прочим, и других дел хватает. – Смерть, будто угадав его желание, сунула руки в сладки просторного балахона. При этом выглядела довольно насмешливо.

– Как я что-то покажу, если я понятия не имею, где это искать?

– Так вот же. Та самая комната. Она стояла здесь. Он тут, а ты вон там. – Тут же, будто по приказу Смерти, рядом со столом появилась молодая супружеская пара. Психея машинально поглаживала живот. Артур, склонив голову на бок, наблюдал за ее движениями. Филипп ощутил себя ровно на том же месте, что и в день их проклятой свадьбы. Он тоже следил за ее рукой. И снова резко осознал, что этому ребенку достанется гораздо больше, чем кретину Артуру. Ему достанется, не только его женщина, но и дар, ее дар. Психея говорила, странную способность в ее семье имеют не все. К примеру, у ее матери ничего подобного не было, зато дед закончил жизнь в доме для умалишенных, поскольку не выполнил какие-то там условия. Именно в тот момент он понял, что желает управлять этим даром. Нет, не обладать. Это слишком опасно и неприятно. Психея для него потеряна. Но он обязательно дождется ее сына. Это будет мальчик, конечно, мальчик. Кто еще у нее может родиться?

* * *

– Итак, Вы говорите, необыкновенный дар достался Вам от матери? И Филипп вознамерился им завладеть? – Верховный Ограничитель особенно чувствительно ударил пальцем о крышку стола, от чего болезненно скривился. Дело приобретало довольно неприятный оборот. – Кто-то может подтвердить Ваши слова? – Данко хотел было рассказать хотя бы о докторе Софии, но вспомнил слова Смерти о забвении. Свидетельствовать могла лишь Лола, но он был не намерен впутывать ее снова. Только не теперь, когда Данко снова обрел воспоминания и чувства Алекса.

– Боюсь, что кроме самого Главного ограничителя и возможно нескольких сотрудников отдела К, которые не принимали деятельного участия в эксперименте, но выступали ассистентами…

– А как же та девушка? Вас ведь задержали во время свидания? – Верховный ограничитель вопросительно приподнял седые брови. – Вы, как докладывают мои подчиненные, вырывались и даже плакали. И признавались в том, о чем добропорядочные люди не говорят.

– Но это ведь не значит, что добропорядочные люди этого не чувствуют? – Данко не обольщался, но все же Верховный ограничитель не выглядел злобным тираном, подобно Филиппу.

– Ваши взгляды на устройство социума оставляют желать лучшего, но поговорим о даре. Вы, действительно, можете влиять на людей с помощью, – Верховный ограничитель заглянул в донесение и прочел: – литературно–гипнотического метода?

– К счастью, больше нет. Я утратил дар. Он исчез навеки. Я никому больше не сумею навредить.

– Или помочь?

– История моей матери, да и моя собственная показали, что лучше не вмешиваться в человеческую природу, даже если цели кажутся благими. – Верховный ограничитель нахмурился.

– Каким образом Филипп намеревался овладеть этой способностью?

– О, он собирался овладеть мной, угрожая жизням близких мне людей. Для начала в лаборатории отдела К он вернул все мои воспоминания, полагая, что от этого дар мой усилится. Плюс личный счеты. Дядюшка Фил испытывал, как Вы это называете, запрещенные чувства к моей матери. К сожалению, она давно умерла. И сводить счеты он принялся со мной.

– Так и где же он теперь?

– У Смерти, я полагаю. – Данко улыбнулся, заметив недоумение на лице Верховного ограничителя, но тут же зашипел, потирая разбитую губу.

* * *

Смерть скрестила руки на груди. Место, где они теперь находились, являло собой тот самый кабинет с зеркальными стеклами, откуда Главный ограничитель следил за экспериментом. Смерть открыла ящик стола. Достала револьвер. Проверила патроны. В обойме остался лишь один.

– Вполне достаточно для совершения убийства. – Филипп снова не чувствовал собственного тела, но старался изобразить вопросительный взгляд. – Ты убивал когда-нибудь?

– Я убил Германа Гесина, хотя целился в недоноска Данко. Раньше убивали по моему приказу.

– Хорошо. Ты порывался служить мне. Так вот. Твое задание – застрелить Верховного ограничителя.

– Но… Но зачем?

– Пришло его время.

– Как мне это сделать?

– Зайди к нему в кабинет и выстрели.

– И я вернусь?

– Почем мне знать.

– Но что будет дальше?

– О, это во власти того, кто гораздо выше меня. – Смерть вложила револьвер в руку Главного ограничителя и с силой надавила на его висок. Когда он закричал, Смерть отстранилась. Сделав круг по пустой комнате, она села в кресло и тяжело вздохнула. – И снова то я оказалась права. Самые жестокие и жуткие поступки совершаются ради страсти. И почему они думают, что это любовь? – Смерть нажала на кнопку. Зеркальная стена обрела прозрачность. Смерть приготовилась наблюдать.

* * *

Лола мерила шагами пристань. Всю неделю она провела не то в полусне, не то в нервном обмороке. Если бы не Катрин и Мади, которые буквально силой заставляли ее потреблять что-то помимо кофе, то сил Лолы не хватило бы, чтобы дождаться этого дня. Был конец апреля. Небо над головой напоминало пейзажи импрессионистов, некогда живших подле Густавовой башни. В руках Лола сжимала шляпу. Его шляпу. Машинально гладила поля. Похоже, новая привычка. Ветер ненавязчиво трепал подол плаща. Лола улыбнулась. Ветер. Подумать только. Выходит, я с ним знакома. Лола нахмурилась и вспомнила о Смерти. Минута. Как водится, по одной на каждого. Все же она была справедлива по-своему.

* * *

Филипп вошел в двери величественного здания серого камня. Он сам немного напоминал серый камень. На нем была форма привычного цвета, в кармане рука сжимала револьвер с единственным патроном.

– А что будет, если я промахнусь? – Не промахнешься. – Сам себе ответил Главный ограничитель, на ходу кивая удивленным служителям Социума. Он успешно миновал все коридоры, то и дело отвечая на пораженные приветствия. На секунду замер перед кабинетом своего все еще начальника, мрачно осознавая, что совершенно не против сделать то, что должно.

* * *

Что есть воспоминания? События? Люди? Запахи? Вкусы? Ощущения? Память цепляется то за одно, то за другое. Где-то рука погладила шершавый камень, запечатлев навсегда величие времени. Или вдруг кольнуло сердце при звуке мелодии, услышанной когда-то. А любовь? Что помнит любовь? Прикосновение? Голос? Трепет? Из всех живущих теперь только ты хранишь воспоминания обо мне, дорогая Лола. О большем я и мечтать не мог. Ты права, она была справедлива, по-своему. Ты спросишь, почему злодей не получил по заслугам? Но это ведь моя сказка, а я не мог иначе.

* * *

– Что ты наделал? – Смерть склонилась над Данко. Тот часто и хрипло дышал, прижимая руку к груди. Филипп потерянно стоял рядом. Револьвер валялся на полу. Верховный ограничитель так и сидел за столом, в ужасе наблюдая за происходящим.

– Ты уничтожил единственное, что осталось от твоей любви, единственное, что еще делало тебя человеком. – Филипп молчал. Затем откашлялся и сухо произнес:

– Так вот зачем это все? Дело ведь было не в нем? – Он махнул рукой в сторону Верховного ограничителя.

– А разве не за этим ты так настойчиво стремился завладеть даром? Там глубоко, – Смерть чувствительно ткнула Филиппа под ребро, – тобой двигала не власть, и не честолюбие, не желание превзойти этого… Слугу Социума – зло выплюнула Смерть, – Ты стремился сохранить воспоминание о своей любви.

– Но теперь все кончено. – Филипп равнодушно смотрел на истекающего кровью Данко. – Я сделал выбор. Патрон ведь был всего один, а я и не думал, что мне так повезет еще раз встретить его. Наверное, я просто устал. Годами я мучил и преследовал его, сам не зная для чего. Я хотел прекратить это. Теперь, – Филипп расправил плечи, – Я все же хотел бы знать, что дальше? – Смерть картинно развела руками.

– Тебе давали шанс, но ты им не воспользовался. Можешь уйти.

– Просто уйти?

– Да. Одиночество и холод станут твоими спутниками. Я сохраню твои воспоминая, кроме одного. Ты никогда не будешь помнить, что любил. Твоя Душа покинет тебя, ровно, как и Надежда. А теперь убирайся. Что до Вашей власть предержащей персоны, – Смерть повернулась к Верховному ограничителю, – Ты вернешь им Любовь. Им всем. – Смерть с силой сдавила его голову, заставив человека в темно–синем облачении корчиться от боли, а после снова склонилась над Данко.

– Пойдем, мальчик, тебя уже ждут.

* * *

– Мама, мама, а кто та женщина? Почему она все время приходит на пристань одна? – маленькая кудрявая девочка подняла голубые глаза на мать.

– Анна, не хорошо показывать пальцем. – Женщина пригладила светлые волосы, которые ветер успел растрепать. – Она кажется мне очень знакомой, вот только не могу вспомнить…

– Может быть, она ждет своего любимого? – Лиз по привычке одернула дочь, но тут же вздохнула и улыбнулась.

– А вот пойди и спроси у нее.

– Но я стесняюсь.

– В этом мы с тобой похожи.

– Мама, мне кажется, она грустит. Может, угостим ее мороженным?

– И каким же?

– Конечно, шоколадным с карамелью. – Лиз усмехнулась.

– Давай в следующий раз. Вдруг она и правда кого-то ждет.

* * *

Милая Лола, когда-то я хотел подарить тебе сказку. Нашу сказку с обязательным «И жили они долго и счастливо» в финале, но все так запуталось, что уже не разобрать, конец ли это или начало… Надеюсь, братья хорошо присматривают за тобой. Они мне обещали.

* * *

Река покрылась льдом. Впервые за долгое время Город мог не волноваться, будет ли любимая ему верна. Ветер лишь гонял поземку по гладкой поверхности да свистел протяжно, чтобы даме сердца было легче пережидать разлуку. Лола медленно шла вдоль причала. Мягкий снег ложился ей на плечи. Мрак рассеивал теплый свет фонарей. Она брела без цели, погруженная в воспоминания, когда вдруг услышала, как кто-то позади напевает незатейливую мелодию, которая так легко достает до самого сердца. Лола замерла. Мотив оказался ужасно знакомый, запрещенный. Крепко зажмурилась и обернулась, боясь представить, что будет дальше.

– И жили они долго и счастливо. – Прошептала Лола. – Ну пожалуйста.

P.S.

Ты знаешь, где живут слова? В сердце? В голове? На кончиках пальцев? В трепете грудной клетки? Где искать их? Ведь мне не нужны обычные, повседневные! А может быть, они-то, как раз, и окажутся самыми точными, правильными и правдивыми? К чему все эти высокопарные, утонченные метафоры, если им не пробиться к тебе? А я очень хочу, чтобы ты меня услышала. И не винила. Когда-то отец предрек мне любовь с первого взгляда. А я думаю, дело было не в глазах, а в душе. Анима меа , простишь ли ты меня когда-нибудь? Знай, я ничего не хотел так, как сделать тебя счастливой. А раз я лишен такой возможности, я подарю тебе сказку. Слушай.

Однажды ты спросила меня, как начать? Я бы сразу хотел перейти к «и жили они долго и счастливо», но это против правил. Сначала мы должны встретиться, влюбиться, расстаться, пройти через испытания и встать лицом к лицу со злом. Быть обманутыми. Разочароваться. Обрести надежду. Проявить волю и храбрость. Преодолеть три девять земель, стоптать десяток пар неудобной обуви. И тогда, может быть, в самом конце, измученные, но окрыленные… А знаешь, я тут подумал, кому вообще нужны все эти законы жанра? Это ведь моя сказка. Так что, будь, что будет.

Примечания

1

Холм Монмартр в Париже

2

Фр. Боже мой!

3

Фр. Он придурок, не так ли Мади?

4

Фр. Не желает ли месье что-нибудь ещё? Быть может мадлен? (печенье)

5

Фр. Замолчи, Катрин! Он слишком невинен для твоих грязных шуточек!

6

Фр. Пары

7

Фр. мальчишка

8

Фр. Шоколадный крем

9

Фр. «А если бы он вернулся опять, что ему я ему я сказать бы могла?» М. Метерлинк. Пер. Н. О`Шей.

10

Фр. Парочки

11

Англ. Любовь

12

Англ. Добро пожаловать в мой любимый мир слов

13

Англ. Мир слов

14

Фр. Проходит, пройдёт, пронесется, а последний остаётся… Отр. Zaz «Les passants»

15

Фр. Прохожий

16

Курт Воннегут. Американский писатель 1922–2007 гг.

17

Хулио Кортасар (1914 – 1984 гг.)

18

Англ. – мир слов

19

Фр. Да что же это такое происходит? Ах, мой бедный мальчик!

20

Фр. Жаль

21

Фр. Вот глупышка

22

Фр. Это всё из-за любви

23

Г. Г. Маркес «Любовь во время чумы»

24

Фр. прошедшее завершенное время

25

Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж

Достоинство, что просит подаянья,

Над чистотой глумящуюся ложь,

Ничтожество в роскошном одеянье (пер. С.Я. Маршак)

26

Фр. прошедшее завершенное время, употребляющееся в книжной лексике

27

Фр. прошедшее незавершенное время

28

Фр. Будущее в прошедшем время. Обозначает действие в будущем по отношению к прошлому

29

Лат. Помни о смерти

30

Фр. кофе с молоком

31

Фр. возлюбленный