Частный случай

Ален Гри

Частный случай

Чебуреки

Раиса Филипповна

Тэфи смотрел в окно.

Небесный оркестр неистово громыхал, забрасывая через открытую форточку крупные дождевые кляксы. Сотни невидимых скрипичных и гитарных струн рвались одна за другой, полосуя дребезжащие испуганные стёкла.

Нагрянуло быстро, и так же быстро закончилось. Какое-то время настырная капля, задержавшаяся на карнизе, мерно долбила подоконник, как дирижёр палочкой о пюпитр. Всё реже и реже. И стихло.

Тэфи широко распахнул створки.

Серебристо-синяя свежесть нахлынула, влилась в его волосы, кожу, лёгкие. Он вдыхал грудью и смотрел вдаль, куда ускакали кривые молнии, лязгать дождём соседний район. Объёмная сизая туча прорвалась в нескольких местах, выпуская яркий луч майского солнца и явив радугу.

Во всей этой ликующей весенней природе Тэфи увидел солнечный луч несчастным, борющимся за свободу, а радугу неполной и надломленной.

«Почему она ушла?»

Ещё так подло. Тихо. Не по-женски как-то. Где звонки? Где сообщения? Истерики, призывы поставить все точки над и, в конце концов? Где приставучие вопросы в его молчащую физиономию? Упрёки, обвинения… Где это всё? Права была мать. Она его предала.

Просто, пока его не было дома, собрала свои немногочисленные вещи и ванные принадлежности и растворилась в майском ливне. Даже записку не оставила.

Тэфи в кротком перерыве между метаниями из комнаты в комнату сделал заметку в блокноте: “Надо будет обязательно ввернуть что-то эдакое в следующий сценарий…” Хорошо, когда ты автор и имеешь возможность отомстить на бумаге.

– Доброе утро, Тэофан, – звонила мама. Был слышен скрежет мундштука о её нервные зубы. Тэфи почудилось, что в квартире запахло ментолом и сигаретами.

– Доброе, – вяло ответил Тэфи, плечи как-то сами поползли к ушам.

– А доброе ли оно, Тэофан? – обычный сарказм едко, вместе с дымом, выходил из её немилосердного рта.

Тэфи промолчал: «Мама что, уже знает? Откуда?»

– Итак, Тэофан, приезжай немедленно и забери свою драную кошку из моего дома!

У Тэфи руки покрылись мурашками, а под рубахой похолодело, наверное, от сырости. Он в последний раз вдохнул влажный воздух и закрыл окно.

– Что? Кого забрать? – он закряхтел, прочищая горло, будто и правда наглотался дыма.

– Твоя деревенщина завалилась ко мне в дом. Ко мне! Интеллигентной женщине! Я прима, Тэофан! А она, твоя, противно произнести, Маняша, притащила свои пожитки и немытыми руками орудует на МОЕЙ кухне! – Раиса Филипповна срывалась на крик.

– Я руки помыла, – отдалённо донеслось из трубки, и Тэфи понял, что его девушка сейчас на квартире у его матери.

Дальше Тэфи, одетый в удивление, присел, положил мобильный рядом и, включив громкую связь, свидетельствовал оживлённый диалог двух любимых им женщин.

– Чебуреки вам, значит, не такие? – гневно гремела чужой посудой Маняша.

– Конечно не такие! Что это вообще? Это не еда. Это кошачье варево какое-то.

– Не варево, а жарево, раз уж на то пошло, – буянила Маняша, – я, значит, кошка? Дворовая? Уличная? Деревенщина? Как вы там меня ещё?.. Мм… Дайте-ка вспомнить! Ах нет! Не вспоминается! Потому что из уст «интеллигентной женщины» такие комплементы вылетают, что в моей узкой деревенской головоньке им стыдно задерживаться!

– Ах позвольте, какие мы обидчивые! И что ты себе надумала? Что ты творишь?

– Я готовлю, Раиса Филипповна! Сейчас и здесь я приготовлю чебуреки, и вы их будете есть! – угрожающе уверила Маняша.

– Зачем ты привезла ко мне свои вещи, ненормальная?! – Раиса Филипповна, трясущимися от беспредельного возмущения руками, пыталась зажечь очередную сигарету, зажав губами мундштук. Но зажигалка тоже сбоила и капризничала, и женщина в сердцах швырнула её на стол.

– Как зачем? – парировала незваная гостья. – Все два года я и так с вами живу. Вы с нами с раннего утра до позднего вечера: «Ты позавтракал, Тэофан? Чем кормили тебя, Тэофан? Как самочувствие, Тэофан? Нет ли у вас сквозняков, Тэофан?» Непрерывно! Телефон не смолкает! У вас есть ключ от нашей двери! Вы ездите с нами в отпуск! Когда вы дадите своему сыну жить самостоятельно? Ему тридцать восемь! – Маняша перевела дыхание, – и что за имя такое – Тэофан? Вы в каких староцерковных нотах его добыли? Почему не Амадей?

– Была такая мысль, – устало огрызнулась Раиса Филипповна, отрывая кусочки от так и не зажжённой сигареты и растирая пальцами просыпавшийся коричневый табак.

– Чебуреки, говорите, нездоровая пища. Если вы так заботитесь о своём здоровье, что же вы дымите, как паровоз?

Женщины умолкли. В трубке мобильного что-то постукивало, позвякивало, шипело и булькало масло…

Тэфи улыбнулся, прервал звонок и пошёл обуваться.

– У меня, кроме него, никого нет, – Раиса Филипповна терзала сигарету в переполненной пепельнице и пустила бесчувственную постановочную слезу.

– А теперь у вас есть он и я, и будут внуки! – Маняша на слезу купилась, села рядом, выбросила душные окурки в мусор и залила пепельницу пенной водой.

– Ах ты, господи, – театрально взялась за грудь Раиса.

– Спокойно! – добродушно прикрикнула Маняша.

Во дворах светлело, шальные майские тучи рассеивало и уносило всё дальше.

Маняша пододвинула тарелку с горячими чебуреками:

– И я отсюда не уйду, пока вы не съедите хотя бы один.

Спасатели 1

Валик и Бутс

Валик и Бутс прошмыгнули в закрывающуюся дверь, и она с шумом захлопнулась.

– Покажу тебе моё любимое место, – шепнул Валик. – Святая святых этой гостиницы – склад.

– Хорошо пахнет, я такой голодный, – согласился Бутс, по-воровски осматриваясь.

Они поели вяленого мяса. Зашуршала замочная скважина.

– Не отсвечивай, сейчас начнётся самое интересное, – предупредил Валик.

Они спрятались за огромными картонными ящиками.

– Заведующий склада. Я зову его Барбос. Даже имя его запоминать не желаю, – Валик облокотился на стену и презрительно скривился. – Сначала он привёл сюда повариху. Изображал из себя побитого жизнью пса. Дул губки, жаловался на жену. Говорил, что жена плохая хозяйка, не умеет готовить. То ли дело она, повариха. Короче говоря, Барбос добился, чего хотел.

Валик вздохнул. И Бутс вздохнул вслед за ним. Приятель всё-таки.

– Потом затащил сюда директрису банкетного зала, – продолжил Валик. – Плечи распрямил, спину выгнул, пузо втянул, рукава закатал. Строил из себя заправского мачо с волооким взглядом. Морозил ей всякую чушь о том, что в его жизни нет страсти, что жена его – чурбан неотёсанный, что кровь его закипает при одной лишь мысли о директрисе.

– А она?

– Сдалась, конечно.

– Глупая… – причмокнул Бутс, выковыривая из межзубья застрявшее мясо.

– Нет, что ты, – уверил Валик, – умная. Обе умные. Просто место здесь такое. Склад. Здесь все глупеют. Зав склада тоже здесь глупеет: вместо одной палки колбасы берёт две или три. Потом ему приходится уносить остатки домой. Не понесёшь же назад, сразу все поймут, что ошибся, что глупый. Даже я на складе тупею: начинаю есть и не могу остановиться.

– Ну да, ну да, – соглашался Бутс. Приятель всё-таки.

Послышались взволнованные голоса, женский и мужской. Валик шепнул ещё тише:

– Вот. Я так и знал. Этого я и ждал. Смотри. Официантку новую привёл. Нравится она мне. Совсем молоденькая. Гляди, теперь Барбос притворяется романтиком. О жене ни слова, колечко снял. Чисто принц на белой конине. Бровки домиком, глазки в потолок. Обещает ей любовь до загробья, – Валик нахмурился и напрягся. – Но сегодня ему ничего не светит! Врёшь, не возьмешь! Сегодня, Бутс, мы работаем спасателями. Дуй за мной!

Валик и Бутс ломанулись к парочке у приоткрытой двери.

Склад огласился девичьим верещанием так, что уши заложило. Официантка с силой оттолкнула мужчину, вжалась в стену, затопала морзянкой каблучками в пол, не жалея голосовых связок, застряла визгом на самых высоких нотах:

– Крысы! Крысы! Крыыыысыыы!

– Спасенааааааа, – протяжно-счастливо пищал Валик, буксуя на скользком полу.

И только лысые кончики хвостов мелькнули за углом.

Не родись красивой, а лети в Египет

Марина

Солнце взорвалось и разлетелось одуванчиком, залепив собою все тени так, что жаркий воздух звенел сухостью. Такая засветка делала все предметы слишком яркими, белёсыми, обесцвечивала море: вода безбрежным зеркалом отражала белое солнце и белое небо.

Марина попыталась медленно подойти к воде, но медленно не вышло: песок обжигал пятки. Марина зашла по щиколотку и не почувствовала прикосновения моря, настолько оно было приторно тёплым. Вода безжизненно стояла на месте и лишь лениво всколыхнулась, когда девушка пошла глубже. Хотелось шума, всплесков, а не застойной солёной духоты.

Большая ошибка и стереотип брать отпуск летом.

Умные и знающие делят заслуженный отдых на две части. Первая часть – начало ноября. Пока коллеги заматываются шарфами и безуспешно пытаются перепрыгивать суп из зачавканных листьев и грязи, пока осенне-зимняя сырость наполняет их насморком, ты свободно вдыхаешь йод и замачиваешь конечности в благоденствии моря.

Другая часть – вторая половина мая. Когда утих ажиотаж первомайских праздников, и заморские отели не переполнены. Потом вернуться на работу к первому июня, смело перейти на летние платья, весь сезон демонстрируя ещё с ноября сопливым коллегам свой золотистый загар.

Но Марина ошиблась и выбрала африканский август.

Она передумала плавать. Тёмные очки не спасали, полы шляпы не укрывали плечи, и Марина решила снова спрятаться под плетёный пляжный зонт.

Вот он какой, долгожданный отпуск? Вот куда она спешила?

Куда-то бежала. Формальности, документы, сборы, сумки… Торопилась. Поставить невидимую галочку – побывать на пирамидах. Так было надо? Надо кому? Ей? Не хуже людей. Делала фотографии. Она и море. Она на море. Она с морем. Бедро отставить, живот втянуть, волосы развеваются. Кому? Кому они развеваются? Ей, например, мешали, пятый год мечтала срезать, но оставляла для фотосессий.

Пирамиды. Зачем так стремятся к ним? Только вчера Марина вернулась с экскурсии и теперь, разбросав по шезлонгу своё сырое тело, по которому противно поскрипывал и шелушился прилипший песок, по кусочкам переживала заново поход на пирамиды.

Люди, кони, верблюды… Как у классика, смешались в кучу. Марина сделала множество фотоснимков. Вдалеке от пирамид, ближе, совсем рядом, она на исполинских каменных глыбах, стараясь поймать выгодный ракурс, не захватить кадром других туристов, притвориться, что она здесь одна, что нет вокруг чужих потных тел с напяленными на головы арафатками.

Готовясь к очередному селфи, она умостилась на одном из камней. Прямоугольная рамка смартфона, увы, съедала величие построек. Глаза, изнурённые постоянным прищуром, блуждали по сувенирным киоскам.

Эти картонные коробочки, облепленные вешалками и заваленные безделушками, встали здесь с робкой наглостью, готовые оторваться от песка и взлететь от первого же порыва ветра. Именно они почему-то помогали почувствовать мощь пирамид. Рядом с хлипкими, наскоро сколоченными каркасиками, ступенчатая пирамидная стена нагрянула с неба и пустила корни до самого земного ядра. Марине представилось, что эти корни ритмично высасывают жар из-под земли и выпускают его сквозь песочный фильтр в воздух.

Вчера, происходящая вокруг суета отвлекала, огорчала. Марина часто специально отставала от группы, но её ждали, подзывали. Гид очень уверенно крутил свою шарманку про фараонов, вроде сам лично при строительстве присутствовал, правда, временами заговариваясь, как это бывает, когда повторяешь один и тот же текст бессчётное количество раз.

Марине хотелось остаться одной. Чтобы закатилось солнце. Чтобы камни стали прохладнее. Тогда бы она прислонилась ухом, закрыла глаза и слушала.

Выходила из туристического автобуса Марина, как уходит с рыбалки рыбак, который щуку большущую видел, она плавала у лодки и дразнила, она показывалась на глаза, но поймать не вышло ни щуки, ни захудалого окунька.

И вот сегодня на море был штиль. Завтра последний день, а следом кувырок в городскую рутину.

Девушка зашла в номер и мылась целый час.

Нет. Не в море счастье. Счастье – вот так, завалиться на хруст наволочки, обнять уши подушкой и слышать бьющиеся волны. Вы замечали, что в этом волшебном подушечном шорохе живет прибой? Не в океане глубина. Глубина в ду́ше. Чтобы это понять, требовалось отдалиться от насиженного места на сотни тысяч километров?

Так думала Марина, ёрзая в истоме по белоснежным простыням.

Спустя полчаса с медлительным удовольствием она сидела у зеркала и совершала манипуляции, по непонятным мужчине причинам, придающие любой женщине уверенности в себе. За стеклянной балконной дверью бросались пыльцой ночные мотыльки, в бассейне отсвечивали и подмигивали фонари.

В баре лениво проливалась музыка и коктейли. Умеренно-сладкие пузырьки приятно сводили Марине скулы огуречно-лаймовой печалью: вот и всё, завтра домой. Отсюда небо было слишком чёрным, а музыка была слишком человеческой и западной тогда, когда хотелось проникнуться напоследок колоритным востоком и природой.

Марина прошла подальше по газону сквозь возмущение цикад и села на прохладный песок. Спрятано. Ушло. Навсегда. Не откроется никому. Иронично щурились пирамиды на автобусы, на группы людей и на каждого человека по отдельности: и этот решил, что тайна здесь, в камне; и этот деловито шлёпает ладошкой булыжник.

«Я – тайна», – внезапно решила Марина и резко откинулась навзничь, чуть не сбив с ног кого-то.

– Не хотел пугать, простите. Я Фабио, – сказала тень, переминаясь с ноги на ногу и потирая ушибленное место.

– Хорошо, – Марина неловко пожала плечами, представляя улыбку на его лице, потому что из-за перепада света видела только очертания мужчины. Ей не очень понравилось, что к ней незаметно подкрались.

– Говорят, славянские женщины самые заботливые жёны, – его ковыляющий итальянским акцентом английский не позволил Марине разозлиться такой бесцеремонности.

– Говорят, итальянские мужчины сплошь ловеласы и проходимцы, – недовольно проговорила Марина по-русски, поднялась корявенько, тяжело облокотившись о колено, безо всякой грации, наступив на подол платья, чуть не порвав его, потерла одну стопу о другую, стряхивая песок.

Она только-только начала что-то понимать, вот-вот ухватила ниточку, готовую раскрутить клубок какого-то неведомого ей ранее очевидного знания о мире и о ней самой… И её прервали.

Фабио ни слова не понял и, следовательно, улыбаться не перестал.

– Ты такая… такая… такая… – Фабио силился копаться в своём арсенале английских эпитетов, но ничего, кроме пошлого и неуместного, в голову не приходило, он почти отчаялся и, размахивая загорелыми руками в белой льняной сорочке нараспашку, начал строчить корсиканские восторги и признания.

«Что за чудо-юдо такое», – негодовала Марина, нарочито грубо вышагивая обратно к бару, всеми фибрами давая ухажеру понять, что ей неинтересно.

Фабио, как и полагается островитянину с горячей кровью, не отстал.

Через несколько шагов, уже медленно бредя по влажной от вечернего полива траве в сопровождении неумолкающего человека, Марина думала о том, что отпуск, пожалуй, придётся продлить, потому что на изучение итальянского потребуется время…

Важная работа 1

Иван

Иван сидел над грудой резюме, в которых соискатели бравировали, любуясь названиями фирм, приписывая себе лишние месяцы работы и личные качества, которыми никогда не обладали. Стрессоустойчивость. Зачем вставлять это модное слово? Все те, которые еще живы и ходят хоть на какую-то работу уже стрессоустойчивы.

Коммуникабельность. Интересно, хоть кто-то написал бы правду: «Я замкнутый интроверт, который пьёт кофе, ненавидит людей и владеет особенными знаниями этого бренного мира, но я готов за определённое вознаграждение изображать из себя отзывчивого сотрудника, с вышколенным актёрским мастерством искренне интересоваться чужими проблемами.» Было бы забавно. Иван бы взял такого, не раздумывая.

Или вот так: «За отдельную плату я готов игнорировать унижения и оскорбления начальства.»

Или так: «При повышенной концентрации демотивирующих всплесков агрессии у руководства, я обещаю снизить свою производительность всего лишь на двадцать процентов.»

Но нет же. Скука скучная.

«Быстро обучаюсь». «Ответственная». «Целеустремлённая»… Хм. А к каким целям устремлённая? Совпадают ли твои цели с целями компании?

Вот бы написала: «Не обременю вашего интернет провайдера скачиванием сериалов и просмотром порнографии, предпочитаю пятьдесят процентов рабочего времени потратить на раскладывание безобидного пасьянса.»

Она, кандидат, пришла вовремя. Немного волновалась, это было почти незаметно, но у него-то глаз намётан.

– Образование? – Иван начал сразу: соискателей много, так что все вопросы чётко и по делу.

– Высшее экономическое, высшее юридическое, сейчас учусь онлайн на психолога. – Выпалила уверенно.

«Молчит. Ждёт вопросов.»

– Языки?

– Английский, французский свободно. Итальянский со словарём, учу испанский. Дипломную по банковскому кредитованию защитила на английском.

– Опыт?

– Мне двадцать один год, поэтому всего девять месяцев в дирекции ПромБанка и семь месяцев «интернатура» по выходным на ОАО «ЦветМет».

– Готовы ли вы работать сверхурочно и, если потребуется, по выходным?

– Да, конечно.

– Отпуск у нас осенью.

– Без проблем.

– И вы не забеременеете ближайшие два года?

– Не планировала.

– Дресс-код у нас строгий.

– Высокий каблук и классический пиджак – моя вторая кожа.

– Ну что же, вы прошли в отделе кадров психологическое тестирование, вы предоставили справку о прохождении медицинского осмотра, наши сотрудники уже проверили ваши рекомендации с места учёбы, служба безопасности подтвердила отсутствие каких-либо правонарушений с вашей стороны, ваши связи и связи вашей семьи. Я готов показать вам рабочее место.

– Большое спасибо.

Они прошли в открытое длинное помещение, жужжащее офисной техникой и женскими голосами, стучащее каблуками и форточками, шуршащее бумагами. Такой себе упорядоченный офисный хаос.

– Вот ваш стол. Моей почтой занимается Стол номер один, подшивкой – Стол номер два, резервацией моего парикмахера – Стол номер три, заказ одежды и прачечная – Стол номер четыре… Конкретно в этом, правом, крыле двадцатого этажа у нас двадцать Столов. Вы разберетесь. Вас введет в курс дела Стол номер восемь.

Иван оставил её, бывшего кандидата, а теперь его Стол номер тринадцать. Ну что же, Иван сделал всё для того, чтобы отбить у неё охоту здесь быть. Именно быть. Потому что (Иван был честен хотя бы с самим собой) назвать это словом «работать» у него нёбо сгниёт и язык отвалится. Её научат, как правильно делать кофе и подавать его Ивану. Это при её то данных… Что же это творится нынче на рынке труда, великая родина? Пройдёт какое-то время, и она, Стол номер тринадцать, уволится. Как и многие предыдущие до неё.

Иван закрыл дверь в свой офис и подпёр её собой. Слева прозрачная стена и вид на закат. Но заката не видно за конструктором городских высоток. В каких-то зеркальных квадратах уже горит белое электричество, и он видит чужие монохромные офисы и людей с опущенными головами.

Закат такой яркий, но Ивану он сейчас кажется зачернённым и зловещим. Или это игра тонированных окон? Может быть, сейчас получится? И он с разбегу врезается в стекло. Сейчас она, прозрачная стена, хрустнет, треснет, проломится, и он взлетит вниз, весь в сверкающей крошке, каждый осколок которой отразит присутствующую оранжевость заката, он увидит ослепляющий диск и согреется. Сбегутся люди. Будут фиксировать на камеры мобильных. Потом приедет его жена Рита. Что она почувствует? Что он почувствует? Он почувствует хоть что-нибудь?

Но стекло снова уцелело. Иван вызвал Стол номер шесть, чтобы помыла окно.

Важная работа 2

Иван

Сегодня ровно три года. И последний год он постоянно терзал себя этим вопросом. Он три года протирал свои шитые на заказ брюки, качался в кожаном кресле и ковырял дубовый стол.

Когда три года назад ему предложили это место, он не верил своим ушам и внезапно пришедшей удаче. Молодая жена Рита тоже не поверила и, с присущей замужней женщине подозрительностью, выпытывала подробности, но он не мог ее просветить, потому как сам ещё толком ничего не понимал.

Если вкратце, то контракт был более чем достойный. Фантасмагория. Компания снимала им особняк с садовниками, инженером, водителем, поваром, уборщицей, предоставляла автомобиль, обеспечивала шесть раз в год по две недели оплачиваемый отпуск в любую точку мира. Ему. Обычному кадровику без выдающихся способностей. С другой стороны, условий от работодателя было много, пятьдесят страниц печатного текста, включая следующие странные пункты:

– никуда не отлучаться в течение всего рабочего дня;

– супруга не должна работать;

– в течение десяти лет не иметь детей и не заводить никакого домашнего питомца (даже таракана или рыбку);

– ни при каких обстоятельствах не заниматься никакого рода благотворительностью (посещение дома престарелых, детского дома, подача милостыни, материальная помощь родственникам или друзьям и т.п.) …

Последние пару месяцев он то и дело перечитывал все параграфы и запреты, соображая, к чему это все, и сможет хоть один из пунктов что-то прояснить. В договоре обязанности уместились всего в нескольких строчках, а вот ограничений…

За три года он ни на шаг ни приблизился к пониманию того, что это за корпорация, кто её руководители или владельцы, чем она действительно занимается (ему сказали, что строительством). Всё проведённое здесь время в его обязанности входил просто найм сотрудников для двух этажей. Ввиду текучки кадров постоянно приходилось читать резюме и встречаться с соискателями.

Иван вновь и вновь раскладывал перед собой воображаемую мозаику их первой с работодателем и единственной встречи, силясь выжать из неё максимум деталей. Сначала был звонок.

– Здравствуйте Иван, вас беспокоит московский филиал корпорации ЭйАйИ, – приятный женский голос располагал, хоть и походил на речь искусственного интеллекта.

– Чем могу?

– Мы хотели бы пригласить вас на собеседование. Сегодня в течение часа вам подходит?

– Да, конечно, – Иван поспешил согласиться, – хотя, нет, постойте, с такими пробками… – Иван засомневался в правдоподобности происходящего и заподозрил мошенников или розыгрыш, – Как, ещё раз, вы называетесь? Не припомню, чтобы отправлял своё резюме…

– Корпорация ЭйАйИ. Мы нашли вас в базе данных. Вы состоите на бирже труда.

Двадцатиэтажное здание. Ему на последний. Ничего особенного, хотя особенным было всё. Нашли его… На бирже труда… В наше-то время… Но он шёл к ним, потому что молодая жена Рита улыбалась ему всё реже, с тоской смотрела на девушек с цветами и на цветочные киоски в принципе, чаще уходила с подругами в кафе, перестала готовить и убирать, потому что она зарабатывала, а Иван сидел дома.

– Мои обязанности? – задал он вопрос, после прочтения условий, часть которых он пробегал взглядом, по каким-то пунктам просто скользил, выхватывая моменты, где были указаны цифры, суммы, числа…

– Вы будете нанимать сотрудников для двух этажей. Оценка их резюме и интервью.

– И всё?

– И всё.

– А если я не справлюсь?

– Вы справитесь.

– Если я решу разорвать контракт?

– Если вы разрываете контракт, то в день прекращения контракта вы лишаетесь всего. Внимательно читайте тридцать восьмую страницу. Вы также должны будете выплатить штраф в размере суммы, которую мы на вас израсходуем в течение последних двух лет до дня разрыва контракта. Ни вам ни вашей супруге также не разрешено работать в течение двух лет со дня разрыва контракта на какой бы то ни было работе.

– То есть я должен вам вернуть все, что заработал? – удивился Иван.

– Поясняем, – спокойно ответили ему, – не заработную плату вы должны будете возвратить. Расходы. Наши расходы, все, что на вас будет потрачено сверх оклада.

Напротив него сидело три человека. Женщина и двое мужчин. Хотя женщину трудно было назвать таковой, она всеми силами старалась искоренить в себе женское. Её костюм был таким же серым и таким же брючным, как костюмы двух её коллег. Её руки были такие же жилистые, без украшений, с минимальной ухоженностью, такие же, как и руки двух других мужчин. Иван никак не мог уловить, кто из них главный, потому что говорили они по очереди, складно, никогда не перебивая друг друга, очевидно, каждый выучил свою фразу из пьесы и точно знал, когда и за кем её говорить. Все трое держались слишком прямо и как-то зажато, как ученик за партой, который вот-вот начнет отвечать урок.