Не упасть бы в эту яму!

Олег Папков

Не упасть бы в эту яму!

Глава 1

«Жизнь проходит мимо. Но, у каждого – своей походкой.» – подумал попугай Бин, разглядывая себя в смутном и тёмном отражении в зеркале на стене, напротив. Комната была темноватой. Зеркало было далеко, его отражение было невнятным, и он, быстро потеряв интерес к этому занятию, стал смотреть в сторону моря, которое было видно в окно.

Море было сине-зелёным, небо было голубым, ни одного облачка. Песок был белым. Камни – серо-коричневыми.

После отлива на песке не было никаких следов, кроме следов собаки, добермана Гая. Который любил пробежки, паркур, экстрим, адреналин и полностью раскрыл в себе этот потенциал, заполняя им всё свободное время в своей жизни.

И сейчас, он носился по песку. Иногда, он хватал разные палки и подбрасывал их кверху. С разбегу забегал в море и кусал воду. В общем, жизнь его, судя по всему, удалась.

А Бин, попугай сидел в клетке в достаточно тёмной комнате. Единственное, что ему было доступно, это повиснуть на лапах вниз головой. Но, он давно уже считал это детством, и больше такое не практиковал. Иногда он зажимал лапой орех и с силой долбил его клювом.

Кто-то чихнул. Бин обернулся и упёр взгляд в статую. Рядом с клеткой сидел и смотрел в ту же сторону, что и попугай до этого, породистый кот. Неподвижный и целеустремлённый, весь из себя, изваяние такое, он был потому сейчас, что во все глаза наблюдал за подскоками, метаморфозами и пертурбациями добермана Гая на песке. И в этот момент его очень возмущало, как сегодня тот «работал» с морем. Какая бездарность эта собака.

Кота звали Граф.

Его жизненное кредо заключалась во фразе: «Нет полного счастья, есть только счастливые моменты». Эта фраза и сейчас пронеслась в его голове, когда он представил рыбу, которую доберман мог бы выловить из моря ко всеобщей и его, в том числе, радости и может быть трапезе. Но собака этого не сделала. Глупая собака.

– Я лишний раз убеждаюсь, что эта собака глупа. – сказал кот попугаю.

– «Петруша хороший, но Петруша глупый!» – наступив лапой на орех прокричал попугай.

– Да, что ж вы так орёте, дорогой мой Бин. – тряхнул головой кот и потёр лапой ухо. – Мы же не на митинге! Собаку, кстати, не Петруша зовут.

– Я, кстати, знаю, как зовут собаку. А это у меня уже привычка, орать. Не приставайте ко мне. – ответил попугай, продолжая долбить орех. – Наш молодой хозяин, дурак и оболтус, любит подойти к клетке и орать на меня, выплёскивая разный мозговой хлам, пока старый хозяин не влепит ему, дурню здоровому, подзатыльник. И я ору ему в ответ.

– Вы ждёте подзатыльника? – про мурчал ему кот.

– А ты слышал, какую музыку слушают эти молодые? – как бы, не замечая слов собеседника, продолжал Бин. – Это же просто ужас. А эти поющие трусы… А слова какие? Пацаны нацепят бороду и что–то бубнят себе под нос, как будто промокательную бумагу жуют вместе с клеем. Все это под звуки, именуемые музыкой. Которая, в свою очередь, состоит из трёх аккордов.

Кот снова оторвал взгляд от собаки и посмотрел на попугая невидящим взором.

– А, что вы имеете против такой музыки? Мне нравится. Я тоже так пою, когда нализываю свои, э-э.. ну… которые у меня больше, чем ваши.

Попугай ничего не ответил, но опять с силой долбанул по ореху клювом и продолжил.

– А наш старый хозяин. – ворчал попугай, разгрызая орех. – Сколько можно жрать то? Как носорог уже. И он, к тому же, плохо видит. Особенно, когда сует руку мне в клетку. Жуть. Или несётся по прихожей на тебя, дорогой мой Граф, не видя ничего впереди дальше своего носа. И в этот момент мне кажется, что при его–то весе – это, уже не его проблемы.

Кот улыбнулся. Он прекрасно помнил, как иногда тяжёлые и толстые «столбы» упорно норовили его раздавить. И приходилось, взвизгнув, уворачиваться.

– Вы просто ворчун, Бин. – сказал он попугаю, – лучше берите пример с нашего Гая, с нашей жизнерадостной, но глупой собаки. Ему хорошо. Он глуп, и от этого ему всегда хорошо.

И он, подняв лапу, уселся ухаживать за местом под хвостом.

Хозяйку этой животной братии звали Кира Михайловна. Она была женой очень ответственного работника в организации, которую можно назвать, э-э.., ну, ну, скажем, Партией. И находилась уже не в таком возрасте, в котором ещё думают, что блондинки тоже могут устанавливать Windows. И, как правило, делают они это с помощью бубна. Хотя, конечно, и торопиться ей было ещё некуда. То есть, возраст – в самый раз.

Муж её, ответственный работник в организации, не будем её называть, хотя все её знают, но Семен Евграфович, муж её, этого не хочет, чтобы все о ней говорили. Ну зачем кричать об этом?

Так вот и сейчас, муж её, за глаза называемый носорог, из-за большого веса и малюсенькой родинки на носу, подъехал на казённом автомобиле с водителем к крыльцу своего коттеджа, именуемого хозяевами между собой, дворцом. Вывалился, выполз с сиденья и, не закрыв дверь машины, бросился к дверям своих хоромов. Он был, видимо, в хорошем настроении.

– Кирочка, моя, Михайловна! Проснись! Отзовись! Товарищи! Друзья! – кричал он, подходя к двери дома. – Подло бросать пить, когда страна в таком положении. Производство водки увеличилось на 70%, дорогая моя, страну ждут великие дела.! …А-яй-яй! – вскричал он, взмахнув руками, когда, взбегая по ступенькам и запнувшись за верхнюю, дальше кубарем, сшибая косяк двери, ввалился во дворец. Кстати, сам хозяин согласился это строение так называть. Чего уж там мелочиться.

Попугай издали бросил взгляд на появившийся мешок на входе и пробурчал:

– Ещё один купил алкотестер и теперь пытается побить свой предыдущий рекорд.

– Дорогая? Кирочка Михайловна, ой. Ну, где же ты? Ну помоги же мне! Где ты есть? – мычал «мешок», ворочаясь на полу, путаясь в каком-то коврике, с сорванным со стены светильником в руках, и тщетно пытался подняться.

– Что там за шум? Семён Евграфыч, ты один? – закричала хозяйка со второго этажа, с кухни. – Если не один, то пусть гости раздеваются и проходят. Я утку готовлю. Утюльку. Твоё любимое.

– Какие гости, Кирочка Михайловна?! – пробормотал Семён Евграфович, поднимаясь с пола и держа в руке разбитый светильник. – Страна в опасности.

На шум прибежала собака, посчитав что здесь события интересней.

Водитель Ивняков, прозванный кем-то Тутанхамоном, с каменным лицом понаблюдав за произошедшим, глядя в проем дверей, по-военному развернулся, чинно открыл дверь машины, сел и уехал, посчитав, наверное, что он свою миссию выполнил и чиновник, которого он привёз, уже находится дома. Точнее во дворце. Наплевать, что лежит в прихожей.

Сам хозяин считал это здание коттеджем, на взгляд же какого-нибудь оценщика – это пять окон и дверь. На взгляд банка – это будка. На взгляд покупателя – какая-то развалина. Но, на взгляд же на налоговиков – это дворец. Чем, собственно, он и являлся.

Семён Евграфович мало что смыслил в математике, но прекрасно управлялся со счётной машинкой, машинкой для счёта денег. И от частого использования он работал с ней, когда приходилось, почти автоматически.

Жил он с семьёй в краях, где прекрасно растёт виноград и часто светит, и греет Солнце. И ещё, в их округе где-то есть винная или коньячная страна. Точно он не знает, где. Но знает кто ей руководит. И это его хороший друг. Виктор Михайлович Буриме. Большой человек в этой коньячной или винной стране.

Ещё, когда он был на работе, Семёну Евграфовичу очень хотелось выпить. Этак, пропустить рюмашку–другую. Он знал, что сверху недавно был спущен приказ всячески содействовать и способствовать развитию виноделия и производства спирта. И, из-за этого, целый день сегодня, почему-то, ему хотелось к Буриме. Он не мог усидеть в кресле за столом, который помогал ему руководить. Руководить за эти невъе… ые деньги. Что–что? Хотите сказать, что это очень большие деньги. Ну что вы. Это очень маленькие деньги. Можно сказать, мизерные. Ну что вы! Наговаривают. Болтают всякое.

И, как только, часы громким министерским боем сообщили об окончании рабочего дня, огромная туша, кое-как отлепившаяся от кресла, рванула вниз по лестнице вон из здания. Прерии опустели. Озеро опять вошло в берега.

Произошедшее дальше, как мы знаем, оценили только попугай, да собака, которая, справив нужду на воткнутый в песок почти у самой кромки воды на пляже плакат с надписью: «Вход в море», в миг отозвалась на шум подъезжающей машины и возню на крыльце быстрым бегом и громким лаем. А, увидев поверженного на пол хозяина, ещё и пыталась укусить за ботинок упавшего.

«Глупая собака. Как, впрочем, и хозяин!» – подумал и громко промяукал кот Граф, не опуская торчащей вверх задней лапы. Но, всё-таки, он оторвался от санитарного занятия под хвостом и, повернув и вытянув голову, разглядывал ситуацию на крыльце.

Глава 2

Поднявшись в кухню, Семён Евграфович отряхнул штаны, отёр руки, подошёл и обнял жену.

– Здравствуй, дорогая моя Кирочка Михайловна. Как денёк прошёл? Где наследник?

– Привет, Сема, – улыбнувшись сказала жена. – Наследник в академии на занятиях. А ты один или с кем-то?

– Один-один. Да вот, незадача. Упал в прихожей. Ну да, ничего. Никто к нам не приходил? – поинтересовался Сёмочка, премило улыбнувшись жене и потянулся в шкафчик за бутылкой и рюмкой. Налил и выпил.

– Нет. – ответила та и продолжила что-то нарезать на столе.

– Смерть приходила. Сказала, попозже зайдёт. – пробормотал попугай Бин, одним глазом издали наблюдая за сценой в кухне.

Кот Граф, ранее прибежавший на запах в кухню, посмотрел на попугая, но прерываться от своего занятия, стояния на задних лапах у стола, не стал. Кира Михайловна нарезала ветчину, и он думал: «Господи! Ну, пошли же ей, пожалуйста, звонок на мобильный!».

Семен Евграфович достал и посмотрел в бумажник, но увидев в нем только фотографию супруги и подумав, что: «На этом месте могли бы быть ваши деньги», закрыл.

«Надо будет сходить в банк». – напомнил он себе.

– Слушай, Кирочка Михайловна. А ты знаешь какой скоро будет день?

– Нет. Не знаю. Ну, и какой? – ответила жена, разрывая утку и перекладывая куски в кастрюлю.

Кот сменил дислокацию.

– А, вот! – загадочно пробормотал Семен Евграфович, хитро улыбнувшись спине жены, удалился в залу.

Она ничего не сказала в ответ, видимо размышляя, какую из дат она могла пропустить. Она всегда помнила все даты. У неё даже все записано. У кого, когда день рожденья, или день смерти, или день свадьбы. Да. Она помнила все такие дни, не только семейные. Но и разные даты ближайших родственников и даже соседей. Хотя, с соседями у них отношения не слишком ладились. Слишком много те о себе думают.

Семен Евграфович с громким топотом куда-то стремглав испарился из залы вниз. А, она смущённая и заинтригованная таким вопросом мужа, комкая в руках полотенце пошла в сторону большой комнаты.

Предварительно, все–таки, убрав в холодильник нарезанную ветчину и накрыв кастрюлю крышкой.

Кот, зацепившись лапами за стол и задрав морду выше, увидел чистую ровную поверхность без единого признака ветчины или утки и мяукнул: «Облом». Люди бы не услышали, но попугай все понял и захихикал. Со стороны можно было подумать, что после мяуканья кота, попугай в клетке в соседней комнате заклекотал неразборчиво по птичьи. Но, тот хохотал от души.

– Что ты ржёшь, Биняка? Не свались в поилку. – кот рассержено тряхнул лапой.

– Странно, в своей прошлой жизни я все сделал, вроде бы, правильно. И, вдруг, такое вот «ничего». – Граф громко крикнул попугаю и фыркнул.

Он ещё маленько постоял на задних лапах, всем своим видом говоря: «Да. Вы все сделали правильно. Но вы забыли покормить МЕНЯ!!!». Но, потом снова встал на все свои четыре и с достоинством ушёл с кухни во двор.

– Семочка, котик, ты меня заинтриговал! – сказала Кира Михайловна, когда нашла мужа переодевающимся в домашнее в спальне. – Ближайший день рождения будет у твоей мамы, Веры Ивановны в сентябре. И если его забыть и её не поздравить, то сразу становишься врагом народа в её глазах.

– Да. Ворчать она будет. Вспомнит весь двадцатый век, 50-е, 70-е,90-е. И белах и красных. А мой папа очередной раз приговорит меня к расстрелу.

– Но, это все не то. Не то-о-о! – сказал он, натягивая пижамные штаны на пузо. – Не то! Кирочка, Михайловна-а-а!

– Батюшки! Да, что же это за дата такая? Какую дату я могла забыть. Все. Давай говори. Не томи.

– Ха-ха-ха-ха! – или что-то похожее издал Семен Евграфович, сообразив, что перестарался и раздул большой пожар любопытства с этой датой, и теперь нелегко его будет потушить. Он стал листать перекидной календарь на столе.

Развязка наступила бы, может быть. Но к дому начала откуда–то издалека приближаться громкая музыка из автомобиля или, скорее, бумканье. Бум-бум-бум-Бабах. Ту-ту-ту!

Кот сморщил усатую физиономию и растворился в воздухе. Доберман Гай, сказав коту вдогонку фразу «Сволочь едет! Спасайся!», начал искать будку, хотя у него её отродясь не было. Попугай постарался втянуть голову в плечи так, чтобы она провалилась в желудок, но не получилось, и он просто сделал вид, будто уснул.

Со словами «Деточки с учёбы едут. Ладно. Потом расскажешь мне, что за дата такая.» Кира Михайловна отстала от мужа, засуетилась и пошла в сторону кухни продолжать готовить. Семен Евграфович снова стал листать календарь.

Автомобиль, ревя подрегулированным глушителем и бумкая музыкой, подъехал ко дворцу. Дверь авто открылась, но никто не вышел.

Роскошный и дорогой, конечно же, автомобиль. Ох. Дети-дети. Сначала девочек интересуют куклы, а мальчиков – машины. С возрастом все наоборот. Хотя, тут мальчиков и машины тоже интересуют.

Прошло ещё немного времени, музыка маленько утихла, но никто и не пытался выйти.

Гай осмелел, подошёл, нюхая воздух, и заглянул в открытую дверь. И гавкнул от удивления, отойдя маленько назад.

Водитель, точнее, водительша находилась за рулём не в привычном водителю положении, а с точностью до наоборот. Руки и голова – подбородком на руле, грудь на седушке, а ноги с каблуками на спинке сидения и подголовнике. Вся поза её говорила, как бы: «Инструктор мне что-то не договаривает!».

Кот, глядя с крыши дома, сказал громко:

– Опять двойка!

Но, поняли его только собака, которая повернула к нему голову и застыла, и попугай, который зачем-то сказал из дальней комнаты: «Хороший, Петруша!».

И попугай, походу, опять оказался прав. «Петруша – Кен» оказался «хорошим», то есть пьяным вдрызг, хоть и с бородой. И дрых на заднем сидении. А Гагочка, любовь Кена и почтижена, почему-то оказалась в таком положении, как бы, сложив губы устало на руль внизу.

«Как же трудно все в этом мире!?».

Она была чуть трезвее своего бойфренда. И довезла их до дому. А, приехав, полезла отцеплять каблук, зацепившийся за что-то там на коврике. Да ещё, банка с пивом неоткрытая внизу каталась промеж педалей. Ну, в общем, как говорится: «Споткнулся, упал и уснул». В данном случае уснула.

Музыка бумкала ещё минут семь-десять, пока на эту картину «Утро в дискотеке» не вышли посмотреть папа с мамой и с ворчаньем и кудахтаньем, и всплёскиванием руками не начали растаскивать тела и приводить все остальное в надлежащий, как было, вид.

Тащить наверх никого не пришлось. Хоть и с превеликим трудом, но все дошли сами.

Тема о таинственной дате уже больше и не подымалась в этот день.

– Пообещай мне, что разберёшься с ними. – сказала Кира Михайловна мужу конце всего, как бы ставя точку в этой не очень красивой истории.

Кот прищурился на спускающееся к горизонту Солнце. И фыркнул.

Вообще, в доме или во дворце, кому как угодно, не гнушались вести философские разгульные беседы–толкования, убеждая друг друга каждый в своей правоте. Порой доходило до скандала, ругани и детских бойкотов со стороны Киры Михайловны. Особенно это случалось под пивко, которого в семье никто не сторонился. И брали–покупали. Или под вино, которое иногда с собой привозил Буриме Виктор Михайлович из своей Коньячной или Винной страны. Коньяк он привозил редко, значит это, все–таки, была Винная страна. Хоть он и числился предпринимателем, но краснеющий нос и иногда заплетающийся язык выдавали в нем слетевшего с нарезки сомелье. Плавно превращающегося в алкоголика.

Спорили на разные темы. Порой рождалась истина. Но иногда, какая-то странная. Либо, как в Челябинске бывает: родится и сразу здоровается с врачом. Либо сразу после рождения с невнятными звуками и бормотанием, прыгает куда-нибудь на люстру. Все зависело от новости, которую обсуждали. От количества выпитого. От полученных в прошлом, когда учились, оценок в дневниках и зачётках.

Семен Евграфович, при всей его массивности, всегда импульсивно торопился доказать оппоненту его неправоту, махал руками. Подскакивал и наклонялся над собеседником мрачной тучей. Поток речи иногда напоминал пургу зимой. Вёл себя очень импульсивно. Бесконечно поправлял очки. Он просто считал, что истина есть только у него, и ни у кого больше. Дома-то, ладно. А как же можно проиграть спор на глазах, допустим, у своих подчинённых, когда он был на работе. Все. Концы света, фильма. ещё чего-нибудь. И уж точно – конец авторитету, который Семен Евграфович блюл денно и нощно.

Напротив, Кира Михайловна, была спокойна, обстоятельна и педантична в споре, но недалека и неглубока. Из–за сидения на домашней работе и бесконечного смотрения сериалов и новостей по телевизору она иногда просто перебирала в своих аргументах телевизионную заштампованность. Чем, просто, бесила Семена Евграфовича. Её главный лозунг был: правительство право, президент прав, лишь бы не было войны. И все тут. Только иногда, в пылу очередного спора, то есть разгулявшихся под вино философских бесед, при наступлении «врага», будь у неё оружие, она бы всадила в оппонента всю обойму и глазом бы не моргнула.

Но, такое её состояние бывало редко. В основном она исповедовала пофигизм, который в жизни заключался в том, что, если даже объявят войну или рядом упадёт метеорит, она все равно пойдёт в магазин, а потом в парикмахерскую. И если парикмахерская по каким–то причинам будет закрыта (метеорит попал точно в парикмахерскую), то она пойдёт на ярмарку.

Одним словом, философские беседы иногда перерастали в решающий бой Задирихи и Неспустихи. И, даже, аргументы Буриме в виде громкого пьяного мычания, никак не могли повлиять на их боевые действия. Как говорится, резиновая бомба продолжала скакать. Столько народу уже подавила.

Кот всегда тёрся, в таких случаях, возле стола и невольно наматывал на ус все, и истину, и болтовню. Это потом он усаживался на подоконник здесь же и раскладывал все по полочкам.

Наследник со своей пассией в спорах, пирушках и беседах не участвовали. Какая-то инопланетная замороченность в виде лопатников–смартфонов и ношения бород и больших губ у молодёжи распространялась и на них обоих. Она была без бороды, конечно же. Но, зато, имела большие губы. У него же были борода и машина. И не что-нибудь, а Гелик, Гелендваген. Гудящий глушителем, чёрный, с тонированными по периметру стёклами. И лобовым стеклом тоже тонированным, но послабее, чем на остальные. Из-за чего парень часто налетал на штрафы, но по–хитрому откупался запакованными коробками толи коньяка, толи вина от Буриме. Тот наследнику постоянно их спонсировал. Делал это охотно, как будто для сына своего. Да. Они с Буриме и похожи были маленько. Порой закрадывалась мысль… Ну, да ладно.

Кен Семенович и Гага Васильевна (ну и имена судьба раздала!) очень, ну просто, очень часто проводили время друг с другом, и если бы не учёба, смартфон, маникюр, тату, бутик, качалка, клубешник, авто, сон, ну и иногда, их места учёбы можно было бы сказать, что в течение дня они только друг друга, точнее, только себя и видят. И что, они как будто давно женаты, и что у них крепкая, бородато-губастая здоровая семья. Но которая, всё-таки, ай-яй-яй, иногда толи «забивает», толи покуривает. Типа: «Скажи наркотикам – Иногда!». Из–за чего бывает Гагочка, иногда, как заорёт, открыв дверь в ванную и глядя неестественно открытыми и почти квадратными от ужаса глазами на то, как Кен моется: «А-а-а-а! Мамочка! Осел в ванной!».

На что Кен Семенович ей, как бы в ответ, тоже иногда долго звонит перед закрытой дверью во входной звонок, не отпуская кнопки и качаясь, как на ветру. В ответ она, если Киры Михайловны нет, минут через пять подходит к дверям и тихим потусторонним голосом спрашивает: «Кто?». На что он ей тоже отвечает через секунд где-то «дцать»: «Мама, это я!». В результате. После какого–то размышления и удивлённого смотрения куда–то в плинтус в дальнем углу, Гага впускает его домой со словами: «Не–е–е… Мама – это я!».

Да. Бывает.

С животными, попугаем, котом и собакой эта молодая семья и дружит, и не дружит. Иногда кот летает вместо попугая, сидящего в клетке. Который, в свою очередь тоже не любит, когда его обстреливают лимонными или апельсиновыми косточками, или пытаются засунуть тонкий длинный конец расчёски попугаю под хвост. А собака, иногда, учится говорить. Пытаясь выговорить «За что?» и «Не надо!», когда её начинают нещадно лупить поводком, пытаясь научить командам «Сидеть», «Лежать», а иногда, даже, и «Ходить, висеть, летать, петь, варить». На что собака уже начинает думать в такой момент: «Танк! Вот, что меня спасёт!».

Кот же после первой попытки полёта просто исчезает. Растворяется в воздухе. И в своей новой параллельной реальности где-нибудь на чердаке или в подвале продолжает ухаживать за началом хвоста.

Виктор Михайлович Буриме смотрел на Солнце, размышляя, когда же оно зайдёт за какие-нибудь тучки или уж совсем за горизонт. Дело в том, что он потел сильно, когда бывал с похмелья. А так, как с похмелья он был почти всегда, то дополнительный подогрев со стороны светила ему казался явно лишним. Он бы предпочёл пасмурный день.

Начинал Буриме когда-то с предпринимателя, да и сейчас числился предпринимателем, но, толи частые пробы вина в качестве сомелье на собственном производстве, толи неукоснительное придерживание тезиса лозунга: «Пить не хочется, но надо…» перевели его в разряд предпринимателя–алкоголика. И часто, он был больше похож на алкоголика–предпринимателя, чем наоборот. Ну, да ладно. Чего о грустном.

Так вот. Позвонил ему вчера его хороший друг и в меру собутыльник, Семен Евграфович Подливайло (фамилия в самый раз) и говорит:

– Михалыч, мой дорогой друг Виктор. Да хранят боги твоё предприятие. А не окажешь ли ты мне услугу в долг. Да, в принципе, могу и оплатить сразу.

– Семен, свет мой, Евграфович, – в том ему ответил Буриме, – а когда ты видел, чтобы я тебе отказывал? Тем более, если ты платишь сразу.

– Да. Так вот. Есть у меня идейка одна. Отметить одну дату всем табором, да ещё и с приглашёнными родственниками и гостями. Тебя, кстати, тоже приглашаю. Ты, я знаю, любишь такие мероприятия.

«Ещё бы!», подумал Буриме. Он уже представил накрытые столы с обильной едой, сплошь уставленные бутылками с вином. Его вином. И бизнес, и удовольствие.

– Обязательно приду, обязательно помогу. Как скажешь, все сделаем как скажешь. – заворковал бутылочный предприниматель. – А когда и что будет? И что это за дата?

– Одиннадцатого августа. А что за дата, пока не могу сказать. Тайна. Не обессудь. Мне нужно коробки три по двадцать бутылок твоего игристого. Скорее всего, для разгона. Для начала. Потом посмотрим.

– Тайна? Ладно. Давай уточним. У меня есть коньяк и есть вино в ассортименте.

– И того и того. Нам коньяк. Женщинам вино.

– Да-а-а? Там и молодые женщины будут?

– Будут. Будут. Ну все, договорились? Созвонимся.

Буриме сбросил звонок и перезвонил на склад. Отдал распоряжения.

Постоял, глядя в окно. Подошёл к бару, достал бутылку с рюмкой и выпил.

Утром кот Граф залез на подоконник с цветами в горшках–вазах в верхней зале и смачно, от души разинув поднимающемуся Солнцу пасть, потянулся в открытое окно. Постояв какое-то время и посмотрев вокруг, уселся и предался размышлениям. И подытожил.

«В стране было все хорошо. С точки зрения телевизора. В реалиях было по-другому. Третий десяток двадцать первого века распечатали. Президент тот же. Общество то же. Потребительское. Раньше с чёрными гирями на ногах ходили. Сейчас гири цветные и продаются в рассрочку.

Искусственный интеллект ещё в детском саду. Вместе со своими взрослыми детьми-изобретателями-родителями. Но уже учится у них, как объегорить, обмануть ближнего или втюхать ему за деньги что-нибудь ненужное. Далеко пойдёт.

Потом, такое ощущение, что дебилы – это главный ресурс современного капитализма. При этом капитализм с человеческим лицом незнакомого никому человека в России солидно и щедро сдобрен феодализмом, который просматривался во всем. Классический феодализм с барином и крепостными–холопами, и широким ассортиментом оброков. На местах, то валежник нельзя бесплатно собирать, то грибы с ягодами, то рыбу нельзя ловить. А, если вдруг палка, воткнута в землю, и земля находится на твоём участке, обнесённом высоким забором, то эта конструкция, скорее всего, должна по их, чиновников, мнению быть обложена оброком, тфу-ты, налогом. Люди ждут уже налог на воздух.