Медальон Эрсидаха

В протоколе значилось, что Олег Золотарёв на регулируемом пешеходном переходе пошел на красный свет и умышленно попал под колеса автомобиля.

«Изначально было возбуждено дело по факту смерти, но за неимением фактов, свидетельствующих о доведении до суицида, дело было закрыто», – процитировал по памяти Сергей выписку из протокола.

– Что значит «умышленно попал под колеса»?! Какой суицид?! – подскочила Вероника. – Бред какой! Алик был в расцвете сил! Он был на подходе к великому открытию! И потом, я хорошо его знаю. Он никогда, слышишь, НИКОГДА не пошел бы на красный свет! Все было подстроено, это же ясно!

– Но зачем?

– Затем, чтобы отмазать какого-нибудь мальчика-мажора с купленными правами!

– Водитель – житель Таджикистана. Он здесь на заработках. Вряд ли кому-то было интересно его отмазывать. Скорее наоборот.

– Серый, это подстава. Сердцем чую.

– Ну, ладно. Пусть будет по-твоему. Но мы к этому еще вернемся, – сказал Антонов. – А что у тебя. Ты когда звонила, была так встревожена.

– Еще бы! Я такое про Вороновских накопала… – и Вероника рассказала следователю все, что ей удалось найти на просторах Интернета.

Примерно через два часа к ним вышел врач и сказал, чтобы они ехали домой. Состояние Марии Константиновны тяжелое, но стабильное.

– Речь идет о повторном инсульте, больная без сознания, проводится интенсивная терапия.

– Какой прогноз? – спросил Антонов.

– В таком возрасте, сами понимаете, – сказал врач уклончиво. – Давайте подождем до утра.

Глава 10

Они вышли из больницы, сели в машину, и Антонов спросил:

– Может, поужинаем где-нибудь?

Вероника отрицательно замотала головой. После таких событий есть совершенно не хотелось. Она уже хотела попросить, чтобы Сергей отвез ее в общежитие, но вспомнила – блокнот с расчетами остался в комнате Лизы. И если охота идет именно за ним, то оставлять его там никак нельзя.

– Мне нужно вернуться в квартиру Вороновских.

– Вероника, это может быть опасно.

– Понимаю. Тем более, ты так пока и не выяснил, кто бросил камень в окно, и кто напал на меня в квартире.

– Ну, кто бросил камень, уже известно.

– И кто же? Почему ты не сказал, что знаешь? Это же важно! Тот, кто бросил камень, может вывести нас на убийцу дяди Семы, ты же сам говорил! – Вероника ждала ответа, но Антонов не торопился раскрывать карты.

Они ехали по вечерней автостраде. По улицам сплошным потоком текла толпа рабочего люда. Их серые уставшие лица сильно контрастировали со световой рекламой и мерцающими гирляндами, разбросанными невпопад по деревьям.

– Не удается сделать карнавал из жизни среднестатистического россиянина, – сказал Сергей с горькой усмешкой.

– Да пусть хоть так, все веселее, чем в потемках, – ответила Вероника. – Нашу Гнездиловку помнишь? Грязь, навоз, нищета.

– Странно, а я помню запах сена, мамины блины со сметаной, крик петуха на рассвете… – Сергей осекся, видимо поняв, что сказал бестактность.

– У нас с тобой разные воспоминания, – буркнула Вероника и отвернулась.

Весь оставшийся путь они молчали.

Антонов оставил автомобиль во дворе и вместе с Вероникой поднялся в квартиру Вороновских.

Он даже не спросил разрешения, а пошел за ней, как само собой разумеющееся. Это ее и злило, и радовало. Злило, потому что он действовал по своему сценарию, не считаясь с ее желанием. Может быть, она хочет побыть одна, или пригласить кого-то из подруг, приятеля, любовника, наконец, откуда он знает ее планы, почему так уверен в себе, думала она, открывая дверь.

«Да брось лицемерить, ты сама хотела, чтобы он был с тобой в этот вечер, да и нет у тебя никаких подруг, кроме Лизы, не говоря уж о любовнике», говорил другой голос.

– Все-таки плохо без дяди Семы. В подъезде окурки валяются, дверь входная открыта, такого никогда не было, – сказала она, чтобы прервать затянувшуюся паузу.

– Да, надо позвонить на пост, чтобы нового охранника прислали. Я как-то выпустил это из виду, – Антонов снял пиджак и повесил в прихожей. – Кофе сваришь?

– Тебе крепкий?

– Да, и одну ложку сахара, если можно, – кивнул Антонов.

На кухне было все так же, как несколько часов назад. В спешке они даже торт не убрали в холодильник. Теперь он напоминал о чаепитии и рассказе Марии Константиновны о встрече с будущим мужем. Они, видимо, оба подумали об этом, потому что Антонов сказал:

– Вот ведь никогда не угадаешь, где встретишь свою судьбу. А у Вороновских просто неслучайный случай получился.

– Почем неслучайный?

– Так в КГБ случайностей не было, это все знают.

– Значит, их встреча все-таки была подстроена? Но зачем?

– Ну, и наивная же ты! За ученым-ядерщиком постоянный пригляд нужен.

– И Мария Константиновна…

– И Мария Константиновна стала ему замечательной женой, вела хозяйство, родила прекрасную дочь, а заодно и не давала уйти важной информации на вражескую сторону. Все верно. Так и должен поступать агент спецслужбы. Насколько я знаю, на этой работе не бывает уволенных или ушедших в отставку.

– Серый, ты меня убиваешь. Для меня Мария Константиновна – идеал жены, матери. Когда меня Лиза привела сюда, она таким теплом, такой лаской меня одарила. Я вообще не знала, что можно так… Только здесь и стала оттаивать после своих… ну, ты сам знаешь…

Вероника говорила сбивчиво, но Антонов хорошо понимал ее. Он пил горячий кофе, смотрел на эту яркую девушку и никак не мог представить на ее месте ту пугливую, забитую малышку, которую подкармливали и прятали от вечно пьяных родителей соседи.

Когда он уехал из села, думал, навсегда забудет эти глаза, большие и влажные, но нет, чем больше проходило времени, тем чаще он видел ее во сне, она будто просила его о защите, и он бежал в какие-то горы, переплывал реки, боролся с дикими животными, но все равно не успевал, она тонула или падала с обрыва, в последний раз посмотрев на него большими и влажными глазами…

И тогда он просыпался в холодном поту, и весь день ходил как потерянный, и ничего не клеилось, не сходились концы с концами, он пропускал улики, и напарник злился и грозился уйти к другому следователю.

Антонов помнил, как дрогнула рука, когда он увидел ее имя и фамилию в протоколе, протянутом полицейским, о нападении на Елизавету Вороновскую.

«Последняя, кто видел пострадавшую, была ее сокурсница и подруга Вероника Яровая».

Он не мог поверить такой удаче. Это могла быть тезка, однофамилица, мало ли совпадений на многомиллионный город, и он, выхватив бумаги, сказал, что едет немедленно, хотя, по сути, не было надобности в такой спешке.

Он слушал парализованную старушку в пол уха. Напряжение стучало в висках, захлебывалось в сердце, клокотало в горле. Антонов думал, что еще немного, и он не выдержит, сорвется на поиски этой девушки с именем и фамилией той, которую он искал уже несколько лет.

И тут в комнату вошла она. Посмотрела на Антонова и… не узнала. Или сделала вид? Он решил отпустить ситуацию, главное – он ее нашел!

И вот теперь Вероника сварила ему кофе, сидит напротив и смотрит выжидающе, будто он знает что-то важное и не хочет сказать ей.

– Документов, подтверждающих мою версию, нет, поэтому я могу быть и неправ, и твоя Мария Константиновна ни сном, ни духом…

– Да, мне так было бы легче думать, – сказала резко Вероника.

Она выросла в селе, где отношения были простыми и однозначными, друг всегда был другом, а от врага так и жди какой-нибудь каверзы. Потом, живя в городе, она не раз обжигалась из-за своей прямолинейности. Отношения столичных жителей строились на недомолвках и вторых планах. Слова и понятия здесь имели многовариантность, поэтому в мире цифр и формул Веронике было куда спокойнее. И еще она крепко держалась за тот маленький круг людей, которыми была очерчена ее жизнь. Это семья Вороновских и Ленчик с Аликом. Они стали ее душевным домом, выстроенным по тем моральным устоям, которые она сама для себя выбрала и теперь строго придерживалась.

Антонов давно ушел из ее памяти, и теперешнее появление только бередило душу. И все-таки она попыталась смягчить свою прежнюю реплику.

– Ты не сможешь понять, кем мне приходятся эти люди, поэтому тебе легко строить версии.

– Да, ты права, – согласился он. – Для меня это прежде всего расследование уголовного дела. Я хочу найти убийцу и того, кто напал на тебя и Елизавету.

– Но ты сказал, что уже знаешь, кто бросил камень в окно. Разве это не был отвлекающий маневр, чтобы я указала на блокнот? Это явно были сообщники – один за окном, второй в комнате. Я испугалась, кинулась за блокнотом, и в это время меня усыпили.

– Какой блокнот? Я первый раз слышу о блокноте, Вероника!

Она и сама уже поняла свою оплошность. «Боже, ну что я за дура болтливая!» – подумала она. Теперь никуда не деться, нужно рассказывать.

– Понимаешь, до того, как попасть под колеса этого отморозка, Алик работал над формулой… как бы тебе сказать попроще…

– Говори как есть, я постараюсь понять.

– Ладно, – кивнула Вероника и все-таки постаралась тщательно подбирать слова. – Эта формула – энергетический код земли, или если точнее – ее энергетическая наполняемость. Выявление всех неизвестных и приведение к общему знаменателю даст необъятные возможности в области молекулярной и ядерной физики.

– То есть еще одна бомба?

– Нет, бери круче. Это основание и питание всех жизненных систем Земли. Итогом такой работы может стать переворот во всех без исключения науках и, конечно, в человеческом сознании.

– Ну и…

– Алик погиб. Его расчеты хранились у меня. Я отнесла их в свой отдел в НИИ, там сначала схватились, но буквально накануне случая с Лизой, тему закрыли. Именно об этом мы с ней и говорили в нашу последнюю встречу.

– А блокнот тут какую роль играет?

– Ты не перебивай, ладно? – Вероника сделала глоток кофе и поморщилась. – Холодный совсем. Еще сварить?

– Нет. Хорошо бы что-то покрепче.

– Ага, у Марии Константиновны всегда в запасе были и вина, и коньяки. Тут же такие светила раньше собирались, гости со всего мира. Если Лиза сохранила эту традицию, то… – и она открыла нижнюю дверцу кухонного буфета. – Нашла! Ого! Здесь и виски, и коньяк, и ликер… Ты что будешь?

– Коньяк, грамм пятьдесят, – сказал Антонов.

– Я, пожалуй, тоже с тобой выпью, – Вероника достала фужеры и наполнила на четверть.

Тост не предполагался, поэтому они молча сделали по глотку и продолжили разговор.

– Теперь про блокнот. Я сама не все поняла, поэтому раз уж тебе рассказываю, может быть, ты поможешь разобраться… Лиза, когда я про эту формулу упомянула, как-то странно на меня посмотрела. Я подумала, что ей неприятно было услышать, что Алик у меня свои записи оставил. Тогда еще подумала, что главный разговор впереди, успею подготовиться, чтобы все объяснить. У нас ведь друг от друга не было секретов.

– А почему он именно тебе оставил свои записи, а не Лизе? Она все-таки дочь академика.

– Ну, здесь это никакой роли не играет. Алик мне доверял больше, вот и все.

– У тебя с ним был роман?

– Вот еще! – фыркнула Вероника. – Не до этого было. Нас же готовили для прорыва науки, какие романы!

Антонов продолжал смотреть на нее с недоверием. «Ей сейчас двадцать семь, Олега нет два года, значит, тогда ей было двадцать пять, минус год-два…, – прикидывал он, – и у него не было романа с такой красивой девушкой? Или кокетничает, или не хочет признаваться», решил Антонов.

– Ладно, оставим эту тему. Что дальше было?

– А дальше мы с Лизой расстались у подъезда, ну и все, как у тебя в протоколе написано. Но не в этом суть. Как раз перед тем, как бросили в окно камень, я нашла на полке у Лизы блокнот. Там разработка этой же формулы. Меня как током прошибло. Значит, она тоже работала над расчетами. Но тогда почему мне ничего не говорила? Я хранила тайну Алика, а она?! – Вероника выпила еще глоток коньяка, чтобы немного успокоиться.

– Давай сейчас не про Лизу. Важнее другое. Почему ты считаешь, что охотятся именно за этим блокнотом?

– Ты, кажется, так и не понял значение этой формулы… Антонов, она может перевернуть мир!

– Ну да, просто «Гиперболоид инженера Гарина» какой-то, – усмехнулся следователь.

– Ладно. Допустим, я нагнетаю. Но тогда зачем бросили камень, зачем меня пытались усыпить? Можешь дать толковое объяснение?

– Допустим, я знаю, зачем бросили камень, и это никак не связано с блокнотом.

– Тогда зачем?

– Чтобы ты испугалась, позвонила следователю и попросила срочно приехать.

– И кто же бросил этот булыжник?

– Я, – сказал Антонов и выпил залпом оставшийся коньяк.

Глава 11

Драмиург играл в шахматы с Хазогом-Ключником. Он выигрывал уже третью партию. Оставалось два хода до того, чтобы объявить мат, и он с удовольствием предвкушал момент, когда Хазя набычится и засопит от обиды.

В Пятнадцатом Ключника не любили. Если там вообще любили кого-нибудь. Но Ключник всем просто осточертел со своими выходками. Он мог запросто таскать за хвосты шивок, гоняться за эфирными дублями или заглатывать пачками мыслеформы, и ему все сходило с рук.

И все только потому, что они с Драмиургом корешовали в юности.

Это было как раз в период материализации Земли. Пока Архитектор работал с Буквами, эти два охальника выпускали в атмосферу пылевые облака и всячески мешали творческому процессу.

Конечно, Архитектор не гневался, смотрел на них снисходительно, с доверием, как и положено Высшему Разуму. Но собратья-ангелы в верхнем астрале сильно раздражались. И доносили. О гордыне, например.

Драмиург открыто высказывался среди своих, что он сделал бы лимурийцев более симпатичными, и уж точно не гермафродитами. А когда он увидел Адама, то долго не мог успокоиться от накатившего смеха. Ну, и его верный дружок Хазог подхихикивал рядом.

В общем, они так всех достали своим цинизмом, что когда Драмиургу отдали Землю вкупе с человечеством, а его дружку достались ключи от входа в Преисподнюю, все ангелы и высшие сущности засветились от радости.

– Шах и мат! – рявкнул Драмиург и довольно загоготал.

– Мухлевал небось, – сказал Хазог.

– А как же! На то я и демон первой ступени, – Драмиург почесал когтем затылок и зевнул. – Скучно у нас как-то. Слушай, Хазя, а давай сабантуй устроим. Девок из нижнего позовем.

– Да там одни лярвы, никакого разнообразия, – поморщился Ключник. – Вот ты в прошлый раз хорошую игру придумал в Греции, помнишь?

– Ну, помню. И что из этого вышло? Эти людишки юмора не понимают. Ну, поискрили мы с тобой в небе, на колеснице покатались – красиво же! А какие эффектные номера с водой – море расступилось, рыбки по небу полетели – лепота… Смотри, любуйся, радуйся! Так нет же, тут же себе богов наконопатили, Геракла сделали героем, навертели ему историй до хрена. Теперь, говорят, даже учебник вышел, «Мифы древней Греции» называется.

– Вот тупые! За что Архитектор их любит, не пойму, – вздохнул Ключник.

– А тебя в каком свете представили, видел? Умора просто!

– Э, нееет, Хаз не читатель, Хаз писатель, – переделал на свой лад старую хохму Ключник.

– Так это ты сам себе три псиных головы и хвост змеи приписал? Ну, ты, брат, даешь! – расхохотался Демиург.

Он знал эту слабость друга. Ключник с юности мечтал о Лаборатории Творения, но туда брали только с идеальной репутацией.

– А что? Мне всегда собаки нравились, а змея вообще самая умная тварь, как выяснилось после той венценосной яблони. С Гераклом они конечно того… переборщили.

– А ты что ж не помог? Подмалевал бы ему героическую историю мертвеца, и дело с концом, – не унимался Драмиург.

– Ну, хватит уже, сам знаешь, как с этими земными дело иметь. Чуть тронь, защитников набегает, мама не горюй! Вспомни, какой ты бой выдержал, когда предложил сделать всех с одним цветом кожи. Тебя же верхние братаны чуть не порвали!

– Не преувеличивай, – хмыкнул Драмиург.

– Ага, в итоге так и остались желтые, красные, черные, белые. Зачем? Какой в этом смысл?

– А ты расист оказывается, Хазя. Ты главного не понял. Не победили они меня в этом вопросе, а переубедили. Разницу улавливаешь? Вот у тебя там, в Преисподней, все на одно лицо, разве от этого веселее? Просто я понял задумку Архитектора, а ты нет. Но это твоя проблема, – и Драмиург отвернулся, дав понять, что тема исчерпана.

Он немного помолчал, потом снова повернулся к Хазогу.

– Ладно с человеками, слабые, сделаны из абы какой материи, что с них взять. Ну, а эти где – ундины, эльфы, саламандры, гномы на худой конец? Никакого почитания высших. Совсем оскотинилась мелюзга.

– Драмик, а давай, как прежде, помотаемся по планетам? Ну, пусть не по Галактике, по нашей Солнечной системе покружим, а? Тоже весело. Днем на Меркурии можно кипяточком разжиться, – предложил Хазог, потирая ладони от предвкушения.

– «Кипяточком разжиться», – передразнил Ключника Драмиург. – Когда ты уже перестанешь устраивать у себя этот дурацкий иллюзион с кипящими сковородками? Ну, перед ангелами же стыдно! Спрашивают, зачем этот фейерверк? Слухи ходят в верхнем астрале, а я не знаю, как объяснить.

– Эффектно же! Эмоциональная настройка должна быть, прежде чем перейти в другое измерение. Ты согласен? А сколько картин создано, музыки соответственной… Вот Гете написал бы своего Фауста? Или Данте «Божественную комедию» со всеми кругами ада? Нет, ты скажи, скажи, написали бы они свои гениальные произведения, если бы заранее знали, что происходит с человеческой оболочкой после смерти?

– Хазя, ты меня утомил. Говорливый стал. Стареешь, что ли? Да и мы с тобой уже однажды полетали по планетам. На Орион еще собирались, да не дотянули. А чем закончилось? Напомнить?

Ключник решительно замотал головой и отвернулся. Он хорошо помнил приключение, за которое они с Драмиургом лишились права посещать другие Галактики.

Хорошо хоть Архитектор ограничил запрет тремя тысячелетиями, но все равно неприятно.

* * *

Тогда они тоже играли в шахматы. И Драмиург выигрывал раз за разом, от чего становился все веселее. Хазог, наоборот, мрачнел и хотел поскорее прекратить этот разгром всухую.

– Всё, хватит, – сказал он после десятой партии. – Ты еще в Сакральной Академии поднаторел. Всегда в лучших учениках был. На выпускном играл с самим Архитектором.

– А ты завидовал, что ли?

– Да нет, я гордился. Ты же мой друг.

– Ну, Архитектора я не смог бы обыграть и сейчас, не то, что тогда.

– Архитектора никто не может обыграть, – вздохнул Ключник. – На то он и Высший Разум. Ладно, давай лучше полетаем по Галактикам, проведаем местных жителей.

– Хазя, ну когда ты поймешь, что это развлечение для звезданутых!

– Ну, ради меня. Скучно же…

– Ладно. Только в черную дыру не суйся, как в прошлый раз. Я потом эти астероиды из шерсти век выковыривал, – вздохнул Драмиург обреченно и позвал шивок для составления плана экспедиции.

– Так ты согласен? – не мог поверить Хазог. – Вот это да! Стремно будет, обещаю!

* * *

До Ориона они действительно не дотянули. По ходу у Ключника совсем снесло крышу, он мотался, как ни в себе, со звезды на звезду и раздавал хохломадам свои визитки.

– Хазя, брось, они же аморфные, как медузы, – пытался урезонить друга Демиург, но Ключник его не слышал.

Наконец одна из хохломушек клюнула на чужеземных демонов и пригласила в свой Пульсар.

Ключник был в восторге. Он нахватал репейников с малых планет, утверждая, что это букет, без которого идти к даме нельзя.

– Это не букет и это не дама, а энергетически активный элемент, – ворчал Драмиург, но друга не бросал.

Они прибыли к Пульсару точно в назначенное время. Хохломада встретила их сама, что говорило о ее невысоком положении в созвездии.

– Ой, мимишки какие! Как я рада вам, как рада, – щебетала она, пока демоны влетали в округлую поверхность. Они находились внутри большого прозрачного пузыря. Состояние невесомости позволяло осматривать все вокруг с разных положений.

Хозяйка предложила шлепки с присосками, и они устроились на бархатной кушетке, привинченной к подобию пола. Эта панельная доска находилась в одной трети от дна шара, и поэтому создавалось впечатление, что они по-прежнему балансируют в воздухе.

– Какой эфир будете? Сиреневый, белый, голубой, есть даже местный…

– А местный – это как? – поинтересовался Драмиург.

– Это с примесью астероидных элементов, говорят – из черной дыры, но я слабо верю. Поэтому советую сиреневый. Высшего качества, проверено на себе, – все больше разбухала от гостеприимства хохломада.

– Давай сиреневый, – сказал Драмиург и посмотрел на Ключника.

Хазог не отрывал взгляда от хозяйки и, кажется, плохо понимал, о чем шла речь.

– А вы что будете? – спросила его хохломада, немного смутясь от такого откровенного внимания.

– Мне ничего не надо, только бы видеть вас, – сказал Ключник голосом, позаимствованным у Муслима Магомаева.

«Вот дурак, она же не слышит, а только читает мысли», – подумал Драмиург.

Хохломушка растворилась на несколько мгновений и вернулась с маленьким сиреневым сосудом, из которого выходила трубочка. Она протянула его Драмиургу. Он вдохнул немного эфира и одобрительно кивнул:

– Первоклассный, ничего не скажешь.

– Для дорогих гостей все самое лучшее, – расплылась от учтивости хохломада, и снова обратилась к Ключнику.

– Может, Свирелевый Зонтик хотите?

– Это что еще за хрень? – насторожился Драмиург.

– Коктейль из толченых кораллов и шипучих песчинок, взятых из хвоста кометы Гея. Можно с добавлением льда.

– Со льдом, пожалуйста, – пророкотал «Муслим Магомаев», и хохломада снова испарилась.

– Хаз, мне, конечно, все равно, но напоминаю, что перед тобой не женщина, а сгусток энергии, и тебе здесь ничего, кроме головной боли, не обломится. Если ты не извращенец, конечно, – попытался вразумить друга Драмиург.

– Сам извращенец, – дернулся Ключник. – Я не хуже тебя все понимаю. Но ты посмотри на этот тон кожи, на поволоку глаз, на взлет бровей, грациозность движений… Черт, дай хоть насладиться идеальным образом! Я сыт по горло бледными бесполыми тенями!

– Наслаждайся! Посмотрим, что дальше будет, – плюнул на одуревшего Ключника Драмиург и сделал глубокую затяжку.

Хохломада принесла коктейль и протянула Хазогу. Он взял из ее рук чашу и, глядя ей в глаза, стал пить. Она тоже не отрывала от него взгляда, пока он не осушил чашу до дна. Ключник встал, протянул пустой кубок и взял за руку хохломаду.

В то же мгновение молния как иглой прошила его тело, и Драмиург увидел, как Ключник, лишившись опоры, падает на дно шара.

– Ёпрст… я так и знал, – подумал Драмиург, но мысли были как в тумане.

Он опустил голову и увидел, как хохломада, легко спланировав вниз, наклонилась над Хазогом и припала к его груди. Ее голова и туловище превратились в бесформенную массу и перестали напоминать женщину. Медуза обволакивала Ключника.

Через некоторое время этот кисель стал окрашиваться в желтый цвет, и Драмиург понял, что хохломада уже порядком отсосала энергии.

– Пора спасать этого идиота, – он отбросил сосуд с эфиром и молнией рванул вниз.

Хохломада не ожидала такой прыти от хилого демона с Земли и в первое мгновение даже не сопротивлялась. Драмиург сгреб эту склизкую массу и отшвырнул в сторону. Затем схватил Хазога за плечи и рывком поставил на ноги.

– Очнись, Ромео долбаный!

Но Ключник смотрел на него мутными глазами и валился на бок. Хохломада пришла в себя и кинулась в бой. Она была не намерена упускать добычу.

Драмиург почувствовал на себе присоски медузы и понял, что она напала со стороны спины. «Тебе ли со мной тягаться, звездный мусор», – подумал он со злорадством. Третий глаз объективно оценил ситуацию. Ничего сверхмощного вокруг не было.

Драмиург медленно и с наслаждением пропустил через шерсть огненный вихрь. Хохломада содрогнулась, но не отпустила. Демон и не ждал легкой победы. Звездных шавок подпитывали черные дыры, а там негативная энергия скапливалась тысячелетиями.

Драмиург снова ощетинился и вместе с искрами, сыплющимися от него в разные стороны, взлетел под самый купол шара. Хохломада не успела сгруппироваться, присоски ослабли, и она, продержавшись полпути, рухнула на дно.

Драмиург видел, как она приобрела форму амазонки, в ее руке сверкнул меч.

Он снова опустился вниз и приготовился к нападению. Хохломада – амазонка подняла меч над головой, показывая, что битва только начинается. У нее за спиной стоял, покачиваясь, Ключник.

Драмиург был спокоен и безоружен. Он понимал, что игры закончились, и пора всерьез заняться спасением Ключника. Он выпустил когти и плотно вцепился ими в дно шара, затем напряг мышцы и медленно протянул обе руки к амазонке. Из них в ее сторону метнулись стрелы со стальными наконечниками, но хохломада отбила их, мастерски манипулируя мечом.