Un'estranea/Чужая

– Да, ты копия Бартоломео, – заметив интерес племянницы, сказала Аллегра.

Маша не отрицала очевидное. Она совсем не знала, каким человеком был Бартоломео, но представляла его благородным.

– Я бы очень хотела сделать пластическую операцию, – призналась Маша.

– Красивые цветы поздно распускаются и долго благоухают, – произнесла Аллегра и коснулась её щёки.

После краткой экскурсии Маша пошла в гостиную, где застала Адриано. Он допивал кофе в одиночестве.

– А где бабушка? – нахмурилась Маша.

Адриано грустно улыбнулся дочери.

– Она хочет немного отвлечься, поэтому ушла в библиотеку.

– Книга – лучшее лекарство.

– Да, за книгами мама скрывалась от мира. Именно благодаря её страсти я полюбил русский язык и решил обучаться в МГУ, где и встретил твою маму.

Ещё никогда Маша не чувствовала подобной близости с папой, который выглядел таким добрым и уставшим. Они редко беседовали по душам. Но Маше так хотелось узнать его, хотелось просто побыть с ним. Однако он всегда был занят. И главный враг – смартфон, который отвлекал его.

Маша быстро заскучала, когда Адриано разговаривал по телефону о делах фабрики. Он вновь стал таким же холодным и собранным, как дома, в России. Девочка любовалась чудесными репродукциями, украшавшими стены. Адриано попрощался и вдруг заметил, с какой любознательностью Маша оглядывает новый дом. В её возрасте он исследовал мир, бродил по венецианским улочкам и лакомился морепродуктами в траттории5, располагавшейся за углом. У Адриано было много друзей, которых он, должно быть, теперь и не узнает при встрече.

– Тебе, вероятно, очень интересно посмотреть, что здесь вокруг? – спросил Адриано, когда Маша с любопытством выглянула в окно.

На пьяцце6 Сан-Марко уже собрались музыканты и скоро устроят праздничную феерию. Солнце как раз в зените. В такой погожий день вода в каналах бирюзового цвета и над ней возвышается монументальная мраморно-белая громада Санта-Мария делла Салюте.

– Да, очень, – призналась она.

– Изучи окрестности.

Адриано не запрещал дочерям ничего и никогда, потому что считал запреты излишней опекой. Он доверял детям и не сомневался, что из предложенных вариантов они выберут правильный.

– Только не задерживайся до ночи! – крикнул он вслед убегавшей Маше.

Она накинула куртку, спустилась по винтовой лестнице, прошла под аркой, увитой глицинией. Девочка любила гулять, и была рабой своих привычек. Она цеплялась за старые ритуалы так, будто бы они могли вернуть прошлое. Но плёнку судьбы не отмотать назад. Нужно привыкнуть к новой действительности. А ведь она не так уж и плоха. Хоть в Венеции и стояла зима, солнце уже пробовало силы. Это, конечно, не мрачная февральская Москва. Горожане оказались приветливыми. Мужчины снимали шляпы перед Машей и улыбались, будто давно знали её. Во время сиесты, подставив лицо зимнему солнцу, гондольеры дремали в начищенных гондолах, как в колыбелях.

Венеция состояла из ста восемнадцати островов, которые соединялись между собой мостами. Венецианцы перемещаются по каналам на катерах или вапоретто, гондолы из-за романтического флёра предпочитают туристы. Маша мечтала осмотреть все острова, но времени хватило только на четыре. В этом городе запрещено передвигаться на машинах. Однако это на пользу путешественникам – так они лучше ощущают энергетику города, могут не спеша восхищаться его красотами.

В сезон высокой воды здания подтапливало, поэтому мраморные ступени дворцов покрывал зелёный налёт. Отовсюду пахло плесенью, смешанной с солёным морским воздухом.

Иногда тишину взрывают завывания сирены. Так венецианцев предупреждают о наводнении. Когда вода отступает, горожане возносят хвалу покровителю города апостолу Марку. Двери церквей держат призывно открытыми, чтобы в любой момент можно было войти и молиться. В проектах имелся план, согласно которому в Венеции скоро появится система шлюзов, защищающая морскую Республику от потопов. Жители хотят сохранить первозданный облик жемчужины Адриатики.

Из окон театра «Ла Фениче» доносилось красивое сопрано оперной дивы. Продолжались репетиции «Севильского цирюльника», которого будут давать в субботу вечером. Маша несколько раз прошла мимо храма Мельпомены, чтобы послушать, как музыканты играют на скрипке и настраивают рояль.

За каждым поворотом можно увидеть дома, похожие на музеи. Роскошь, с которой возводилась Венеция, избыточна, но великолепна.

Сумрак тёмной вуалью стремительно скрыл очертания пьяццы Сан-Марко. Включились прожекторы, которые выхватывали смутные силуэты застывших гондол. Всюду зажигались жёлтые лампочки и фонари. Жизнь в Венеции не замирала, но замедляла свой ход. Не посетив и половины, Маша вернулась в палаццо Спинелли.

Когда она заглянула на кухню, то нашла там Аллегру. Тётя достала из духовки большой противень. В воздухе витал манящий аромат выпечки. Маша робко застыла на пороге, не зная, уйти или остаться. Тётя Аллегра не ждала гостей. Она пела себе под нос весёлую песню и танцевала. Тусклый электрический свет мягко падал на прелестное лицо. Её карие глаза казались гипнотическими.

– Отбрось стеснение, – сказала Аллегра и поманила племянницу пальцем.

Маша вошла и села на стул. Тётя перекладывала печенье с железного листа в корзинку.

– Угощайся, – Аллегра протянула плетёнку, потом налила молока в стакан.

Маша попробовала печенье и восхищённо вздохнула:

– Ничего вкуснее не ела.

Девочка выпила молока.

– Это амаретти – миндальное печенье. Но не переусердствуй! То ли ещё будет, – щёлкнув пальцами, обещала Аллегра.

Перекусив, Маша открыла галерею смартфона, где хранились фотографии. Снимков великое множество. Девочка листала их и внимательно рассматривала. Остановилась на одном фото, где она запечатлена со старшей сестрой. Объектив поймал их за фортепиано. Они разучивали сонату Моцарта. Алина объясняла Маше, как играть этюд. Получилась лирическая мелодия, которая до сих пор хранится в Машиной памяти.

Целый день прошёл с тех пор, как она общалась с матерью. Мария ощутила щемящую тоску по части семьи, оставшейся в России. Она закрыла галерею и набрала номер мамы. Гудки длились несколько секунд, которые для сердца, живущего в ожидании, казались вечностью.

– Машыня, привет! – сказала Лара.

– Здравствуй, мама, – негромко проговорила Маша.

Затем они долго молчали. Маша хотела спросить, почему мать не сохранила их семью. Почему она не любит её, Машу? Но так и оставила эти вопросы невысказанными.

– Как ты, Мышаня?

Маша терпеливо выдохнула. Ей хотелось прокричать, что она желает вернуться домой. И отчаянно скучает по сестре, с которой соперничала. Но вслух она произнесла:

– Всё хорошо, мы добрались без происшествий.

Разговор не ладился. Возникали неловкие паузы, которые заполняли безмолвные обиды.

– Мышань, мне пора. Виктор зовёт. Я буду ждать твоего звонка, – обещала Лариса, и послышались короткие гудки.

Маша лишилась частички души. Она тосковала по матери. Конечно, можно позвонить по телефону или соединиться по скайпу, но это бездушный способ связи. Мария живёт в эру одиночества, когда виртуальная реальность заменяет настоящие взаимоотношения. Интересно чувствует ли мама такое же глубокое уныние? Вряд ли! Она уже обрела утешение в объятиях очередного любовника Виктора.

– Ужин готов! – созвала всех тётя Аллегра.

***

Столовая оформлена в стиле утончённого барокко с любовью к мягким креслам в пастельных тонах, пуфикам, искусным витражам и козеткам. Изумрудные стены украшали репродукции картин эпохи Возрождения. Тяжёлые шторы из зелёного бархата ниспадали с деревянных карнизов. Из окон открывался вид на внутренний дворик с маленьким садом, где росли магнолии. Посередине помещения установлен широкий стол из белого мрамора, за которым не одно десятилетие проходили торжества. Тому, кто занимался созданием интерьера, удалось передать атмосферу великолепия периода, в который построено палаццо. Повсюду золотые акценты.

– Наслаждайтесь! – тётя Аллегра поставила на стол глиняное блюдо с пастой.

Аллегра обладала несомненным кулинарным даром. Ей чудесно удавались не только первые блюда, но и десерты. Совсем недавно она открыла кондитерскую, и дела шли в гору.

– Сестрёнка, у тебя настоящий талант! – похвалил Адриано.

– Благодаря её таланту, я скоро перестану вмещаться в мастерскую, – заметил Антонио Спинелли и похлопал себя по небольшому животу.

– Не прибедняйся, – Аллегра разложила еду по тарелкам. – Ты статен и прекрасен.

– Да, этого у меня не отнять, – иронизировал Антонио.

В отличие от Адриано, пятидесятилетний Антонио был склонен к полноте, чего всегда немного стеснялся. Старший сын четы Спинелли выглядел мужественным и сильным. Кроме внешних достоинств, он имел весёлый характер, который всегда притягивал женщин. До женитьбы у него случались романтические авантюры и многие из его возлюбленных мечтали заполучить его в мужья. Однако сердце брата Адриано Спинелли принадлежало только Беттине Мариачи.

Беатриче, несмотря на мрачное настроение, была рада, что семейство, наконец, воссоединилось. И даже присутствие младшей внучки не могло испортить замечательный ужин. Графиня считала, что эта тихая с виду девочка ещё принесёт проблемы её сыну Адриано. Должно быть, она унаследовала некоторые дурные качества от русской матери.

Маша нервничала, накладывая себе пасту. Её руки дрожали, когда она взяла вилку. Немного соуса случайно оказалось на её джинсах. Сконфузившись, Маша вытирала одежду льняной салфеткой.

– О, carina7, я и сама часто этим грешу, – успокоила Аллегра и разгладила салфетку на Машиных коленях, отчего девушка покраснела.

Как можно быть такой неуклюжей? Корила себя Маша. Её родственники плавно двигаются, никуда не спешат, будто всё время мира у них в кармане. Они спокойны и расслаблены. Умеют наслаждаться даже едой. Маша много внимания уделяла несущественным вещам, что иногда портило ей настроение. Она ещё не научилась радоваться мелочам.

– Адриано, – назидательным тоном обратилась к сыну старая графиня, – если она принадлежит к нашей семье, научи её манерам и достойному поведению в обществе.

Антонио нервно сглотнул, Аллегра встревожено поглядела в сторону брата. Все ожидали вспышки гнева, которыми славился Адриано в юности. Однако он бесстрастно произнёс:

– Она прекрасно воспитана, просто переживает. Слишком много новых впечатлений для скромной девочки.

Беатриче удивлённо взглянула на сына. Очевидно, что она была недовольна Адриано и его дочерью. С присущим ей дьявольским изяществом и хладнокровием она продолжила ужин.

Аллегра разлила по фужерам бордовое тосканское вино, Маша пила гранатовый сок.

– Предлагаю отпраздновать ваш переезд, – Аллегра подняла свой бокал, в котором весело плескались рубиновые блики. Присутствовавшие последовали её примеру. Все кроме графини. Она и бровью не повела.

– За воссоединение! – возгласил Антонио и все дружно выпили.

Графиня не подняла бокал.

– Бартоломео не одобрил бы пьянства, – с укором проговорила она.

– Он вообще не одобрял жизнь во всех её проявлениях, – пробормотал Антонио.

– Вы должны уважать память своего отца, – напомнила Беатриче.

– Мы уважаем, просто правила, которые он устанавливал, были чересчур суровыми, – сказал Адриано.

Он отчётливо помнил, что отец воспитывал их в строгом католическом духе. Молились они по несколько раз в день. Особенно запрещалось погружаться в праздность. Бартоломео заставлял детей работать с отрочества. После уроков Адриано часами трудился на обувной фабрике; Антонио не нравилось делать туфли. Он под всякими предлогами отлынивал от работы. Свою любимицу Аллегру, Спинелли-страший посвящал в дела бухгалтерии. Это претило юной красавице. Она предпочитала танцевать и веселиться с подругами. Со временем Аллегра стала заглядывать в контору всё реже. Отец сердился, что становилось причиной скандалов в их доме. Антонио не желал исполнять волю отца – продолжать семейное дело, поэтому управлением фабрикой «Вертумн» занимался Адриано.

– Минутка воспоминаний закончилась! – объявила Аллегра. – Это ещё не всё, чем я хочу вас порадовать!

Она ушла на кухню. Сначала появился аромат. Пахло апельсинами и шоколадом. Следом вошла сиявшая Аллегра. Она была довольна получившимся тирамису. Десерты удавались ей лучше всего. Благодаря столь любимому тётей сыру «Маскарпоне», сладость получилась воздушной и нежной, таявшей во рту.

– Я никогда не ела ничего вкуснее, – тихо проронила Маша.

Первая фраза, произнесённая девочкой за весь ужин. Члены семьи с удивлением воззрились на неё.

– Так и получай удовольствие! – предложил Антонио. Он и сам часто предавался греху чревоугодия. – Если нарушать заповеди, то так, чтобы не жалеть об этом.

Адриано рассмеялся. Он полагал, что человека невозможно испортить дурным примером. Согласно его убеждениям, всё в жизни следует по заданному пути. Человек – воплощение своей генетической программы.

Маша украдкой наблюдала за Беатриче. В голове девочки роилось множество вопросов, которые она жаждала задать старой графине, однако не решалась даже заговорить с ней. Мария очень хотела понравиться требовательной бабушке, мечтала добиться её любви.

– Ты за вечер произнесла только одно предложение, – наклонившись поближе, прошептала Аллегра.

– Я не знаю, что сказать, чтобы не чувствовать себя глупо.

– Carina, ты в кругу семьи.

– Не все так думают, – Маша кивнула на графиню, восседавшую во главе стола.

В столь почтенном возрасте Беатриче Спинелли не утратила статности и грации. В молодости она была прелестницей и покорила немало мужских сердец. Но Маше она казалась очень высокомерной и чопорной. И бесконечно недоступной.

Мария почувствовала на себе пристальный оценивающий взгляд старой графини. В нём было осуждение. Беатриче не благословила легкомысленный брак с Ларисой Баженовой, и считала их союз мезальянсом. И назвала развод закономерностью. Русские дамы, по её мнению, не слишком верные, к тому же корыстные.

– Тебе есть чем похвастаться? – спросила Аллегра.

– В этом году я выиграла олимпиаду по истории, – зардевшись, произнесла Маша.

– Всё это пыль на ветру, – изрекла Беатриче, для которой достижения внучки выглядели незначительными.

Никто не посмел возразить старой графине, чтобы не распалять костёр раздражения. Они продолжили ужин. Тётя отменно готовила, поэтому Маша съела две порции тирамису.

– Божественно, драгоценная сестра! – воскликнул Антонио.

Маша беседовала лишь с тётей Аллегрой. Бабушка демонстративно игнорировала её присутствие. После долгого позднего ужина они играли в Scopa8. Аллегра наспех объяснила племяннице правила этой несложной игры, и девочка с лёгкостью освоила её.

К ночи у Маши закружилась голова. Она говорила по-итальянски, но думала по-русски. И перевод речи занимал некоторое время. Иногда она путала или забывала слова. Эти ощущения внове для неё. Она знала итальянский, но ей ещё многому предстояло научиться. К тому же когда она нервничала, то неосознанно переходила с итальянского на русский язык.

Ею овладело странное возбуждение. Столько событий и новых ощущений. Но одно чувство было очень ярким и томящим. Тоска по дому и матери с сестрой не давала покоя. Их жизнь продолжится, но отныне Маша не будет её частью. Она заплакала, когда поняла, что ещё долго не увидит старшую сестру. Сейчас Мария ругала себя, за то, что не ценила время, которое провела с Алиной. А теперь она далеко… Чем занимается? Вспоминает ли она о Маше?

Вот бы вернуться в Москву. Окунуться в её бурный ритм. Маша скучала по уютным московским улочкам, по маленьким кафе, прятавшимся в тупиках, и даже по толчее в метро. Она умела абстрагироваться от шума мегаполиса и в хмурый день погружалась в мир живописи. Сидя на смотровой площадке Воробьевых гор, рисовала сумрачную панораму Москвы.

Сон не приходил этой ночью. Маша с волнением ждала завтрашний день. Ей предстояло пойти в лицей. Любой подросток знает, что школа – это ад из сводов правил и ограничений, а демоны в нём одноклассники.

***

Первый день в престижном лицее запомнился плотным туманом, скрывавшим контуры города, и ароматом настоящей итальянской пиццы. Тётушка постаралась, сдобрив выпечку любимым сыром. Маша едва оторвалась от вкуснейшего лакомства.

– Я положу тебе с собой, – сказала тётя и, отрезав большой кусок «Маргариты», опустила его в пластиковую коробочку для обеда.

Венеция лениво пробуждалась. Задумчивый дворник в спецовке салатового цвета шумно тащил за собой контейнер с мусором. Голуби вспорхнули с балкона. Старуха с сигаретой в беззубом рту вытряхивала коврик прямо на головы прохожих. Недолгую дорогу до лицея Адриано и Маша проделали в напряжённом молчании.

– Ты сердишься, Мышаня? – отец внимательно посмотрел на дочь.

Маша ещё не могла точно сформулировать, что чувствует. Все ощущения сплелись в клубок нервов где-то в центре груди. Маша промолчала, запоминая маршрут. Вчера она чуть не заблудилась, перепутав очередной поворот.

– В этой школе обучалось всё семейство Спинелли. Возможно, ты познакомишься с учителями, которые помнят меня ребёнком. Была у нас преподавательница. Мы звали её Медузой Горгоной.

Маша улыбнулась, а затем помрачнела, вспомнив о российской школе, где осталась единственная лучшая подруга.

– Мы пришли! – объявил отец и остановился у входа во двор.

Девочка изумлённо оглядывалась. Здание, в котором расположился лицей, больше походило на роскошное палаццо венецианского дожа, чем на образовательное учреждение.

– Проводить тебя до аудитории? – спросил Адриано, заметив растерянный взгляд дочери.

Маша считала себя взрослой и самостоятельной, поэтому ни за что бы ни согласилась, чтобы её сопровождал отец.

– Нет, я сама, – твёрдо заявила она.

– Удачного дня, – пожелал Адриано и передал ей рюкзак.

Мимо них прошла весёлая стайка школьниц в форменной одежде. Мария тревожилась. Быть новичком тяжело. Отношения со сверстниками у неё не складывались. Она оставалась одинокой и непонятой. Чужой…

Интерьер поразил Машу столь же сильно, как и экстерьер. Мраморные полы начищены до блеска, стены украшали реплики картин знаменитых итальянских художников. В воздухе ещё витал запах средства для удаления плесени. В углу притаился покинутый всеми антикварный рояль. Подняв голову, Маша увидела, что потолок расписан фресками. Хрустальные грани люстры переливались радугой. Вокруг царила чистота. Даже стен ещё не касался фломастер.

Кабинеты были просторными и светлыми. Свет струился потоками из огромных окон. Учителями в основном были монахини. Обычно они не позволяли подопечным никаких вольностей.

Маша нашла уборную и долго стояла перед зеркалом, рассматривая собственное лицо. И осталась собой недовольна. Глаза показались слишком круглыми и невыразительными. Длинные серые волосы она заплетала в косу. Мешковатый свитер неприметного серо-голубого цвета скрывал женственные формы, которых она так стеснялась. Юбка средней длины открывала красивые икры.

– Ты справишься, – она попыталась приободрить себя, однако получилось плохо.

Колени дрожали, горло пересохло, и глаза слезились. Маша открыла кран, смочив ладони, приложила их к щекам. Несмотря на жар, прокатившийся по телу, она была бледна.

Прозвенел звонок и Маша, узнав, в какой аудитории проходит урок латинского языка, отправилась навстречу своей судьбе. Едва она вошла в кабинет, на неё с любопытством уставились десятки глаз. Учительница тепло улыбнулась ей, и жестом пригласила пройти вперёд.

– Ну же смелее, – поддержала Анжелика Скилиачи.

Маша встала рядом с доской. Девочка не любила быть в центре внимания и всячески избегала таких ситуаций. Безмолвие, что царило в кабинете, лишь усугубило её волнение. Маша замерла и не знала, что делать дальше.

– Представься, – подсказала учительница, заметив растерянность новой ученицы.

– Добрый день! – пробормотала Маша так тихо, что и сама ничего не услышала.

Ученики хором поприветствовали её. Некоторые не скрывали откровенного пренебрежения. Маша не могла ни секунды выдержать их интереса. Язык прилип к нёбу, окончательно пропал голос и сердцебиение усилилось.

– Как тебя зовут? – спросила Анжелика.

– Мария Спинелли, – голосом скрипучей двери произнесла она.

– Добро пожаловать! – сказало несколько одноклассников, остальные же хранили молчание.

– Ты погляди на эту серую мышь, – различила Маша громкий шёпот с задней парты.

– Русская, – бросил кто-то и раздался смех.

– Наполовину, – шепнул кто-то. – Говорят её мать русская, а отец – итальянец, родом из Венеции.

Раздалось неразборчивое перешёптывание и девичий смех.

– Опрятно познакомиться, – проговорила Маша, заикаясь и путая слова.

Её оглушил звонкий хохот одноклассников. Она покраснела от стыда. Провалиться бы сквозь землю в воды Адриатики. В мечтах Маша была бесстрашной и отчаянной, храбро сражалась со многими трудностями. Однако в жизни часто не давала отпора обидчику.

– Она новенькая, будьте с ней приветливы, – назидательным тоном велела учительница.

Под внимательными взорами сверстников Маша заняла свободную парту, разложила учебники, достала тетради и приготовилась слушать. Начался урок латинского языка. На стене висело распятие – символ католической веры, которую исповедуют в Италии. Маша редко задумывалась о Боге, а здесь постоянно встречалось напоминание о Создателе.

– Mollit viros otium9,– произнесла Анжелика Скилиачи.

Хрупкая молодая женщина, за плечами которой обучение в Ca' Foscari на факультете лингвистики. Школьники не воспринимали её всерьёз. Девчонки зло подтрунивали, а мальчики и вовсе отпускали скабрезные шуточки. Анжелика не отличалась яркой итальянской красотой, однако взгляды к ней притягивало неуловимое изящество, которое было в каждом её движении. Учительница взяла мел и написала на доске: «Non foliis, sed fructu arborem aestima».

– Кто переведёт фразу? – спросила она у класса.

Шептавшиеся между собой ученики затихли в ожидании того, что кто-нибудь ответит. В воздухе повисла звенящая тишина. Маша знала перевод этой фразы. Она несмело подняла руку. Анжелика мягко улыбнулась и кивнула ей.

– Оценивай дерево по плоду, а не по листьям, – едва слышно прозвучал её робкий голос.

– Мария, ты права, – похвалила Анжелика.

Маша покраснела от смущения и вдруг подумала, что не следует умничать в новом коллективе.

– У этой поговорки есть эквиваленты… – голос Анжелики потонул в шёпоте, к которому прислушивалась Маша.

– Всё ясно – зубрила… – вынес вердикт парень с соседней парты.

Голоса у мальчишек ломались, на коже проступали последствия пубертатного периода.

– Это же очевидно, – проговорила одноклассница.

Учительница рассказывала о двойном винительном падеже в латыни. Именно этот язык стоял у истоков Европы, у истоков цивилизации. Древние слова витали в кабинете. Маша записывала в тетрадь правила. Одноклассники с интересом разглядывали новенькую, которая сосредоточилась на учёбе.

Занятие длилось целую вечность. Иногда время становится резиновым пузырём, из которого не выбраться, как не старайся. Особенно тяжело это ощущать, когда за спиной раздаются смешки и шутки. Маша хотела исчезнуть, только бы не слышать, как сверстники обсуждают её. Она пыталась сконцентрироваться на предмете, однако острый слух улавливал сплетни.

Услышав трели звонка, Маша выдохнула. Урок позади. Она вновь ощутила себя первоклассницей, которой предстоит долгий путь к знаниям. Маша надеялась, что легко преодолеет эту дорогу.

– Привет, я – Кьяра Моретти, – представилась девочка, которая сидела за первой партой.

Миниатюрная брюнетка с идеальной точёной фигурой смотрела на Машу лукавыми зелёными глазами. Кьярино лицо не было эталоном классической красоты, но живая мимика и нежные черты приковывали взгляды не только мальчишек из школы, но и зрелых мужчин.

– Привет, – тихо ответила Маша.

Нужно сказать что-то оригинальное, но у Маши от волнения испарилась фантазия и чувство юмора. Она была замкнутым подростком, который компании друзей предпочитает увлекательную книгу.

– Не хочешь выйти подышать воздухом? – предложила Кьяра и в её глазах зажглись хитрые искорки.

Встав, Маша вдруг почувствовала себя неловкой слонихой по сравнению с изящной Кьярой Моретти. Есть такие хрупко-воздушные создания, рядом с которыми любая обычная девочка чувствует себя неуклюжей. Маша оказалась выше одноклассницы и шире в плечах.

– Ты из России? – поинтересовалась Кьяра, когда они вышли на маленькую лужайку, располагавшуюся рядом с лицеем.

Солнце, ещё не проснувшееся от зимней спячки, висело на небе светлой горошиной. По небосклону скользили редкие облака. Приятный день для прогулки.

– Да, мы жили в России и недавно переехали в Венецию.