30 секунд до рая. Сборник миссионерских рассказов

Полина достала мобильник, покопалась в нем, что-то нажала…Вдруг из него во всю силу ударил колокол и чуть погодя по всем торговым рядам разлился радостный пасхальный перезвон. Люди оглянулись в сторону Полины и Артема.

– Ого! Мощно! – засмеялся парень, – вполне в духе Православия. Если проповедь, то безмолвная. Но вообще – здорово! Впервые за весь день на нас обратили внимание. Нужно будет учесть на будущее этот факт.

Увидев проходящую мимо большую группу людей, Артем перестал складывать книги и обратился в их сторону.

– Хоть вкусны торты, да плюшки, не насытишь ими душу. Божий хлеб тебя спасет. Для души он словно мед!

Реакции со стороны прохожих не последовало.

– Мне же еще мед нужно купить! – спохватилась Полина.

Рядом с этой робкой, открытой добру девушкой, Артем почувствовал себя средневековым рыцарем. Захотелось ее опекать, наставлять, да элементарно – хоть в чем-то помочь.

– Подожди. Сейчас допакуюсь и отведу тебя к одному мужику. Он на той стороне площади торгует. – Засуетился парень, видя, как всполошилась Полина. – У него нормальный мед и не очень дорогой. Я у него сам в прошлом году брал.

***

Окно дяди Наума, как всегда было открыто. Передавая мед и сдачу, Полина протянула и брошюрку Артема. Едва слышно она прошептала: «А эта книжечка вам от меня». К большему она была не готова…пока.

13. Письмо «оттуда»

Осень подходила к концу. Почти месяц прошел после того, как первый снег, аккурат в праздник Покрова, сообщил, что вскоре весь асфальт покроется твердой холодной коркой, превращающей любую прогулку по городу в экстрим. И сегодня это предсказание, после многочисленной смены слякоти на тихую сухую погоду, наконец-то начало сбываться. Холодный ветер еще не продувал до костей, а слегка взбадривал. Снежинки роились в свете фонарей, напоминая глупых мотыльков, несущихся на свет, чтобы обжегшись распрощаться со своей и без того короткой жизнью.

Галина шла с работы и ничего вокруг не замечала. Даже то, что сегодня она одета по погоде, женщину не радовало. Время от времени волны негодования захлёстывали душу Галины, вытесняя из головы клубок обычных житейских мелочей, которыми она собиралась заняться на этой неделе.

– Простил, видите ли, он меня! – не уставала она мысленно повторять одну и ту же фразу, растравливая и без того кровоточащую душевную рану. – Тут съязвил, там уколол, понаписал столько гадостей, что за целый год не приходилось ей выслушивать. А под конец: «…великодушно вас прошу забыть то, что ВЫ МНЕ НАПИСАЛИ ОСКОРБИТЕЛЬНОГО. Я уже забыл и прощаю по обычаю православному».

Честно говоря, ничего оскорбительного в своём письме она не помнила. Когда пришло предыдущее его послание, полное желчи и укоров, Галя, дабы его сердце еще больше не ожесточилось, постаралась, как могла деликатнее объяснить, что помочь материально она не в состоянии. Что на них с мужем висит огромный ипотечный кредит, а на тюремное служение со стороны никто денег не даёт. Что с самого начала переписки она предупреждала – от неё можно ждать только обучения основам православия, а не денег на лекарства, как бы жизненно необходимы они не были. Ведь даже переписка обходится слишком дорого и служить другим словом – это единственное, на что они с мужем сейчас способны. Ей казалось, что прочитав, как им приходится тяжело, брат в заключении поймёт: не у него одного проблемы, и это даст ему силы дальше нести свой крест. Часто так бывает: ты такой немощный, несчастный, ничего-то у тебя в жизни не получается. А посмотришь, вникнешь, как живут и мучаются остальные, и твоя участь уже не кажется столь безысходной. Она надеялась… и эта ее надежда не оправдалась.

«Спаситель говорил, что нужно служить неразрывно словом и делом (последние два слова были подчёркнуты несколько раз жирным синим цветом). Действительно, «вера без дел мертва», – цитировал Святое Писание пожизненно заключённый. – Апостолы ещё помнили об этом, поэтому, все остальные варианты не будут плодоносными, поверьте Библии. Я настаивать на этом не буду, просто должен это сказать – то есть мне открыто это. И вам Бог откроет в Своё, по Промыслу Его время, по мере духовного роста. «Взялся за гуж, не говори, что не дюж»»…

Последняя фраза письма вызывала в женщине особое возмущение. Ну не бралась, не бралась она «за гуж» материальной помощи! Вот если бы заранее предупредила, что в случае необходимости пришлёт деньги на лекарства… Но ведь с самого начала она только и твердила об обратном…

– Да успокойся ты, – одергивала она саму себя, – не ты первая, не ты последняя кому из зоны приходит неадекватное послание.

Галине вспомнилась кроткая и добрая бабушка Татьяна Матвеевна, с которой они раньше вместе несли этот труд. Та чуть ли не со слезами, трясущимися губами объясняла.

– Опять целый список прислали: кипятильник, пряники, конфеты, крем для бритья… а пенсия совсем маленькая. Я ведь, Галь, и в прошлый раз им посылала и носки, и чай, и всё, что просили, книжечку вложила хорошую. Сама-то чай не пью, всё им. Пробовала я просто писать, общаться, опытом христианским делиться, а они мне всякий раз новый перечень. Ну, не могу я на эти нужды их не обращать внимания-то. А сил уж нет больше.

У бедной старушки из-за переживаний поднялись давление и сахар в крови. Чтобы оградить сестру от дальнейших волнений, Галина, как ни понятны ей были потребности заключённых, посоветовала пенсионерке оставить служение. В тюрьмах действительно много людей ищущих Бога и христианского общения, но есть и те, которые, играя на религиозных чувствах, преследуют лишь свою выгоду. С такими и случилось столкнуться Татьяне Матвеевне.

О! То, что «вера без дел мертва», Галя испытала много раз. Один Бог только знает, сколько дел нужно провернуть, чтобы послать в колонию «лишь слова ободрения», как её укорили в последнем письме.

Погружённая в свой воображаемый диалог, Галя не замечала ни тяжести писем в сером рюкзачке, висящем на её спине, ни то, что ветер стал колючим и пронзительным, и его с усилием приходилось преодолевать, нагибаясь вперед всем телом, ни то, что позади остались уже три квартала. В увлечении она едва не пропустила банкомат, но вовремя спохватилась. Без денег на почте её никто не обслужит. Стоя в очереди из трёх человек, женщина все пыталась успокоиться.

– Ну, что ты завелась? Как будто в первый раз, начитавшись православной литературы, тебя вразумляют «духовно опытные» без году неделя христиане? Забудь. Напиши следующее письмо, как ни в чём не бывало. Он же «простил», значит, не будет больше возвращаться к вопросу о деньгах. Хотя вряд ли не будет. Такие не в меру «духовные» люди не очень-то придерживаются каких-либо обязательств, а скорее от других требуют выполнения заповедей и всего прочего. Ещё и шантажировать меня пытается с Библией в руках. Если уж взялся её цитировать, тогда бы мог вспомнить слова Апостола Павла: «…если есть усердие, то оно принимается смотря по тому, кто что имеет, а не по тому, чего не имеет. Не требуется, чтобы другим было облегчение, а вам тяжесть, но чтобы была равномерность». А может всё-таки «ужаться» и послать какую-то сумму? Или лечебные травки, собранные этим летом мамой отправить?… Нет. Против СПИДа календула не поможет, а варить ежедневно по часу овёс в кожуре для поддержания иммунитета в одиночной камере ему никто не даст. К тому же, ставить семью на грань выживания она не имеет права.

Когда Галина подошла к зелёному банкомату и ввела пин-код, зарплата стала таять с быстротой, с какой женщина успевала нажимать кнопки, сообщающие писком, что наличные деньги на пересылку писем сняты, что ежемесячный платёж за кредит погашен, что следующий месяц они могут пользоваться коммунальными услугами и даже разговаривать по телефону, что группа тюремного служения в Интернете в этом месяце будет ей доступна и, (о, чудо!) до зарплаты мужа на проезд им хватит денег, а вот на курицу, скорее всего – нет, и придётся варить лапшу со спец-набором, состоящим из куриных спинок и костей. Даже если бы она всё-таки решилась помочь тому недовольному заключённому, её работодатель не произвёл начислений в расчёте на него.

Когда женщина добралась до почты, то, едва открыв дверь в операционный зал, постояв в нерешительности несколько мгновений, тихонько прикрыла её. Очередь не менее чем из шестидесяти человек, витиеватой змеёй, изгибающейся несколько раз, заканчивалась почти у самого выхода. Словно это не почта, а колбасный магазин и вновь вернулись советские времена с их дефицитом на всё. Оказывается, далеко не все имели доступ к банкоматам, чтобы провести свои ежемесячные коммунальные платежи. А это значило, что час времени Галина потратила зря и теперь надо хорошенько подумать, где и когда отправить в колонию проверенные уроки. Не исключено, что в единственный выходной не придётся высыпаться, а с утра пораньше вновь надо будет идти на почту. Может, тогда повезёт? Это ли не дела веры? Вновь Галя с горечью вспомнила упрёки из последнего письма.

– Хватит, хватит, остановись! – шептала она сама себе, ковыляя к автобусной остановке. – Это не он тебе такое написал. Это его болезнь вопиёт во всё горло, ища как бы побольнее укусить. Сама посуди: одиночная камера, всё тело ломит, и… кто его знает, как оно при СПИДе. А лежать нельзя – режим! Нарушишь его – и сразу в карцер с многократно худшими условиями. «Мы, сильные, должны сносить немощи бессильных и не себе угождать». Матери ведь не на всякий взбрык своих чад реагируют, многое просто мимо ушей пропускают. И нам – зрелым Христианам стыдно обижаться на подобные выпады неофитов.

Он пишет, что чувствует себя ужасно. А ты вспомни сама, как при последнем бронхите целыми днями лежала пластом, только и в состоянии, что взывать к Богу коротенькими молитвами. А тот зэк даже вытянуться не может, пока не дадут сигнал к отбою… Интересно, а почему его тогда в лазарет не положат? Может, на данный момент не всё так трагично? Ведь других из той же колонии кладут в санчасть, я это знаю наверняка.

Вслед за подозрениями, в голову прокралась гниленькая пакостная мысль.

– Да он сам виноват! Точно! Мало того, что разгульной жизнью или наркотиками подцепил болезнь, так ещё что-то такое ужасное совершил. Пожизненное за карманную кражу не дают. Вот теперь и пожинает плоды своего греха – не имеет возможности даже себе овёс заварить.

Но какими бы логичными не казались внезапно посетившие её голову настойчивые доводы, сердцем Галя не спешила соглашаться с ними.

– Так. Стоп! Это не моё дело. Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешную! – как в спасательный круг вцепилась она в Иисусову молитву, твердя её с жаром, пока непрошеный натиск не был отбит. Она точно знала, что эти птицы залётные – чужие, бесовские, и ничего общего с её образом мышления не имеют. Стоя согнувшись в переполненной маршрутной «газельке», Галя вспомнила и другого заключённого, который в надежде, что хоть кто-нибудь его поймёт буквально кричал словами своего письма: «Как другим доказать, что не собирался убивать? Что не хотел, но так получилось. Что раскаиваюсь, и если бы возможно было отмотать ленту назад, вёл себя иначе».

Каждый мог оказаться в таком же глупом и страшном положении как этот заключённый. И неизвестно как бы кто себя повёл при подобных обстоятельствах. Не даром народная мудрость гласит «от тюрьмы и от суммы не зарекайся». В её деле это была одна из самых цитируемых фраз. Тем не менее, очередь из желающих помочь заключённым не организовывалась. Галина знала, что далеко не все Христиане вообще задумываются о необходимости тюремного служения, не говоря о некрещеном люде. Те подавно, узнав о её деятельности, глядя на Галину, крутили у виска: «Лучше бы занималась своей семьёй, чем чужими мужиками». Или как её сослуживица по мирской работе, подняв руки к небу, произнесла: «Это какой-то ужас! Как представлю: один,… закрыт в камере от всего мира. Я просто не смогла бы с ними общаться. Они напоминали бы мне о несовершенстве этого мира, а хочется в жизни праздника».

Иногда после очередной попытки подключить к служению хоть кого-нибудь с прихода, опускались руки. Складывалось впечатление, будто это надо лишь ей одной.

– Маша, возьмись за переписку, – как-то после службы подошла Галина к старой приятельнице, симпатичной полной девушке. – Это очень поучительно и интересно. Обучая других, ты и сама глубже узнаешь Православную веру и людям пользу принесёшь.

– Да я за всю жизнь ни одного письма не написала, – ни то в шутку, ни то всерьёз, смеясь, ответила та.

– Вот как раз самое время начать.

– Что Вы! Меня мать покромсает в мелкий винегрет и перемешает, если только узнает, что переписываюсь с зэком.

***

– Юр, тебе пришло письмо из зоны, – обратилась Галя к низкорослому кудрявому мужчине средних лет, певшему на клиросе. Год назад он, после долгих уговоров, все-таки взял у неё для переписки один из адресов.

– Мне пишут, пишут, а я давно не отвечаю, – меланхолично ответил Юра, безвольно отведя взгляд.

– Почему не отвечаешь? – пыталась подбодрить его Галина. – Возьми, для разнообразия и ответь. У тебя же всего один человек в переписке, это не так уж много времени займет.

– Ладно, что-нибудь напишу… – ответил мужчина неуверенным голосом, не вселявшим в Галю надежду, что он сдержит свое слово.

Пол года спустя, когда на имя Юры пришло очередное письмо из зоны, диалог повторился. А ещё через четыре месяца, не встретив Юру в храме, она просто передала письмо на клирос. Больше писем ему не писали.

***

– Анастасия, возьмись за переписку, – попросила Галя едва образованную добрую пожилую марийку, давно посещавшую храм. И, предупреждая предполагаемые возражения с ее стороны, добавила, – за свою малограмотность не переживай, им не красивый слог нужен, а сердечное слово. Я тебе подберу брата не шибко начитанного, будешь ему переписывать молитовки или из книжек понравившиеся места.

– Господи, благослови, – перекрестясь, с энтузиазмом согласилась Анастасия.

– Вот, смотри, это его адрес, а это адрес нашего абонентского ящика. Письма передавать буду я.

Неделю спустя Анастасия вернула скомканный конверт и, по своему обыкновению перекрестясь, всхлипнула

– Возьми, Бога ради, письмо назад. Я его мужу показала, так, мол, и так, Саша, давай с тюрьмой переписываться. А он как заорет: "Я сам в зоне сидел, знаю, что это такое! Им не твои письма нужны, а чефир и курево. Попробуй только написать! Узнаю – прибью!"

***

– Софья, возьмите письмо в переписку, – с очередной попыткой Галя обратилась к ещё одной прихожанке. – Дело богоугодное. Будет кому о вас помолиться.

– Ой, я, наверное, не сумею.

– Да для этого большого умения не требуется. – Пыталась пояснить Галя. – Опишите куда съездили, какие святыни к нам привезли. Пару ободрительных слов и письмо готово. Никто же от вас не требует писательского таланта. Хотите, дам три письма на выбор. При желании, можете и всем троим написать.

– Нет, это всё-таки не для меня, извините.

***

Может и Галя давно сломилась, забросив переписку и обучение в зонах, если бы не редкие письма с благодарными отзывами от тех, кому не жалко было поменять пайку на чистый маркированный конверт, чтобы написать ответ и получить следующие уроки. Их письма воскрешали Галю и её желание дальше служить людям, хотя с материальной точки зрения ей служить было нечем.

Весь вечер, моя посуду и готовя ужин, Галя не могла решить, как же ей поступить? Стоит ли вообще ему отвечать? Ведь все доводы она привела еще в прошлом письме, но это не дало абсолютно никаких результатов – человек закрылся в полной уверенности, что его оскорбили. Может написать коротенькую цитату, скажем, из писем валаамского старца схиигумена Иоанна: «Такой заповеди нет, чтобы требовать от других любви и исправной жизни» или высказывание старца Симеона Афонского: «Наведи порядок в мыслях и увидишь мир другими глазами»? Наверное, это как-то по-детски будет выглядеть – обиделась и отделалась цитатой.

А, может, не о своих трудностях стоило рассказывать, а сравнить его положение с мучениками ГУЛАГа, подчеркнув, что в отличие от них, он вообще находится в райских условиях? Нет. Все не то. Не то! О, Боже, помоги и вразуми!

Незадолго перед сном, предупредив мужа, что на тюремное служение ей потребуется некоторое время, Галя засела за ответ. Письмо из зоны она решила больше не перечитывать, чтобы эмоциональный всплеск вновь не захлестнул ее и не унес туда, куда она совершенно не хотела.

Чистый лист в клеточку лежал на столе в ожидании пока на нем хоть что-нибудь отобразится. Галя взяла шариковую ручку…

«Дорогой брат! Сколько бы мы не препирались, хоть как-то улучшить условия Вашего содержания не в моей власти. Я по-прежнему буду молиться о Вас, но не вижу смысла в нашей дальнейшей переписке: учиться Вы не можете, мои письма Вас раздражают. Поэтому, прошу простить меня, и я тоже Вас прощаю».

Галина перечитала письмо. Как-то сухо и официально получилось, а главное – не чувствуется любви… А что такое любовь в их случае? Своим мямленьем провоцировать человека на дальнейшие оскорбления или жесткой позицией раз и навсегда прекратить их? Если бы Галина видела хоть какую-то возможность для дальнейшего диалога – воспользовалась ею. Но со стенкой не поговоришь. Надо знать зону и степень своей ответственности, а не пытаться спасти весь мир.

Пачка писем со вчерашнего дня ждала своей доразборки. Галя их просматривала и прямо на конвертах подписывала, что с ними делать дальше. Конверты с выполненными уроками она складывала в одну стопку. В другую – письма тех, кто впервые обратился за обучением. Послания без уроков она брала на работу, чтобы прочесть их в обед, подчеркнув красной ручкой самое важное – это облегчало ее труд, когда она собиралась отвечать братьям. Не пройдя через зону, Галя могла только догадываться, что может значить для заключенного весточка с воли, когда дружки тебя забыли, а родственники не хотели знать. Глоток свежего воздуха? Доказательство, что не все в жизни потерянно, пока хоть кто-то в этом мире интересуется тобой? Женщина надеялась, что это так. И потому, она старалась сделать все, чтобы ее ответ содержал надежду и весть о Божьем прощении и любви …

Вдоволь натрепав уличные фонари и кроны уснувших на зиму деревьев, ветер наконец успокоился и затих. Мороз крепчал. В просветах между темных, как одеяла облаков, задумчиво плывущих куда-то в ночной мгле, показались звезды.

Галина спала, уткнувшись в родное плечо мужа. Она тихонько посапывала и уже не переживала о людской неблагодарности. В тот момент ей не было обидно, что не получается донести до остальных – какое это, на самом деле, великое счастье выполнять волю Божию и следовать Его водительству. Никакие тур. поездки или развлечения не могли дать ощущение полноты жизни, какое переживала Галя, когда, преодолевая усталость и лень, все же садилась за проверку уроков из зон. Конечно, в тюремном служении, как и везде, были свои трудности. Но, даже проходя через испытания, наподобие сегодняшнему, Галина чувствовала на себе благословляющую руку Господа и Его поддержку.

Звезды сверху смотрели на Божию дочку и улыбались. Или это были Ангелы?

14. День святого Патрика

В марте темнота и холод уже не столь властны, как зимой: и день равен ночи, и мороз, хоть и щиплет щеки, но ты, кряхтя, наряжаясь в шубу, всё же понимаешь, что это не надолго, что свиристели уже облепили рябину в городском саду. А это значит, прощай морозы, и здравствуйте капели, журчание ручейков, брызги из-под колес, переполняющих город автомобилей, и их следы на моём бежевом демисезонном пальто.

Мартовский вечер мне захотелось провести плодотворно: стряхнуть с себя зимнюю лень и заняться генеральной уборкой, помыть ванную, выкинуть старые журналы, или наконец-то написать письмо, которое третий месяц ждут наши друзья. Еще возникла сумасшедшая и очень привлекательная идея – отложить земные попечения, и просто прогуляться с мужем по вечернему городу, целенаправленно обходя всяческие бутики и магазины, и, обращая внимание исключительно на весенние изменения в окружающей обстановке. Всё! Решено. Этот вечер мы посвящаем друг другу, а журналы…, пусть они попылятся еще пару деньков.

Не переодеваясь, забегаю на кухню. Наскоро, из замороженной гороховой каши варю гороховый суп. Мы с мужем радостно воркуем, поглощая пищу, и обсуждая перспективы предстоящей прогулки.

– Давай пойдем по улице Цюрупа?

– А давай! Только почему именно туда?

– Посмотрим зимнюю обувь. Вон, кожа на твоих ботинках второй раз расходится после ремонта. Как раз начинаются весенние скидки, распродажи… ну, ты понимаешь.

Похоже, муж действительно понял, так как лицо его вытянулось, а блеск в глазах потух.

– Мы же собирались исключить магазины из сегодняшней прогулки. Опять я буду осликом, – меняя интонацию с удивленной на безнадежную, произнес муж, – сперва, ботинки, потом попадутся яблоки, картошка, и в результате взаимное общение выродится в перетаскивание тяжестей.

Тут муж посмотрел так жалобно, что я окончательно осознала, что сморозила глупость. Желая загладить свою вину, решила предложить что-нибудь романтичное.

– Тогда давай обойдем все цветочные ларьки в округе. Покупать цветы не будем, – торопливо предупредила я мужние возражения, – просто посмотрим, какие цветы где продают, вдохнем их аромат, насладимся эстетикой ваз, и всяких там штучек – дрючек, ленточек, сопутствующего товара… нужно не забыть дисконтную карту на букеты.

Последнюю фразу я пробурчала под нос так, что Сергей вряд ли её расслышал.

– А давай! – вновь радостно поддержал муж, – только между цветочными ларьками не будем заходить ни в один из магазинов, и всё внимание сосредоточим на природе.

– А давай!

– А давай!

Мы рассмеялись.

– К тому же, торговля ведется и на улице… шучу, шучу, – поспешила вставить я, видя, как муж вновь меняется в лице.

– Я знаю только два ларька: через дорогу, и на остановке, в квартале от нас. Ещё есть два по дороге к маме. Но, во-первых, это далеко, а во-вторых, мы там с тобой облазали всё вдоль и поперёк. Последний букет на мой день рождения ты где покупал? – спросила я, с благодарностью к мужу, оглядев распускающиеся лилии.

– Как раз на остановке, – муж тоже с любовью взглянул на прекрасный букет, стоящий посредине стола.

– Может, знаешь какие-то другие цветочные точки? – провела я пальцами по ароматному бутону, пахнущему нашей свадьбой.

– Разве только посмотреть в «Дубль ГИСе»?

И в то самое время, когда Сергей пошел к компьютеру, завибрировал его мобильник, оставленный на кухонном столе.

– Серёж, у тебя телефон не снят с беззвучного режима, – передав содрогающийся аппарат, я пошла убирать остатки ужина.

Когда муж вернулся из комнаты и сел, опустив взгляд в пол, я поняла, что…

– Что-то случилось?

– Звонила Сусанна с работы. Сейчас приедут её знакомые.

– Опять кому-то срочно нужно что-то нарисовать?

Сергей обреченно мотнул головой, выражая согласие и покорность со своей участью.

Дело в том, что когда-то он окончил художественный лицей. И, хотя, профессиональным художником так и не стал, как некоторые из его сокурсников, но где бы он не работал, все стенгазеты, плакаты, компьютерный дизайн ложились на его плечи. Кроме того, время от времени знакомые, вспомнив о его художественных дарованиях, просили срочно нечто нарисовать, если с заданием не справлялись их чада. А это значило, что в сегодняшний вечер я смело могу осуществлять свои первоначальные планы по уборке, написанию письма, и тому подобное. В любом случае, прогулка отменялась, а покупка ботинок тем более. Ибо как можно после двух – трех цветочных ларьков «случайно» свернуть на улицу Цюрупа с его обувными магазинами, если вообще не выходишь из дома?

– Наверное, тебе опять захотелось опробовать краски? – допытывалась я у мужа, пытаясь понять причину испорченного вечера.

В прошлый раз его также неожиданно попросили нарисовать картинку «чтобы получилось как у первоклассника», после того, как он в тайне заскучал по акварели. В этот раз Сергей отрицательно мотнул головой. Тогда пришлось признаться, что рисовать захотелось мне.

– Возможно, каракули близкие к первоклашечьим мне удастся изобразить? – заискивающе, взглянула я в лицо мужа и настроилась на рабочий лад. – Если принесут несколько ватманов, можно один разрисую я, один – ты, а они сами потом выберут какой из них более подходящ под их нужды?

Наши рассуждения прервал звонок в дверь. Учитывая быстроту прибытия гостей, можно было предположить, что Сусанна договаривалась с мужем о приходе посетителей когда гости уже были на подходе, в полной уверенности, что им не откажут.

На пороге стояла женщина лет сорока в светлой норковой шубке с капюшоном, и девочка подросток в черной куртке и джинсах. В руках девочка держала зеленый ватман и пакет, как потом выяснилось, с гуашью и акварелью.