За девятое небо

Крылатые вилы и сохатые берегини заворожёнными тропами отправлялись к русалкам, мавкам и болотникам – ко всем тем, кто внял искре Света, переданной Марьей. К силам Мора являлись и лешие – даже ведаи князя Йергала из города Ольх наведывались в русалочьи чащи.

Не обошлось и без битв – не все навьи были готовы обратиться к Свету по доброй воле. Но желающие выйти из Тьмы, одолеть огонь и обрести свободу постепенно собирались и на Большой Поляне Йолка, и на Великой Поляне всего Леса; и на поляны Миро, Лесограда и других таёжных городов всё больше приходило служителей Мора, последовавших за проблеском Света в своей мёртвой Душе.

Дреф исполнил Слово – полевик не покидал Большой Поляны Йолка – он говорил с навьями, рассказывал им о мире, поддерживая тлеющие угли Света в их душах.

Те дети Леса, кто не отправился в сумеречное межмирье к служителям Мора, тренировались в воинской науке и ворожбе – кто знает, какое ещё испытание явит тёмное будущее и удастся ли отвратить войну.

И когда бор оделся в траур снега, на Великой Поляне собралось грандиозное войско, которое не видели ни волхвы сварогинов, ни ксаи колосаев. Но люди – дети Богов – чувствовали его силу – силу леших, вил и берегинь, силу русалок, мавок и болотников – детей Леса, что объединились, дабы защитить свой дом.

Когда же долину Вольхова потрясла великая битва при Ровновольске, сокрытое от человеческих глаз таёжное воинство подошло к кромке южного леса – к тем землям, где должно вспыхнуть пламя священного огня.

Впереди всех ждали битвы навьи, во главе которых была Марья – русалка, вновь облачившись в одеяние из хвои, вглядывалась в серый заснеженный бор, за которым белело поле и высились далёкие горы. Марья крепко сжимала в руках тояг и нож, и Чёрный Дрозд кружил над нею.

Глава 5. Да померкнет пламя

Хороксай Ильвасар, обернувшись Птицей Духа, летел прочь от сражения, что разливалось по земле болью и кровью: войска подле полыхающей огнём границы Нового Каганата рассыпались чёрным жемчугом по белому снегу под холодным взором молчаливых гор.

Утлуг и Хизр остались позади; сизый орёл взнёсся над белой лесостепью и увидел идущее с востока войско северян.

Ильвасар не мог позволить, чтобы северная армия атаковала Новый Каганат – орёл опустился в огонь Хорохая, что хранил завоёванные ханом земли, и стал им. Хороксай содрогнулся от неистовой боли, когда его тело, оставшееся лежать в покоях в Хизре, опалилось, приняв на себя всю мощь священного огня.

Невзирая на пожирающее и Дух, и тело пламя, Ильвасар зашептал Слова, что были услышаны остальными ксаями, – все, кто умел призывать Птиц Духа и не отправился воевать за Улад, вторили хороксаю. Голоса ксаев сливались в унисон и низкой песнью летели над огнём Хорохая, отчего пламя разгоралось.

И чем ближе подходило идущее с Востока войско сварогинов, тем неистовее ревел огонь, вздымаясь до небес…

* * *

– Великий князь Богдавлад! – Гонец остановил лошадь и поклонился князю Восточных островов, восседающему на коне во главе войска, собранного правителями островных княжеств востока Сваргореи. – Огонь высотою до небес вздымается вокруг завоёванных колосаями земель! Нам не преодолеть его границу!

– Тебя так испугало сражение, юнец? – нахмурился Богдавлад.

– Перед Перуном мечом клянусь, коли вру! – выпалил на одном дыхании витязь. – Надо поворачивать обратно…

– Да как ты… – начал было Богдавлад, но великий князь Латохи Яробуд перебил его:

– Великий князь, на горизонте, – пробасил Яробуд, и Богдавлад устремил взор туда, куда показывал князь.

За небольшими развалившимися домишками пологого холма хутора Южный, в котором уже никто не жил, за полосой разреженной лесостепи, что серой дымкой темнела над снегом, вздымалось далёкое пламя, протянувшееся до самых гор.

– Отец Сварог… – только и смог прошептать Богдавлад.

– Там нет колосаев, – говорил гонец с поклоном. – Только огонь…

– Моровы силы, не иначе, на стороне этих колосаев, будь они неладны, – покачал головой князь Ярова острова. – Надо разворачивать войско…

* * *

Жар опалил дыханием зимний лес – Марья не видела огня, но чувствовала его – надвигающуюся мощь, которую никто не в силах остановить. Дрозд кружил над русалкой.

Навьи позади оживились – Марья ощущала сгустившийся холод – силы Мора предвкушали грядущее. И в этом предвкушении чувствовались и томление по грандиозным свершениям, и страх погибнуть в огне Хорохая, и желание вернуться в Свет, и проблеск надежды… И боль. Боль от вновь зажжённой искры Света, что отгоняла Тьму.

Серые русалки замерли, слившись со стволами вековых деревьев; мавки обратились тенями, как и зелёные, одетые в засохшую тину, болотники.

Навьи, чуя огонь, зашептали, и на лес опустился густой туман, почти такой же плотный, как и снег. И только светящиеся глаза выдавали мёртвое воинство Тайги.

Позади навий ждали своего часа ведаи леших, волхвы вил и берегинь – собирали Силы на случай, если у русалок не получится противостоять огню. А ещё глубже в Тайге схоронились облачённые в доспехи елмаганы и гаркуны, полевики со стрелами, вилы и берегини – если после того, как потухнет пламя, в лес явятся люди, дабы возжечь его, придётся защищать свой дом силой.

Марья, крепче обхватив тояг, тихо зашептала, Словом усиливая своё осязание. Её чувства обострились до предела, и когда русалка открыла глаза, сквозь сплетённые ветви заснеженных деревьев она увидела далёкое пламя, вздымающееся со снега вопреки законам природы и поглощающее всё на своём пути.

Огонь, рокоча, надвигался на лес: живая смертоносная стена, дышащая нестерпимым жаром.

– Пора, сестрицы, – едва слышно прошептала Марья навьям. – Вспомним о том, как ступили во Тьму, и болью потушим пламя, да разожжём огонь в наших душах и обратимся к Свету. Вернёмся на Дорогу Жизни и пройдём во Врата.

Слова дочери Леса были услышаны: русалки, мавки и болотники, зашипев, обратились тёмным дымом и растаяли в густом тумане, став им.

Туман сделался тяжёлым, пропитал всю Тайгу заупокойным мраком: даже те навьи, что не последовали за Марьей, вдруг обратили свои взоры на пронизывающий лес холод и устремились к нему, ведомые древней жаждой чувства.

Марья, подняв руку с ножом, в лезвии которого отражалось далёкое пламя Хорохая, зашептала, обращаясь к Тьме своей души – русалка вспоминала, как она ступила в огонь, из-за сковавшей сердце обиды, как пламя болью забирало её жизнь… Шёпот Марьи подхватили окружающие её навьи, и туман, темнея, уплотнялся, и заупокойный шелест слов едва слышимой Песнью струился по бору.

Ведаи леших, вил и берегинь зашептали тоже, усиливая ворожбу. Спрятавшиеся в глубине Тайги дети Леса увидели, как тяжёлая пелена тумана, будто море разлившаяся по лесу, полнилась мраком, в клубах которого звучала протяжная Песнь вечной тоски погибающего мира.

Когда языки золотого пламени коснулись ветвей деревьев, за которыми стояла Марья, русалка, воткнув тояг в снег, ножом порезала себе оба запястья: кристальная вода вместо человеческой крови потекла на пленивший Марью чёрно-серый туман, и тьма вспыхнула, озарив лес серебром.

Марья, бросив нож, раскрыла руки, продолжая шептать: вода из её запястий струилась множеством ручейков по туману, серебряной волной вздымавшемуся между деревьев. Дрозд подхватил засиявшую тьму и понёс её к стене рокочущего огня: за маленькой чёрной птичкой устремилась мёртвая вода тысячами капель, собравшихся в облака.

И когда пламя огня Хорохая, воспетое ксаями хана, переметнулось на вторую полосу деревьев, море плотного серебристого тумана, ведомое Дроздом, двинулось навстречу.

Марья продолжала шептать – мёртвая вода покидала её тело, обращая русалку в дым; и когда туман настиг пламя, Песнь навий невыносимым звоном заполнила бытие.

Хороксай Ильвасар содрогнулся от неистовой боли: крылья его огненного орла опалила мёртвая вода – подобного великий ксай предречь не мог.

Песнь мёртвых слилась с рокотом пламени в ослепительном танце: над лесом, будто море, волнами вздымался туман, с шипением наползая на огонь Хорохая и поглощая его. Перед Тайгой разыгралась битва стихий: над встретившимися водой и пламенем чёрный дым вознёсся до небес.

– Великий князь, оглянитесь! – прокричал витязь, и Богдавлад, не останавливая коня, обернулся.

– Отец Сварог… – только и смог прошептать поражённый сварогин.

Пламя, почти настигшее отступающее войско, остановилось перед таинственным серебряным туманом, что поднимался над лесом гигантской волной. Тайгу будто потопило серебряное море, и князю показалось, словно в неведомом сиянии он слышит музыку. Музыка была до того прекрасной, что сердце щемило от глубокой, испепеляющей чёрной тоски…

Тоска разливалась по миру серебряной Песнью, и в её всполохах мелькали огни далёкого сражения при Ровновольске: конница колосаев разбивала армию сварогинов, что, настигнутая страхом, рассыпалась по потемневшему от крови снегу.

Богдавладу показалось, будто он видит сущее, и князь, сняв с пояса рог, протрубил в него, приказывая войску остановиться. Велев волхву наполнить его голос силой, Богдавлад обратился к остановившимся сварогинам:

– Воины Сварога! Обуздайте страх в своих сердцах – нам помогают Боги! – говорил Богдавлад громко, указывая на туман, что уверенно теснил огонь. – Да будем достойны их помощи! Не повернём вспять – не поддадимся страху! Крепче сожмём в руках меч и, когда померкнет пламя, двинемся в атаку!

Согласие разлилось над войском сотней голосов и достигло слуха Бессмертного.

Всё видел Кощей, будучи в плену.

Видел, как колосаи разбивали войска сварогинов – армия сынов Сварога пала при Ровновольске, – их добила конница колосаев.

Видел, как Песнь хороксаев возожгла огонь, что смертью двинулся на лес и на армию северян, шедшую с Востока…

И его пленённый Дух ликовал – засуха, воспетая Моровым словом, привела кочевников на северную землю, и теперь дети Солнца были его карающим мечом. Кощей знал, что придёт время, он уничтожит и карающий меч.

Вдруг Бессмертный ощутил невыносимый жар: обратив взор на лес, увидел серебряное море тумана мёртвой воды, катившее волны на стену огня.

Уверенность исполненной мести сменилась беспокойством и гневом. Кто смел ему противостоять? Кто смел его же войско – мёртвых – против него направить?

Но не успел Кощей призвать Слово, что вернуло бы ему силу навий Тайги, – нестерпимый гром потряс чёрное бытие, и его взор ослепил Свет.

Чёрная скорлупа Слов птиц Мора осыпалась под силой Света. С грохотом рушились ледяные терема, рвались цепи и шелестели Слова Песни, что пела ему явившаяся за ним дочь… Она вняла ему! Она даже погубила Василису, что он привёл обманом к Колодцу!

Кощей рассмеялся, и его смех превратился в рокот, от которого по льду побежали трещины, а ледяной ветер смёл всё на своём пути.

Этот ветер подхватил его и понёс к свободе, и он не стал возвращаться взором на поле битвы. Даже если навьи Тайги и предали его, теперь, когда он вернулся в Средний Мир, его, Бессмертного Кощея, уже никто не сможет сокрушить.

Его поражение обернётся великой победой.

Победой над всем Светом.

* * *

Он бился с призраками.

Лязг мечей, стук копыт, рокот огня, вскрики дерущихся людей сливались в леденящую дух песнь битвы.

Вель едва успевал отражать удары – бытие слилось в одно невозможное переживание. Всё тело ломило от побоев и усталости.

Иногда казалось, будто в гуще сражения мелькает алый плащ Любомира. Вспыхивает, словно огонь. Огонь, хранивший Новый Каганат. Стена пламени разгоралась, устремляясь ввысь, ведомая ворожбой людей Солнца.

Сквозь муку Вель видел, как разверзлось пламя, изрыгнув тяжёлую конницу колосаев.

Но витязь продолжал отбивать атаки, даже тогда, когда жар сделался нестерпимым. Вель не знал, почему ещё жив, не знал, с кем борется – со своими или с чужими, не знал, когда всё это прекратится… Он не знал, где кончается его онемевшая рука и начинается меч.

За сражением он видел пламя. Его рокот набирал мощь – Вель, отбив выпад и сокрушив очередного противника, побежал в сторону леса, но тут невероятной силы удар по спине повалил его на землю.

Боль разлилась по телу пламенем, дыхание перехватило, холодный грязный окровавленный снег забился в глаза, нос, рот… Вель с трудом приподнял голову, чтобы увидеть всадника-колосая с палицей, мощная атака которой повлекла во тьму.

Вель не видел, как пал великий князь Возгарь и как погиб великий князь Сновид. Не видел, как северное войско было разгромлено. Не видел, как ликовали колосаи и как их армия покидала поле битвы, уступая его огню, воспетому их волхвами. Не видел, как люди Солнца взяли Ровновольск.

Не видел, как ревущее пламя почти настигло и его, и лежащего неподалёку Любомира.

Не видел, как со стороны Тайги грянул волной серебряный туман. Не слышал ледяную песнь, воспевавшую павших, не видел заупокойного света, что, слившись с золотым пламенем, теснил его.

Не видел, как пламя священного огня Хорохая стало отступать. Не видел, как волхвы колосаев не могли воспеть его вновь…

* * *

Вокруг было слишком тихо. Тихо и темно. В тишине разливалась боль – от каждого вдоха и выдоха. Во рту – солоноватый привкус крови.

Вель с трудом открыл глаза: вокруг парил лёгкий туман; в свете алой Дивии и серебристой Луны тускло мерцал снег. Холодный, он болью касался раненого лица. Всюду лежали мёртвые – тёмные фигуры на грязном снегу; на горизонте чернела полоса леса.

– Печальное наступило время, – прошелестело позади, и витязь с трудом повернул голову.

Рядом с ним на снегу среди трупов сидел старик. Ветхий, как само время, в тёмных лохмотьях, коряжистый, будто сухое дерево. Его глаза тускло светились в окутавшем мир серебристом тумане.

Вель попробовал ответить, но боль не позволила сказать.

– Славный богатырь, душа у тебя чиста, – просипел старец и положил свою сухую крючковатую руку на лоб Велю. От тёплого касания боль утихла, и Вель ощутил, как по онемевшему телу бежит горячая кровь и возвращаются силы. – На тебе и друге твоём дело великое. Тебе рано отправляться к Богам – время твоей кончины ещё не пришло.

– Мы проиграли битву… – с трудом прохрипел Вель.

– То была не битва. Битва – впереди, – тихо ответил волхв.

– Но колосаи…

Старик покачал головой:

– Колосаи – не враги. Истинный враг только грядёт, как и битва с ним. – Старец печально улыбнулся и отнял руку ото лба юноши. – И ты – один из трёх великих богатырей, кто поможет одержать победу.

Вель хотел было возразить старику, но у него не получилось: тёплое умиротворение закрыло ему веки старческой ладонью.

В мире вновь настала Тьма. Только теперь во Тьме не было боли, не было печали. Была лишь спокойна тишина, что качала на волнах. На волнах далёкого испещрённого льдинами моря, по которому плыли корабли. Северная заря в вечной ночи лилась изумрудной лентой, освещая путь вернувшимся с Той Стороны. На носу флагмана стоял мертвец в обличье человека. Мёртвому были не страшны ни лютый холод, ни вечная Тьма, ибо он сам был Тьмой. Рядом с мертвецом хрупкая девушка с золотыми волосами хмуро смотрела вдаль.

– Я нашёл тебя, – проговорили рядом, и Вель, вздрогнув, открыл глаза.

В серебряно-красном свете лун он различил склонившегося над ним Любомира: юноша был весь в запёкшейся крови, лицо тёмное и грязное, волосы свисали из-под шлема заледенелыми сосульками.

– Жив. – Любомир расплылся в улыбке. – Жив, хвала Сварогу! Я же говорил, что ты будешь отличным воином! – чуть ли не крикнул он и помог другу сесть.

Вель огляделся: они были вдвоём среди устланного телами бранного поля. Призрачные луны красным серебром светили сквозь туман, и трупы отбрасывали по две перекрещённые тени. Представший взору мир был куда страшнее того странного видения, что явилось ему после беседы со старцем. Где он?

– Тебя сильно ранило? – спросил Любомир, так и не дождавшись от Веля слова.

– Да, сильно, едва не отдал душу Птицам, – просипел юноша в ответ. – Меня какой-то старец вылечил. Руку на лоб положил, и боль прошла.

– Я тоже его видел, – нахмурился Любомир. – Но думал, это видения от увечья. Меня по голове ударили. – Любомир указал на вмятину на своём шлеме.

– Значит, тебя он тоже спас, – заключил Вель.

Любомир кивнул.

– Они захватили Ровновольск, несмотря на то что их пламя потухло. – Вель кивнул в сторону далёкого города, мерцавшего огнями сквозь густой туман. – Надо дойти до леса, пока колосаи не заметили нас и не разожгли своё пламя.

Вель кивнул, и Любомир помог ему встать. Слабость отозвалась ноющей болью, но Вель заставил себя сделать пару шагов к своему мечу, поднял его и убрал в ножны.

– Идём, – кивнул Вель Любомиру, и оба витязя, обходя мёртвых и раненых, заковыляли к тайге.

В морозной туманной ночи слышались стоны и всхлипы. Чья-то рука ухватилась за лодыжку Любомира, но он не остановился – колосаи могут отправить воинов добивать павших, и спастись под покровом леса не получится.

И только тогда, когда Вель и Любомир достигли леса и углубились в него, оба позволили себе отдохнуть, опустившись на снег подле могучей сосны.

Серебристый туман пропитал тайгу, отчего бор тихо светился.

– Ты когда-нибудь видел подобное? – спросил Вель Любомира, указывая на облачка освещающего лес тумана.

– Нет, – покачал головой Любомир и опёрся спиной о ствол сосны. – Наверное, нам помогают Боги. И тот старец – не Сварог ли нам явился?

– Да какая разница, – пожал плечами Вель. – До ближайшего таёжного селения нам без припасов не дойти, у нас даже еды нет, а мы – не охотники. Хоть раны и неведомым образом затянулись, но тело болит… Если снег растопить можно… Эх… Сгинем с тобой в лесу либо от холода, либо от голода…

– А кто ж тогда твою невесту спасёт, раз ты помирать собрался? – хмыкнул Любомир, старательно отгоняя подобные думы.

– Не любит она меня, – вздохнул Вель. – Мы с ней только одну ночь танцевали на празднике Весны. Я думал, что влюбился, а она в Свагобор ушла.

– Может, стыдно ей стало, что гуляла, вот и ушла? – предположил Любомир. – Чего ж сразу не любит? Я ж помню, как вы с будущим тестем ладили!

Вель повернулся к Любомиру и хмуро посмотрел на него: в сером свете тумана сварогин выглядел плохо, но даже на потемневшем от грязи и крови лице ярко светились живые глаза. Дух у Любомира был силён.

– Если бы любила, или если бы я был по нраву ей, она бы хотя бы попрощалась. – Вель отвернулся и вновь устремил взор в лес. – А она меня забыла…

– Кажется, тебя ранило сильно… – попытался усмехнуться Любомир, но вышло слишком натужно, и юноша сделал вид, что прочистил горло.

– Я раньше не рассказывал, но её отец, Иван, говорил, будто Мирослава не только меня, но и праздник забыла, – тихо ответил Вель. – Прислала весть, что останется волхвой в Свагоборе, спрашивала благословение на послушничество.

– Её благословили?

– Нет. Я сам хотел к ней в Свагобор наведаться, извиниться, если она от стыда так отчаянно поступила. Но Иван пришёл ко мне, мол, вместе поедем – она тебя вспомнит и точно передумает давать обет волхвы.

– Вот видишь! Если отец считает, что его дочь…

– Сколько с тех пор времени прошло? – Вель покачал головой. – И сегодня, когда я едва не погиб, я не думал о ней…

– А о ком ты думал?

– Ни о ком. Я даже не испугался. – Вель немного помолчал. – Страшно было вначале, когда битва грянула… А потом… всё будто смешалось в нечто единое и невнятное. – Вель немного помолчал и вновь обернулся к Любомиру, который теперь тоже смотрел в туманный лес. – А ты о брате думал?

Любомир кивнул.

– Мне кажется, будто я увидел Радислава, – тихо сказал. – Но потом оказалось, что это старик, волхв. Он мне руку на голову положил, и боль отступила. А ещё он сказал… – Любомир вздохнул и умолк.

– Что он сказал?

– Да пустое, – отмахнулся Любомир. – Наверное, всё же увечье, – усмехнулся.

– Одинаковое у нас? – удивился Вель.

– Да что угодно может быть…

– Даже то, что старик и вправду существует, – продолжил Вель. – Он сказал тебе, что колосаи – не враги?

Любомир повернулся к Велю и, хмуро посмотрев на него, кивнул.

– Может, он от Мора тогда? – тихо предположил.

– А может, колосаи – и вправду не враги?

– Да что ты такое говоришь?! – поразился Любомир. – Они…

Но Вель указал на лес, и витязь умолк: туман засветился ярче, и послышались голоса. Нежные, едва различимые, но невероятно прекрасные пели щемящую дух Песнь.

– Да что же это такое, – нахмурился Вель и медленно поднялся. Любомир, озираясь, встал следом.

Песнь звучала громче, голоса звенели в ночной тиши, окружая Веля и Любомира. Оба юноши, едва держась на ногах от усталости и боли, положили руки на мечи.

Туман сделался плотнее – лес почти исчез в его пелене, – в клубящемся мареве являлись неясные фигуры. Но вдруг всё стихло, сияние померкло, и из чащи вышел старец в тёмных лохмотьях. Сухой, будто мёртвое древо, он своей крючковатой рукой опирался на посох. Глаза на заросшем лице тускло светились.

– Велижан меня зовут, – прохрипел, – дал обет служить матери-земле на заре веков. Спасти вас велел мне Лес.

Вель и Любомир невольно ступили назад – старец излучал силу, подобную которой сварогины прежде не встречали.

– Не надобно меня бояться, – скрипнул старик. – Я спас вас по велению Богов.

Вель и Любомир хмуро переглянулись.

– Боги велели спасти нас? – с недоверием спросил Вель, и Велижан кивнул.

– Да, чтобы вы отправились за Девятое небо, – прошелестел. – А для того вам надобно идти за мной.

– За какое небо? – оправился от удивления Любомир. – Ты нас спас, чтобы вновь убить?

Старец сипло рассмеялся и устало покачал косматой головой.

– Вот уж не думал, что люди настолько оглупели, – сокрушался волхв, удобнее обхватив посох. – Я могу вас заворожить, но я хочу, чтобы вы вняли мне и поступили по своей воле.

– Ты будто дух нечистый! – нахмурился Любомир. – Неясное говоришь, запутать хочешь? То колосаи – не враги, то Боги велели нас спасти, то нам нужно отправиться за какое-то небо!

– Сколько с вами нынче мороки, – вздохнул Велижан и подошёл к витязям ближе. Молодые люди не могли пошевелиться – всё тело будто сделалось из стали, руки так и застыли на рукоятях мечей.

– Да явит отец Сварог вам сущее, – прохрипел Велижан и, воткнув посох в снег, положил обеим витязям на лбы руки. – Узрите и уверуйте…

Слова старца растаяли во тьме, застлавшей бытие: исчезли Велижан, лес, серебристый туман, окутавший Тайгу, снег… Всё застлал мрак.

Бархатная тьма обволакивала и пленила, собираясь в неясные узоры, подёргивалась дымкой, бежала волнами… Волнами студёного северного моря, по которому плыли корабли – три маленькие точки среди вечных льдов.

– Грядущее нельзя изменить. Нить Судьбы слишком запутана. Эти суда несут на своих парусах великие беды, – шелестела тьма скрипучим шёпотом Велижана, – ибо они принадлежат настоящему врагу. Тому, кто приведёт мёртвое войско.

Тьма вновь сгустилась, чтобы, расступившись, показать искусные подводные терема морского народа. Великокняжеский терем, на престоле которого восседал мощный человек в покрытом известняковыми наростами платье, сотканном из водорослей и тины. Длинные чёрные волосы Морского Князя перехватывал украшенный каменьями обруч, борода была заплетена в косу; зелёные, будто изумруды, глаза смотрели в самую душу.

– Именно там, в глубине вод, сокрыты врата, ведущие за Девятое небо, – прохрипел старик, и видение померкло.

Перед взором вновь простирался тёмный зимний лес.

Вель и Любомир, оба, тяжело дыша смотрели на Велижана, что, опершись на посох, внимательно взирал на них.

– Что это, к Мору, было? – спросил Вель и понял, что вновь может двигаться.

– Я вам показал грядущее, воззвал к вашим душам, – спокойно ответил Велижан. – Но даже увиденное вас не пробудило… – разочарованно прошептал. – Какая же беда в мире нынче, какая беда…

Старик сокрушённо покачал головой, отвернулся и, опираясь на посох, медленно заковылял в лес.

– Думаешь, стоит идти за ним? – спросил Вель Любомира.

Богатырь пожал плечами:

– Мне кажется, я сейчас ум Сварогу отдам, – признался он. – Но оставаться тут равносильно смерти. Если не найдут колосаи, замёрзнем насмерть или умрём от голода.

– Уж больно старик на навь похож, – сомневался Вель, смотря в спину уходящего волхва.

– А если он и вправду нас спас? – предположил Любомир.

– Потому что велели Боги? – нахмурился Вель.

– Я тоже ему не верю, – согласился Любомир. – Но если мы не последуем за ним, то погибнем точно. Я это сердцем чую. – Любомир хмуро посмотрел на друга. – Идём, – уверенно сказал он и пошёл вслед за Велижаном, который почти скрылся во тьме.

* * *

Сердце сковало холодом, и Дреф, закрыв глаза, зашептал, обращаясь Словом к Лесу.