Игра не для всех. Крым 1942

Скаты горы Ас-Чалуле

Сорвав крышку крохотного цилиндрического тубуса с таблетками пенициллина, закидываю первую же в рот. Фу, блин, гадость! Жадно запиваю ее водой из фляги, после чего берусь за индивидуальный пакет и надрываю его оболочку зубами. Больно-то как… Горячо. Будто жжется изнутри. И место ранения неудачное, под ключицей.

Достав бумажный сверток, вскрываю и его. Разворачиваю скатку бинта и тут же прижимаю один из ватно-марлевых тампонов – который неподвижный – к входному отверстию раны, стараясь не касаться при этом внутренней стороны стерильной подушечки. Браться за нее можно только со стороны, помеченной цветными нитками. Второй тампон – подвижный – смещаю на выходное отверстие и туго бинтую оба, скрепляя узел бинта безопасной булавкой из набора индивидуального пакета. Ну, все вроде, кровью изойти не должен…

– Осмотреть тела! С собой забираем все исправные пулеметы, оставшиеся гранаты, и посмотрите их пайки. Там может быть шоколад, его раненым оставьте…

Шоколад способствует выработке новой крови. Где-то слышал, а где – не помню. По крайней мере точно знаю, что после сдачи крови донорам рекомендовалось съесть шоколад… Устало ложусь на камни, следя за тем, как ходят между телами немцев, густо усеявшими пляж, мои бойцы.

– С ФОГами аккуратнее! Не зацепите!

Отбили мы атаку противника. Отбили, несмотря ни на что. Хотя, вернее сказать, вопреки, а самолюбие все же немножко тешит мысль, что последний рывок врага погасил именно я… Но, мазнув взглядом по распластавшемуся рядом с товарищем Володе Карпову, в буквальном смысле смертельно бледному, я лишь горько вздохнул: нет, фрицев остановил не только я. И парень, протянув мне набитый диск, вложил остаток жизни в это единственное усилие – скорее всего, на пределе физических возможностей обескровленного организма. Помочь ему я уже не смог, отрубившись сам… А когда Славка Красиков привел меня в чувство, было поздно.

Но атаку мы отбили. Как видно, я ошибся с оценкой вражеской установки «только вперед»…

Немцам не хватило добежать до нас считанных метров. Но даже смяв и перебив остатки третьего отделения, им пришлось бы еще разбираться с бойцами первого и второго, а после штурмовать дот… И все с потерями, которые и так уже были велики. А моя очередь в упор, скосившая оставшихся храбрецов, как видно, стала последней каплей, что сломила их наступательный порыв. После враг уже не пытался атаковать, а в беспорядке отступил к берегу, откуда эвакуировался уже всего лишь на пяти катерах. Причем ещё два при отходе потопили пулеметчики и артиллеристы дота.

Как я и обещал, «Омаха-бич» крымского разлива. Вернее сказать даже – керченского. Или феодосийского… Не суть. Главное – пока все идет по плану.

Позволив себе секундную слабость, я целиком распластался на камнях, разлегшись с максимальным для себя удобством. И тут же в памяти всплыл эпизод, когда я так же лежал на земле – причем долго лежал, несколько часов кряду. А всему предшествовал мой первый разговор с начальником особого отдела дивизии…

2 мая 1942 года.

Декретное время: 8 часов 3 минуты.

Штаб 63-й горнострелковой дивизии

– Товарищ капитан, разрешите войти?

Капитан госбезопасности с ног до головы смерил меня внимательным, жестким взглядом серых водянистых глаз, причем на лице его не дрогнул ни один мускул.

– Заходите.

Я аккуратно прикрыл сбитую из снарядных ящиков дверь в блиндаж и послушно сделал три шага вперед, замерев посередине помещения и практически поедая начальство глазами с «видом лихим и придурковатым, дабы не смущать его своим разумением». Впрочем, капитан не оценил моих действий, сев за стол и отпив чая из простой алюминиевой кружки. Рядом с ней я заметил ржаной сухарь. Начальник особого отдела открыл какой-то документ, углубившись в чтение и не обращая на меня совершенно никакого внимания. Но когда я уже начал ерзать, не в силах больше молчать, раздалось негромкое:

– С чем пришел, лейтенант? В отпуск захотел?

Вначале меня едва не током пробило от этих слов: а вдруг действительно отпустят на отдых, и я смогу отправиться в Сталинград к Ольке? Но тут же до меня дошло, что это всего лишь шутка командира, точнее сарказм, озвученный даже без намека на улыбку.

– Нет, товарищ капитан. Прошу разрешить добыть языка.

Глава местного НКВД даже взгляда не поднял от стола.

– А зачем нам язык?

Вопрос поставил меня в тупик, но я тут же нашелся с ответом:

– Как зачем, товарищ капитан? Чтобы получить информацию о приготовлениях противника, о…

– Нет.

Сказал, зараза, как отрезал. И где тут мой дар убеждения, где специальные возможности, я вас спрашиваю?!

– Да как же нет, это ведь…

Мой непосредственный начальник впервые за время разговора поднял на меня глаза:

– Самсонов, занимайтесь взводом. Одиннадцать дней назад ваш предшественник допустил грубейшее ЧП. Боец его взвода Тодаев расстрелял из трофейного немецкого автомата уполномоченного особого отдела по 251-му полку Иванова, командира полка майора Дубинина, его адъютанта Шоманидзе, а после пытался с боем прорваться на немецкую сторону. Это как понимать?!

Впервые ледяное спокойствие изменило капитану, и продолжил он уже горячее:

– Только за 21 и 22 апреля из одного лишь 346-го полка дезертировало семнадцать человек. Семнадцать, Самсонов, ты это понимаешь?! У нас бойцы в командиров стреляют, лейтенанта Пятибратова из взвода управления артиллерией убили! Свои убили!!! Ты знаешь, как тут меня за все это натягивал член военсовета армии?!

Переждав бурю с выражением предельного сочувствия, я все же заметил:

– Товарищ капитан, это все, конечно, ужасно. И ЧП с Тодаевым, и «дружественный огонь», и дезертиры… Но я вам скажу так: у меня еще с пограничной службы чуйка, перед 22 июня она в голос кричала об опасности. Сейчас она так же кричит. Если немцы ударят крепко, все последние происшествия померкнут… Мертвым ведь все равно будет.

Взгляд начальника стал будто еще тяжелее.

– Самсонов, ты командир взвода НКВД, а не разведбата дивизии. Вот пусть комдив дает своим орлам указания о добыче языков, я, так и быть, этому поспособствую. А ты занимайся боевой подготовкой во взводе и работой с личным составом. Чтобы еще одного Тодаева не пропустили! И чтобы больше пораженческих разговоров я от тебя не слышал! Все, можешь идти.

Однако я не сдвинулся с места.

– Товарищ капитан, отпустите меня с разведкой. Не возьму языка – можете меня хоть в рядовые разжаловать, хоть что делайте. Но я клянусь вам: кричит чуйка об опасности!

Глава особого отдела уже был готов разразиться гневной отповедью, но прежде чем очередные слова сорвались с его губ, я успел поймать его взгляд. Несколько секунд мы молча смотрели друг другу в глаза, пока особист неожиданно не откинулся назад и уже гораздо спокойнее бросил:

– Да шут с тобой, лейтенант. Иди за языком, раз так хочется под пули залезть. Но людей из взвода брать не разрешаю. А в разведбате договаривайся обо всем сам!

– Так точно, товарищ капитан! Разрешите идти?

Командир только тяжело вздохнул.

– Иди.

Кажется, я понял, как работает специальный навык «дар убеждения»…

…Обстановка в разведбате вначале показалась мне какой-то апатичной. Отдыхающие бойцы при виде меня даже не попытались изобразить хоть какое-то приветствие, провожая лишь тусклыми, равнодушными взглядами. Меня это зацепило, хотя раньше мне было бы абсолютно фиолетово, что красноармейцы не выказывают внимания появившемуся в расположении командиру. Но, видимо, заработали игровые поднастройки, иначе как объяснить тот факт, что мне до зубного скрежета захотелось построить воинов и как следует их разнести?!

Впрочем, сотни полторы, от силы две разведчиков при капитане комбате – это как бы и не тянет на полноценный батальон. Кое-как успокоив себя мыслями о высоких потерях и постоянном риске бойцов, связанном с особенностями службы, я проглотил горькую пилюлю явного игнора, после чего постарался как можно скорее найти командира.

И нашел. И что приятно, не отдыхающего где-то на топчане в штабном блиндаже, а на занятиях с личным составом по рукопашному бою. Конкретно при моем появлении он отрабатывал защиту от атаки с холодным оружием сверху: поочередно два бойца пытались нанести удар по нисходящей: один держал в руках саперную лопатку, другой – зажатый обратным хватом нож. Техника самообороны капитана заключалась в шаге вперед с одновременным блоком предплечья левой, которым он встречал вооруженную руку спарринг-партнера в районе запястья. Далее следовал захват уже правой с одновременным подшагом и подворотом к противнику – и тут же скоростной бросок через бедро с фиксацией вооруженной руки и последующим болевым приемом. Комбат одновременно надавливал коленом на локоть и скручивал кисть, демонстрируя технику примерно двум десяткам рассевшихся вокруг бойцов. Выглядело все довольно впечатляюще и технично, так что я не удержался от высказанного вслух одобрения:

– Красиво работаете, товарищ комбат!

Невысокий, плотно сбитый крепыш – кстати, довольно молодой, всего года на четыре постарше, – капитан Гордеев белозубо улыбнулся мне и несколько театральным жестом пригласил в круг:

– А что, наши доблестные органы не желают попробовать свои силы?

Я с некоторым сомнением пожал плечами, интуитивно поняв, что если желаю рассчитывать на поддержку разведчиков, то должен завоевать их уважение. А способ лучший, чем хороший дружеский спарринг, еще поискать надо.

– Могу и попробовать. Только я все чаще ножом орудую, чем лопаткой. И сверху вниз да обратным хватом бить не стану.

Кстати, мои слова – чистая правда. Штык-ножом действительно довелось поработать в ближнем бою. И не раз…

Кэп вновь белозубо улыбнулся.

– Ножом так ножом. А что думаешь, лейтенант, если и я буду с клинком?

В голосе молодого комбата слышится откровенный вызов. Не наребячился еще, ишь ты… Ну ладно, будь по-твоему.

– Так даже лучше. Но во избежание ранений и возможных травм предлагаю использовать деревянные муляжи. У вас такие есть?

Капитан согласно кивнул:

– Найдутся.

И действительно, нашлись две очень хорошо выполненные деревянные модели ножа разведчика НР-40.

Приняв свой с благодарным кивком, я тут же занял атакующую позицию с выставленной вперед вооруженной правой рукой и притянутой к себе левой, прикрывающей корпус. Гордеев уже с несколько хищноватой улыбкой встал напротив, зеркально повторив мою стойку. Секунду мы просто стояли друг напротив друга, пока я ждал сигнала о начале учебной схватки, но тут кэп просто бросился вперед, одновременно выстреливая стремительным, резким выпадом.

Будь я на привычных тренировках по хапкидо, подобный рывок пропустил бы однозначно. Но рефлексы «бойца ОСНАЗ» сработали автоматически: я успел резво отпрыгнуть назад и тут же ударил наотмашь по атакующей руке комбата, имитируя режущий удар по внешней стороне кисти. Лезвие «клинка» чувствительно коснулось противника, но капитан и не подумал хитрить, остановившись и показав всем «пораженную» конечность:

– Как я и говорил, недооценка противника и слишком поспешная атака нередко приводят к поражению в схватке.

Бойцы промолчали, хотя в выражении их лиц и читалось некоторое неудовольствие. А вот Гордеев вновь развернулся ко мне и несколько задумчиво произнес:

– Неплохо, лейтенант, неплохо. – Указав на шрам, тянущийся через левую щеку, добавил: – Давно на фронте? Из погранцов?

– Так точно, товарищ капитан! Да с 22 июня и воюю с переменным успехом.

Комбат усмехнулся:

– Ну, если посейчас жив, значит, успех тебе сопутствовал. Однако же ты меня удивил, удивил… А теперь давай-ка поработаем в полную силу.

Взгляд кэпа вдруг стал холодным, цепким, оценивающим. Перехватив деревянный клинок в левую руку, он стал приближаться, постреливая короткими, режущими кистевыми движениями. Они, кстати, весьма неплохо секут пальцы вооруженной руки соперника в ножевой схватке… Я начал отвечать точно такими же, пугая и держа оппонента на расстоянии – и в какой-то момент он вдруг попятился назад, словно бы оступившись. Или испугавшись. Тогда я сделал шаг вперед, намереваясь уколоть именно его вооруженную кисть, а кэп неожиданно резко схватил правой рукав моей гимнастерки и дернул его вверх и в сторону, при этом стремительно шагнув навстречу. Я попытался среагировать, вновь отступив назад, однако уже на отшаге почувствовал, что деревянное острие макета коснулось брюха с правой стороны. Как раз в районе печени.

Благодушно усмехнувшись – ну как же, восстановлен статус-кво! – комбат дружески хлопнул меня по плечу, после чего весело спросил:

– Зачем пришел-то, лейтенант? Тебя, кстати, как зовут?

– Рома. Самсонов Роман.

Гордеев в очередной раз белозубо, располагающе улыбнулся и протянул руку:

– Александр. Так с чем пожаловал, Рома?

Я крепко стиснул протянутую для рукопожатия кисть, после чего ответил:

– Нужна группа, человек пять-шесть. Языка взять хочу.

Комбат разом поскучнел.

– Там мин понатыкано с обеих сторон, плюс колючка. А ближе к немецким позициям все пристреляно их пулеметчиками, «люстры» в воздухе висят чуть ли не каждые пять минут. Нет, я людей своих ради чужих орденов класть не буду.

Ну, хотя бы ответил не слишком громко. Вот только взгляд отвел, чеканя каждое слово отказа. Однако положив руку на плечо Гордеева, я горячо зашептал, стараясь поймать его глаза:

– С нашей стороны сделают и разметят проход в минном поле, обещаю. И дальше своей колючки мы не пойдем. Есть информация, – тут я еще сильнее приглушил голос, – что противник сегодня будет резать проволоку. Вроде бы фрицы готовят наступление, и лучшего случая взять их языка нам не представится. Одно дело делаем, комбат! А если врежут крепко, сам понимаешь: и ты со своими орлами, и я со взводом, и прочие – да вся дивизия – здесь останемся, коли с позиций собьют и танки в прорыв бросят.

Секунд двадцать я смотрю глаза в глаза капитана, и после он шумно выдыхает:

– Откуда информация?

Отрицательно покачав головой, отвечаю:

– Не могу сказать. Но информация точная, даже точнейшая.

И действительно, не могу. Ведь в противном случае пришлось бы признаться, что имеющиеся у меня сведения почерпнуты из документальных свидетельств переговоров командующего фронтом и командующего армией, которые пройдут только будущей ночью. Наконец комбат согласно кивает:

– Хорошо, дам людей. Человек семь тебе хватит?

Я только обрадованно киваю головой…

…А по прошествии нескольких часов уже лежу на довольно-таки стылой ночью земле.

В руках моих сжат снайперский вариант винтовки Мосина, взятый на время у наших стрелков (владельцу за «прокат» оружия я пообещал трофейные часы). Причем на стволе винтовки закреплен первый отечественный глушитель «Брамит», что резко повышает наши шансы в случае боестолкновения. Держась метров за сто от колючки, мы с разведчиками расположились компактной группой у самых рядов заграждения, ожидая появления немцев.

Как же выматывает томительное ожидание… Серьезно, для меня безмолвно, бездейственно ждать чего-либо важного будет, пожалуй, самым сложным в жизни. Но вновь срабатывают игровые поднастройки: в реальности я давно бы сломался и не смог неподвижно лежать на холодной земле, периодически осматривая полосу проволочных заграждений сквозь оптический прицел. А сейчас лежу и даже как бы и ничего, терпимо… Благо, что за несколько часов перед выходом ничего не ел и пил по минимуму, и с собой из запаса еды взяты только пара сухарей да малая горсть сахара. В принципе, стандартный снайперский паек на «охоте» – силы подкрепит, и достаточно. Не жирная тушенка, после которой потянет в сон, захочется разом выпить полфляги, а то и до ветру отлучиться. Это все дома, в блиндажах…

– Вон они, на два часа.

Разведчик с биноклем, сержант Михаил Стягов – по совместительству командир приданного мне отделения – указывает на шевелящиеся у ограждения фигурки немцев. Посмотрев в сторону указанного направления – просто представив перед собой циферблат и по часовой стрелке определив, куда смотреть, ничего сложного! – я замечаю смутные, размытые вражеские силуэты у колючки.

– Молоток, Миха, заметил языков! Ну что, командуй своим, подойдем поближе и подождем, пока проберутся сквозь заграждение…

Глава 3

3 мая 1942 года.

Декретное время: 1 час 22 минуты.

Полоса проволочного заграждения у позиций 63-й горнострелковой дивизии

Разведчики ползут вперед в лучших традициях казаков-пластунов – быстро и бесшумно, едва привставая над землей. Стараюсь не отставать от них и я, благо, что навыки осназовца предполагают подобные умения. Хотя ползать по-пластунски я научился в далеком прошлом – спасибо занятиям самбо в детстве, где данное упражнение использовалось для разогрева. Вот только одно дело – перемещаться на скорость, на матах – и совсем другое делать то же самое на неровной почве, сквозь которую то и дело проступают камни. Причем когда главное условие твоего движения – максимальная бесшумность и незаметность.

Вся группа успешно добирается до места засады, определенного Михаилом метрах в двадцати пяти от предполагаемой точки выхода немецких диверсантов у самого заграждения, – там нет мин. Дальше только ждать – и я жду, намертво прильнув к оптическому прицелу. Мне кровь из носу нужно выявить вражеского офицера прежде, чем я и остальные разведчики, вооруженные кто наганами с «Брамитом», кто трофейными автоматами, откроем огонь. И остается только молиться, чтобы командир разведгруппы противника был достаточно информирован о планах будущего наступления.

А если нет? Есть, конечно, у меня мыслишка надоумить его назвать известную мне дату и время начала атаки, а также предупредить о морском десанте, вот только поведется ли? Или разведчиков ведет не хотя бы относительно информированный офицер, а какой-нибудь служака унтер, мышление которого не выходит за рамки поставленной боевой задачи?!

Ладно, отбросим сомнения в сторону. Сейчас первоочередная задача – определить командира противника и взять его живым. Все остальное вторично…

Естественно, разведчики противника выходят на задание не в общевойсковой форме, а в камуфляже и маскхалатах без знаков различия. Вполне может быть, что и документы они оставляют дома, ровно по аналогии с советскими пластунами. В этой ситуации командира разведгруппы можно определить только по ведущей социальной роли в подразделении – проще говоря, кого бойцы слушаются, тот и командир. Вооружение, кстати, тоже никак не поможет с выявлением офицера или унтер-офицера – большинство вражеских разведчиков, как, собственно, и мои временные бойцы, вооружены автоматами. Хотя есть некоторые и с карабинами… Плюс еще гранаты, пистолеты, ножи. Н-да, задачка нам выдалась не из легких…

В темноте в оптический прицел видно очень плохо, но все же в моменты, когда над нашими позициями запускаются осветительные ракеты, я успеваю разглядеть противника. И чем больше он приближается, – полнокровное отделение кстати, десять человек – тем все сильнее, тяжелее бьется мое сердце. И в то же время определить вражеского командира оказалось не столь и сложно – держась чуть в стороне от аккуратно режущих проволоку фрицев, он то и дело поглядывает в бинокль в сторону советского боевого охранения. Последних, кстати, мы заранее предупредили о возможном боестолкновении в зоне их ответственности, так что сюрпризов с «дружеским огнем» быть не должно. По крайней мере, очень на то надеюсь.

Но вот очередная группа немецких диверсантов добралась до последней линии проволочного заграждения. Первая пара бойцов аккуратно доползает до нее, после чего, перевернувшись на спины, синхронно приподнимает проволоку ложами карабинов. Вторая пара, столь же аккуратно подобравшись к камрадам, режет колючку специальными кусачками с длинными ручками, после чего отодвигает вырезанный кусок в сторону. В заграждении появляется проем шириной метра три-четыре – и так на всю его глубину.

Ну что, поползут вперед, попробуют снять несколько мин? Или все же откатятся назад?

Поползли назад…

– Офицер – тот, что слева, четвертый в колонне! Начали!!!

В воздух взмывает осветительная ракета, запущенная Михаилом, и в ее свете я тут же ловлю в полукрест прицела диверсанта, ползущего рядом с командиром. Выдох… Мягко тяну за спуск.

Сухой щелчок вместо гулкого выстрела – и противник замирает на земле. А рядом раздаются частые щелчки наганов, снаряженных «Брамитом», – бойцы в считанные мгновения выбивают замыкающих группы немецких солдат.

Одним точным движением поднимаю рукоять затвора винтовки и отвожу его назад – из магазина вылетает пустая гильза. Тут же посылаю его вперед, дослав, таким образом, еще один патрон, и опускаю рукоять затвора вправо.

В этот раз моей целью становится сам офицер, уже успевший развернуться в нашу сторону и открывший огонь из автомата короткими очередями. Ловлю в прицел его руку и тяну за спуск на выдохе. Без должной практики и снайперской подготовки такой выстрел вряд ли был бы успешен, но в очередной раз срабатывают поднастройки Александра – пуля попадает в локоть правой руки будущего языка, оборвав его огонь.

– Гранаты!

Михаил командует своим ребяткам – и, мгновенно привстав, два бойца тут же запускают в воздух «колотушки», полетевшие в головы вражеского отделения. Я же, вновь перезарядив винтовку, успеваю выстрелить в немца, также замахнувшегося для броска гранаты. Пуля ударила в грудь противника, опрокинув его на спину. А пару секунд спустя гулко грохнули сразу три взрыва…

Последнюю пару патронов отстреливаю по разведчикам, дернувшимся было на выручку к командиру. Оба в цель. Однако язык неожиданно резво вскакивает на ноги и бежит к уцелевшим своим: или немец понял, что его пытаются взять живым, или умом тронулся от страха и потери крови. Но дать ему уйти я не имею никакого права…

– Вперед! Живым брать!

Вскакиваю сам с одновременным запуском еще одной осветительной ракеты, выхватив из заранее расстегнутой кобуры вороненый ТТ.

Со мной синхронно поднимается группа захвата из двух бойцов с трофейными автоматами. На короткой дистанции забега мы выдаем очень приличную скорость, но на границе прохода, вырезанного в проволочном заграждении, вынуждены залечь: нас встречают три короткие автоматные очереди. Боец, залегший слева от меня, грубо выругался – пуля зацепила руку. А вот второй разведчик двумя точечными, ответными очередями по два, максимум три патрона заставил противника замолчать. И тут в дело вступил я, обратившись на немецком к уцелевшему командиру вражеской разведгруппы:

– Господин офицер, вам нет смысла умирать, сдавайтесь! Я гарантирую вам жизнь, оказание необходимой медицинской помощи, неприкосновенность военнопленного!

Переход на чужую речь произошел автоматически, словно тумблер в голове переключили. Причем язык врага срывается с моих губ столь же естественно, что и родной. Н-да, игровые поднастройки – это действительно вещь…

После короткой паузы в ответ раздается:

– Я не могу сдаться младшему, чем я, по званию!

– А в каком вы звании?

Мне действительно это интересно.

– Обер-лейтенант!

– Хорошо, обер-лейтенант, вы сдадитесь равному вам по званию! А теперь встаньте, поднимите руки так, чтобы мы видели ваши пустые ладони, и идите в нашу сторону.

После короткой паузы вражеский командир действительно поднялся на ноги, но показал только левую руку.

– Правая ранена, не могу выпрямить!

– Хорошо, отведите пустую кисть в сторону, чтобы я увидел пальцы.

Немец послушно показал и правую, немного расслабив меня своим послушанием.

А затем вторая осветительная ракета потухла, и прежде чем в воздух взмыла третья, обер-лейтенант опустил левую руку, несмотря на мои требования. Мгновение спустя в свете очередной трофейной «люстры» я разглядел зажатый в ней вальтер…

– Не стрелять!!!

Поздно. Немец успел дважды нажать на спуск, злобно оскалившись, но обе пули достались бойцу, до того столь удачно положившему последнего вражеского автоматчика. А в следующий миг раздался отчаянный вскрик:

– Сашка!!

И прогремевшая слева очередь трофейного МП-40 срезала врага…

Со всех ног бегу к офицеру, иррационально надеясь, что противник всего лишь ранен. И он действительно ранен – смертельно. Кровь густо течет сразу сквозь четыре дырки в животе и из раскрытого рта, жадно хватающего воздух.

– Дурак! Мог бы жить!

Немец с видимым трудом ответил, делая короткие паузы между словами:

– В плену… У большевиков… Не выжить…

– Идиот… Это ложь! В отличие от вас, выродков, мы над пленными не издеваемся!

– Не смей меня обманывать, большевик… Скоро ты умрешь… Вы все здесь умрете…

– Даже не надейся, урод! Раздолбали мы вас! И Берлин в сорок пятом взяли!