Смерть под старой ивой

И принялась рассказывать, а Гуров слушал и мотал на ус.

14

Незнакомец появился у калитки дома Макаровны ближе к вечеру. Было это еще на прошлой неделе и, кажись, в четверг… ну да, именно в четверг. То есть пробыл незнакомец в деревне, начиная со своего появления и заканчивая своей смертью, ровно неделю – получается так.

– Старуха Макаровна не здесь ли проживает? – спросил незнакомец. Говор у него был странный, трескучий, будто горохом об стену, да и выговор тоже нездешний. И сам он был похож на бродягу: небритый, в запыленной рубахе.

– Ну, я та самая Макаровна, – ответила старуха. Она как раз находилась во дворе, чем-то занималась по хозяйству.

– А тогда не позволите ли войти в калитку? – поинтересовался незнакомец. – Разговор имеется.

– А ты кто же такой будешь? – завела свою обычную подозрительную шарманку Макаровна. – Вроде как и не антоновский. Антоновских-то знаю наперечет.

– Издалека, бабуля! – рассмеялся незнакомец. – Ты даже представить себе не можешь, как далеко находится мой родимый дом! Да… Ну, приглашай в гости, чего застыла, как старая колокольня?

– А кто ты такой, чтобы гостевать у меня? – еще с большим недоверием выразилась Макаровна. – Много вас ходит – всяких…

– Говорят, что ты пускаешь постояльцев, – весело произнес незнакомец. – На полный пансион. Ну, так я и есть постоялец. Со всеми вытекающими для тебя приятными последствиями.

– Может, кого-то и пускаю, – осторожно обмолвилась старуха. – Да не всех…

– А что ж так? – улыбнулся незнакомец.

– Так ведь всякие бывают люди-то. И лиходеи, и разбойники…

– Это точно, – согласился незнакомец. – Еще как бывают! Но на этот раз тебе, бабуля, очень повезло! Потому как я – человек беззлобный и мирный. Так что меня ты не бойся. Я – не беда, я – твое счастье! А чтобы ты не сомневалась – на тебе!

Незнакомец сунул руку в карман и вытащил оттуда горсть смятых купюр.

– Вот, – сказал он, – возьми за постой. Это, так сказать, предоплата. А когда буду съезжать, то, бог даст, добавлю еще! Потому что скоро буду богатым! Прямо-таки на днях! На роду мне так написано, бабуля! Так что не сомневайся!

Старуха покосилась на деньги в руке незнакомца. Даже издалека купюр казалось много – гораздо больше, чем обычно платили Макаровне другие постояльцы.

– Бери, что на них глядеть! – рассмеялся незнакомец. – И накорми, чем придется. Да и в баньке попариться не худо бы, и рубашонку простирнуть – с дороги я.

Ну и что оставалось делать бедной Макаровне? Она отворила калитку, приняла из рук незнакомца купюры и впустила во двор. А заодно и пригляделась к своему новому квартиранту. Мужиком он казался неопасным, да к тому же и немолодым – лет, быть может, пятидесяти, а в таком-то возрасте разве можно быть разбойником? «И чего это он шастает по белу свету? – невольно подумалось Макаровне. – Ведь не мальчик…» Ну, да какое ей было дело? Разные бывают надобности у людей.

– А звать-то тебя как? – решила уточнить Макаровна у гостя. – Ну, чтобы знать, как к тебе обращаться.

– Звать меня так же, как прописано в моем паспорте, – с прежней веселостью ответил незнакомец. – Могу показать и паспорт – чтобы у тебя, бабуля, развеялись последние сомнения относительно моей персоны. Вот, возьми и прочитай.

Старуха недоверчиво приняла паспорт, открыла его на первой странице и прочитала: Пантелеев Алексей Васильевич. Она накрепко запомнила это имя, а чуть позднее записала его на бумажке. Мало ли что, а вдруг – пригодится. Там же, в паспорте, имелась и фотография мужчины, похожего на самого квартиранта. Старуха перевела дух и вернула паспорт квартиранту. «Вроде он и не бродяга, – с облегчением подумала она. – Какой же он бродяга, если у него паспорт? У бродяг-то паспортов не бывает! А просто, видать, путешествует человек по делам. Пока человек живой, у него всегда найдутся дела».

Вечером к Макаровне нагрянули и другие гости – сразу два человека. Причем аккурат к ужину. Хотя и гостями-то их называть не приходилось. Это были два местных забулдыжника – Мишка Кряк и Виталя Безухий. Да и явились они вовсе не к Макаровне, а знакомиться с ее постояльцем. Здесь был расчет. Коль у Макаровны квартирант, значит, она, наверно, будет кормить его ужином и поить самогоном. Без самогона что и за ужин? А коль так, то и самим забулдыжным мужичкам перепадет стакан-другой. Выпить за знакомство с новым гостем – святое дело!

Понятно, что Макаровна не стала при новом квартиранте гнать непрошеных гостей с порога и до калитки, а, наоборот, пригласила их к столу – хотя и неохотно. В печенках они у нее сидели, этот Мишка Кряк вместе с Виталькой Безухим. Но поскольку в доме находился постоялец, приходилось блюсти приличия. Так сказать, проходите, гости дорогие…

Они и прошли. Пожали руку Пантелееву, познакомились, присели за стол, постоялец им налил. Словом, все как полагается. А коль так, то вскоре завязалась и беседа. Не то чтобы Макаровна специально прислушивалась к той беседе, но все же большую ее часть слышала, потому что, будучи в своем доме, вынуждена была слушать.

Большей частью говорил постоялец. Да и то не говорил, а все расспрашивал. О житье в Антоновой Балке, о здешних порядках, о людях, а подробнее всего – о дачниках. Отчего-то именно дачники интересовали его, а больше всего – Вороновы. Кто они, как живут-поживают, богатые ли, шибко ли злобные… Отчего именно Вороновы? А кто ж его знает отчего. Наверное, был у этого Алексея Пантелеева к Вороновым какой-то свой, особый интерес. А может, расспрашивал он из простого любопытства – опять же кто может знать? Но все Вороновы да Вороновы – уж это Макаровна запомнила.

Мишка Кряк и Виталька Безухий, конечно, отвечали. Да, стало быть, есть в деревне такие дачники – Вороновы. В будние дни они обычно на даче не бывают, а вот по праздникам и выходным наезжают частенько. Хорошие ли они люди? Ну, это как сказать… Бывает, что нанимают они деревенских на работу, касающуюся дачного хозяйства, но рассчитываются скупо и безрадостно. Стало быть, нехорошие людишки. Богатые ли? Ну а дачку-то ты их неужели не видел? Разве может у бедного человека быть такая роскошная дача? И говорить не о чем! Конечно, богатые! Кто из них кто? Глава семейства – депутат, супруга – городской мэр, сынок – предприниматель. Есть еще и дочь, но о ней и говорить-то не угадаешь, что и как. Будто она проживает на отшибе, а не в семействе. Есть – и все тут, а больше ничего и не скажешь.

– Значит, – уточнил квартирант Макаровны, – они всегда приезжают на дачу по выходным? Именно так я вас и должен понимать, застольные мои братья?

– Ну да, – единогласно подтвердили Мишка Кряк и Виталька Безухий.

– Что ж, подождем, – загадочно произнес постоялец и больше в этот вечер на тему о Вороновых не заговаривал.

До субботы квартирант почти никуда не выходил из дома Макаровны. Разве что выйдет за калитку, постоит в задумчивости, посмотрит налево-направо да еще куда-то ввысь и вдаль и опять возвращается в дом, а возвратившись, приляжет на кровать, уставится в потолок и молчит. Макаровна та, конечно, то и дело пыталась заговаривать с квартирантом, потому что как оно так – жить в одном доме с человеком и не общаться с ним? В этих случаях квартирант оживлялся и вступал со старухой в беседы, но большей частью короткие и односложные. Вот, к примеру, однажды Макаровна его спросила:

– А из каких таких краев ты будешь, мил человек?

– Издалека, – коротко ответил квартирант. – Из Сибири.

– Ну и как там люди? Как живут, спрашиваю?

– По-разному живут… Как и везде.

Вот и весь разговор, – а какой же это, если разобраться, разговор? Одна маета, а не разговор. И со своими новыми деревенскими друзьями – Мишкой Кряком и Виталей Безухим – он также не желал общаться. Те, конечно, приходили по три раза на дню, но, завидев их, квартирант лишь раздраженно махал рукой: уходите, мол, не до вас. Мишка и Виталька какое-то время топтались у калитки, но затем все же уходили.

А в субботу, ближе к полудню, этот самый Алексей Пантелеев вдруг куда-то засобирался. И даже повеселел по этой самой причине.

– Ну, – сказал он Макаровне, – пожелай мне, бабуля, удачи. Потому что, коль будет мне удача, уж я тебя в обиде не оставлю. Озолочу!

Старуха ничего не поняла из таких сумбурных речей своего квартиранта, а только хмыкнула и поджала губы. А квартирант тотчас же ушел со двора.

Вернулся он часа через три. Ну, может, через четыре – молчаливый и хмурый. Ничего не говоря Макаровне, сел на крылечко, закурил. А потом всем же сказал несколько слов, но таких невнятных и смутных, что старуха опять-таки не поняла ничегошеньки.

– Все люди – суки! – сообщил он старухе. – Есть, конечно, отдельные святые индивидуумы вроде тебя, бабуля, но в основном суки! Ну, ничего! Есть у нас еще и второй тайм! И, может статься, даже третий! А накрой-ка ты мне, бабушка, стол! Да чтобы самогону было побольше! Да пригласи этих двух колдырей, которые по три раза на дню топчутся у калитки! Гуляем! А гулять одному – распоследнее дело! Таков, бабуля, наш сибирский закон! Да ты не опасайся – все оплачу сполна!

Пришлось старухе Макаровне соответствовать этому неведомому ей сибирскому закону, накрывать на стол, лезть в погреб за самогоном и звать Виталю с Мишкой. И загуляли мужики! Нет, никаких безобразий, конечно, не учиняли, все было чинно, по-деревенски. Мишка и Виталька поддакивали квартиранту, но особо в разговор не вступали, а все больше налегали на выпивку и еду. Но Макаровна заметила, как один или два раза они многозначительно между собой переглянулись. Заметить-то она заметила, да только не придала этому значения. Пускай себе переглядываются, мало ли какие у людей тайны – даже у таких вахлаков, как Мишка с Виталей.

Гулянка закончилась ближе к полуночи. Когда Мишка и Виталя убрались восвояси, Макаровна принялась убирать со стола остатки пиршества. А квартирант вышел во двор, уселся на крыльцо и долго молча смотрел в ночное небо с яркими июльскими звездами на нем. А затем вернулся в дом и произнес еще одну загадочную для старухи фразу:

– Если врага не удалось взять приступом, его берут измором. Ничего, мы терпеливые, мы подождем, пока враг дрогнет… Я правильно говорю, бабуля?

– Угу, – сквозь стиснутые губы ответила Макаровна. Она ничегошеньки не понимала из того, что говорил ей постоялец, и решила, что так он говорит оттого, что пьян. Пьяный человек чего только не скажет.

На следующий день, в воскресенье, постоялец опять куда-то исчез со двора – прямо с раннего утра. А через два или три часа вернулся и уже никуда не уходил. Точно, не уходил – старуха это помнила превосходно, потому что вечером готовила квартиранту ужин. А разве она стала бы это делать, не будь постояльца дома? Для кого тогда и готовить ужин-то? Для себя? Так она – старуха, много ли ей надо…

Что еще случилось в тот день, в воскресенье? А можно сказать, что ничего. Разве что ближе к вечеру пришли эти два обормота – Мишка Кряк да Виталька Безухий. Правда, никакой пьянки в тот вечер не было – ни-ни! Мишка с Виталькой посидели с квартирантом на крылечке, о чем-то коротко поговорили, да и ушли. О чем именно они говорили? Ну, старуха почти ничего из того разговора и не слышала – больно надо ей прислушиваться… Только один раз, проходя случайно мимо, услышала, как Мишка Кряк спрашивал у постояльца: а что, мол, ты еще не разбогател? «Еще нет, – ответил на то квартирант. – Но на днях разбогатею, это точно. Быть, дескать, того не может, чтобы они не согласились на мои условия!» – «А кто они-то», – спросил на это Мишка Кряк. На что квартирант ответил: «А это, мол, разлюбезный ты мой колдырь, не твоего ума дело». А вскоре Мишка с Виталей ушли, а говорили ли они еще что-нибудь перед уходом – того Макаровна не слышала.

Значит, тогда было воскресенье, за ним – понедельник, а уж потом наступил и вторник. И только во вторник вечером, когда уже совсем стемнело, Пантелеев куда-то отлучился. На этот раз он вернулся скоро, часа, наверное, через полтора, и в таком ужасном виде, что старуха прямо-таки вскрикнула и руками всплеснула. Одежда на нем была вся, как есть, испачкана и местами изодрана, лицо – в крови… А на губах как будто застыла улыбка, и это была такая страшная улыбка, какую старуха не видела за всю свою жизнь – а уж она-то навидалась на своем веку разных улыбок!

– Ничего, бабуля, все это – пчелы! То есть, говорю, пустяки! – произнес он, все так же страшно улыбаясь. – Коль они так, то теперь для меня это дело принципа!

– Да ты хоть умойся да рубаху смени! – посоветовала старуха.

Квартирант послушно умылся, так же послушно сменил рубаху, затем подошел к Макаровне уже без своей страшной усмешки и сказал:

– Ты вот что, бабуля… Уж ты никому и ничего про весь этот маскарад не говори, ладно? – Он дотронулся до своего лица и указал на валявшуюся изодранную рубаху: – Это все – пустяки… трын-трава, иначе говоря. А уж я тебе за твое молчание и за твою добрую душу отвалю столько грошей, что ты золотые зубы себе на старости вставишь! На курорты поедешь! В общем – молчание… А я пока буду готовиться к третьему тайму…

Спрашивала ли Макаровна у постояльца, куда вечером во вторник он ходил и кто его так разукрасил? Нет, не спрашивала, хотя, конечно, спросить хотелось. Но она понимала – все равно он не скажет. А то еще и придушит Макаровну за такое ее неуместное любопытство. Эвон как он умеет страшно улыбаться…

Что было дальше? А вот что. На следующий день, в среду, прямо с утра, квартирант стал тосковать и кручиниться.

– Очень может статься, – сообщил он Макаровне, – что ничего у меня из моей затеи не выйдет, вот что! Жила-то, конечно, золотоносная, да вот само золотишко в ней ой как глубоко расположено! Так что и не докопаешься! И уж как его при этом оберегают, не приведи и помилуй! И что мне делать, пока не знаю… И останется у меня из всех земных сокровищ только эта безделушка!

Тут квартирант расстегнул рубаху, и Макаровна увидела, что у него на шее на тоненьком шнурочке висит то ли медальончик, то ли кулончик, то ли брошка в виде маленькой рыбки из желтого металла.

– Вот такие у нас получаются дела, драгоценная ты моя бабуля! – сказал квартирант и застегнул рубаху.

Конечно, старуха ничего не уразумела и из этой речи – да она уже и не пыталась что-нибудь уразуметь. И насчет медальончика она также не может ничего сказать, тем более что и видела его лишь мельком. Она выслушала слова постояльца, в раздумье постояла и ушла по всяким хозяйственным делам.

А когда уже совсем стемнело, к постояльцу нежданно явился Мишка Кряк – на этот раз один, без Витали Безухого. Мишка вызвал постояльца на крыльцо, и они о чем-то стали говорить. Должно быть, разговор был секретный, потому что старуха хоть и прислушивалась, но не уловила ни словечка.

А затем Мишка Кряк ушел. А вскоре, ничего старухе не говоря, ушел и квартирант. И с той поры Макаровна его больше не видела. Нет, все же видела – убитого под старой ивой на околице. Нет, ну а что? Весь народ побежал смотреть, ну, и она тоже. Вот ведь какой страх-то, вот ведь ужас! Так неужто ее, Макаровну, теперь заарестуют – за такого-то сомнительного и непонятного квартиранта? Да ведь если бы знала, не пустила бы ни за какие деньги!

15

Внимательно выслушав рассказ Макаровны, Гуров поднялся из-за стола, всем своим видом показывая, что ему пора.

– Никак, уже уходишь, мил человек? – встревоженно спросила старуха. – А как же я? Мне-то как быть?

– А вы, Елизавета Макаровна, ничего не опасайтесь, – веско проговорил Лев Иванович. – Никто вас не арестует – уж я об этом позабочусь, где надо! – И он со строгим видом ткнул пальцем в потолок.

– Вот спасибочки! – просияла старуха. – А я уж о тебе Бога молить буду! И о твоей жене тоже! Я тебе тут пирожков приготовила в дорогу, ты уж не побрезгуй старухиным угощеньем! – И Макаровна протянула Гурову чистый полотняный мешочек, набитый пирогами.

– А вот за это, Елизавета Макаровна, отдельное вам спасибо! – искренне поблагодарил Гуров. – Прямо-таки низкий вам поклон, потому что пироги у вас просто замечательные!

Старуха проводила Гурова до самой калитки и долго еще смотрела ему вслед. «Ишь ты! – умиротворенно думала она. – И выслушал, и пироги не побрезговал принять, и, главное, насчет самогона не попрекнул. Да и насчет квартирантов ничего не сказал – мол, бросай, старуха, это занятие! Добрый человек, по всему видать. Хоть и начальник аж из самой области!»

…Оперуполномоченный Лежаков и участковый Курятников терпеливо поджидали Гурова в условленном месте.

– А вот и я, – сказал Лев Иванович, садясь в машину. – Заждались? Проголодались? Ну, так я с угощением. Пироги у этой Макаровны изумительные! Прямо-таки как у моей жены – ничуть не хуже! Угощайтесь! – И он раскрыл полотняный мешочек.

– Спасибо, – чуть смущенно и в то же время удивленно проговорили оперуполномоченный и участковый. Уж чего-чего, а того, что полковник из центра будет угощать их пирогами, они явно не ожидали.

– Да ладно, – беспечно махнул рукой Гуров. – За что спасибо? Не мои же пироги, а бабкины. Ты бы, – Гуров взглянул на участкового, – не слишком бы ее пугал, эту Макаровну, а? Ведь хорошая же старушка! Милая и задушевная!

– Так ведь самогон… – неуверенно произнес участковый, жуя пирог. – По закону вроде как не положено его продавать…

– Ну, мало ли, – примирительно сказал Гуров. – Тут у тебя вон какие дела творятся на участке – убийство! Так что ты полегче со старушкой, ладно? А то она опасается: вот придет, говорит, этот злыдень и охламон Васька Курятников и заарестует!

– Ладно, – по-доброму улыбнулся участковый и принялся за второй кусок пирога. – В следующий раз я явлюсь к ней с букетом роз! Скажу: вот тебе, бабуля, от твоего заступника полковника Гурова!

– Вот и договорились, – улыбнулся и Лев Иванович. – А теперь послушайте, что Елизавета Макаровна мне поведала…

И он вкратце, опуская ненужные в данном случае старушечьи сантименты и причитания, рассказал участковому и оперуполномоченному все, что ему удалось выведать у старухи. После того как Гуров закончил рассказывать, в машине долгое время стояла тишина. Лежаков и Курятников обдумывали сказанное полковником, а Лев Иванович – ждал.

– Да уж, картина получается интересная, – промолвил наконец Лежаков. – Требующая размышлений, а также выводов и действий. Ну, что же… Позвольте тогда внести и нашу скромную долю в вашу эпохальную картину…

– Интересно знать, ты всегда выражаешься так витиевато или только в каких-то особенных случаях? – Гуров заинтересованно глянул на молодого оперуполномоченного.

– Нет, – ответил за него участковый. – Только когда размышляет и сопоставляет. То есть когда след берет. Но поскольку такое бывает крайне редко, то во всех прочих случаях наш Семен – простой, как ведро.

– Вот правильно сказала о тебе эта старуха, – опер иронично прищурился, глядя на участкового. – Злыдень ты и есть. И, само собою, охламон. Ни дать ни взять.

Гуров слушал, улыбался и никак не вмешивался в словесную перепалку двух молодых полицейских. Из опыта он знал, что такие дружеские словопрения и подначки как нельзя лучше сплачивают коллектив, что просто необходимо для пользы дела.

– Так вот, о нашей малой лепте, – сказал наконец оперуполномоченный официальным тоном. – Мы тут с участковым пробежались по деревне и разузнали кое-что интересное. И наша информация, как нам кажется, очень даже органично дополняет ту картину, о которой вы, Лев Иванович, нам поведали. Итак, между Вороновыми и гражданином Пантелеевым, впоследствии убитым, вечером во вторник произошла драка. А примерно через полчаса после драки из ворот дачи Вороновых вышел еще один типаж… И знаете, кто это был? Вовек не догадаетесь! Мишка Клык собственной персоной, вот кто!

– Один, без Витали Безухого, – добавил участковый.

– Один, без Витали… – подтвердил опер. – Более того, провожал его до калитки лично сам хозяин – Воронов Игорь Николаевич! Да как притом провожал! Хотя и без особого почтения, но и не гнал взашей! Это депутат-то и по совместительству богатый человек – да деревенского забылдыгу! Не обнимал, конечно, и не целовался с ним, но и по шее не бил – вот ведь какое дело!.. А рассказал мне об этом один словоохотливый селянин, который как раз проходил мимо и видел эту душераздирающую сцену. Все нормально, – сказал Лежаков, заметив, как Гуров шевельнулся. – Мужичок – кремень и слова своего назад не возьмет. Все подтвердит – хоть следователю, хоть на суде. Но ведь и это еще не все… Тот же самый мужичок поведал и еще один интересный нюансик. Вскоре после того, как самый главный Воронов трогательно проводил из калитки местную забубенную личность – Мишку Кряка, все Вороновы вдруг дружно снялись с места, уселись в автомобили и спешно укатили. Погасив, разумеется, все огни в окнах и во дворе. Это на ночь-то глядя! И что бы им не переночевать и отбыть поутру? К чему такая спешка? А? Ну и как вам штришок к общей картинке, Лев Иванович? Годится?

– А твой мужичок не сказал, сколько именно людей отбыло на ночь глядя? – спросил Гуров.

– Как же, сказал, – ответил Лежаков. – Говорит, что трое. Вроде как двое мужчин, а с ними – женщина… Ну а опознать их мой свидетель, конечно же, не опознал. Говорит, что было темно, да и не ставил он перед собой такой цели – кого-то опознавать. Посмотрел, подивился, пожал плечами, да и пошел себе дальше. Вот…

– Ну и что же вы думаете по этому поводу? – поинтересовался Гуров мнением обоих полицейских сразу.

– Что мы думаем по этому поводу… – в раздумье произнес Лежаков. – Много чего мы думаем… Причем вопросов у нас намного больше, чем ответов.

– Да и у меня то же самое, – признался Лев Иванович. – Вопросов больше, чем ответов. А потому давайте будем рассуждать логически. То есть задавать вопросы и совместно пытаться на них отвечать. Ну а когда картина более-менее станет ясна, подумаем, что делать дальше.

16

Начал оперуполномоченный Семен Лежаков.

– Ясно одно, – сказал он. – У убитого Пантелеева, похоже, были какие-то счеты с семейством Вороновых. Возможно, именно поэтому он и прикатил аж из самой Сибири – свести эти самые счеты. И способ их сведения Вороновым очень не понравился…

– Из чего следует, – подхватил Гуров, – что эти счеты представляли для них какую-то опасность.

– А может, дело было и не так, – усомнился участковый Курятников, – а намного проще. Просто Пантелеев явился в первый попавшийся богатый дом, чтобы попросить у хозяев денег. Бродяги – они такие… А хозяевам визит не понравился – ну, они и погнали его в три шеи и сгоряча пригрозили убить… Так что, может быть, мы рисуем совсем не ту картину…

– Ну нет, – не согласился Гуров. – Из показаний старухи Макаровны ясно проглядывается иная ситуация. Очень похоже, что Пантелеев пытался неоднократно выйти с Вороновыми на контакт. Как минимум – трижды. Да он и Макаровне говорил о том же самом! Ничего, мол, не вышло с первым таймом, есть у меня и второй тайм, и даже третий… То есть он явно стремился к общению с Вороновыми, а они, похоже, и не жаждали с ним говорить. Вороновы гонят его взашей – он опять к ним. Они его гонят повторно – он не унимается… И в третий раз – то же самое…

– А четвертого раза не случилось, – продолжил мысль полковника Лежаков. – Потому что сибирского бродягу нашли убитым.

– Из чего можно сделать осторожный вывод: а уж не связаны ли эти бродяжьи визиты к Вороновым и убийство в единое целое? В какой-то общий и пока нам не понятный клубок? – предположил Гуров.

– А вот я опять не согласен, – возразил Курятников. – Я думаю, что тут и вовсе нет никакой связи. Мало ли, встретились, подрались… А вот убить его мог бы кто-то другой. И совсем по другой причине. Да вы сами посудите: что могло быть общего у Вороновых и у Пантелеева? Совсем разные люди…

– Ну, не всегда же Вороновы были депутатами и мэрами, а Пантелеев – бродяжкой, – пожал плечами Лежаков. – В прежней жизни они могли быть и кем-то другими. И знаться между собой. Почему бы и нет?

– Не знаю, – неуверенно произнес участковый. – Может быть… Но опять же – что же это была за тайна, из-за которой Вороновы так всполошились? Ведь им же на все плевать! Они же – хозяева жизни, у них все повязано! И вдруг испугались какого-то бродячего человечка! С чего бы вдруг? Что такое он мог о них знать?

– А давайте-ка подойдем к этому делу с другой стороны, – предложил Гуров. – Семен, давай подходи ты. Думаю, понимаешь, о чем я толкую…

– Да, – не сразу отозвался Лежаков. – Вроде как понимаю… Значит, так… Вороновы и Мишка Кряк. Их контакт и в самом деле загадка. Во-первых, что за дела у Мишки Кряка с Вороновыми? Допустим, они наняли его на работу…

– Такое бывает, – подтвердил участковый. – Иногда наши деревенские бездельники и впрямь нанимаются на работу к дачникам. Скосить траву, вскопать клумбу…

– Вот, – сказал Лежаков, – дело вроде бы обыкновенное. Мишка, значит, нанялся на работу, сделал ее, провозился с ней допоздна, хозяин с ним рассчитался и выпроводил за ворота. Вроде все понятно. Кроме одного момента. Вернее, даже двух. Как-то так получилось, что визит бродяги и работа Мишки совпали во времени… Допустим, случайность. Тогда мне непонятно другое. Отчего это Вороновы, едва выпроводив Мишку Кряка, вдруг сорвались с места? Тоже совпадение? Но меня еще в академии учили, что двух совпадений кряду не бывает. Два совпадения подряд – это неосознанная закономерность. Вот я и толкую насчет этой закономерности…