Анти-эволюция: утерянное звено

Ярослав Бутаков

Анти-эволюция: утерянное звено

© Бутаков Я. А., текст, 2021

© Издательство «Директ-Медиа», оформление, 2021

* * *

Предисловие

Настоящая книга является продолжением книги «Анти-Дарвин: неудобная антропология». В ней автор показал, что все ныне существующие научные теории, основанные на учении об эволюции посредством естественного отбора, не в состоянии объяснить происхождение человека современного вида. Кроме того, они не согласуются с имеющимся фактическим материалом антропологии и других наук о человеке.

Суммирую основные, выведенные из установленных статусной наукой фактов, положения книги «Анти-Дарвин: неудобная антропология».

1. Теория происхождения видов посредством естественного отбора не имеет убедительных доказательств в общем, а в частности – применительно к происхождению человека.

2. Естественный отбор не был фактором, сформировавшим уникальный в животном мире мозг и мыслительный аппарат Homo sapiens.

3. На протяжении длительных (сотни тысяч лет) промежутков времени мозг человека не испытывал прогрессивных изменений. Более того, регресс мозга является нормой внутривидовой человеческой эволюции. Его рост происходил в результате скачков неизвестной природы.

4. Возникновение Homo sapiens не обязательно должно рассматриваться как «явление прогрессивной эволюции».

5. Так называемый «Ледниковый период» не мог быть фактором, стимулировавшим естественный отбор для возникновения Homo sapiens, так как все предполагаемые антропологами предки современного человечества жили в тропических широтах.

6. Большинство «видов», указываемых в качестве последовательных «предков» современного человека, являются кабинетными абстракциями, никогда не существовавшими в природе. Доказательств их «предковости» по отношению к Homo sapiens не существует.

Всё это заставляет в корне пересмотреть существующую научную парадигму происхождения человечества, основанную на догмах дарвинизма.

В предыдущей книге не была воссоздана альтернативная история человеческого рода. Настоящая книга призвана восполнить этот пробел.

Автор не стал загромождать настоящую книгу постраничными ссылками и многочисленными сносками, тем более что они во многом дублировали бы примечания предыдущей книги, к которой автор и рекомендует обращаться за более детальными «пруфами», как это нынче называются. Ссылки даются в квадратных скобках, содержащих номер источника в библиографическом списке в конце книги. Если источником послужила статья в иноязычном сегменте Википедии, ссылка на неё обозначается [W].

Автор хочет выразить признательность:

Главному редактору журнала «Наука и Религия» Сергею Георгиевичу АНТОНЕНКО за серию публикаций в его журнале моих статей, выражающих главные идеи этой и предыдущей моих книг.

Кандидату исторических наук Александру Владимировичу ЕЛИСЕЕВУ за ценные философские высказывания, которые помогли автору сформулировать основной принцип своей концепции.

Протоиерею Роману БЫЧКОВУ, без благожелательного содействия которого издание обеих моих антиэволюционистских книг вряд ли оказалось бы возможным в настоящий момент.

Введение

Тщетность дарвинизма в вопросе происхождения человека наглядно демонстрируется тем обстоятельством, что за прошедшие полвека он нисколько не приблизился к решению основного вопроса антропогенеза. Более того, ещё сильнее отдалился от этого решения.

Основной вопрос антропогенеза в парадигме дарвинизма был ясно сформулирован выдающимся русским учёным Борисом Фёдоровичем Поршневым в 1972 году. Это вопрос о конкретных биологических и экологических взаимоотношениях выделявшегося вида Homo sapiens с его непосредственным предковым видом.

«Научной несообразностью, – писал он, – является взгляд, будто все особи предкового вида превратились в людей. Ещё бессмысленнее думать, что они перестали рождаться на свет с тех пор, как некоторые путём мутации стали людьми. Не лучше и идея, что немногие, ставшие людьми, в короткий срок лишили кормовой базы всех отставших, и те быстро перемёрли» [50].

Из догмы дарвинизма должно следовать, что сначала различие между отделявшимся Homo sapiens и его предком проявлялось на уровне подвидов, когда те и другие ещё могли скрещиваться. Потом оно достигло стадии разных видов, и между ними возник репродуктивный барьер. Главная проблема: почему те и другие на каком-то этапе перестали скрещиваться, пока были ещё одним видом? Какие взаимоотношения этому способствовали?

Классическая теория Дарвина говорит в этом случае о географической изоляции. Но эта теория применительно к человеку должна означать невозможное. Например, что предки Homo sapiens жили на каком-то полуострове, который с течением времени стал островом, а потом снова соединился с материком. Или они обитали в горной долине, которая на время в результате землетрясения оказалась отрезана от внешнего мира, а потом снова таким же образом открылась. Но антропологи не говорят нам о выходе первых Homo sapiens ни с острова, ни из глухой долины. Если же прародина Homo sapiens оставалась такой же доступной, какой была до вселения туда его предков, тогда непонятно, почему между ним и его предками прервались миграции и скрещивание.

Остаётся предположить лишь, что между первыми Homo sapiens и его предками ещё на стадии единого вида возник какой-то сильный фактор искусственного отбора, который создал их взаимное отчуждение на одной и той же территории. В этом и заключается, по Поршневу, основной вопрос антропогенеза: выяснить и сформулировать конкретно, почему представители ранее одного вида (скорее всего, даже одной популяции или одной общины – где-то же процесс начался впервые) стали так взаимно чуждаться, что перестали скрещиваться, и это со временем привело к их разделению на два вида.

Но дарвинистская антропология не пытается ответить на этот основной вопрос. Она также не может подтвердить, что Homo sapiens возник вследствие географической изоляции. Раньше ещё можно было «научно» пофантазировать о том, что некая популяция неандертальцев оказалась на десятки тысяч лет отрезана в одной из долин Палестины, превратилась там в сапиенсов и, выйдя потом оттуда, завоевала мир.

Но теперь вектор поисков прародины Homo sapiens переместился в Восточную Африку, а сам ареал прародины сделался обширнее. Можно представить, что сапиенсы вышли из Африки в мир, населённый ещё не сапиенсами. Но ведь в самой Африке первые сапиенсы, в таком случае, ещё долго и на огромной территории контактировали со своим предковым видом! Как и почему они отделились от него? Дарвинистская «наука» красноречиво молчит и на этот счёт.

Даже с определением того вида, от которого непосредственно произошёл Homo sapiens, не наблюдается никакого прогресса за последние полвека. Когда Поршнев писал цитированные выше строки, большинство антропологов было уверено, что последнее «недостающее звено» наконец-то найдено, и физический облик Homo sapiens первоначально сформировался в Палестине на базе местного подвида неандертальцев.

Теперь же почти все учёные убеждены, что первые сапиенсы возникли в Африке. От кого же тогда? Называют расплывчатый вид Homo heidelbergensis, который сотни тысяч лет жил на просторах Афроевразии. Но вы можете показать тот его конкретный африканский подвид, который непосредственно дал начало человеку современного вида? Как у него постепенно возникали физические особенности, присущие именно Homo sapiens? Где этот антропологический материал? А нету его…

Возникновение Человека Разумного рассматривается дарвинистами как явление прогрессивной эволюции рода Homo. Тогда почему именно этот бывший африканский подвид Homo heidelbergensis оказался настолько развит, что положил начало виду, который вышел за пределы Африканского континента и создал более высокую материальную культуру, чем его предшественники, благодаря чему стал доминировать на планете? И этот вопрос также игнорируется статусной наукой.

Короче, современная дарвинистская антропология предлагает нам поверить в коллекцию абсурдов [6], [8]. Во-первых, один из подвидов Homo heidelbergensis, сотни тысяч лет живший на огромной территории и ничем абсолютно не примечательный, вдруг по неизвестной причине порождает новый бурно развивающийся вид. Во-вторых, этот новый вид нигде и никак не контактирует на огромной территории своей прародины с видом-прародителем, словно тот внезапно испаряется. В-третьих, этот новый вид оказывается настолько умнее и энергичнее всех предыдущих, что создаёт более высокоразвитую материальную культуру, выходит из Африки и успешно завоёвывает весь остальной мир.

И всё это при том, что любой палеоантропологический материал, который мог бы подтвердить эволюционную (как это обязано следовать из дарвинизма!) трансформацию африканских Homo heidelbergensis в первых Homo sapiens, отсутствует начисто! Из интересующего нас времени и пространства нам демонстрируют либо «типичных» Homo heidelbergensis (вопрос о типичности и вообще о реальности данного вида будет разобран в главе 2), либо уже вполне сформированных Homo sapiens. Переходного звена опять нет!

Что ж это тогда, как не само Божье творение, которое должно огульно, как ересь, отвергаться дарвинизмом?!

Дарвинизм, как видим, наполняет чисто мифологической продукцией вопрос о происхождении человека нашего биологического вида. И чем дальше, тем сильнее. Всё это, на наш взгляд, ярче всего демонстрирует крах парадигмы дарвинизма, полную неспособность науки в его рамках решить указанный вопрос.

Воистину, невозможно найти чёрного кота в тёмной комнате, если его там нет!

Быть может, никакой предковой формы, из которой возник вид Человек Разумный, вовсе не существовало?!

Основной вопрос, на который отвечает предлагаемая уважаемому читателю книга, это происхождение и предыстория человечества.

Вопрос банальный, но вечный.

Поскольку автор с ходу набросился на Дарвина и его последователей, его сразу запишут в креационисты. Между тем, ситуация сложнее. Поэтому надо тут же обозначить то, что отличает автора настоящей книги и от эволюционистов, и от креационистов.

От эволюционистов меня отличают следующие взгляды:

1. Дарвинизм – не научная теория, а суррогат религии.

2. Человечество возникло сразу как вид, а не происходило от обезьян.

3. Так называемые «ископаемые предки человека» суть его деградировавшие формы, существовавшие одновременно с ним.

Теперь те положения, которые отличают меня от креационистов:

1. Творение мира и всех животных за шесть календарных суток – недостоверная информация.

2. Естественный отбор есть.

3. Человечество непрерывно меняется (эволюционирует; вернее – инволюционирует) внутри своего вида.

Нетрудно увидеть, что между обозначенными гранями существует широкий диапазон позиций, в рамках которых автор и намерен совершить своё исследование.

Книга ставит перед собой четыре главные задачи:

1. Показать, в чём принципиально неправы Дарвин и дарвинисты; каковы те «истины», на обладание которыми они совершенно необоснованно посягают.

2. Выяснить, точно ли огромное число ископаемых человекообразных черепушек принадлежит предкам человека, или же возможны иные варианты.

3. Уточнить, насколько верны общепринятые представления о прошлом Земли во времена существования человечества.

4. Реконструировать в главных чертах подлинную историю рода человеческого.

Решению этих задач последовательно посвящены главы:

1. Дарвинизм – величайшая ложь нашего времени.

2. Способно ли уродливое породить совершенное?

3. Великому Оледенению – нет! Всемирному Потопу – да!

4. Золотой век был.

1. Дарвинизм – величайшая ложь нашего времени

Следует сразу внести ясность в терминологию. Теория Дарвина есть теория эволюции органического мира, но теории эволюции не ограничиваются только теорией Дарвина [47]. Они выдвигались и до Дарвина [61]. Теория Дарвина это теория эволюции посредством естественного отбора.

Далее. Современная теория эволюции сильно отличается от представлений Дарвина. Но она ведёт прямую преемственность от них. Она может называться, например, синтетической теорией эволюции или по-другому, но в основе её лежит учение Дарвина. Об этом так пишут современные немецкие учёные:

«Мы предпочитаем пользоваться термином “синтетический дарвинизм”, а не “синтетическая теория эволюции”, поскольку новая эволюционная теория исторически и содержательно выводится из теории Дарвина» [61].

Для целей настоящей книги нет разницы между синтетическим дарвинизмом и дарвинизмом вообще. Во избежание путаницы и ненужной детализации автор называет дарвинизмом всю совокупность идей и теорий, которые сходны в том, что одни разновидности живых организмов порождают другие виды живых организмов в процессе эволюции путём естественного отбора. Ещё раз, дарвинизм это: а) эволюция, б) посредством естественного отбора. Отсутствие чего-то одного из этих двух автоматически выводит идею за рамки дарвинизма.

Также, согласно дарвинизму, не существует другой разницы, кроме количественной, в возникновении нового вида, семейства или класса. Те различия, которые вначале существуют как межвидовые, с течением времени возрастают до различий между родами, отрядами, типами. Дело только во времени. Количество времени, в которое происходит эволюция, автоматически переходит в качество различий между таксонами.

Существуют теории эволюции, отрицающие естественный отбор или не отводящие ему первостепенной роли в эволюции [47]. Такие теории, с дарвинистской мейнстримной точки зрения, являются маргинальными.

После этого необходимого напоминания понятий уместно разъяснить, в чём дарвинисты их нарочно подменяют и искажают.

Во-первых, из факта наличия естественного отбора в конкуренции живых организмов вовсе не следует с неизбежностью, что обязана происходить эволюция.

Во-вторых, все теории эволюции стыдливо прячут главное в их содержании. За демонстрируемым эволюционизмом скрывается вера в наличие чудесных метаморфоз.

Начнём с естественного отбора. Что этот фактор совсем не обязательно должен служить изменению качества видов и возникновению из них, со временем, новых форм, блестяще показал ещё русский профессор (будущий академик) Лев Семёнович Берг в 1922 году. В книге «Номогенез, или Эволюция на основе закономерностей» он писал:

«Естественный отбор, вопреки мнению Дарвина, вовсе не отбирает счастливые уклонения, обрекая на гибель остальные, а напротив – сохраняет норму. Он является деятелем не прогрессивным, а консервативным. Естественный отбор отсекает все уклонения от нормы как в сторону плюса, так и минуса, как счастливые, так и несчастные, закрепляя средний, нормальный образец» [3].

Итак, перед нами два диаметрально противоположных взгляда на естественный отбор. Взгляд Дарвина и взгляд Берга. Согласно одному, естественный отбор служит мотором эволюции, согласно другому – её же тормозом и даже исключающим её фактором.

Заметим, что оба взгляда полностью отвечают аксиоме о выживаемости только наиболее приспособленных форм. Оба взгляда не могут быть проверены в практике, потому являются чисто теоретическими спекуляциями. В этом качестве они абсолютно равноправны. И нет никаких объективных данных предпочесть взгляд Дарвина на роль естественного отбора взгляду Берга по этому же предмету, равно как и наоборот.

Итак, естественный отбор есть (как бы из жизненного наблюдения выводится), но он не означает, что эволюция неизбежна, тем более под его преимущественным влиянием. Теория Дарвина утверждает, что неизбежна, но никаких доказательств этому не приводит. Она предлагает просто поверить ей в этом на слово.

Теперь о понятии «эволюция». Это латинское слово означает «развёртывание, раскручивание». Теория эволюции органического мира это теория постепенного развёртывания многообразия живых существ. Но ведь это только одна сторона процесса. Подразумевается, что в процессе биологической эволюции меняется качество развития самих живых существ – они порождают всё более и более сложные. Слово «эволюция» не отражает этой стороны учения.

Качество эволюционирующего объекта по определению изменяется. Но как единого объекта. Так, согласно современной теории эволюции Вселенной, сначала была только раскалённая плазма, состоящая из элементарных частиц, потом, по мере остывания, в ней стали возникать атомы, первые молекулы, потом первые гравитационные объекты и т. д. Этот процесс подразумевает изменение внутреннего качества самой Вселенной, но он ничего не говорит о том, что вот, например, любая галактика внутри самой Вселенной неизбежно породит две другие галактики, различные по свойствам.

Также и любая теория эволюции Земли рассматривает свойства её ядра, мантии, литосферы, гидросферы, атмосферы как единых участников процесса. Но ни в одной из них не идёт речь о том, например, что Гондвана закономерно раскололась на Африку, Южную Америку, Индию, Австралию и Антарктиду. Это предметы частных реконструкций в рамках общей теории эволюции планеты.

Теория эволюции органического мира означает его качественное усложнение в целом. Но из этого не следует, что каждый отдельно взятый объект внутри этого мира тоже должен становиться сложнее! Органический мир дискретен и состоит из огромного множества отдельных типичных видов. Если мы говорим, что из одного вида возникает другой, более совершенный, это должно описываться иным словом. Эволюция возможна только внутри одного объекта, каковым и выступает для нас живая природа в целом. Эволюция возможна внутри каждого отдельного вида (что и происходит, доказано наблюдениями). Она изменяет внутреннее качество вида, однако сам вид при этом не становится другим видом в классификации. Но переход одного органического вида в состояние другого органического вида это уже не эволюция! Это явление с древних времён называется греческим словом «метаморфоза»!

Следовательно, когда Дарвин назвал свою знаменитую книгу «Происхождение видов посредством естественного отбора», ему и его последователям полагалось, чтобы быть честными перед публикой, назвать эту теорию не теорией эволюции, а теорией метаморфоз, или превращений! Ведь центральное место в ней занимает не идея развёртывания многообразия живой природы в общем, а концепция превращения одних видов в другие.

Лукавство Дарвина в том и состояло, что он как будто снял проблему метаморфозы, объявив, что таковая совершается эволюционным путём. Ведь эволюция означает ещё и постепенное изменение. Таким образом, получалось, что метаморфозы нет, ведь между состоянием одного вида и состоянием другого вида существует множество промежуточных градаций. Но Дарвин сам не понял или сделал вид, что не понял, а его последователи замолчали тот факт, что возник неразрешимый парадокс дарвиновского учения.

Ведь если Дарвин прав, то живой мир должен состоять из совокупности отдельных особей, занимающих промежуточные физические типы между собой, но принципиально не объединяемых ни в какие виды. Между тем, дискретные виды существуют, и наш Homo sapiens тому живое и наглядное для всех нас свидетельство. Существует множество определений, что такое вид, но все они, так или иначе, исходят из того, что вид – биологическая реальность, а не наше субъективное восприятие, основанное на склонности к искусственному объединению разнородных объектов.

Немецкий эволюционист Эрнст Майр попробовал снять этот парадокс, сказав, что виды дискретны только в каждое конкретное время. А на протяжении времени каждый вид представляет собой репродуктивно связанную совокупность особей, занимающих промежуточный тип между состояниями данного вида в разные моменты времени [61]. Но эта словесная эквилибристика всё равно не снимает вопроса о границе между видами во временно́й последовательности. На каком-то моменте репродуктивная связь прерывается, из старого вида возникает новый вид, уже не смешивающийся с видом-прародителем. Как бы постепенно мать-эволюция не подводила вид к этому моменту, насколько долго ни был бы растянут сам процесс разрыва репродуктивной связи нового вида со старым, совершение данного процесса является превращением, метаморфозой, по своему смыслу.

Представление о чудесных метаморфозах – древнее (ср. поэму Овидия), но никогда оно не ставилось в основу идеи происхождения всего разнообразия живых существ. Для науки Нового времени был характерен подчёркнутый рационализм. Шведский естествоиспытатель Карл Линней в середине XVIII века основал принципы научной классификации организмов. Он ввёл понятия вида, а также таксонов более высоких уровней, объединяющих организмы, близкие по строению – родов, отрядов, классов, типов (понятие семейства, промежуточное между родом и отрядом, добавилось в зоологии уже в начале XIX века).

Виды, согласно традициям того времени, рассматривались как нечто неизменное, сотворённое Богом. Несмотря на близость строения организмов, лежавшую в основе биологической классификации, никто из признанных учёных не решался делать вывода о том, что в основе такой близости может лежать генетическое родство, последовательное происхождение одного от другого. А, собственно, с какой стати могла зародиться такая мысль? Зачем она была нужна?

Наука конца XVIII века была отчётливо позитивистской. Она старалась точно фиксировать окружающий мир, а в теориях требовала строгих доказательств, сродни законам небесной механики, открытым Ньютоном. Идея чудесных метаморфоз (будем правдиво называть теорию эволюции именно так) противоречила науке. Она могла зародиться только в среде мистиков. Это не могли быть христианские мистики, так как по Библии Бог создал мир, включая всех животных, в шесть дней неизменным. Но оккультисты были способны на такую идею.

Вторая половина XVIII века это не только эпоха просвещения, но и эпоха увлечения мистикой и всяческими чудесами. Причём под видом науки. Достаточно вспомнить нашумевшие поездки международного авантюриста графа Калиостро или психотические сеансы массового транса тогдашнего «доктора Кашпировского» Франца Месмера. Большое внимание «науке» уделяли повсюду расплодившиеся в то время масонские ложи. В них «науку» понимали как скорое открытие всех тайн природы с использованием древних тайных доктрин. В таких сообществах активно изучали магическую Каббалу и трактаты средневековых алхимиков. Адепты этих оккультных лож верили, что через изучение подобных «откровений» они позна́ют сокровенные силы природы и даже научатся ими управлять.

Одно из самых известных и авторитетных оккультно-мистических обществ сложилось во второй половине XVIII века в Англии, в Бирмингеме. Годом его основания считается 1765, и тогда оно называлось «Лунный круг». В 1775 году оно обрело название «Лунное общество» и активно действовало до 1791 года. После этого началось угасание «Лунного общества», и последние сведения о нём относятся к 1813 году [W].

Среди имён людей, посещавших «Лунное общество», пожалуй, только три могут что-то сказать русскому читателю. Один – изобретатель паровой машины Джеймс Ватт, чьё имя носит единица измерения мощности. Другой – астроном Вильям Гершель. Третий – духовный отец Американской революции Бенджамин Франклин. Причём все трое только эпизодически появлялись на заседаниях «Лунного общества». Имена людей из круга постоянных членов общества известны гораздо меньше, даже в самой Англии. Но в тот период их совместная сила влияния на английское интеллектуальное сообщество была колоссальна. Пожалуй, они и были в рафинированном виде этим самым сообществом.

«Лунное общество» не делало тайны из своего существования и своих заседаний: Англия – свободная страна. Но редко кому выпадала честь быть приглашённым на заседание общества. Это не было посвящением, как в масонскую ложу, но это было почётной кооптацией. Её удостаивались только те люди, чьи научные или религиозные исследования привлекли к себе внимание постоянных членов «Лунного общества». Лейтмотивом деятельности общества было обсуждение путей прогресса и преодоления невежества людей. Под невежеством подразумевалось, прежде всего, буквальное понимание Священного Писания и Христовых заповедей. Христианскому учению давалось символическое толкование, вплоть до того, что библейские легенды имеют характер сказок земного происхождения. Более того, герои библейских мифов являются, на самом деле, антигероями, и наоборот. Истинное знание лежит в изучении древних доктрин, соединённом с опытом современных научных исследований.

Несмотря на такой характер своих изысканий, «Лунное общество» оказало неоценимое влияние на начавшуюся научно-техническую революцию. Оно сильно изменило ценности консервативного английского общества. «Лунное общество» превозносило механизацию, ставя начинавшие создаваться технические аппараты (паровые машины, станки и т. д.) на роль новых Баалов, новых кумиров, которым предстоит взять реванш над поклонением единому, абстрактному, далёкому и бесполезному для людей Богу. «Лунное общество» ставило конкуренцию выше солидарности, отводя первой роль главного двигателя прогресса. Центральное место в этике цивилизации должно было занять не христианское милосердие, а борьба за существование любой ценой. Теперь ясно, откуда взялись эти общественные «ценности», вошедшие также составными частями в доктрину дарвинизма?