1918: Весна империи

– Господи, помилуй.

– Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию.

– Господи, помилуй.

Граф Маниковский перекрестился и мысленно одернул себя. Что же он: Пасха Господня, храм, а он тут мысли черные да злые думает? В конце концов, император разве не помазанник Божий?

Это все соседство проклятого Кутепова сбило его с благочестивых мыслей в такую ночь!

К тому же если говорить положа руку на сердце, в империи за год правления Михаила Второго произошли просто разительные перемены. Фактически выиграна война. Завоеваны новые территории, Россия получила доступ к Проливам и к Средиземному морю. Правда, в связи с пандемией «американки» и карантином, набравший было силу товарооборот резко упал, но пандемия когда-то да закончится. В России сейчас настоящий строительный бум, строятся заводы и фабрики, строится жилье в городах, строятся мосты, строятся дороги, в том числе и железные.

В ту же Ромею уже переселилось уже порядка восьмисот тысяч человек из России. В основном, конечно, ехали семьи русских солдат, которые после демобилизации решили остаться на новых землях, но немало ехало и добровольцев. Переселенческая программа работала и набирала обороты, уменьшая тем самым излишек населения в деревнях европейской части России. А как только осенью пройдет передел и как только к следующей весне выяснится, что земли опять на всех не хватает, то поток переселенцев резко усилится. Конечно, не все поедут в Ромею, многие просто подадутся в город в поисках работы и будут устраиваться на фабрики и заводы и в те же строительные отряды Министерства служения.

Много, очень много сделало и русское правительство. И, говоря без ложной скромности, лично граф Алексей Маниковский, дай Бог ему здоровья!

Граф усмехнулся и перекрестился.

Только вот пойдут все его усилия прахом, как только мужики осенью разберутся с итогами земельного передела и пойдут 14 октября на выборы. Да и проголосуют так, что всем тошно станет. За тех леваков, кто пообещает землю переделить еще раз.

Но в этот раз точно по справедливости.

По сто десятин каждому.

Без обмана.

Империя Единства. Ромея. Константинополь. Дворец Единства. Порфира. 5 мая 1918 года

Роды шли тяжело. Уже несколько часов Порфира Дворца Единства оглашалась криками и стонами августейшей роженицы. Доктора и я сам старались всячески облегчить ее страдания, но пока это все не слишком помогало.

– Тужьтесь, государыня! Тужьтесь!

Маша напрягала все свои силы, но пока все было тщетно.

Наконец Улезко-Строганова сообщила с показной бодростью:

– Государыня, уже видна голова ребенка. Тужьтесь!

Я сжал ладонь Маши и заговорил ей на ухо:

– Тужься, любимая. Звезда моя. Люблю тебя. Безумно люблю. Тужься. Я с тобой навсегда. Отдай мне боль свою. Тужься. Еще. Еще!

Императрица вся выгнулась от боли, но это принесло результат. Улезко-Строганова профессионально вынула на свет Божий ребенка, после чего протянула мне ножницы:

– Ну, что, государь, готовы перерезать пуповину?

…Я держал на руках наследника-цесаревича, будущего, как я надеюсь, Александра Четвертого Всероссийского, Александра Четвертого Ромейского, Александра Первого, императора державного имперского Единства России и Ромеи.

– Тужьтесь, государыня!

Империя Единства. Россия. Московская губерния. Звездный городок. Храм Святой Мученицы Татианы. 5 мая 1918 года

– Благочестивейшаго великаго государя нашего Михаила Александровича, императора всея Единства России и Ромеи, да помянет Господь Бог во Царствии Своем, всегда, ныне и присно, и во веки веков. Супругу его, благочестивейшую государыню, императрицу Марию Викторовну, да помянет Господь Бог во Царствии Своем, всегда, ныне и присно, и во веки веков. Благовернаго наследника и великаго князя Павла Александровича, и весь царствующий дом, да помянет Господь Бог во Царствии Своем, всегда, ныне и присно, и во веки веков…

Баронесса Мостовская криво усмехнулась про себя. Да, возможно, это последний раз, когда великий князь Павел Александрович поминается в молитвах в качестве наследника. Не сегодня-завтра в России и Единстве может появиться уже другой наследник престола. Если, конечно, Господь сподобит императрицу Марию родить мальчика.

И у императора Михаила Второго родится уже третий сын.

Ирония судьбы. А ведь она могла и сама быть сейчас императрицей Единства, и кто знает, сколько бы у них с Михаилом было сейчас детей.

Она нашла взглядом группу пацанов, известную всем как «Георгиевская банда». Как обычно, стоят группой, не разлей вода.

А среди них и ее сын. Точнее, их с императором сын. Впрочем, в те времена императором он еще не был.

Маркиз Михаил Васильевич Ле-Блосьер, барон Мостовский. Неофициальный сын императора Единства Михаила Александровича Романова.

О котором не знает никто, кроме самого Михаила Второго.

И императрицы Марии.

Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Для самой Ольги Кирилловны Мостовской и для ее сына.

Рядом с ним стоит и вожак «Георгиевской банды» – официальный сын императора Георгий, светлейший князь Илионский, граф Брасов. Сын императора и покойной графини Брасовой, прав на трон не имеющий.

И, возможно, в эти самые минуты уже родился или рождается еще один сын Михаила Второго.

Или дочь.

Империя Единства. Ромея. Константинополь. Дворец Единства. Порфира. 5 мая 1918 года

– Я люблю тебя. Безумно люблю. Спасибо тебе за детей.

Маша счастливо сжимала в объятьях двойню наших близнецов. Цесаревича наследника Александра и царевну Викторию. Названных в честь дедов – императора Всероссийского Александра Третьего и императора новой Римской империи Виктора Эммануила.

Слезы счастья катились по ее щекам…

Глава III

Три наследника короны

Империя Единства. Ромея. Константинополь. Дворец Единства. Малая каминная. 5 мая 1918 года. Рассвет

С отвращением смотрю на бутылку. Вот же гадство.

Причем чем ближе был срок, тем большим было у меня настроение сразу после благополучных родов просто и банально напиться на радостях. Но даже это не получается у меня.

Увы, нет.

Даже особой радости не чувствую. Какое-то моральное опустошение.

И в нашу квартиру возвращаться вообще не хочется. Что мне там делать без Маши?

Как-то так сложилось, что более-менее откровенно (в известных пределах) я мог говорить лишь с женой, но Маша сейчас спит под надзором медиков, а я пытаюсь осмыслить произошедшее и самого себя в этом произошедшем.

Вроде и радость у меня, но, видимо, накрыл меня отходняк после долгой и большой нервотрепки, погружая в какую-то не то тоску, не то просто меланхолию.

Плеснув все же в бокал, встаю с кресла и распахиваю рамы. Холмы и горы противоположного берега уже четко очерчены предрассветной бледностью неба. Ни облачка. Тих Босфор. Даже силуэт какого-то судна словно замер на водной глади.

Затих древний Константинополь. Даже колокола церквей перестали звонить.

Час перед рассветом. Самый тоскливый час замершего в каком-то оцепенении времени. Ночь уже кончилась, а утро еще даже не началось.

Безвременье.

Штиль.

Даже волны не колышут водную гладь.

Отпиваю свой коньяк, мрачно глядя в предрассветную синь за окном.

Вот же ж беда суверенного самодержца – даже душевно выпить не с кем.

Нет, вот чего-чего, а поздравлений меня сегодня ждет великое множество, равно как и тостов со здравицами, а вот поговорить по душам мне не с кем. Так, чтобы по-настоящему. Как бывало в прежней жизни.

Нет у меня здесь друзей.

В будущем были, а вот теперь нет.

Не пить же мне с тайным руководителем моей тайной же службы Евстафием Елизаровым? Он и так знает слишком уж много. Да и с прочими.

А напиваться в одиночестве – это как бы моветон…

Да и не получается уж так напиться, чтоб что называется – по-свински. В Александра Третьего, видимо, пошел. В отличие от Ники, слабо берет меня алкоголь, хоть сколько ни пей.

Впрочем, не в пьянке дело вообще, просто хочется иногда посидеть и с кем-то душевно поговорить. По-мужски. Не хватает мне этого.

Я часто с какой-то душевной ностальгией вспоминаю ту нашу пьянку с Сандро, тогда, в императорском поезде, когда мы переезжали в новую столицу. Славный борщ под водочку я тогда собственноручно приготовил по дороге в Москву, и славно мы посидели с ним, с великим князем Александром Михайловичем, который был одновременно мне и двоюродным дядей и зятем.

Могли ли мы стать друзьями, насколько это вообще возможно в моей ситуации? Не знаю. Да и проверить невозможно. Взрыв трибуны на Кровавую Пасху унес и Сандро, и мать – вдовствующую императрицу Марию Федоровну, и многих других. Сотни и сотни людей, среди которых были и члены императорской фамилии, и глава правительства Нечволодов, и многие министры, командующие, губернаторы, и множество просто хороших людей из числа собравшихся на Красной площади в тот ужасный праздничный день. И лишь чудо или, если угодно, случайность уберегли меня от гибели в тот момент.

Опасная у меня работа. Ужасная работа. Работа, да.

М-да.

Новый обжигающий глоток коньяка, в котором нет вкуса.

Сегодня будет очень тяжелый для меня Большой императорский выход. Пасхальный. И праздничный во всех отношениях.

Сотни и тысячи поздравлений.

Торжества в обеих моих империях.

Надо будет заслушать Свербеева.

И Суворина еще.

И объехать легионы.

Офицерские собрания.

Чарки за здравие.

Как там Маша и новорожденные?

Мысли безо всякой системы перескакивали с одной темы на другую, не в силах задержаться ни на чем конкретном.

Из-за горы на противоположной стороне Босфора показалось солнце. Утренний бриз коснулся моих щек. Томление кончилось. Наступил новый день.

День перемен.

В дверь, своей фирменной дробью, тихо постучал Евстафий. Ну вот, начинается вам здрасьте.

– Да!

Камердинер бесшумно возник на пороге.

– Государь! Там к вам ее императорское высочество Ольга Александровна.

Удивленно приподнимаю бровь. А впрочем, чему тут удивляться?

– Проси.

Сестра появилась с шумом и в прекрасном настроении.

– Христос воскресе, Мишкин! Не разбудила?

Поднимаюсь ей навстречу.

– Воистину воскресе, Оленька! Нет, я пока не спал.

Мы похристосовались, и я пригласил ее присесть в кресло напротив.

– Бокал вина?

– С удовольствием. Позволю себе немного в честь такого праздника!

– Кагор?

– Нет, лучше красного сухого.

Наливаю в бокал сестре вина и обновляю у себя коньяк.

– Поздравляю, Мишкин! Здоровье Маши и ваших прекрасных детей!

– Спасибо! Пусть они будут счастливы и пусть на их долю не выпадают потрясения!

Мы чокнулись бокалами. Ольга отпила и с явным удовольствием посмаковала.

– О! Неаполитанское «Lacryma Christi»! Божественно!

Киваю.

– Да, «Слезы Христа». Тесть прислал партию бутылок лучших годов. Прямо, так сказать, со склонов Везувия. А ты что в такую рань?

Она усмехнулась.

– Закончилась всенощная в Святой Софии, Николай поехал домой проверить, как там спит наш Тихон, а я вот решила заехать к тебе, поздравить лично и осведомиться о том, как идут дела. Как счастливая мама себя чувствует?

– Сейчас спит наша счастливая мама. Были тяжелые роды. Двойня, сама понимаешь. Тем более первенцы.

Будучи сама молодой мамой, сестра прекрасно все понимала.

– А ты, я вижу, хандришь?

Хмыкаю. Вот же ж проницательная у меня сестрица!

– А что, так заметно?

– Да. И это нормально. После сильного нервного напряжения такое случается. Беседа спасает лучше всего. Составлю тебе компанию.

– Спасибо.

Ольга отпила вина и бодро приступила к процессу «беседы», пытаясь вывести меня из хандры:

– Как решили назвать близнецов?

– В честь дедов – Александр и Виктория.

– Прекрасные имена! Я так понимаю, что если бы родились два мальчика, то были бы у нас Александр и Виктор? А если бы две девочки, то Александра и Виктория?

Качаю головой.

– Нет, не совсем. Если бы родились две девочки, то они получили бы имена Иоланта и Виктория. Имя Александр я бы все равно постарался приберечь для наследника, как дань уважения памяти отца и всего, что он сделал.

– Понимаю. Александр Четвертый должен занять свое место в славной истории России.

– Да.

– А если бы продолжали рождаться девочки?

Пожимаю плечами.

– Я бы провел изменения в порядок престолонаследия, установив, что корону наследует старший из детей императора, имеющих право на престол.

Помолчав, все же решаю добавить:

– Только, весьма вероятно, это изменение я внес бы сразу, если бы родились две девочки. Немыслимо на многие годы оставлять подвешенной ситуацию с престолонаследием. Я сам долгое время был наследником, пока у Ники рождались девочка за девочкой. Это было ужасное состояние и ужасное ощущение. И для самого Николая, и для меня, и для всей государственной машины. Элиты, чиновники, все посматривали в мою сторону, стараясь на всякий случай навести мосты. Лесть, намеки, подношения. Попытки связать меня какими-то обязательствами. Постоянные интриги. То же самое происходило сейчас и вокруг Павла. Я не мог этого допустить дальше. Хватит того, что Павел был целый год моим официальным наследником. Впрочем, что тут говорить, другие варианты были еще хуже, ведь тогда я сам с трудом его уговорил не отказываться от этого права.

– Да, я помню эту историю. Отказ Павла повлек бы за собой весьма серьезные осложнения с престолонаследием, а точнее, с результатом того, кто мог бы взойти на трон и, главное, что из этого всего бы вышло. Хотя как мне кажется, после гибели сына Дмитрия в Кровавую Пасху Павел стал всячески не желать взойти на престол и отказался бы от короны в случае чего.

– Возможно. Возможно, он сейчас облегченно крестится и ставит свечку за здравие Александра. А может, и нет. Время меняет людей. И власть меняет. Особенно власть.

– О да, это я могу сказать по себе. И особенно по тебе. Ты очень сильно изменился за прошедший год. Порой я даже не узнаю в тебе нынешнем того Мишкина, которого знала все эти годы.

Разговор в который раз приблизился к опасной теме. Впрочем, Ольга вновь не стала ее развивать, лишь обозначила свое мнение, не пытаясь высказывать какие-то выводы. А какие выводы она могла сделать? Разве она могла заподозрить во мне пришельца из будущего в теле ее родного брата? Хотя, разумеется, какие-то несоответствия должны бросаться ей в глаза.

Киваю:

– Вот я и говорю, что власть меняет людей. Особенно близость к трону, когда до него остается один шаг. У тебя, например, огромная власть в Ромее, и ты сестра императора. Но наследовать трон ты можешь в очень маловероятном случае, при котором в очереди впереди тебя не станет всех-всех наших родственников мужского пола, имеющих право наследовать престол. Плюс еще и нашей сестры Ксении. Так ведь?

– Так. Поэтому я сплю спокойно на этот счет.

– Именно! А Павел реально год был в одном шаге от короны. Сейчас он уже в двух шагах. И я постараюсь, чтобы в самое ближайшее время он оказался уже в трех шагах.

Сестра подняла удивленный взгляд.

– Это каким же образом? Вряд ли Маша сможет порадовать тебя мальчиком раньше, чем через год-полтора.

Киваю.

– Да, акушеры настаивают на одной беременности в два года.

– Ну вот.

– Нет, я не об этом говорю, а о том, что я хочу все-таки внести изменения в порядок престолонаследия в части наследования не старшим сыном, а старшим из детей, имеющих права на трон. Тогда Виктория станет второй в очереди на престол после Александра.

Ольга задумчиво смаковала вино. Наконец она заметила:

– Это будет непросто сделать. По крайней мере в части наследования российской короны. В Ромее, конечно, ты можешь установить что угодно, ведь Закон о престолонаследии пишешь ты сам. А вот даже в части короны Единства уже могут быть разночтения. Здесь нет однозначного решения. Тем более в России в октябре пройдут выборы в Госдуму, а ты можешь себе представить состав грядущей Думы.

– Именно поэтому я и должен это провести до октября, пока в моих руках вся полнота власти в России.

– А стоит ли колотить воду? Наследник у тебя теперь есть.

– Посмотрим по ситуации. Но я постараюсь. Мне надо подстраховаться, сама понимаешь. Дай Бог Александру богатырского здоровья и ста лет жизни, но чем длиннее будет цепочка моих собственных детей, могущих наследовать трон, тем дальше от короны будут Павел и прочие. Я не могу допустить самой возможности передачи им власти.

Местоблюстительница Ромеи покачала головой.

– Я бы на твоем месте не Павла опасался больше всего. Он год был твоим наследником и ничего не сделал для того, чтобы стать императором. Хотя некоторые его подталкивали к этому. Павел – фигура неоднозначная и для многих неудобная. – Ольга сделала паузу, а потом спросила: – Ты уже в курсе, что Аликс родила мальчика?

Я нахмурился. Да, вот только этого мне и не хватало для полного счастья. Вслух же интересуюсь:

– И как она? Как здоровье мальчика?

– Есть ли у него гемофилия – пока неизвестно, если ты об этом. Еще слишком рано говорить. Что касается Аликс, то говорят, что она весьма плоха. Доктора не дают прогнозов, но весьма вероятно, что она так и останется прикованной к инвалидному креслу. Если не случится чего похуже. Но зная характер бесноватой Аликс, я скорее поставлю на то, что она выкарабкается назло нам всем.

М-да, ситуация становится все более забористой.

– Ну, дай Бог ей выздоровления, что тут еще можно сказать. Тем более на Пасху. На все воля Божья.

– На Бога надейся, но сам не плошай. Что ты намерен делать, если случится чудо и мальчик окажется здоровым? А Аликс будет достаточно в силах, чтобы вновь продвигать идею возврата трона «законному императору Алексею Второму»? Ведь у этой ветви также сегодня появился законный наследник.

Помолчав несколько секунд, пожимаю плечами:

– Принципиально ситуация никак не изменилась – я на троне и у меня есть более законный наследник.

Сестра с некоторым сарказмом заметила:

– Это весьма спорный вопрос, между нами говоря. Кто более законный – это смотря с какой колокольни смотреть. Ты же понимаешь, что у немалой части общества, особенно среди поборников старого уклада, разговоры о том, что ты узурпировал власть, силой заставив Николая отречься за себя и за сына, встречают очень серьезное понимание и поддержку. Особенно у тех, кого ты успел всячески обидеть и ущемить за год, а таких очень много, и большинство из них отнюдь не коров пасут. Они мечтают о передаче трона «законному императору» и о возврате «к старым добрым временам», что бы это все ни значило. И сейчас их позиции значительно усилятся, ведь ветвь Николая пополнилась еще одним наследником, причем нельзя исключать, что здоровым. А это очень важный аргумент.

Да, тут сложно возразить. Проблема.

– Я это прекрасно понимаю. Отречение Николая действительно никак не описано российскими законами. Равно как нигде не оговорена возможность отречения за сына. Моя власть в России незыблема, пока я популярен в армии и в народе. Но стоит популярности упасть, например, из-за результатов земельного передела, и разговоры о «законном императоре Алексее Втором» тут же усилятся. Только смею полагать, что сторонники старого уклада сильно ошибаются, надеясь, что разгромные для меня итоги выборов в Госдуму помогут им. Возможно, по итогам выборов действительно наберут силу всякие леваки, но вот только левакам этим, ну, или, по крайней мере, многим из них, император вовсе не нужен. Никакой не нужен – ни я, ни Алексей. И тут уже будет стоять вопрос не о персоналиях, а о сохранении института монархии как такового.

Ольга покачала головой:

– Не скажи, брат, не скажи. Больной и слабый Алексей устроит очень многих среди сильных мира сего. И не только в России, как ты понимаешь. В любом случае рождение мальчика у Аликс серьезно ослабляет твои позиции. Что ты намерен делать?

– А что ты предлагаешь? Пока я силен, мне опасаться нечего. Вдруг ослабну, так могу власть потерять так же, как потерял Ники. Хоть с мальчиком Николая, хоть без него. Как его назвали, кстати, не знаешь? А то «мальчик» да «мальчик», как будто он нам не родной. Племянник все-таки.

Великая княгиня язвительно ответила:

– Твоего «родного мальчика» назвали Николай. Теперь лозунг: «За Алексея и Николая» обретает двойной смысл, не так ли?

Я крякнул.

– Да уж. Аликс действительно настроена серьезно.

– Именно об этом я тебе битый час и говорю! Что ты намерен делать?

– Ничего пока. Они лишь инструменты, знамена, если угодно. Главное отслеживать тех, кто эти знамена поднимает. А это уже дело Имперской службы безопасности и Отдельного корпуса жандармов.

– То есть ты намерен сидеть и ждать?

Развожу руками.

– А что я могу сделать? Надеть на них железные маски и заточить в Петропавловской крепости? Так поздно, о них и так уже все знают. Более того, если с ними что-то случится, то это тяжкое проклятие ляжет на все мое правление, как это случилось с Борисом Годуновым, вне зависимости от того, отдавал ли он на самом деле приказ убить малолетнего царевича Дмитрия или нет.

Но Ольга была непреклонна.

– Я считаю, что бесноватую Аликс нужно изолировать. Она плохо влияет на Николая и воспитывает Алексея в духе его прав на престол. На твой престол. А сейчас еще начнет воспитывать в том же духе и Николая-младшего. Это опасная женщина. Роковая женщина для России! И я просто уверена, что она выкарабкается и мы все пожалеем об этом дне. И о том дне, когда ты отказался принимать меры.

Хмыкаю.

– Ну и как я ее изолирую?

Местоблюстительница Ромеи гнула свою линию.

– Пусть врачи признают ее сумасшедшей. Причем буйной. Это несложно устроить. Пусть сидит на каком-нибудь острове.

Качаю головой.

– Вот мне только не хватало своего узника замка Иф. Мне и так хватает головной боли с разговорами о близящемся конце света. Тем более что эти мистические бредни про нас с Машей находят среди недовольных живейший отклик. Только за пять месяцев по «Закону о преступлениях против священной особы государя императора и членов императорского дома» арестовано, если мне не изменяет память, триста шестнадцать человек только в России.

Ольга согласно кивнула.

– И в Ромее сорок шесть человек.

– Вот именно. И это только те, кто имел глупость явно попасться и много болтать в присутствии свидетелей или же был свидетелем такой болтовни, не остановил сам болтуна и не донес об этом. Нет, понятно, стройкам народного хозяйства нужны бесплатные рабочие руки, а каторга в четверть века для особо ярых болтунов станет весьма поучительным уроком для остальных любителей посплетничать на эту тему, но общая ситуация очень опасная, тем более в преддверии выборов и реального земельного передела. У нас очень суеверный народ, особенно крестьяне. Осенью ситуация ухудшится, а от любви до ненависти – один шаг, сама знаешь. Тем более пандемия «американки» усилит разговоры о близящемся конце света и о нашей с Машей роли в этом деле. А если толпе подбросить еще пороху разговорами о новых мучениках и «истинном царе», то достаточно будет просто чиркнуть спичкой. И кому чиркнуть, обязательно найдется!

– Зачем ты вообще назначил выборы?

– Пусть уж лучше осеннее недовольство выплеснется через выборы, чем через революцию. Пар из перегретого котла надо стравливать, а не ждать взрыва. К тому же я не могу исключать, что выборы придется отложить, если к осени пандемия «американки» захлестнет нас со всей силой. И раз уж мы заговорили о конце света и о престолонаследии, то я хочу просить тебя дать свое согласие войти в Регентский совет, если со мной что-нибудь случится и Маша станет правителем государства при малолетнем Александре Четвертом. Твой ум и твой практицизм весьма помогут Маше. И всей России в эти непростые времена.

Ольга помолчала, обдумывая услышанное, а затем хмуро проговорила:

– Хорошо, я даю свое согласие. Но любом случае, Мишкин, говорю это тебе со всей серьезностью: не вздумай погибнуть или как-то умереть хотя бы в ближайшие лет десять. Иначе я тебя из могилы достану, ты меня знаешь.

Тоже серьезно отвечаю:

– Знаю.

– Империи, точнее империям, нужно минимум десять, а лучше двадцать-тридцать лет стабильного уверенного развития, модернизации и всеобъемлющих реформ, и ты просто обязан выполнить свою миссию. Уверена, что Господь не случайно возложил корону на твою голову в один из самых острых моментов нашей истории.

Что тут возразишь? Особенно если знать то, как оно все должно было пойти, не появись я тут 27 февраля (11 марта) 1917 года.

– Спасибо, сестрёнка. И хочу тебя спросить на всякий случай. Не хочешь ли ты, если что, принять участие в государственном перевороте? Очень надо.