Музыка пчел

Смеющийся Бад за прилавком в магазине Джона Дира. Фотография Бада в униформе департамента парков на первой странице «Худ Ривер Ньюс». Серьезный Бад, когда могло даже показаться, что он хочет расстаться, – но вместо этого сделал предложение. Тот самый день в суде[3]; день, когда он переехал к ней; день, когда они привезли домой цыплят из «Литл Бит» и сидели на полу, наблюдая, как они попискивают и копошатся под инфракрасной лампой. Бадди танцует со своей заливающейся от смеха матерью в гостиной после воскресного обеда под песню Синатры «Fly Me to the Moon». Бадди загоняет племянников в грузовик перед поездкой на рыбалку и подбегает к Алисе, чтобы поцеловать ее перед отъездом.

Алиса поняла, что превысила скорость, только когда вылетела за перевал холма. Она думала о своем муже Роберте Райане, которого все звали Бадди. Бадди, который совершенно неожиданно появился в ее мирной жизни и принес ей неожиданное счастье. Бадди, которого больше не было в живых.

Ей сдавило горло. Дыхание сбилось, стало резким, и потом взорвалось горячими рыданиями. Глаза застлала пелена слез. Сорвавшись с места, ее горе покатилось как тяжелые бревна, упавшие с лесовоза, мимо которых она проехала по шоссе.

Алиса вытирала слезы одной рукой, но они продолжали катиться у нее по щекам, и машину занесло к краю обочины. Фары осветили какую-то фигуру. Она резко ударила по тормозам, свернула в сторону и врезалась в заборный столб.

Алиса почувствовала, как сто двадцать тысяч российских пчел тряхнуло на заднем сиденье автомобиля. Сработал ремень безопасности, и ее резко дернуло. Время замедлилось. В голове звенело. Она увидела перед глазами пляшущие белые и голубые пятна. В зеркале заднего вида отражалось лежащее на боку инвалидное кресло; одно колесо крутилось на оси, как колесо обозрения.

Алиса выкарабкалась из машины и перебежала дорогу. Быстро идти не получалось, и ей казалось, будто она плывет сквозь стену холодного воздуха. Она стала молиться, рыская глазами в высокой траве под угасающим светом. На земле рядом с коляской она увидела лежащего человека. Он ранен? Алиса присела на корточки, положила руки на колени и наклонилась над ним. Человек перекатился на спину. Алиса ожидала увидеть растерянного старика в домашнем халате и тапочках, сбежавшего из дома престарелых. Но увидела мальчика – тинейджера с безумной прической, спутанными наушниками и солнечными очками на лице. Твою мать, это же ребенок! Она сбила ребенка!

Мальчик смахнул очки с лица и посмотрел на нее. Улыбнулся. Она почти расплакалась от облегчения, но смогла только воскликнуть:

– Господи ты боже мой, пацан! Какого черта ты тут делать собирался? Убиться хотел?

3

Сбор

Трутни начинают появляться в апреле или мае; рано или поздно, в зависимости от резвости сезона и силы популяции. Если колония слишком слаба для роения, то, как правило, трутни не выводятся; в таких ульях нет молодых маток, а значит, трутни станут ненужными потребителями.

«Лангстрот об улье и медоносной пчеле,руководство для пчеловода» 1878 года

Если бы Гарри Стоуксу нужно было выбрать одно слово, чтобы описать, как он себя чувствовал в то утро, он бы не задумываясь сказал – «голодный». Но это был обыкновенный голод, средней тяжести, ничего серьезного. Это не когда ты голоден как волк или на тебя напал жор. Но и простой тягой что-нибудь перекусить это не назвать. Это был голод, который заставлял его сфокусироваться, голод, вызывающий стойкое ощущение, что текущая ситуация приближается к несовместимой с жизнью.

Он сидел на ступеньках трейлера своего дяди и водил пальцем по дну банки из-под арахисового масла «Джиф». Засунув палец в рот, он убедился, что в пластиковой банке не было ничего, что бы отдаленно напоминало прежнее содержимое. Он с тоской посмотрел на дно и отбросил банку в мусорную кучу. Она упала с глухим стуком и откатилась обратно к нему. Легкий бриз овевал его тонкую шею, как прохладный шарф. Гарри вздрогнул и натянул капюшон. Утро уже наступило, но солнечные лучи еще не проникли сквозь орегонские сосны, возвышавшиеся вокруг полянки, на которой стоял трейлер. Желудок у него заурчал, как мультяшная пружинка.

Чтобы отвлечься от пустоты в желудке, Гарри достал блокнот и открыл наполовину заполненную страницу, на которой подсчитывал все за и против текущей ситуации. Он взял ручку и оглянулся. Подумав, решил, что больше всего в этом месте ему нравилась обстановка. Позади трейлера шумела река Кликатат, ее бурный поток заглушал все остальные звуки. Здесь, посреди леса, не было слышно даже главной дороги в округ. Еще Гарри любил вид на гору Адамс. Спящий вулкан на севере припал к земле под тяжестью весеннего снега, как белый монстр.

Пасторальная красота, записал Гарри в левом столбике. Что значит слово «пасторальный», он не помнил – что-то с открытыми просторами, – но звучало симпатично. Во всяком случае, слово для списка было хорошее: краткое и содержательное.

Гарри за почти два десятка лет своей жизни воспитал в себе привычку составлять списки. Формироваться она начала в тот день, когда он вскарабкался на детское сиденье материнской машины, сжимая в своей маленькой руке оранжевый карандаш. В этот день мать покинула штат Миссисипи и направилась в Нью-Йорк, оставив позади его отца и палящий Юг. Гарри едва помнил своего отца, но помнил влажную жару летнего дня и радость на лице матери, когда они доехали до окраины города Хаттиесбург. Она зажгла сигарету и опустила окно.

– А что есть в Нью-Йорке, мама? – спросил он.

Она выпустила струю дыма в окно и посмотрела на него в зеркало заднего вида.

– Статуя свободы, сынок. Эмпайр-стейт-билдинг. Бродвей, туда едут все известные актеры. В Центральном парке есть пруд и зоопарк. В Нью-Йорке полицейские ездят на лошадках. Тебе там понравится, Гарри.

Она улыбнулась, отмахнув от лица дым, и Гарри хотелось ей верить, потому что мама улыбалась, а он это любил.

– А папа как же? – спросил он.

Повисла пауза, а потом она произнесла:

– Нет. Папа не поедет. Папы не будет в Нью-Йорке.

Ну или так это запомнил Гарри: запах сигаретного дыма, по радио играет Пэтси Клайн, мама ей подпевает, у него в руках тот оранжевый карандаш и лист бумаги. Он нарисовал лошадь, полицейского и тигра в клетке на одной стороне и человечка с торчащими во все стороны конечностями, его отца, на другой – таков был первый подсчет за и против в его жизни. Гарри придерживался этой тактики даже в юности. Составление списков помогало ему, – или Гарри хотелось так думать, потому что, как он часто за собой замечал, он застревал на принятиях решений.

Аналитический паралич, дразнил его Сал. – Парень не способен принимать решения, даже если от этого будет зависеть его жизнь.

Мать шикала на отчима, говоря, что с Гарри все нормально, что он активно взвешивает все варианты, когда составляет свои списки. Однако даже она не станет говорить, что Гарри делает что-нибудь даже отдаленно активное теперь, когда живет в трейлере дяди, в лесу на съезде Сто сорок первого шоссе. До самого последнего момента такое положение Гарри устраивало. Ему нравился мир и покой. Это еще два плюсика в левую колонку. И никто не лезет в твои дела. Гарри не видел ни одного человека с тех пор, как уехал дядя. Только птицы щебечут и разное зверье разгуливает в мелкой поросли.

Природа, записал он под «Никто не лезет», хотя дикая природа не всегда была плюсом деревенской жизни. Золотые дубоносы, вылетающие на залитую солнцем проезжую часть, – это красота. А вот агрессивный енот, охраняющий кучу мусора, – нет. Гарри почти уверен, что видел койота: худощавое тельце с коричневатой шерстью рыскало по краям его частной собственности, припав к земле.

– Ча-асная собснность! – как всегда говорил дядя Гарольд, с акцентом, который никуда не делся даже после того, как он переехал с Миссисипи и провел на западном побережье несколько десятков лет. – Ча-асная собснность! Какое право они имеют здесь шастать и смотреть, чем я тут занимаюсь?

Кому был адресован этот вопрос, Гарри не знал – за те два месяца, что он провел с дядей, его никто не навещал.

Вспыльчивый дядя Гарольд, по фамилии Гудвин, не любил незваных гостей. У Гарри была теория, что в хозяйственном магазине наверняка были бешеные скидки на указатели «Посторонним проезд воспрещен», потому что десятки таких знаков тянулись вдоль всей подъездной аллеи до самого почтового ящика. Дядя Гарольд крепил их по-разному: гвоздями, кнопками, скотчем. Ветхие, потрепанные ветром таблички добавляли колорита к общей атмосфере заброшенности.

Гарри не был до конца уверен, что дядя действительно владеет какой-либо «собсносстью» в этом темном лесу. Вполне возможно, это обычный самозахват земли, а настоящий владелец – кто бы он ни был – не парился, кто здесь находится, а, возможно, вообще не знал, что он тут живет. За то недолгое время, что он там провел, Гарри выделил три типа людей, обитавших в этом уголке: во-первых, богобоязненные лесорубы на пенсии, любившие охоту, рыбалку и уединение; во-вторых, нелюдимы и безработные достаточно подозрительного вида, чтобы держаться от них подальше; в-третьих, дачники из Портленда, которые построили себе фазенду и изредка ее навещали.

Гарри не мог бы сказать об этом дяде Гарольду в лицо, но, как по его ощущениям, дядя попадал во вторую категорию. Было непонятно, как старикан здесь оказался и почему остался. Со слов мамы Гарри, в Миссисипи у него была дочь и внуки. Гарри понятия не имел, откуда дядя брал деньги, которых, впрочем, по внешнему впечатлению, было немного. Отправляя Гарри в магазин, он доставал из кармана мятые купюры в один и пять долларов. Статус Гарри в качестве гостя был настолько непрочный, что вопросов он не задавал. Единственное, почему дядя не мог отнести его к той же группе нарушителей частной «собснности», подумал Гарри, была его любовь к матери Гарри, дочери сестры дяди Гарольда.

– Твоя мама, вот хорошая женщина. Идеальная, с золотым сердцем, – говорил он каждый раз, когда о ней заходил разговор. – Настоящий самородок.

Как бы то ни было, именно вопрос «собснности» частично стал причиной, по которой Гарри продолжал жить со своим дядей в убогом лесном трейлере в лесу. У самого Гарри ее не было.

Трейлер. Это точно в правую колонку.

– Прости, дядя Гарольд, – сказал он вслух, – но это настоящий, идеальный кусок говна.

Трейлер видывал лучшие времена. Среди его недостатков были разболтавшаяся обшивка, которая трепалась на ветру, и ободранная изоляция между дешевыми панелями. Нет проточной воды, перебои с электричеством и большие дыры в полу. По ночам Гарри слышал, как за стенкой копошатся мыши. В какой-то момент отвалились ступеньки, и в феврале, когда приехал Гарри, этот почти девяностолетний старикан использовал самодельную лесенку. Появление незваного внучатого племянника вызвало у него не больше удивления, чем необходимость по два раза в день вылезать по лесенке из трейлера в отхожее место. Дядя Гарольд не стал подвергать сомнению заявленное желание мальчика посмотреть Запад. Даже если его мать Лидия и поговорила с ним о «проблеме» Гарри, как она это называла, дядя Гарольд виду не подал.

Гарри нравился дядя, а тот был, пожалуй, даже рад тому, что мог часами говорить за них обоих. Он рассказывал о тех годах, когда он работал инженером в ж/д транспорте и путешествовал с западного побережья на восточное и обратно, как он объездил автостопом все провинции Канады, доехав аж до Ньюфаундленда и неистового Лабрадора. Он развлекал Гарри рассказами о красивых женщинах, которых он встретил в своих путешествиях. Гарри умел слушать. Возможно, именно поэтому, когда Гарри провел с ним целую неделю, дядя не стал спрашивать, когда он уедет. Вместо этого дядя Гарольд послал его за продуктами и льдом для холодильной камеры, которой он пользовался вместо сломанного холодильника. Гарри должен был купить припасов, которые дядя Гарольд считал основными продуктами питания: арахисовое масло «Джиф», макароны с сыром, консервы «Спам», картошку, светлое пиво, туалетную бумагу и сырные крекеры «Чиз-ит». Потом Гарри ходил в магазин каждые три-четыре дня.

Они оба органично встроили друг друга в свой новый режим. Дядя Гарольд нашел благодарную публику для своих историй и бесконечных игр в криббедж. Гарри, застрявший между паническим бегством от поражений прошлого и неопределенностью будущего, был счастлив задержаться в этом месте в подвешенном состоянии между тем, что он уже натворил и что еще может сделать в этой жизни. Когда весенний моросящий дождь заливал дремучий лес, оба сидели за откидным обеденным столиком в заплесневелом трейлере и играли в карты или читали книги из библиотеки дяди Гарольда, состоящей в основном из томиков по выживанию в дикой природе, сочинений по истории Тихоокеанского Северо-Запада и парочки потрепанных детективов. Дядя Гарольд с ликованием дергал свою копну седых волос каждый раз, когда обыгрывал племянника в карты, что случалось часто. Днем дядя Гарольд забирался под одеяло и спал. Когда дождь переставал, Гарри ходил гулять в лес наверх по течению реки. Как-то он попытался прибраться на территории вокруг трейлера, отсортировать мусор – понять, что еще можно спасти, а что отдать в переработку – но дядя наорал, чтобы он не совал свой нос куда не следует и не прикасался к его вещам. Он поднялся по лесенке с таким грохотом, так что Гарри даже за него испугался, учитывая возраст дяди и неустойчивость лесенки, и захлопнул хлипкую дверь. Остаток дня Гарри провел у реки. Когда он вернулся, дядя Гарольд жарил искусственное мясо и картошку на обед. Он в сотый раз разнес Гарри в криббедж и не стал упоминать этот инцидент.

После этого Гарри приступил к отведенной ему работе по дому: починке облицовки трейлера и укреплению лесенки. У Гарри были золотые руки, и дяде это нравилось. Он ходил пешком и ловил машины, чтобы доехать до небольшого продуктового магазина. Он становился у обочины с поднятым вверх большим пальцем, пытаясь выглядеть неопасным и доброжелательным – в штанах с большими жирными пятнами и вязаной шапочке. Наверное, люди с большей вероятностью остановятся ради его старика, шатающегося вдоль обочины шоссе, подумал он. А, возможно, внешний вид дяди Гарольда – в шортах и носках поверх подштанников – и был причиной приезда соцслужбы два дня назад. А, возможно, наоборот, тот факт, что он не появлялся на людях с тех пор, как Гарри стал ходить в магазин вместо него.

Бизи Корнер – небольшой городок. Должно быть, кто-то заметил, что дядя Гарольд давно не заходил в магазин. Никто же не знал, что теперь вместо него в магазин ходит его внучатый племянник. Гарри никогда ни с кем не разговаривал в продуктовом. Телефона у дяди Гарольда не было, так что и позвонить ему никто не мог. Он, брюзжа, рассказывал Гарри, что его доктор уже давно приставал к нему с телефоном. Так что если дядя Гарольд и удивился, увидев у порога служащих из их округа, Гарри этого совсем не ожидал.

Когда белый седан и скорая помощь медленно подъехали к подъездной аллее два дня назад, старик спал, – в последнее время он часто спал, и не только в дождливые дни. Гарри вышел отлить на улицу и отошел к краю полянки, где начиналась полоса деревьев. Первой ехала машина с эмблемой «Служебный автомобиль округа Худ Ривер». Из нее вышли две женщины – пассажирка в розовой больничной форме и водитель в штанах цвета хаки и темно-синей шерстяной кофте на пуговицах. Гарри увидел парня его возраста, выходящего из скорой помощи. Женщина в синей кофте обмолвилась с ним парой слов; тот кивнул, оперся рукой о дверь скорой помощи и принялся что-то искать в телефоне. Женщины двинулись в сторону трейлера.

– Добрый день! Господин Гудвин?

Женщина в кофте сняла очки и подошла к двери.

– Господин Гудвин? Вы дома?

Гарри дернулся было поприветствовать гостей, но желание смешалось с чувством самозащиты. Он вышел на солнечный свет, чтобы представиться внучатым племянником и полным тезкой Гарольда Гудвина. Он хотел спросить этих людей, откуда они пришли и что им нужно. Он бы забрался в трейлер и помог своему дяде спуститься по лесенке, даже если бы дядя Гарольд разозлился, что Гарри подал ему руку.

Но в реальности ничего такого он не сделал. Вместо этого Гарри развернулся и убежал. Он не знал, как долго мчался по узкой звериной тропе вдоль реки, но когда, взмыленный и задыхающийся, он в конце концов остановился, то обнаружил, что оказался в дремучей чаще, куда никогда не заходил по своей воле. Он свалился на колени на глинистую землю и попытался успокоить колотящееся сердце. Он вспомнил свою мать. «Бесит!» сказала бы она. Как тогда в первом классе – он не успел расстегнуть непослушную пуговицу на новых джинсах и описался. Когда она приехала его забрать, спросила: «Гарри, почему ты не попросил учителя тебе помочь?» Гарри пожал плечами и вытер сопли рукавом. «Бесит», – пробормотала мама в первый раз из тысячи последующих.

Сидя на земле, оперевшись спиной о бревно, Гарри спорить не стал. У него не было никакого логичного объяснения этого бегства. Он не мог объяснить детский панический страх словами взрослого человека. Конечно, он мог с ним бороться. В этот раз его хотя бы никто не видел.

Он поднялся и пошел обратно к трейлеру. Гарри глубоко вздохнул и проговорил заготовленные слова у себя в голове: «Добрый день. Меня зовут Гарри Стоукс. Я внучатый племянник мистера Гудвина, приехал в гости из Лонг-Айленда. Чем я могу вам помочь?»

Вот что он хотел сказать. Но, когда он вернулся к трейлеру, аллея была пуста. Гарри облегченно вздохнул. Все-таки ему не придется ничего объяснять, а к следующему разу он уже был готов. Обрадованный своей удачей, он залез в трейлер.

– Эй, дядя Гарольд, – крикнул он. – Ты проснулся?

Дядя не ответил, потому что дяди в трейлере не было. Гарри вышел на улицу и пошел в туалет, чтобы проверить мрачную догадку. Да, те люди забрали дядю.

Это произошло два дня назад. Гарри решил, что дядю Гарольда увезли на скорой в больницу, и часть его выдохнула с облегчением. Дядя Гарольд в последнее время часто спал и странно себя вел. На прошлой неделе он оторвался от карт во время игры в криббедж и сердито посмотрел на Гарри.

– Кто тебя сюда пустил? – прорычал он.

– Ты, дядя Гарольд, – напряженно ответил Гарри.

Нахмуренные брови старика расслабились, и он засмеялся.

Если дядя Гарольд и рассказывал про своего внучатого племянника, в округе все равно могли не поверить чудаковатому старику. Гарри планировал доехать автостопом до больницы и проведать его. Но ни вчера, ни позавчера он не поехал. Сегодня был третий день. По крайней мере он мог позвонить из таксофона в Бизи Корнере. Он не хотел думать, почему не стал этого делать. Ему было стыдно, и ощущение голода на какой-то момент притупилось. Он отложил эти мысли в сторону и посмотрел на заросшую аллею.

«Безопасность», записал Гарри в заполненной левой колонке. Однако эти преимущества все больше теряли привлекательность на фоне прочих фактов: он чувствовал себя грязным, голодным, чуточку обеспокоенным возможным пищевым отравлением из-за проблемы с холодильной камерой и немного жалким, просыпаясь в одиночестве посреди темного леса. Он не видел в дяде родного человека, нет, но с ним можно было поговорить или, как минимум, его послушать. Тем не менее, те недели, что Гарри провел у своего дяди, не приблизили его к решению собственных проблем, которые уже принимали серьезный оборот. Он перевернул страницу назад к другому списку, который становился все длиннее и длиннее.

Под заголовком «Отчет о прогрессе, весна 2014 г.» он записал следующее: «Проблемы: бездомный (не считая трейлера); безработный; текущий счет: 318,57 долларов; должен маме и Салу: 1468,25 долларов».

Он вздохнул. Гарри нужны были деньги. Он знал, что мама одолжит, если он попросит. Она всегда давала ему денег и говорила при этом, что это на первое время, пока он не встанет на ноги. Но это был не кризис. У него просто как обычно закончились деньги, потому что он застрял в тупике, без запасного плана. Нет, матери позвонить он не мог. Кроме того, она бы спросила о дяде Гарольде. Он почувствовал, как свинцовая гиря опустилась в желудок, когда подумал о старике, который сейчас в одиночестве лежал в больнице.

Гарри перевернул страницу и начал новый список.

«Задачи, апрель 2014 г.: обновить резюме, подавать заявления на работу, пойти проведать Г., позвонить маме». Он нарисовал стрелочку и переставил «проведать Г.» на верх списка, и ему стало немного легче.

От мысли о том, что надо найти работу, что-то съеживалось в желудке. Проблема была не в работе. Гарри умеет трудиться. Проблема – в собеседовании, разговорах с людьми, заключении сделки.

«Пацан, ты не доводишь дело до конца!» кричал на него Сал. «Последнее место предложило тебе работу, а ты даже не перезвонил! Ты нормальный вообще?»

Бесит.

У Гарри не было разумного объяснения. Как он мог описать парализующий набор вопросов, которые появятся в новой ситуации? По какому маршруту лучше ездить на новую работу? Что надо надевать? Обычно люди носят обед с собой или ходят в столовую? А если ему понадобится в туалет? Он не мог задать все эти вопросы кому-нибудь, поэтому было проще покрыть все ложью: оплата не устраивает, время работы неудобное, начальник вроде бы козел.

Гарри постучал кончиком ручки по верхней губе. В этот раз найти работу будет еще сложнее – и не только потому, что он жил в лесу и без машины. Была еще одна маленькая зудящая загвоздка: Гарри был преступником. Был. Прошедшее время. Но он отсидел положенный срок. Это уже позади, убеждал он себя. Все по порядку. Сперва надо найти своего дядю.

Он схватил полотенце, мыло и какую-то одежду и пошел в лес к реке. При всей размытости понятия «пасторальная красота» Гарри по-настоящему влюбился в просторные темные леса вокруг места проживания дяди Гарольда. Гуляя в лесу вверх по течению реки, он был абсолютно обескуражен красотой самых простых вещей: мох неонового зеленого цвета на стволе, неожиданный луч солнца падает на сухой обрубок мертвого дерева. Однажды он бродил по лесу, и небольшая стайка птичек вылетела из-за деревьев прямо перед ним, о чем-то переругиваясь. Они были так заняты своей перепалкой, что даже не заметили его. «Воробьиная свора». Так это называла его книга о птицах. Другой раз, перед тем, как отправиться ко сну, Гарри стоял на улице в темноте и смотрел на звезды, сиявшие ярче, чем любые звезды, которые он когда-либо видел. Потом он услышал гортанный, пульсирующий зов совы, эхом окруживший его в лесу. Гарри не мог определить, на каком дереве сидит эта большая птица, – казалось, ее клич заполняет все пространство вокруг него. Уханье раздалось снова, и Гарри почувствовал, как оно вошло в его грудную клетку, осело и заполнило сердце изнутри. Гарри был ребенком городских кварталов, никогда не оказывался настолько близко к природе и не смог бы догадаться, какие чувства она в нем пробудит. Если бы его кто-нибудь спросил, что он чувствует, он бы ответил «счастье». Но никто его не спрашивал.

Гарри шел по песчаной косе, где бурное течение превращалось в спокойную заводь. Он разделся догола, обнажив бледную гусиную кожу, сделал глубокий вдох и прыгнул в ледяную воду. На цыпочках выйдя на берег по песчаному дну, он достал мыло и стал намыливать волосы и тело в робких лучах солнечного света. Потом он снова прыгнул в воду и терся мочалкой.

Выбравшись на берег, обсушился и натянул самую чистую пару штанов (из тех двух, что у него были) и одну из клетчатых рубашек своего дяди, на которой еще висели этикетки. Когда он пошел обратно к трейлеру, все тело приятно покалывало. Он побрился, глядя в маленькое зеркальце, которое дядя приспособил на дереве. Полысел в двадцать четыре, ну или лысею, вздохнул Гарри. Он подумывал вообще все сбрить, но вспомнил, как сделал это однажды на спор в старшей школе и явил на свет свой шишковатый череп неандертальца.

Тем не менее он хотел сделать что-нибудь, чтобы отметить новое начало. Когда он впервые приехал на Запад, то хотел сделать татуировку, но не смог выбрать рисунок. Он битый час сидел в тату-салоне в Сиэтле и перелистывал альбомы, а в итоге ушел с очень глупым видом. Здоровый мастер поднял голову от работы над клиентом и покачал головой.

– Иногда сразу выбрать не получается, бро, – сказал он ему вслед.

Он ухмыльнулся? Правда ухмыльнулся? Гарри почувствовал себя таким тупицей. И почему вообще его заботило мнение этого парня, какого-то незнакомца?

Гарри сбрил все по костлявой линии подбородка, но оставил щетину над верхней губой. Отпустит усы. Он видел в последнее время, как на реке катаются какие-то люди на каяках с усами. Парни его возраста. Может, круто выйдет.

Он натянул шапку на мокрые волосы и схватил рюкзак с блокнотом, ручкой, бутылкой воды и немного помятым апельсином. Гарри пошел вниз по гравийной дороге, мимо галереи побитых стихией указателей «Посторонним вход воспрещен», вышел на шоссе и повернул на юг, согреваясь на солнце и разглядывая высоченные темно-зеленые деревья.