Беседы палача и сильги

Дем Михайлов

Беседы палача и сильги

Часть первая

Глава первая

Холодное время года я предпочитаю проводить в тепле. Особенно позднюю дождливую осень, снежную зиму и зябкое начало весны. Своего дома у меня нет, но старик Фрилор, владелец постоялого двора на окраине Элибура, всегда рад сдать мне небольшую угловую комнату на несколько месяцев по божеской цене. Добра ко мне и его жена Салия, милая улыбчивая старушка. Родных детей у них хватает – пятерых принесли они в этот мир, и ни один не умер в детстве, все благополучно выросли, а затем женились и повыходили замуж. Лишь двое остались в Элибуре, а остальные разъехались в иные городки и села. Но чуть что – вмиг примчатся по первому зову отца! Да и внуков постоянно к деду отсылают. Семья большая и дружная, забот хватает, без переживаний не обходится. Однако и на меня старикам хватает душевного тепла. Да и общего у нас предостаточно, хоть и гораздо младше я буду.

Мы с Фрилором любим читать хорошие книги, а также играть в вардокс на его старой потертой доске.

С хозяйкой мы одинаковы в умении готовить. Ну и помогаю я им вечерами, когда большой зал полон гостями и постояльцами. Ко мне-то у Фрилора доверие полное, часто оставляет меня хозяйничать за стойкой, а сам отправляется посидеть за столом со старыми знакомыми и опустошить пару кружек свежего эля.

Из своих разъездов часто привожу старые книги и свитки, новости, сплетни. Порой привожу встреченного в пути менестреля или же двух-трех музыкантов. Но не всегда получается договориться – стоит подобной публике завидеть меня, и они стремятся избежать разговора, а то и вовсе уходят от дороги подальше.

Почему? Ну, тут все просто. Меня зовут Рург. И я палач.

Это сразу заметно по вышитому на левой стороне моей куртки красному отпечатку большой ладони. За много шагов видна кровавая метка, коей отмечены люди моей профессии. На поясе топор с красным топорищем, за плечами полуторный меч с красной рукоятью. Вокруг правого предплечья обмотана красная веревка для удушения женщин – им кровь пускать нельзя. Для женщин только три участи – удушение веревкой, утопление и сожжение. Для мужчин уготовано куда больше, и мужская кровь всегда течет рекой. Но я предпочитаю кончать дело быстро. Поэтому чаще всего отрубаю головы. Мечом или топором. Тут уж зависит от благородства крови приговоренного к смерти. Коли из простолюдинов – пользуюсь топором. Коли из сословия повыше – мечом. И если придирчиво сосчитать – топору работать приходится куда чаще меча.

Таких, как я, немного. Платят нам щедро. Очень щедро. Но по вере нашей умерщвление преступников за деньги не что иное, как наемное убийство, а стало быть, ничем не оправдано кроме низменной жажды наживы. То бишь палач лишь преумножает грехи свои – и грехи не абы какие, а крайне тяжкие, непростительные. И посему профессия сия не богоугодна, грязна и темна. Никто не хочет страдать после смерти в огненной тьме Раффадулла, где грешников истязают денно и нощно. После смерти туда мне и отправляться – в огненную тьму Раффадулла. Таким, как я, закрыта дорога в светлые храмы Лоссы. Мне никогда не получить благословение священника. А простой люд и мыслит просто – раз ему в храм нельзя, то он нелюдь темная и поганая. Посему и приют в чужом доме мне получить почти невозможно. Да и в сарай не пустят.

Вот поэтому я и не люблю путешествовать в холодные и слякотные времена года. Одно дело ночевать под кустом летней ночью, и совсем другое – трястись на ветру в зимнюю пору. Я люблю тепло. Сидеть у пылающего камина, прихлебывать из большого бокала горячее вино со специями и читать хорошую книгу – разве может быть что-то лучшего этого? Глубоко сомневаюсь. И потому, едва начинаются затяжные осенние дожди, я возвращаюсь в город Элибур, где и провожу почти шесть месяцев, ничего не делая и проживая накопленные за теплую пору деньги.

В летнее время трактир старика Фрилора обворовывали несколько раз. Хозяйство большое – поди уследи. В зимнее время не обнесли ни разу. Боятся. Что глупо. Если я и поймаю кого на воровстве, то отдам его страже, а те передадут судье, который и вынесет приговор. А за кражу курицы к смерти не приговаривают, так что меня бояться нечего. Но тут доводы разума не работают. К тому же Фрилору и лучше, что ворье мимо его трактира проходит. Опять же никакое отребье сюда не суется, к людям мирным не пристает, денег не вымогает и никаких темных делишек не проворачивает. Мелкие и обычно столь заносчивые дворяне резко притихают, стоит им увидеть меня сидящим в трактирном зале. Одна польза от моего здесь присутствия. Гости сплошь порядочные и обычные. Это ли не радость трактирщику?

Но этим прекрасным утром одного из последних летних дней на постоялом дворе появилась та, кого никак нельзя назвать обычной.

Сильга. Вот кто пожаловал в гости. Говорящая с призраками. Бесноватая.

Но начнем по порядку.

Этим утром я собирался в последнее путешествие года, что должно занять не больше шести-семи недель. Я объеду несколько десятков мелких и крупных поселений к западу отсюда в предгорьях Трорна. Местность там лесистая, чрезмерно холмистая, сплошь изрезанная сеткой речушек и ручьев, сбегающих с седого горного хребта Трорна и спустя десятки лиг собирающихся вместе, чтобы дать начало великой реке Телее.

Встал я засветло, собрался, спустился в конюшню и проверил двух лошадей, что уже три года путешествуют со мной. Животные спокойные и хорошо обученные, выносливые и неспешные. Проверил и седельные сумки, убедившись, что вчера при сборах ничего не упустил. Скормил каждой лошади по яблоку и вернулся в трактирный зал, где меня ждал обильный завтрак из яичницы с беконом и блинов с медом. Сытные блюда.

Я уселся за стол, пододвинул тарелку, успел подцепить на вилку кусок яичницы. Вот тогда-то в зал и вошла сильга. В том, что это именно сильга, можно было не сомневаться – других женщин, разгуливающих в мужских штанах, поди поищи. Только сильги на такое и способны – одеться в мужской костюм, повесить на пояс меч с тонким длинным лезвием и свободно распустить волосы с вплетенными в них красными нитями. Сильга и есть.

Бросив на вошедшую девушку короткий взгляд, я отвернулся и продолжил наслаждаться вкусным завтраком. Желток лопнул во рту и растекся по языку, даря восхитительный вкус. В меру поперчен, в меру посолен. Да. В этом трактире умеют готовить правильную яичницу. В каждом деле есть свои тонкости. Мало просто раскалить на огне сковороду, растопить на ней кусок масла и разбить в него яйца.

Громыхнул отодвинутый стул, звякнул положенный на стол меч в зелено-красных ножнах, передо мной уселась его владелица сильга, уставившаяся на меня поверх упертых локтями в столешницу рук.

– Я слышала, ты отправляешься к предгорьям Трорна, палач.

– Возможно, – ответил я, старательно сдерживая недовольную гримасу, рвущуюся наружу.

Завтрак почти испорчен… яичница стремительно остывает.

– Позволь отправиться с тобой вместе.

Удивленно моргнув, я оторвал глаза от тарелки и взглянул на сильгу. Совсем молодая, ей чуть за двадцать. Лицо решительное, распущенные темные волосы бросают на ее глаза густую тень, отчего сильга кажется еще более усталой. Свободная белая рубашка и темная кожаная куртка не могут скрыть того, что она тоща, как бродячая кошка. Темно-зеленые глаза не отрываются от моей тарелки.

– Позволь угостить тебя завтраком, госпожа, – принял я решение.

– У меня есть деньги.

– Это лишь добрый жест, – повел я плечом и едва не уронил с вилки очередной кусок. – Здесь готовят лучшую яичницу.

– Но денег у меня мало, – тихо и смущенно кашлянула девушка.

Ясно. Повернув голову, я нащупал взглядом сонного трактирного служку и, показав ему на свою тарелку, дал знак принести еще порцию. Тот отправился на кухню, а я вновь взглянул на сильгу.

– Если добрая госпожа еще не заметила – я палач.

– Я уже назвала тебя так. И только слепой не увидит этого, – парировала та, указывая глазами на красную пятипалую метку на левой стороне груди моей куртки, еще одну на левом плече и на красную веревку, обвивающую правое предплечье.

– Путешествие в компании с наемным убийцей не может пойти на пользу юной деве.

– Пф, – фыркнула девушка, с полным пренебрежением отнесясь к моим словам. – Я сильга! Если чьей-то репутации и может повредить совместное путешествие, то только твоей, палач Рург.

– Ты знаешь мое имя.

– Все знают твое имя. И не только в этом городе. В других тоже. Палач Рург, проливший столько крови, что его ждет наполненная ужасной болью вечность в огненной тьме Раффадулла. И должна сказать – многие желают дожить до того дня, когда смогут прийти на твою могилу, плюнуть на надгробие и пожелать тебе вечных страданий. Видимо, их родственники или друзья успели познать остроту твоего меча или топора.

– Ты перехваливаешь меня, безымянная сильга.

– Мое имя Анутта. С двумя «т» в окончании. И моей репутации не повредит путешествие бок о бок с палачом. Ты знаешь, как говорят о нас в народе.

– Блудливые распутницы, шлюхи, шарлатанки, любительницы чужих мужей… Да, о вас говорят многое. Но не человеку с моей профессией судить о вас. Итак, сильга Анутта с двумя «т» в окончании. Почему ты желаешь путешествовать именно со мной? С кем ты путешествовала, до того как прибыла в славный город Элибур? И почему не хочешь продолжить путь вместе с торговцами, стражей или же наемным сопровождением? У меня есть право задать эти вопросы и получить ответы. Если ты так не считаешь, то я буду рад позавтракать с тобой, а затем мы распрощаемся.

– Ты назвал меня шарлатанкой и шлюхой, а теперь требуешь ответов?

– Я лишь поведал тебе о том, какая молва ходит о сильгах. Итак, Анутта, ты ответишь?

– Я прибыла в Элибур с востока, следуя по большому торговому тракту, начинающемуся от портового города Трумора, куда прибыла на корабле. На всем протяжении пути по тракту я путешествовала вместе с большим торговым обозом, следующим в Элибур. И каждый вечер мне приходилось отражать похотливые атаки главного торгаша Люпона. Начал он с сальных намеков о том, как мягка его походная шелковая постель и как прохладен воздух в его шатре. Затем он перешел от намеков к действию, попытавшись как-то схватить меня за руку и затащить в свой шатер. Мне пришлось проткнуть ему руку и разбить лицо рукоятью меча, дабы доказать – я не желаю проводить ночи вместе с ним. Это случилось минувшей ночью. Три часа назад вышедший в дорогу затемно обоз достиг Элибура. По пути я случайно услышала о том, что в сем славном городе квартирует палач, счет чьих жертв давно перевалил за несколько сотен и продолжает прирастать. И что сегодня палач Рург Нагой Убийца отправляется в очередной кровавый поход. Не попрощавшись с похотливым торговцем, я отправилась прямиком на постоялый двор.

– Люпон, – поморщился я.

Яичница сразу потеряла часть вкуса.

– Знаешь о нем? Твой друг? – два быстрых вопроса последовали один за другим.

Зеленые глаза сильги смотрели настороженно.

– Многие знают о нем, – ответил я, стараясь придерживаться нейтрального тона. – Он считает себя благодетелем и радетелем Элибура. Жертвует порой небольшие суммы в храм и городскую казну. О его неутолимой жажде ночных забав ходит много слухов. И нет – торговец Люпон не мой друг. Должен предупредить – он этого просто так не оставит, сильга. Ты унизила его перед всеми. Отвергла ухаживания, разбила лицо и нанесла рану. Он обязательно отомстит. Не сам, разумеется. И вряд ли станет нанимать убийц. Но судья Элибура его давний приятель. Мой тебе совет – покинь город немедленно. И скачи во весь опор. Местные стражи не станут преследовать тебя на расстояние больше пяти лиг. И не станут понукать лошадей на последних трех из этих пяти лиг.

– Даже так… От всего сердца благодарю за добрый совет.

Анутта церемонно наклонила голову и задумчиво уставилась на столешницу.

Тут ей принесли такой же завтрак, как у меня, и пока расставляли тарелки, над столом висело молчание. Я воспользовался этим, быстро расправившись с яичницей, прежде чем она окончательно остыла. Перейдя к десерту, я обмакнул деревянную ложку в плошку с медом и, намазывая гречишную сладость на блин, напомнил:

– Так куда же ты держишь путь? И почему хочешь отправиться со мной?

– Насчет тебя, палач Рург – твоя репутация скачет впереди тебя. Намного впереди. Мне понадобилось совсем немного времени, дабы узнать о тебе многое. Что ты жесткий, но не рубишь сгоряча. Что раньше был в солдатах, но, отслужив всего несколько лет, внезапно выбрал самую страшную жизненную стезю и стал палачом, в первый же год казнив сорок преступников. И никто не знает, что сподвигло тебя выбрать такую судьбу… Но ты продолжаешь лишать людей жизни уже много лет. Сколько тебе сейчас? Тридцать пять?

– Тридцать два.

– И сколько лет ты смотришь сверху вниз на прижатые к плахе головы преступников?

– Десять. И не всегда я смотрю на жертв сверху вниз. Бывает и наоборот – если кого-то требуется повесить в назидание прочим на самой высокой ветви самого высокого дерева окрест.

– Но всегда их жизни в твоих руках.

– Только потому, что они сами от нее отказались, пойдя на страшное преступление. Но этот философский диспут можно продолжать до бесконечности. Так почему именно я вдруг стал лучшим спутником для бродячей сильги?

– Ты умеешь пользоваться оружием, не боишься драки и ты надежен.

– Давно никто не отзывался так о палаче. И почему же ты не хочешь нанять пару воинов сопровождения? У нас спокойные места. Давно уж повывелись разбойники благодаря отрядам егерей. Почти не осталось крупных хищников, могущих напасть на человека. Возможно, хватит даже одного умелого воина.

– С деньгами плохо, – коротко ответила сильга.

М-да…

Я всегда считал себя человеком серьезным и сдержанным. Старался принимать только обдуманные решения. И, если начистоту, мне совсем не хотелось путешествовать вместе с сильгой. Слишком уж они непостоянные создания, моя полная противоположность во всем. Я лишал жизней. А сильги жизни старались сохранить. Мы были схожи только в одном – и о палачах, и о сильгах ходила плохая молва.

Пережевывая последний блин, я как раз думал о том, как бы помягче отказать. Но ведущая с улицы дверь распахнулась слишком уж широко и быстро, прервав мои мысли. Кто-то сильно проголодался и мучается от жажды?

Нет. Тут если кто и голоден до чего, так это до мести.

Опухшее лицо торговца Люпона и раньше не могло похвастаться красотой, сейчас же – со сломанным носом и черными тенями под щелочками распухших глаз – он походил на смертельно больного или же запойного пьяницу, подравшегося вчера из-за пустяка. Лишь дорогая одежда противоречила сему образу. Вместе с Люпоном явились два городских стража. Молодые совсем парни. Явно смущены. Они знают, кого им придется арестовать и по чьему свидетельству. А из Люпона плохая жертва – его лицо лучится мстительной радостью и самодовольством. Хотя то и дело он морщится и хватается за перевязанную руку.

Сидящая сильга напряглась, ее ладонь упала на ножны меча. Вот дуреха. С оружием против стражи? Это серьезнейшее преступление. Пришлось ткнуть ее ногой под столом и сделать выразительные глаза. Девчонка вроде поняла и притихла, хотя ее глаза так и метали сердитые зеленые молнии.

– Кхм… – начал один из стражников, но короткий взмах моей руки заставил его снова закрыть рот и выжидательно на меня уставиться.

Стража зовут Вольх. Хороший парнишка – простой, недалекий, но честный.

– Люпон, – открыто улыбнулся я. – Тебе бы лекарю показаться. Нос придется вправлять.

– Вот упеку эту шлюху в каземат и сразу же пойду к лекарю, – зло ответил Люпон, бесстрашно буравя меня глазами-щелками.

– Ты упечешь? – уточнил я, делая упор на слово «ты».

– Городской судья, – кашлянул торговец, слегка сбавив обороты. – А я лишь поведал ему о совершенном на меня покушении.

– Даже так? Покушении на жизнь? Ведь не может же идти речь о покушении на твою честь или невинность…

Второй страж судорожно закашлялся, стараясь унять подступивший хохот.

– Это не твое дело, палач Рург, – побагровел Люпон. – Я в своем праве…

– Эй, – оборвал я его. – Не доходила ли до тебя весточка от твоего троюродного кузена Люфена? Того, что живет в небольшом городке Буллерейл в сорока лигах с небольшим к западу отсюда.

– Н-нет… кузен Люфен? Что с ним?

– Он допрыгался, – жестко ответил я. – Неужто еще не дошла весть? В моем путешествии, что начнется сегодня, я загляну и в городскую тюрьму Буллерейла, где повстречаюсь с твоим кузеном Люфеном, закованным в цепи и ожидающим моего прибытия. Затем я возьму большой нож и для начала оскоплю его. Отрежу его поганую мошонку и гнилой стручок, после чего брошу их в выгребную яму, где им самое место. Туда же отправится и его голова, но только после того, как я разрублю твоего кузена на части, начав при этом с ног. Люфен оказался насильником! Да каким! Успел надругаться над тремя, прежде чем сумели его изловить ночною порой и опознать. Так вот, торговец Люпон, я верю, что преступников надо наказывать при жизни, а не после смерти. Я не сторонник того, чтобы топить чьи-то останки в нечистотах. И если вот прямо сейчас ты признаешь, что совершил ошибку в отношении доброй госпожи сильги Анутты, если ты извинишься перед ней за свою невольную клевету и обвинение, а затем вручишь ей несколько полновесных золотых монет… тогда я передам твоим родственникам все части мертвого тела Люфена. И передам их сразу, без окунания в выгребную яму.

– Я… н-но… что?! Люфена казнят?! – кажется, торговец впал в ступор.

Для него новость полностью неожиданная, что понятно – он много дней был в торговом путешествии, вернулся в Элибур только этим утром и, похоже, не заходя домой, поспешил поднять с постели городского судью. Боялся, что обидевшая его сильга упорхнет из города и потом ищи-свищи ее… дорог и тропинок много…

– Дважды предлагать не стану.

– Рукоятью меча по лицу, – прогундосил Люпон. – Пробила руку насквозь! И ведь ни за что… я всего лишь ухаживал!

– Твой кузен тоже так сказал – он лишь пытался ухаживать. Но его отвергли, и тогда он разозлился… а теперь я разрежу его живьем на части. Итак?

Я не оставил ему выбора. Никакого выбора. Люпен и его родственники родом из тех селений, где надругательства над мертвыми останками – пусть даже заслуженные – неприемлемы. Бросить голову в нечистоты? Нет.

– Добрая госпожа сильга Анутта, – торговца словно переломили, и он согнулся в глубочайшем поклоне, едва не коснувшись лбом чисто вымытого пола. – Я приношу глубочайшие извинения. Злость затмила мой разум. Не ведал я что творю. Но сейчас ко мне вернулась чистота мышления, и я пребываю в полном ужасе от того, что едва не совершил непоправимую ошибку. Торжественно заявляю, что госпожа Анутта ни в чем не повинна передо мной. И прошу снисхождения своему поступку – в злости люди часто делают то, о чем потом горько сожалеют.

«Насколько велеречиво», – удивленно подумалось мне. Похоже, торговец мечтает однажды стать дворянином и не брезгует чтением книг во время долгих путешествий.

– Готов предстать пред судом, чистосердечно раскаяться и заплатить виру. Если же госпожа снизойдет к моим извинениям, то прошу принять этот скромный дар, – на лавку опустился небольшой тяжелый мешочек.

– Я принимаю извинения, – после небольшой паузы ответила сильга, и все облегченно выдохнули.

Дело решено благополучно.

Встав, я кивнул на прощание стоящему за трактирной стойкой старому Фрилору. Слова ни к чему. Мы успели попрощаться прошлым вечером, а говорить слова прощания перед самым отбытием… плохая это примета.

Стражи уже покинули постоялый двор. Уверен, вскоре по городу разнесется весть о случившемся. Но Люпон от этого не пострадает. Наоборот. Ради дальнего родича он смирил собственную гордыню и унял жажду мести. Осудят его несдержанность и жажду постельных утех, но похвалят его верность семье.

Проходя мимо торговца, я приостановился и тихо сказал:

– Смотри, Люпон. Сначала хватаешь за руку, затем тащишь силком в шатер… а потом приду я и сожму гордость твоих чресл в раскаленных клещах. Чуть охолони. Тебе ведь уже далеко за сорок.

– Тьма попутала… – хрипло отозвался тот. – Я бы сам никогда…

– Тьму не наказать. А вот тебя… помни о Люфене. Он будет уже второй из вашего рода, чью жизнь я прерву. И первый, твой двоюродный дядька Луцон, был мною сам знаешь за что подвергнут пыткам и казнен. Как посмотрят на вас люди, если каждый десятый из рода вашего был казнен за надругательства над женщинами… и мужчинами…

– Луцон позор рода нашего. И Люфен.

– Смотри, чтобы однажды так не сказали о тебе самом. Уймись.

– Рург… прояви милосердие к кузену моему Люфену, – торговец шептал едва слышно, судорожно вцепившись в рукав моей куртки. – Может, нажмешь на нож чуть посильнее? Заденешь лезвием толстую вену… Хлынет кровь… он умрет быстро… к чему пытать приговоренного к смерти? Светлая Лосса… пощади душу Люфена…

Высвободив рукав, я молча шагнул мимо и вышел на солнечный двор. Двери расположенной слева конюшни распахнуты настежь, мальчишки выгребают навоз и таскают на вилах пучки соломы. Две моих лошади стоят там же.

Первым делом я повернулся к зданию постоялого двора и глубоко поклонился, благодаря за столь добрый приют. Прошептал положенные слова молитвы. И вновь повернувшись, зашагал к лошадям. Меня обогнала стройная сильга, спешащая чуть правее – там нетерпеливо переступала рыжая кобыла неплохих кровей.

– Я поеду с тобой, – на ходу бросила девушка.

Я промолчал. Не из согласия. Пусть проедет со мной десяток лиг. Вдруг Люпон не настолько рассудителен, как мне показалось? Каждого может настолько ослепить ярость и месть, что в голове не останется места для трезвого мышления. Каждый день на лесных и горных дорогах пропадают люди… а затем в чащах или среди холмов находят растерзанные диким зверьем останки… В каждом из нас есть что-то от бешеного лютого зверя…

Глава вторая

Беспрепятственно пройдя через западные врата Элибура, мы оказались на находящейся в прекрасном состоянии широкой дороге. В ведении городского губернатора находились десятки лиг дорог, шестнадцать мостов и две дюжины дозорных башен и досмотровых постов. И как человек часто и много путешествующий, могу твердо заявить – за всем этим имуществом следили отменно. Городская казна не расходуется впустую и не тратится на личные нужды кого-либо. За тем, как используется каждый государственный медяк, пристально наблюдают, а где возможно вообще стараются обходиться бесплатной рабочей силой, взятой с любой из трех местных тюрем и одной каменоломни. Это еще одна причина, по которой мне столь нравится Элибур. Не из-за тюрем, само собой, а из-за умелого хозяйствования губернатора. В годы его затяжного правления не случалось потопов на улицах, не воняло нечистотами, бегущая через город река, давшая городу название, была настолько чистой, что из нее без опаски брали воду для кухонь. И рыба в ней не переводилась. Славно жить в таком городе. Жаль, что не везде так.

Поэтому мне всегда было радостно возвращаться в ставший почти родным за прошедшие годы город. Но сейчас рано об этом думать – ведь я удалялся от Элибура, а не возвращался к нему.

Да и мысли мои были заняты едущей чуть позади сильгой. Совместно мы преодолели пять лиг, и пока за нами не наблюдалось погони. Торговец Люпон внял голосу разума. Вскоре на нашем пути встретится деревня Лунора, выстроенная по обе стороны Западного Тракта. Там я намеревался плотно пообедать, выпить немного кофе, а затем распрощаться с нежданной спутницей. Если встречу едущих на запад знакомых торговцев, попрошу их взять сильгу с собой и при этом не распускать руки и не давать волю похабному воображению. Не каждому мужчине по силам сдержаться, видя будто нарочно подчеркнутые штанами женские округлости достаточно умелой наездницы.

– Рург…

Анутта захлопнула книгу в мягкой кожаной обложке, закрыла крышечку медной походной чернильницы, висящей на луке седла, убрала перо в специальный костяной пенал и после столь долгой паузы, наконец-то продолжила:

– А почему тебя прозвали так странно? Рург Нагой Убийца…

– Тут нет тайны, – я невольно сморщился, почесал пальцем щеку. – Да и случилось давно.

– И все же?

– Что ты записываешь в ту книгу с чистыми листами? Походный дневник?

– Каждая сильга обязана вести хронику своих деяний, – ответила Анутта, опуская ладонь на закрытую книгу. – Описывать путь и земли, упоминать название городов и деревень. А также давать описание внешних черт и записывать имена тех, кто помог нам, обидел нас или же еще как оставил свой след в нашей жизни.

– То есть мое имя ты уже записала?

– Да. Только что, – девушка открыла книгу и прочла вслух: – Палач Рург Нагой Убийца. Тридцать два года от роду, но выглядит старше. Широкоплечий, высокий, темноволосый. Серые глаза с желтыми искорками – глаза волка. Его знают очень многие в местности к западу от портового города Трумора. Уже десять лет справляет службу походного палача. Пользуется уважением жителей города Элибур.