Если наступит конец света

– В чем же заключалась цель вашего отшельничества?

– Цель, – он усмехнулся, – быть как мистер Бог.

Как потом выяснилось, они оказались возле его дома очень вовремя. Не успел закипеть чайник, как отшельник вдруг согнулся, схватившись за живот, и застонал. Лицо перекосилось, видимо, боль была очень сильная.

Они принесли из своего вездехода аптечки, лекарства, и старец выпил таблетку.

Стало слышно, как капает на кухне из рукомойника вода. Кап-кап… Нет, это жизнь уходила по каплям…

– Я очень плохо себя чувствую, а точнее сказать, я покидаю этот мир. Мне кажется, что осталось всего несколько дней или недель. Нет, я ничего не могу поделать. У меня пропало желание жить, так случается…

– Жаль!

– Только не надо меня жалеть. Жалость – последняя ловушка дьявола, – отрезал старик. – Еще живые позавидуют мертвым.

Он провожал их на пороге своего дома. Заботливо помахал рукой, внимательно наблюдал, как трогается машина.

– Про—щай—те—е—е! – его слабый голос утонул в шуме мотора.

– Вот как бывает, дух сильный, а вот плоть немощна… – в раздумьях произнес Эльз, когда они покидали отшельника.

4. Содом

Эльз с Виктором проехали еще несколько десятков километров, преодолев это расстояние всего за час. Их путь лежал в город на южной окраине Красного моря. Здесь было несколько лагерей проживающих людей, которые добровольно ушли из общества содружества, но не примкнувших к религиозной общине. Как они жили, что делали в последние годы, никто не знал. Туда стекались все те, кто перестал бороться или потерял веру в бога. Опустившиеся люди. Они жили обособленно. И иногда с ними бывали даже перестрелки, они промышляли иногда тем, что нападали на правительственные караваны, но до серьезных стычек с ними не доходило. Этот сброд хорошо понимал силу содружества и боялся вступать в противодействие с сильным противником. Сейчас, когда до кончины планеты оставалось совсем немного, люди стали относиться более терпимо к этим сообществам. Хотят они последние свои дни жить так, ну и пусть себе живут.

Эльз и Виктор лишь приблизительно знали, что в этих нескольких поселениях скопился всякий сброд вольных людей. До них доходили слухи о вольных нравах, царивших там, напоминавших что-то вроде библейских городов Содоме и Гоморре.

Дорога была монотонной, и, естественно, все их думы были о предстоящей встрече.

Мы торгуем с ними. Они приходят на разрушенные города, заводы и фабрики, собирают цветные металлы. Потом везут его нам, меняя на продукты питания, одежду, обувь, другие необходимые предметы быта. Самые праведные занимаются именно этим бизнесом.

Между тем вид на поселение открылся сразу после того, как они обогнули небольшую гору. Перед ними предстала довольно узкая долина, зажатая между невысоким предгорьем. Здесь горы немного расступались, и образовывалось довольно ровное пространство с небольшой речушкой. Долина была около пяти километров в длину и шириной не больше километра. Поселение неопрятными пятнами строений тянулось вдоль русла пары параллельных улиц. На севере простирались воды Мертвого моря, на юге тянулись горы. Буйная зелень говорила, что сочетание наличия воды и отгороженности от жарких и холодных ветров делало это место удобным и благоприятным для жизни людей.

Это поселение не было обозначено на карте, оно не имело официального названия. Но все же оно существует, и его обитатели вполне реальные люди со своими судьбами, заботами, интересами. Что заставило их стать изгоями? Как сами расценивают свое положение? Эти вопросы интересовали их.

Вдруг какое-то безотчетное волнение охватило каждого из них. Как встретят их местные жители, захотят ли говорить с непрошеными гостями? Признаться честно, само место и непредсказуемость поведения местного контингента, с которым предстояло общаться, внушали некоторые опасения.

Между тем их джип катился по узкой извилистой улице между домами и оградами. Происходящие катаклизмы в виде землетрясений и здесь наложили свой отпечаток. Там и тут встречались полуразрушенные дома, сараи и ограды. Проехав пару километров, они выехали на небольшую площадь поселения, о чем говорило расположение небольшого рынка.

– Ну вот и добрались, – произнес Виктор, глуша двигатель машины.

– Выходим. Осмотримся.

Открыли двери джипа, им в нос ударил неприятный запах от нечистот. Виктор выругался:

– Ну и вонь!

– Живут как на свалке. Чего ты еще хочешь. Канализация у них точно не работает.

В первое время им показалось, что поселок мертвый, всюду были наглухо задраенные ворота, закрытые ставни на окнах. На улицах не было ни души. Да и на рынке работал всего один прилавок. Он был уставлен бутылями с какой-то черной жидкостью. Продавец в солнцезащитных очках промакивал потное лицо платком.

– Здравствуйте, – поприветствовал Эльз местного жителя. – Скажите, как можно тут жить, если так дурно пахнет?

– Это просто ветер в нашу сторону дует, в поселении запах послабее. Мы привыкли уже.

– Что у вас тут можно купить?

– Воду, хлеб…

– Ммм…

– Если у вас нет денег, согласен обменять на ваши часы.

– Зачем вам здесь часы? Ты все равно живешь по солнцу.

– Я обменяю на мешок риса.

– Смотри, – показал Виктор рукой на небольшое кирпичное здание, – вроде как церковь. Крест над ним. Не пойму только, католический или православный. Но точно не мечеть.

– А нам говорили, что здесь настоящие Содом и Гоморра. Значит, ошибались.

– Зайдем?!

Они прошли за невысокую ограду и открыли деревянную дверь со словами:

– Есть тут кто?

– У меня было сильное подозрение, что в наш поселок уже никто не придет… – встретил их фразой настоятель церквушки. Он оказался чрезвычайно живописен: горящие черные глаза и низкий выразительный голос. Оказалось, что зовут настоятеля отец Лотус. О святых он рассказывал с нежностью, как о своих личных друзьях, твердо веруя, что стадо без пастыря – пища сатаны, но при этом отличался терпимостью, как истый священник.

– Я утром, просыпаясь, сразу смотрю на небо – пойдет сегодня дождь или нет, – говорил он. – Если погода хорошая, значит, в церкви не будет прихожан. Все в поле, в работе. И разве можно их за это осуждать? У скотины и у хлеба ведь не отпросишься. Но если заглянет в храм даже одна душа, я для нее буду служить как для ста человек. Это ведь моя работа. Раньше чужестранцы, приезжая в незнакомое селение, первым делом шли смотреть местный храм, чтобы сразу определить, какие люди здесь живут. Если храм чист, светел и ухожен, значит, с местными жителями можно иметь дело. Сейчас все разрушено везде. А что таких уважаемых людей к нам привело?

– Да так, вот по пути заехали, – ответил уклончиво Эльз. – Решили посмотреть как вы тут живете.

– Сейчас у нас наступили трудные времена. Здесь человек человеку волк.

– Что же у вас так?

– Так ведь кто здесь собрался?

– Кто?

– В основном человеческий мусор. А он не возражает, когда к нему добавляют новый мусор, его суть от этого не меняется. Но чистое, если его загрязнить, уже перестает быть тем, чем было, оно может стать мусором.

– Вы прям пессимист!

– Богу богово, кесарю кесарево… Не надо делать того, что человеку неподвластно. Все мы умрем каждый в свое время.

– А вы не хотели бы спастись?

– Спастись значит попасть в Царство Небесное. Ни один не может знать, что он будет спасен.

– Значит, вы надеетесь только на Бога?

– Читайте Бытие, там все ясно сказано: что, зачем и откуда произошло.

– А я вот читал Бытие, – возразил ему Виктор, – и ничего мне неясно. Например, из Бытия совершенно непонятно, как соотнести обращение Земли вокруг Солнца с библейским изложением, где Солнце лишь источник света для Земли. Или, например, нахожу логические противоречия в свойствах Божьих, а когда для того чтобы попытаться разрешить их, копаю глубже, натыкаюсь на последний аргумент, нам, мол, смертным, не понять дела Божьи. Ну и где же здесь понятность Бытия? Вы говорите, что научная картина мира многого не объясняет. Но объяснение через Бога точно так же многое не объясняет, да еще и говорит, что это понять вообще нельзя.

– Вы видите истину, но она вам не нужна.

– Ну, расскажите, а как люди-то тут живут?

– «Неверье, слепота, но чаще свинство», – продекламировал он строки известного стихотворения. – Вам интересна их жизнь? Есть несколько категорий. Одни клянчат еду с протянутой рукой, другие работают на свалке, ищут цветной металл, с которого при сдаче можно получить деньги.

– А что можно сказать о местных нравах?

– Они ужасны! Когда устраиваются праздники, все просто упиваются. У нас запрещено угощать пришлых до тех пор, пока они не «пропишутся».

– А в чем заключается прописка?

– В том, что нужно признать власть судей.

– И это так важно для них?

– Грех, объединяющий нас в человечество, бросает в пропасть.

– Здесь у нас беспредел. И бессмысленные убийства. Народ не понимает, что творит. Он потерял ориентацию в жизни. Мы неуправляемы. У нас нет твердых категорий поведения. Полная безнравственность и какая-то алчность. Но они же этого не понимают.

– А не страшно ли жить здесь? И почему вы не уходите отсюда?

– Мне жалко людей. И кому-то надо нести свой крест.

– Не боитесь говорить о жестокости народа?

– А что же обижаться. Поговорите с ними о пороках. Вон этот продавец на рынке. Обокрал свою бабку родную. Взял все ее запасы. Напился с дружками. Потом протрезвел и плакал.

– А суд?

– Какой суд! Жестокость нравов у народа в исторической крови. У нас сейчас цена человеческой жизни – полушка. Унизить, растоптать человека, его достоинство – это ничто.

– А в чем же причины всех этих напастей?

– Бесправие.

– А вожди, лидеры?

– Для них народные пороки очень удобны. Они для них оправдания собственных болезней, жестокости и безразличия ко всему. А жестокость порождает жестокость. Кто у нас сегодня громче всех требует всех казнить? Народ. Кто за то, чтобы все отнять и поделить? Народ. Почему у нас популярен судья Сусик? Потому что потакает темным низменным инстинктам. Если Бог хочет наказать людей, он лишает их разума.

– Мы хотели бы собрать народ и рассказать о своем предложении. Вы нам можете в этом помочь?

– Это нужно решать будет с главарями, или, по-другому, судьями, как они себя называют. Их четверо, они поделили между собой селение на четыре части, и каждый верховодит там со своей командой. Сусик и несколько подобных ему стоят во главе всех этих сил. Они используют анархию, бессмысленную жестокость и убийства, террор как орудие для угнетения и порабощения воли людей.

– И что же нам делать?

– Я постараюсь им сообщить о вашей просьбе, но ничего конкретно не обещаю.

5. Содомяне

Как всякая противопоставляющая себя остальному миру общность людей, они имели свою территорию. Если честно, они немного волновались, что это за люди? Нормальные ли они?

– В мировой истории известно, что стоит появиться атаману, как тут же вокруг него собирается всякий сброд, которого не интересует ничего, кроме низменных удовольствий.

– Грех всегда порождает грех.

Длинные пыльные улицы, по обеим сторонам одноэтажные постройки. По улицам в броуновском движении туда-сюда перемещались группы людей разного возраста и пола, беседуя на земные темы. Острый запах шаурмы, острых приправ, пота будоражил обоняние. Они ожидали увидеть в этом лагере ярко выраженных мерзавцев с выпученными глазами, сверкающими злобой и ненавистью. Но увидели обыкновенных людей, в основном пожилого возраста, которые не создавали впечатления материального благополучия.

Настораживала некоторая половая сегрегация: мужчины мирно лежали в тени тента, созерцая мироздание, а женщины неспешно готовили пищу, занимались уборкой помещений.

Они же отправились по дороге в поисках более общительных собеседников и свернули на боковую узкую улицу, поднимающуюся вверх по склону. Это сооружение из досок, фанеры, полиэтилена и другого подручного материала напоминало большую, лежащую на боку бочку. Наши герои откинули полог и заглянули внутрь со словами:

– Есть кто живой?

– Есть!

В дальнем закутке что-то зашелестело и заурчало. Их глаза привыкли к полумраку, и уже через минуту перед их взором появилось «создание» мужского пола неопределенного возраста. Он вальяжно возлежал на самодельном матраце из поношенной одежды, покрытым слоем газет и журналов. В бочке стояли жар и смрад.

Выражение лица хозяина бочки очень напоминало надменную физиономию гранда, увидевшего, что в его апартаменты вторглись посторонние. Из-за хозяина незамедлительно вынырнул большой клубок нечесаной шерсти, оскалом зубов напоминавший собаку. Как опытный страж он залаял не сразу, а только после реакции хозяина. И замолчал, едва он недовольно повел бровью. Это движение одновременно и означало немой вопрос: «Что надо?»

Эльзу и Виктору пришлось представиться и объяснить цель своего прихода этому местному Диогену.

– Не боитесь, что я вас отсюда попрошу или вон трубой по голове огрею? – поинтересовался хозяин бочки, выйдя на свет, вкладывая в свою фразу сарказм, заинтересованность и угрозу.

– За что же такие кары? Мы с мирной инициативой.

– Знаю я ваши инициативы. Потом что-нибудь пропадет.

– Почему же так живете тяжело?

– Потому что нас все кинули.

Вскоре они узнали, что местный Диоген оказался в Содоме около двадцати лет тому назад, скрываясь от общества, которое уже не раз изолировало его от себя. Диоген работать на благо человечества никак не хотел, а это совсем не вписывалось в моральный облик жителя Вентуры. Вот он одним махом и решил все свои проблемы: удалился от общества и решил все свои насущные потребности в еде и одежде.

– Я сначала думал, что минута стыда обеспечивает спокойную старость. Человек страдает не столько от того, что происходит, сколько от того, как он оценивает то, что происходит. Человек, как и все животные, имеет множество врожденных программ поведения, которые в нужный момент срабатывают. По большому счету, они одинаковые, отличаются только способами проявления. Природой в нас заложена даже программа воровства. Наши далекие предки не выжили бы, если бы не умели отбирать и грабить. Поэтому все мы изначально «знаем» как воровать, и знаем, что это плохо. Но будем ли мы ворами или честными, зависит от нас. Также зависит от нас и доля допускаемого «зверства» в человеческом стаде. И перспектива – совсем озвереть или частично. Меня всегда очень обижает, когда меня называют Диогеном. Я в этой бочке чувствую себя вполне свободным человеком. Бочка – это ведь самое что ни на есть определенное место жительства. Что не говори, а несокрушимая вера человека в собственные силы – это уже капитал.

Усмехнувшись, он достал из сумки куриное яйцо, проделав дырочку, тут же выпил его содержимое.

– Да вы тут неплохо живете, яйца едите.

– Это мой сосед Робинзон курятник содержит и мне дает немного яиц. Вот вы спрашиваете, как мы здесь живем. Да как в этом курятнике. У Робинзона там двенадцать кур и три петуха. Петухи – идиоты, а курицы – молодцы. Там у них в курятнике сложилась система управления. Петухи не поделили кур. Там три петуха, двенадцать кур, то есть по четыре несушки на трех орлов. Так нет же, петухи поступают в соответствии с современными принципами управления. Самый главный ходит и кукарекает с раннего утра, что он самый главный. Рядом с ним ходит завистник, который ему сверхъестественно завидует. Он хочет стать главным и все время ходит рядом и делает такое осанистую стойку. Так вот, пока эти двое разбираются, третий чем занимается? Правильно, топчет всех кур. Тихо, молча. Вот она, современная модель управления обществом.

– А что же у вас нет живности?

– Принципы моего свободного общения с природой подразумевают полную независимость от всякой сознательной деятельности. Кроме того, здесь нередко проходят кражи имущества, поэтому у меня, как у солдата, все просто и готово к внезапному маневру. Бочка служит ночлегом и укрытием от непогоды.

– А вернуться в Вентуру опять не хотите?

– Мы сейчас набираем экипаж в звездолет.

– Спасибо. Время властно над всеми. – Диоген засопел в свою грязную, нерасчесанную бороду, давая понять, что ни на какую пропаганду не клюнет. – Все должно умереть, даже Земля.

Тем временем Диоген не спеша сел в позу лотоса и повелительным жестом потребовал сигарету:

– Угостите лучше меня сигаретой.

– Простите. Не курим.

– Зря… – с сожалением произнес жилец бочки.

Отходя от дома местного Диогена, они переглянулись, одновременно подумав, что многое все-таки может быть понамешано в человеке.

Эльз и Виктор прошли метров двадцать по тропинке и оказались у другого фанерного домика, даже скорее дощатого шалаша, покрытого кусками брезента. Позади него угадывался действительно сарайчик – курятник с лужайкой, обнесенной невысокой оградкой.

Около домика они увидели суетящегося мужчину. Он сортировал мусор в отдельные мешки: стекло, пластиковые бутылки, алюминиевые банки, металл… Его походное приусадебное хозяйство напоминало нечто среднее между задворками склада стеклотары и партизанской базой войны прошлого тысячелетия. Чувствовалось, что здесь обитает хозяйственный человек.

– Здравствуйте, люди добрые.

– Здорово, коль не шутите.

Мужчина поднялся им навстречу. Увидев такого на улице, не подумаешь, что он принадлежит к числу бомжей. Относительно чистые лицо и руки, одет в куртку. Во внешности мужчины ничего отталкивающего. Из-под ноги хозяина почти выкатился небольшой щенок. Черный и потешный. По всему видно, не обделенный заботой. Подбежал к своей железной миске и начал пить. Спустя несколько минут из домика вышел кот – мордастый и совсем непохожий на голодного.

– Как тут вам живется?

– Жизнь, если была бы проста, – жить не стоило.

– Почему? – вопросом на вопрос переспросил Робинзон.

– Разные здесь бывают люди, разные. В основном со странностями. Раньше мы были сплоченными. Объединяла идея. Каждый верил в то, что его ждет в обозримом будущем большое и прекрасное завтра.

– А сейчас?

– Вы считаете, что изоляция и творчество – несовместимые вещи? Вивальди, говорят, работал запертый в женском монастыре, а какую музыку писал! Мусоргский вообще сидел в дурдоме.

Эльз общаясь с ним, подумал про себя, что человеческая душа – большой камертон. Попасть с ним в такт, оказаться под влиянием очаровательной личности – очень легко. Но задеть потаенные струны любимого камертона, заставить звенеть тот самый колокольчик удается далеко не каждому.

Далее Робинзон поведал, что все дни для него заполнены охотой и собирательством. Охотился он на ворон: их мясо – хорошее подспорье к найденным в лесу плодам. И дальше Робинзон показал им десяток своих картин, написанных карандашом. Это были несколько портретов мужчин и женщин, вероятно таких же бродяг.

Эльз по наивности спросил его:

– А чего ж вы не хотите вернуться к нормальной жизни? Давайте выбираться отсюда? Возвращайтесь!

На что Робинзон ответил весело улыбаясь:

– А мне здесь нравится. Я человек земли, а на миру и смерть красна, – и он легко встал с земли, отправился по каким-то своим делам.

Тем временем им навстречу гордо прошествовал мужчина, одетый в затрапезную брезентовую штормовку с капюшоном, затертых брюках неопределенного цвета и старых, видавших виды сапогах. В морщинах лица и руках мужчины поселилась вечная, ничем не смываемая грязь. Он был явно привлечен появлением на их улице незнакомцев.

– Вы кто? – спросил он слегка заплетающимся голосом.

И только теперь они поняли, что тот пьян и с трудом держится на ногах.

– Мы приезжие, хотим здесь у вас устроиться.

– О, это хорошая идея. Это надо отметить. Выпьете, у меня есть.

– Да вы уже готовый.

– Я не пьяный, я борюсь с похмельем. После вчерашнего я думал, что кони двину. Башка болит!

– Если голова болит, значит, она есть.

– Я пьяница, а не дурак.

– Мы вам верим.

– Честно скажу, мужики, жизнь – это затяжной прыжок в могилу. Скажите, нужна такая жизнь?

– Конечно, нет. – Говорить с пьяным на серьезные темы было просто бесполезно. – А вы-то здесь давно обитаете?

– Сколько воды и людей утекло с тех пор… Ребята! Пейте досыта! Ни в чем себе не отказывайте. Скоро будет всем конец…

Пройдя еще несколько небольших однотипных домиков, они увидели небольшой деревянный домик. Он сам и все вокруг него отличались какой-то особой аккуратностью.

Дверь на веранду была открыта. Дернув за ручку двери, ведущей в комнату, обнаружили, что она закрыта.

– Есть кто живой? – спросил Виктор. – Такое предчувствие, что женскую руку кто-то к обустройству хибары приложил. В сенцах на полу – круглый вязаный половичок, убого вида, конечно, но довольно чисто. В углу – клетчатый баул с каким-то тряпьем.

– Сейчас я в окно загляну, – предложил Эльз, – точно кто-то есть… Здравствуйте. Как вас зовут?

– Никак… – грубо ответил голос женщины.

– У вас имени нет? Вы нас не бойтесь, мы из Вентуры, не обижать вас пришли.

– Много вас тут шляется. Не открою!

Сначала они отчаялись найти в обитательнице этих «хором» собеседницу, но разговор через стену и окно продолжили.

Скорее от любопытства, она все же открыла дверь, когда они подались было прочь.

– Не бойтесь нас. Мы просто поговорить пришли.

Дверь уже более смело открылась, и, как оказалось, молодая женщина впустила их внутрь.

– Ладно, заходите.

Темные стены из клочков толя и рубероида, печь-голландка, кровать и топчан, маленькая тумбочка – все, что есть в комнате из мебели. Но вся она, мрачная и жутковатая, осветлена несколькими пятнами: чисто вымытыми, стоящими на посудосушке тарелками и бокалами, чистым красным одеялом на заправленной на скорую руку кровати, вилками-ложками в чистом стакане…

– Садитесь, – погладила рукой клетчатый плед. – Я вчера только постирала.

– Как же вы так живете?

– Так и живем, – отвечает женщина. – На краю чужого гнезда…

– Вы судного дня ждете? – спросил Виктор.

– Конечно, жду.

– А как готовитесь?

– Купила себе белую простыню… – усмехнулась она. – Чему быть, того не миновать.

Молодая симпатичная женщина, оказавшаяся по воле судьбы-злодейки на самом что ни на есть дне, она еще пытается более-менее выглядеть: на ее маленькой тумбочке были бигуди и флакон с шампунем. На голове аккуратно повязанный светлый платочек и… носки с люрексом на ногах.

Наверное, когда-то была она неплохой хозяйкой и женой, это было видно по всему. Как может пытается создать уют и в этом убогом жилище, привести внутреннее убранство в согласие со своей женской сущностью.

– Не хотели бы вернуться в Вентуру?

– А зачем?

– Вы, наверное, слышали, что на Земле сейчас могут произойти катастрофические события.

– Какая разница, где встретить этот конец света?

– Мы готовим к полету звездолет.

– Я родилась на Земле – на ней и помру.

Эльз и Виктор простились с хозяйкой дома и едва двинулись дальше, как увидели, что за ними двинулись двое мужчин крепкого телосложения, в руках у каждого был кусок арматурины.

– Что-то ищете? – спросил один из них с тяжелым и мутным взглядом палача, только что отлученного от любимого дела.

– Просто беседуем.

– Как вы сюда попали?

– Просто приехали.

– Тут режимная зона! – произнес он, выразительно помахивая железякой.

– А вы сами-то кто?

– Служба безопасности.

– Мы официальные представители Вентуры.

– У вас есть разрешение, чтобы здесь находиться?

– Нет. Мы не знали, что надо кого-то об этом спрашивать.

– Пройдемте к руководству!

Руководством оказался тот самый уже известный по рассказам священника Сусик – мужчина лет сорока пяти в потертых джинсах и куртке.

– Зачем к нам пожаловали? – мужчина, продолжая изучать их, словно пытливый этнограф, продолжал допрос.

– У нас к вам есть информация.

– Запомните, – не слушал их местный вождь, – никто не может проехать к нам бесконтрольно. Каждый чужак здесь под присмотром. У нас есть заставы на дорогах, телефонная линия, куда может позвонить любой и сообщить о подозрительных личностях. И поверьте, этот телефон звонит круглосуточно, люди всегда начеку.

– Как вы здесь можете жить?

– Чем ниже спускаешься в ад, тем больше познаешь рай! – усмехнулся Сусик. – Так какое у вас к нам дело?

– Мы вас хотим предупредить, что приборы показывают, что скоро в этом районе будет катастрофическое землетрясение. Надо всем отсюда уходить.

– Это вы говорите специально. Уезжать отсюда мы не будем.

– И еще у нас есть предложение на случай наступления планетарной катастрофы стать пассажирами звездолета, который мы построили. Возможно, есть желающие.

– Желающих нет!