Страж порядка

Потом были разные дела по оформлению жилищных и прочих документов.

Потом Эрих взялся убираться в комнате матери.

Выяснилось, что мать хранила:

не поддающееся подсчету количество разномастных стеклянных банок, от самых маленьких, из-под сметаны и майонеза, купленных и съеденных еще в советское время, и из-под джемов и конфитюров, до средних, из-под какой-нибудь баклажанной или кабачковой икры, и больших, двух- и трехлитровых, с крышками и без;

множество пластиковых контейнеров разных размеров;

два десятка бутылок из-под воды;

сложенные в кипы пакеты – на подоконнике, на стульях и под стульями, под диваном, на шкафах, в комоде;

в книжном шкафу и на полу в углу возле него – пачки старых газет, комплектов журналов «Работница», «Огонек» и «Здоровье», все комплекты кончались девяностым годом;

и много, очень много коробок, которые громоздились друг на друге вдоль стен, доходя чуть не до потолка. В них были старые и негодные кувшины-фильтры для воды, которые Эрих собирался выкинуть, но не успел, два неработающих утюга, два электрочайника с коростой накипи на дне, новый мини-пылесос, ни разу не использованный, старая обувь матери и Эриха, детские игрушки Эриха, его школьные тетради, учебники и дневники, обрезки тряпок и тряпочек, клубки шерсти (мать когда-то вязала), а чаще всего в коробках была лишь скомканная бумага или совсем ничего, пустые коробки, которые могли для чего-то пригодиться.

Эрих купил в хозяйственном магазине дюжину мешков и начал все в них выносить. В мешках и удобно, и никто не видит остатков чужой жизни. Сначала вынес весь этот упомянутый мусор, потом одежду матери и всякие ее вещи, потом журналы, книги. В его комнате тоже были книги, несколько штук, он давно не читал и их, а эти точно никто не будет читать. Эрих несколько раз видел у контейнеров мусорки груды книг, которые никто не брал. Зачем хранить то, что никому не нужно? Для лицемерия, показать, что ты образованный? Все книги давно есть в интернете. Читать там намного удобнее, а в старых книгах желтая бумага и мелкий шрифт.

Но все же он не просто вынимал книги из шкафа и засовывал в мешки, он сначала осматривал их. Вот Стендаль, собрание сочинений. Двенадцать зеленых томов. Анатолий Иванов, тоже зеленый, но светлее, веселее. Пять томов. Евгений Федоров, «Каменный пояс». В трех серых толстых томах. Неплохо человек заработал. Черный Ромен Роллан. Девять томов. Морковного цвета Бальзак. Восемь томов. Бледно-голубой И.С. Никитин. Два тома. Кто такой, неизвестно. Коричневый Чернышевский. Пять томов. И еще несколько собраний сочинений разных писателей. Грин, Гайдар, Островский (тот, который «Как закалялась сталь»), Шолохов, Серафимович, Тургенев, Лесков, Чехов, Салтыков-Щедрин, Хемингуэй. Все новенькое, нетронутое. А еще книги одиночные, не собраниями: «Толковый словарь русского языка», «Вегетарианское питание», «Энциклопедия домашних заготовок» и так далее.

Потом Эрих взялся за мебель. Первый шкаф, книжный, с застекленными дверцами, разобрал аккуратно, вынес и поставил у контейнеров на виду, поставил рядом и коробочку с крепежными деталями. Может, пригодится дворникам- таджикам? Но никто не польстился, дворники стали разборчивы или давно укомплектовались: из окружающих домов постоянно выносят устаревшую мебель. И Эрих перестал церемониться, он просто разбивал молотком и раздирал на части сервант, платяной шкаф, комод, письменный стол, кровать, стулья. Это оказалось непросто: мебель при социализме делали некрасивую, но крепкую.

Он не оставил ничего, кроме сумки с разными документами, альбома со старыми фотографиями и настольной лампы, которая была тоже старая, но хорошая: на тяжелой ножке, возможно, бронзовой, с белым стеклянным куполом-абажуром.

Теперь предстояло сделать ремонт. У себя в комнате Эрих давно его сделал: сам заштукатурил и побелил потолок, поменял окно на пластиковое, оклеил стены приятно-бежевыми обоями, снял с пола так называемую паркетную доску – квадраты с дощечками, вытертыми, вылинявшими, во многих местах отскочившими, залил пол цементной стяжкой, положил на нее ламинат цвета «бук Бавария». Стало чисто, красиво, уютно. Каждая вещь на своем месте, ничего лишнего. Мебель простая, темнее пола, цвет – «орех итальянский».

Понемногу после этого он преобразил и прихожую, и санузел, и кухню. Работал урывками: мать на каждое изменение реагировала болезненно. В старый кухонный шкаф вцепилась, как крестьянка в последнюю корову. Пусть старая и не дает молока, но – любимая. Какой-то фильм Эрих видел о деревне, отсюда и сравнение. Все наши сравнения теперь не из жизни, а откуда-нибудь.

Кое-как Эрих все-таки отремонтировал санузел и кухню, заменил трубы, краны, раковины и унитаз, в кухне навесил и поставил новые шкафчики, у себя же мать не разрешала трогать ничего.

Начать надо с самого трудоемкого: снять паркетную доску. Придавленный раньше мебелью, пол теперь под ногами прогибался, трещал, дощечки ломались и вылетали.

Эрих взялся за пол с угла, что был за стоявшей тут кроватью: квадрат паркетной доски возвышался над полом. Он был похож на люк или крышку тайного хранилища. Эрих легко вынул его и даже не очень удивился, когда увидел под ним пакет. Будто этого и ждал. Он развернул пакет и увидел пачку денег и маленький матерчатый мешочек. Пересчитал деньги. Их было 76 тысяч. Как мать их скопила, непонятно. Наверное, начала копить давно, когда еще выходила из дома и сама получала пенсию. Большинство купюр были тысячные, но были и сотенные, и пятидесятки, и даже бумажные десятки, которые давно не в ходу. И пятерок несколько было, Эрих уже забыл, как они выглядят. 2002 год на них обозначен. Интересно, принимают ли их? Позже выяснилось – принимают.

А в мешочке оказались драгоценности: золотой перстень с камешком, золотой или позолоченный браслет и две сережки – в центре фиолетовые большие камни, по кругу белые. Никогда Эрих не видел их на матери, никогда она их не носила. Возможно, это все осталось от бабушки Эриха, которой он не видел, она умерла до его рождения. Она родила его мать поздно, мать тоже поздно родила Эриха, ей было тридцать семь лет.

Вдруг это антикварные вещи? Вдруг они дорогие? Для кого мать хранила их, зачем? А деньги зачем? И спрятала в самом глупом месте, тут проходит труба отопления, а дом старый, трубы старые, запросто могло прорвать и залить.

Эрих набрал в поиске: «Оценка и прием антиквариата в Москве». Нашлось несколько магазинов, большинство в центре. Эрих поехал туда. Поехал на такси. Таксист был в маске на шее.

– Наденьте, пожалуйста, маску правильно, – сказал Эрих, сам надевший так, как полагалось.

Таксист надел, но сказал:

– Маска, не маска, никакой польза.

Эрих был в хорошем настроении, поэтому не против был поговорить.

Сказал добродушно:

– Откуда вы знаете, что нет пользы?

– Все знают.

– Откуда вы знаете, что все знают?

– Говорят люди.

– Что говорят люди?

– Что маска, не маска, кто болеет, тот болеет, кто умирает, тот умирает.

– Есть какие-то цифры, статистика?

– Зачем цифра, все так понятно.

– Что понятно?

– Я давайте не буду, – сказал таксист. – Ваше мнений так, мой так. Я в маске теперь сижу на ваша просьба, есть еще претензий ко мне?

– Нет, спасибо.

Эрих был удовлетворен: таксист подтвердил его уверенность в том, что все живут не аргументами, а заблуждениями, за которые крепко держатся. К сожалению, и мать была такой. Раньше, давно, когда он еще с ней спорил, иногда выходил из себя и кричал с досадой:

– Да кто тебе это сказал-то?

– Я говорю, – отвечала мать, и на этом спор кончался.

В ювелирном магазине, в отделе оценки и скупки, за стеклом сидела симпатичная молодая брюнетка. Без маски, потому что за стеклом. Почти красивая. Брюнетки красивей блондинок, ярче. И у них темные брови, ресницы, которые иногда даже не надо красить. Блондинки, если не будут красить свои блеклые брови и ресницы, облысеют лицами. У них сразу поглупеют их голубые и синие глаза. Часто очень бесстыдные. Синие и голубые глаза бесстыднее темных. Не потому, что сами женщины такие, все дело в цвете. Темный цвет скрывает, светлым цветом ничего не спрячешь.

Брюнетка сказала, что оценка платная. Эрих согласился. Подал брюнетке перстень. Она посмотрела через лупу и сказала:

– Стоимость могу сказать приблизительно. Для точности надо вынуть камень.

– Хорошо, приблизительно. Сколько?

– Даже не знаю. Золото мало стоит, оценивается камень, если бриллиант.

– Если бриллиант, то сколько?

– Ну… От десяти тысяч, я думаю.

– Хорошо. А это?

Эрих подал браслет. Брюнетка осмотрела, чем-то капнула из пипетки.

– Не испортите? – спросил Эрих.

– Не волнуйтесь, – сказала брюнетка и положила браслет на чашку весов, а на другую несколько никелированных красивых гирек. Эриху нравилось, что она все добавляет и добавляет пинцетом гирьки, сначала те, что побольше, потом маленькие и совсем крошечные. Они были похожи на разобранную матрешку.

После этого брюнетка положила браслет на электронные весы. Наверное, обычные, в деревянном застекленном корпусе, были для красоты и солидности, а электронные для точности.

– Двенадцать граммов, пятьдесят шестая проба, – сказала брюнетка. – Если оценивать, то не само золото, а вещь. Где-то начало прошлого века. Тысяч тоже десять-пятнадцать.

– Всего? Ладно, а это?

Эрих подал серьги. Брюнетка положила их перед собой, осмотрела, подняла глаза на Эриха.

– Наследство, что ли, получили?

– Вроде того.

– Похоже на рубин и бриллианты.

– Сколько?

– Иногда из стекла делают – не отличишь.

– И все-таки – сколько? Если не из стекла?

– Не могу сказать. Вы продавать собираетесь или просто оценить?

– Продавать собираюсь, – сказал Эрих. – Но, наверно, в другой магазин схожу. Пусть там тоже оценят, я сравню.

– Там вам то же самое скажут.

– Вы пока ничего не сказали.

– Минутку подождете?

Брюнетка встала и ушла в дверь, которая выглядела антикварной, как и все вокруг. Мореный дуб, подумал Эрих, хотя никогда не видел мореного дуба, только встречал это выражение.

Девушка вернулась с пожилым седым господином. Он был, как артист, в галстуке-бабочке. И в очках. Сел на место брюнетки, осмотрел кольцо, браслет и серьги.

– Не гарнитур, – сказал он брюнетке.

– Это ясно, но все равно, вы же видите, – сказала она. – И клеймо там даже.

– Да, – сказал он. И Эриху вежливо, ласково: – Здравствуйте.

Эрих знает эту вежливость. Такими вежливыми бывают, когда хотят обмануть. Но он к этому был готов. Он всегда к этому готов.

– Давайте так, – сказал господин. – Мы берем на экспертизу, а вам выдаем соответствующий документ и аванс. Через два дня предъявим официальные сертификаты с официальной ценой. Устроит?

– Нет. В другом магазине сразу дадут.

– Нигде сразу не дадут. Хорошо, подождите.

Господин взял телефон, набрал номер, сказал кому-то негромко:

– Илья Борисович, зайдите в оценку.

Через минуту вошел человек еще старше господина. Совсем старик. Хотелось даже сказать: старичок – седенький, маленький, как гном. Он взобрался на стул, как дети садятся на взрослые стулья не по их размеру, – оперся рукой, высоко приподнял одну ногу, чуть подпрыгнул, подтянул вторую, поерзал, уселся, взял лупу, рассматривал драгоценности.

И, ничего не сказав, слез со стула. Они с господином о чем-то поговорили в сторонке, и старичок скрылся, а господин вернулся.

– Хорошо, – сказал он. – Я вам сейчас скажу настоящую цену. Учтите заранее, она вас удивит. Вы подумаете: ого, как круто, если мне тут такое предлагают, побегу в другое место, наверняка там дадут еще больше. Уверяю вас, не дадут. Почему? Потому что я это предвижу и объявляю максимум.

– Объявляйте.

– Отлично. Сто семьдесят, – сказал господин и приподнял кольцо.

И посмотрел на Эриха, чтобы полюбоваться эффектом. Эффекта не было, Эрих был таким спокойным, будто ничего другого и не ждал.

Господин хмыкнул и приподнял браслет.

– Восемьдесят пять.

– Нормально, – сказал Эрих.

– Еще бы не нормально. А это – от четырехсот до пятисот, точнее скажем после экспертизы, – сказал господин и приподнял серьги.

И тут же добавил:

– А теперь можете нести в другое место, на здоровье, но больше никто не даст. Гарантирую. При этом мы добавляем за художественную ценность, уникальность, понимаете? Включаем субъективный фактор, это на руку клиенту, понимаете?

– Я вам верю, – сказал Эрих. Он был так рад, хоть и не показывал этого, что и других хотелось порадовать. – Я готов продать.

– Отлично. Сейчас оформим договор на экспертизу, займет два дня, через два дня приходите за деньгами. Согласны?

– Нет, – сказал Эрих, чувствуя себя опытным и умным. Он никогда такими делами не занимался, но он догадлив. – Нет. Или сейчас, или несу в другое место.

– Мы рискуем, – сказал господин. – Вдруг подделка?

– Я тоже рискую, – сказал Эрих. – Не-ужели вы сразу не видите, что к чему? Не первый же год тут работаете.

Господин усмехнулся и оглянулся на брюнетку, которая тоже усмехнулась. Эрих понял, что они по достоинству оценили его смекалку.

– Ладно, – сказал господин. – Сейчас Маша займется.

Он что-то написал на бумажке, положил на стол перед Машей и ушел.

Маша занялась.

Как мою мать зовут, подумал Эрих. Но красивая. Мать была некрасивой. И отец некрасивый. Эрих красивее их, но тоже не идеал. Но не хуже других. У него очень красивые густые волосы. Темно-каштановые. И карие глаза. И правильные черты лица. Дело еще в одежде. Он слишком просто и практично одевается.

Через полчаса брюнетка сказала:

– Получается, если в целом, семьсот тридцать четыре тысячи триста.

Эриху понравилось точность цифры, хоть он и знал, что точные цены выставляются для достоверности и обмана. Да, скорее всего, брюнетка, будучи в сговоре с господином, обманывает, все стоит дороже. Но вряд ли намного, они же понимают, что Эрих может пойти в другой магазин. И там тоже обманут, пусть меньше. Всем надо заиметь выгоду. Капитализм.

Получив деньги, Эрих пересчитал их, аккуратно уложил в бумажник. Постоял, подумал и направился к брюнетке. Спросил:

– А вы что делаете вечером?

– Иду домой к мужу, – ответила брюнетка.

Но улыбнулась. То есть отказала, но одобрила смелость Эриха.

Надо учесть.

3

Для Эриха это были огромные деньги, хотя он жил в Москве, где для многих это деньги обычные, а для некоторых вообще не деньги.

Он мог бы уволиться с работы, но не стал этого делать. Ходил на работу, там уже ничего его не раздражало, а в остальное время занимался ремонтом. Комнату матери, окном на запад, сделал спальней, чтобы утром не будило солнце, а своя комната стала гостиной.

Целый месяц он занимался этим, но результат того стоил: вся квартира теперь выглядела единым жилым миром уважающего себя, аккуратного и чистоплотного человека. И денег осталось вполне достаточно. Эрих решил в перспективе купить подержанную машину в хорошем состоянии, а пока научиться наконец ездить. Инструктор в автошколе сказал:

– Поздновато начинаете.

– Некоторые еще позже.

– Это правда. Недавно женщина, семьдесят три года, пришла учиться. И получается.

– Моей маме семьдесят восемь было. Недавно умерла, – сказал Эрих. Ему захотелось поделиться личным с этим вежливым пожилым инструктором. Тот был в маске и в перчатках. Молодец.

– Соболезную, – сказал инструктор.

– Спасибо.

Эрих в это время чувствовал себя добрее к людям.

Но что-то в нем происходило. Было ожидание какого-то события.

И событие случилось.

Эрих был на дежурстве и поднялся на эскалаторах на третий этаж, в «Му-Му». Отлучки на обед, как и в туалет и на перекур, если кто курит, негласно разрешались. Раньше Эрих не позволял себе питаться в «Му-Му». Вроде не очень дорого, но это кому как. К тому же от запахов разыгрывается аппетит, захочешь и того, и другого, и третьего. Лишнего. Раньше Эрих брал на работу обед – пару сосисок, сыр, помидоры, хлеб. Поднимался в то же «Му-Му» и там ел за дальним столиком. Со своей едой в «Му-Му» приходить нельзя, но работникам «Депо-Молла» позволялось.

Раньше тут только и было «Му-Му», теперь в здании открыли еще и «Макдоналдс», и кондитерскую-кофейню. По наблюдениям Эриха, мест общего питания с каждым годом становится все больше. Жрать стали в три горла, сделал он вывод. Меры не знают. И перестали готовить дома. Мать вот тоже последние лет двадцать ничего не готовила. Сама ела что попало, о сыне и вовсе не думала.

Много пищевых точек и в окрестностях дома, где живет Эрих. И около метро. По тому, что находится у метро, легко понять, чем сейчас заняты люди. А находится там несколько фастфудов, салоны сотовой связи, продуктовые магазины и банки, очень много отделений разных банков. Следовательно, люди сейчас едят, звонят, закупаются продуктами и занимаются деньгами. Есть тут еще и книжный магазин, но он скорее школьно-канцелярский: в книжных отделах, среди высоких, плотно набитых стеллажей, всегда пусто, покупатели ходят лишь у полок с тетрадями, учебниками, ручками. Учеба такое дело – хочешь не хочешь, а на чем-то писать и чем-то писать надо, приходится покупать.

И вот у Эриха появилась привычка вкусно кушать. Понятная человеческая слабость. Он заглядывал и в «Макдоналдс», и в кондитерскую, но чаще всего посещал все-таки «Му-Му». Тут тоже, если ходить часто, замечаешь однообразие ассортимента, но однообразие более разнообразное. Эрих обычно брал винегрет или салат из свежей капусты с морковью и яблоком, иногда баловал себя селедкой под шубой, брал украинский борщ или гороховый суп с копченостями, или суп-пюре с брокколи, или рассольник, или суп с фрикадельками, а на второе предпочитал рыбу в кляре, иногда колбаски с гречкой-гарниром или мясо по-французски, изредка позволял себе кусок семги. Запивал это компотом или киселем, но брал и крошечную чашечку черного кофе, как аристократ. Продавалось здесь и спиртное, но Эрих алкоголя чурается с подросткового возраста. Друзья напоили его каким-то вином, он еле дошел до дома, по дороге падал, ночью проснулся от тошноты, побежал в туалет, его долго и мучительно рвало, а потом он спал весь день. С той поры как отрезало, даже запаха алкоголя не переносит. А еще больше запаха перегара. Ну, как не переносит. Не любит, но терпит. Потому что из входящих каждый десятый или, хорошо, пусть двадцатый идет с этим запахом. Приходится терпеть. Вот почему, кстати, Эриху нравился масочный режим: если кто и выдыхал гадость, то не в людей, а себе в маску.

С этого запаха все и началось. Хотя не только с него.

Эрих поднялся в «Му-Му», взял поднос и пошел с ним вдоль стойки. Сзади пристроились два парня, они весело ругались матом и от них несло выпитым накануне пойлом, перегоревшим в их желудках. Казалось, они и говорят желудками. Они ругались о том, что вчера были у кого-то в гостях и им там не понравилось. Отстой, говорили они. Если бы знали, то никогда, говорили они. Отстойные телки, говорили они. Отстойный Антоха, говорили они про какого-то Антоху. И все это матом, громко. И, конечно, были без масок, хотя при входе была табличка, что без масок никто не обслуживается.

– Что желаете? – спросил Эриха юноша-подавальщик среднеазиатской внешности.

– Винегрет, – сказал Эрих.

И получил мисочку с винегретом, и отошел, но отошел недалеко.

– Что желаете? – спросил юноша парней.

– Селедку под шубой, – сказал один.

– Мне тоже, – сказал другой. – Нет, мне грибочки. Под водку хорошо, – объяснил он первому.

Юноша поставил перед ними мисочки с селедкой под шубой и маринованными грибами.

Эрих сказал ему, не глядя на парней:

– Вы не имеете права их обслуживать. Они без масок.

Среднеазиатский юноша не успел ответить, за него ответил тот, который взял селедку под шубой.

– Не лезь, куда не просят, – сказал он.

– Иди давай, не держи людей, – сказал тот, который взял грибочки.

– Вы не люди, вы уроды, – не согласился Эрих.

– Чего сказал? – надвинулся на него тот, который взял селедку под шубой.

– Он борзый, – сказал тот, который взял грибочки.

– Видал я таких борзых, – сказал тот, который взял селедку под шубой. – Чего пялишься?

И прошел мимо Эриха с подносом. Второй – за ним.

А ведь Эрих был в форме, но они словно не замечали этого.

– Мне вызвать полицию? – спросил Эрих.

– Я те щас вызову, – сказал тот, который взял грибочки, а теперь выбрал горшочек с борщом. А тот, кто взял сельдь под шубой, предпочел гороховый суп с копченостями.

Эрих, чувствуя себя в полном праве, громко сказал, обращаясь ко всем работникам, кто стоял на раздаче:

– Прекратите выдавать им еду. Они без масок. И пьяные.

– Кто пьяный? – спросил тот, который взял сельдь под шубой и гороховый суп. – Ты сам на ногах не держишься, проспись иди. С утра накатил и предъявляет тут.

Работники заулыбались, а некоторые и засмеялись.

Эрих слегка растерялся. Собирался с мыслями. За это время парни продвинулись дальше. Тот, кто взял сельдь под шубой и гороховый суп, добавил к ним куриный шашлык на шпажке-палочке. И тот, кто взял грибочки и борщ, поступил так же.

Эрих достал телефон, набрал 102. Ему ответил неразборчивый женский голос.

– Тут, в «Му-Му» у метро «Тимирязевская», два хулигана безобразничают, – гневно сообщил Эрих. – Без масок, пьяные, ругаются матом. А персонал с ними ничего не делает.

– А вы кто? – спросила дежурная.

– Я гражданин страны. И я охранник тут, но они меня не слушают.

– Хорошо, передам, – сказала дежурная.

– Кому? – спросил Эрих, но она уже положила трубку.

– Звони, звони, – одобрил тот, кто взял сельдь, суп и шашлык. – Сейчас прискачут. С мигалками. Водочки нам, – обратился он к женщине, подававшей напитки. – По сто? – посоветовался с другом.

Тот склонил голову в сомнении.

– Двести?

Друг приподнял плечо, продолжая сомневаться.

– Сто пятьдесят, – решил тот, кто взял сельдь, суп и шашлык. – А то работать еще.

Друг кивнул.

Женщина была постарше и была, в отличие от остальных обслуживающих, русская.

– Вы, в самом деле, не это самое, – сказала она. – Нам тут неприятностей не надо. Маски оденьте хотя бы.

Она и сама достала из кармана передника и надела маску.

Эрих испытал смешанное чувство гордости и печали за русский народ, который иногда бывает честен, но никогда до конца.

– Нет у нас масок, девушка, – сказал тот, кто взял сельдь, суп и шашлык. – И у кого тут маски вообще?

Действительно, в зале все сидели без масок. Но у некоторых они были на шее.

– Люди едят, поэтому сейчас нет, – объяснила русская женщина. – Но пришли все в масках, так что давайте тоже.

– Да нету, – сказал тот, кто взял грибочки, борщ и шашлык.

– Возьмите наши, – сказала русская женщина и протянула им две маски.

– Вот спасибо, – поблагодарил тот, кто взял сельдь, суп и шашлык.

И они надели маски, но, как только сели за стол, тут же сняли их и сунули в карманы.

Эрих устроился неподалеку. Ел и посматривал в их сторону. Ждал появления полиции. Тут метро и несколько торговых зданий, обязательно есть наряды и посты полиции, она должна скоро появиться. Но она не появлялась.

Парни выпили, ели быстро, будто торопились. Вскоре Эрих понял, куда они торопятся. Они встали, подошли, тот, кто взял и ел (и уже съел) сельдь, суп и шашлык, сказал:

– Пойдем выйдем.

– Обойдетесь, – ответил Эрих. – Я ем.

– Мы подождем, – сказал тот, кто ел сельдь, суп и шашлык.

– Вот еще, ждать, – сказал тот, кто ел грибочки, борщ и шашлык.

Он схватил солонку и потряс ее над супом Эриха, над его семгой, посолил и хлеб, и компот, и кекс.

Его друг засмеялся, ему понравилось. Он вынул из кармана смятую маску и сунул ее в горшочек с супом, взял вилку Эриха, затолкал маску поглубже.

Второй дал ему свою маску, он затолкал и ее. Суп выплеснулся через край.

– На десерт, – сказал второй.

И они ушли.

Эрих некоторое время сидел, не двигаясь и не глядя, как на него смотрят другие. Он и так знал, что в их глазах не сочувствие, а подлость и насмешка.

Потом он встал и быстро пошел к выходу.

На улице увидел парней, удаляющихся в сторону улицы Яблочкова. Там они свернули направо. Пересекли улицу – к дому под номером четыре. Может быть, живут здесь. Длинный девятиэтажный панельный дом. Подъезды со стороны двора. Сейчас они скроются. Эрих напоследок запомнил их. Тот, кто ел сельдь, суп и шашлык, был в черных джинсах и бордовой футболке, довольно высокий, светловолосый, волосы коротко пострижены. Второй ниже, плотнее, в голубых джинсах и черной футболке, волосы еще светлее, чем у первого, и длиннее, с зачесом вбок.

Эрих вернулся в «Депо-Молл». Там, в вестибюле, стояли два полицейских, очень молодые, совсем мальчики.