Терра политикана

В конце июня 1955 года произошёл дурацкий случай: на крыльце библиотеки подрались два инвалида, причём довольно яростно. Как оказалось, они не поделили библиотекаршу, точнее даже не её, а право на попытку завладеть вниманием красивой вдовы. Сама она об этом не подозревала, а узнав, затомилась в женском одиночестве. Разумеется, перспективу связать жизнь с калекой, Мария не рассматривала всерьёз, но трудно спорить с природой в возрасте едва за тридцать.

Поспевали первые вишни. В саду подсобного хозяйства краснела клубника, наливалась соком и темнела с каждым днём чёрная смородина.

Рослый и широкогрудый полковник Градов с весёлой озабоченностью нанёс визит в библиотеку:

– Предлагаю вам Мария Петровна съездить в пойму Оки, ознакомиться, как идут дела с сенозаготовкой.

Мария, изумлённо и растерянно взирая на директора, неуверенно проговорила:

– В качестве кого я туда поеду?

– Считайте это партийным поручением. Как член бюро вы должны быть в курсе не только дел в библиотеке и клубе, а знать положение во всём нашем хлопотном хозяйстве. Заодно посмотрим на вотчину Генералова – знаменитого советского буржуя.

– Мы?

– Ну да, не пешком же топать до Дединовских лугов. Я отвезу, заодно в Оке искупаемся. В такую жару окунуться – святое дело.

Бывшая певунья засомневалась:

– Что Петя Кириллин подумает?

Петя, умница и весельчак был персональным водителем директора. Кроме «Победы», за ним закрепили приспособленный для перевозки людей «Студебеккер».

– Петя ничего не подумает – он занят перевозкой продуктов и людей. За руль сяду сам…

В конторе приокского колхоза имени Ленина, Градов вёл себя как младший партнёр председателя. Формально он командовал втрое большим количеством людей, но знаменитый на всю страну Фёдор Генералов, умел ненавязчиво и вежливо внушать к себе почтение.

Решив второстепенные вопросы., директор не повёз Мари ю Петровну на близлежащий луговой стан, А, показав диковинную для неё паромную переправу, направил автомобиль вдоль левого берега к пляжу за кустами, что чуть выше по течению Дединовского острова…

За лето совершили три пляжных вояжа. Плодородная пойма приятно удивляла Марию Петровну жирным чернозёмом, тысячными стадами коров, несметным количеством гусей, ухоженными полями и весёлыми, простодушными людьми, считающими Дединово пупом земли, и потому, никуда не стремящимися (в смысле сбежать из деревни). Библиотекарша не отказалась бы от более частых визитов на пляжный берег, но любвеизбыточный директор строго соблюдал график завоза своих многочисленных пассий. Он, не особо стесняясь, говорил:

–Должен же кто-то скрашивать женское одиночество…

Митька Ряжнов называл Градова уважительно-иронично «осеменатором» …

Ближе к осени, на репетицию хора заявился молодой симпатичный инвалид высокого роста, с манерами явно не деревенского интеллигента. Звали его Володей Орловым, а инвалидом он являлся чисто номинальным. В реальности, этот недавний выходец из лагеря, осужденный по делу КМП (коммунистическая партия молодежи)) в 1948 году, лишился жилья в Москве (родственники, арестованные как ЧСИР, сгинули в голодном 1949-ом), но не обладая пробивными способностями ми желанием работать (увы), оказался в доме инвалидов. Таких набирались десятки. Вскоре им начнут строить жильё, на зависть местным жителям, и, половину населения Перспективной улицы, а, также добрую треть Парковой составят выходцы из Дома инвалидов. Выражаясь армейским языком, из целой роты «вольноотпущенников», с жильём в придачу, на работу устроилось меньше отделения, а точнее – трое, из которых двое пошли по руководящей линии (зав. сапожной мастерской и шеф повар огромной столовой), а один (Митька Ряжнов),остался до смерти верен пролетарской должности дровокола. Остальные, В ТОМ ЧИСЛЕ И Володя Орлов, займутся паразитическим образом жизни, черпая у государства, вдруг ставшего добрым, всяческие блага, вплоть до получения автомобилей и бесплатного питания (калорийного и разнообразного). У приезжающих в Колычёво людей глаза на лоб лезли от небывальщины коммунизма местного разлива… Но я отвлёкся.

Володя внимательно наблюдал за потугами сбродного хора, в который записались в основном обормоты без слуха и голоса, да пяток женщин из дома инвалидов, не знающих чем заняться, около получаса, и пошел знакомиться с завклубом.

– Здравствуйте Мария э…

– Петровна.

– Замечательно. Вы такая юная… Позвольте узнать сколько вас вёсен? Слово лет в вам не подходит.

Боря Максимом, один из дравшихся на библиотечном крыльце, с иронией влез:

– Ей тридцать вторая осень предстоит…

Гордая библиотекарша, оглядев кандидата и не обнаружа явной инвалидности, кое-что скумекав, вежливо-нейтральным тоном пригласила его как-нибудь заглянуть в библиотеку, там, мол, и будет о чём поговорить.

–Неужели есть что-то новенькое, интересное?

– удивлённо спросил Володя, барабаня пальцами по сцене.

– Я вас в библиотеке никогда не видела. О каком новеньком можно говорить, если и старенькое не видели? Что касается новенького, то пришёл великолепный роман Леонова «Русский лес», книга огромная по объему и захватывающая по содержанию…

Отношения завязались. А как же Градов? Никак. Зачем неглупой, солидной, по деревенским меркам, женщине, бесперспективная, в какой-то степени унижающая её связь? Дома, в откровенном разговоре с матерью, с долей самоиронии Мария произнесла:

– Лучше синица в руках, чем журавль в небе. Мать, женщина тихая, но далеко не дура, горько вздохнула, отложив вязальные спицы:

– Эх Маня! По мне они оба, один – кот, другой – козёл – бесполезные в хозяйстве, от них одна вонь, а шерсти и мяса не дождёшься.

– Что ты мать так плохо отзываешься о людях. Володя, например – очень умный.

– Умный, но не рукастый – одним умом хату не покроишь.

Седьмого ноября, оглядывая сотенные ряды деревенской демонстрации, Володя Орлов, идущий под руку с Марией, негромко продекламировал двустишие собственного сочинения:

Народ вокруг и гол, и нищ,

Но сколько красных полотнищ!

Буквально через два дня, со службы вернулся бравый морячок, старшина первой статьи Толя Марков – корабельный механик-моторист, отличник боевой и политической подготовки, член партии. Он завистливо заглядывался на Марию ещё до службы, лет, пожалуй, с пятнадцати, но семилетняя разница в возрасте, не позволяла тогда думать о чём-то всерьёз, а вскоре она вышла замуж за Георгия. Сейчас ему исполнилось двадцать пять, а Марии должно было стукнуть тридцать два. На первых порах ничто, казалось бы, не предвещало их сближения: у библиотекарши с некоторой вялость развивался роман с бывшим московским оппозиционером – неумехой, а экс морячок старательно охмурял юную Любу Яснову – двоюродную сестру Героя Советского Союза. Эту Любу прозвали за капризную спесь нищей барыней. Ровесники и приятели Толи старательно отговаривали его от попыток закрутить роман со вздорной и взбалмошной девицей – не создана та, дескать, для семьи. Дальнейшая жизнь показала их правоту, а старшина первой статьи, получив три немотивированных скандала за неделю общения, охладел к «психической» подруге.

С Володей Орловым также не всё обстояло гладко: на него положила глаз здоровенная Аня – тоже пациентка Дома инвалидов, глядя на которую, никто не мог взять в толк, в чём заключается её инвалидность. Из двух тысяч человек, населяющих Колычёво (с социальным учреждением), лишь три мужика были выше неё, а по мощи сложения никто, кроме Тамары Калининой с ней сравниться не мог, причём юная могучая жена Саши Калинина, привезённая им с Азовского побережья, уступала в росте Ане почти на голову. Володя робел в её присутствии – мешал совершенно не уместный в данных обстоятельствах излишек интеллигентности, которую ему удалось сохранить до конца своих дней. Оба они посидели с сталинских лагерях, только Володя так и остался Укропом Помидоровичем, Анна же вышла после трехлетней отсидки форменной хабалкой…

Воскресным утром начала декабря, мать Марии заприметила идущего к чайной Толю и окликнула его. Чайная, вмещающая человек пятьдесят, а то и больше, располагалась напротив дома семьи библиотекарши. В конце шестидесятых годов 20 века эти питейные заведения, в которых пили отнюдь не чай (хотя и такое иногда случалось), повсеместно исчезли, а вместо них возникли удобные забегаловки и пивнушки.

Галантный, по деревенским меркам, морячок деликатно осведомился у старушки, что за дело у неё к нему. Та охотно объяснила:

Больные дрова доколоть не смогли, двенадцать сучковатых чурбаков одолеть не сумели. С сентября так и валяются. Ты уж, милок, подсоби, а четвертинка за мной.

Толя глянул за угол дома: у сарая, хаотично разбросанные, мокли в смеси сырого снега с дворовой грязью истерзанные сучлявые обрубки. Он скептически оценил, что станет с его почти новой формой и обещал заглянуть после обеда.

Стоит пояснить, что практически у каждой семьи в деревне имелся приходящий помощник, а то и не один, из инвалидного контингента. За десятилетие после войны, поступили сотни умственно отсталых, или свихнувшихся умом. Их широко использовали как на подсобном хозяйстве, так и на личном подворье. Попадались среди них экземпляры, даже выдающиеся. Например: шахматисты, глядя на игру которых, отвисала челюсть от удивления, математики, музыканты, даже филологи-лингвисты. Настоящих работяг очень ценили, но их можно было перечислить по пальцам: агроном, пара конюхов, бывший лесоруб, здоровенный геолог и один свихнувшийся тракторист…

Толя явился через час, одетый соответствующим образом – выцветшие, пузырящиеся на коленях штаны, полудраный ватник и старые валенки с галошами. Он скептически оглядел колун с выщербленной и расшатанной ручкой, исчез на пару часов и вернулся со свеженасаженной новой.

Короток декабрьский день. Когда работа была завершена и начало смеркаться, трудяга морячок сидел в чём пришёл за накрытым столом, только что без ватника, а Мария распекала дочь-первоклассницу за стащенную из дома губную помаду, в дверь вежливо постучал и вошёл Володя Орлов. Он удивлённо посмотрел на неряшливо одетого дембеля, потом, вопросительно на Марию Петровну:

– Что тут делает молодой человек?

За неё неожиданно ответила мать:

– Он что надо делает, а вот ты что здесь делаешь – непонятно. Иди, милок, в свою палату, не мешайся под ногами.

Уязвленный Володя заапеллировал:

– Мария Петровна, уймите мамашу, пока я дерзостей ей не наговорил.

– А ты кто такой, жердяй? – Толя влез в разговор, жуя груздь.

Восьмилетняя Люба, стоящая с матерью около грубовато сделанных полок с книгами, громко прошептала:

– Мам, они не подерутся?

– Вот ещё – ответила Мария уверенным тоном, хотя ничего, кроме растерянности не испытывала.

Толя Марков приподнялся из-за стола:

– Нет, малышка, драться никто не будет. Я его так за дверь выставлю.

Он спокойно подошел к оппоненту, оказавшемуся на целую голову выше него, ловко вывернул правую руку интеллигента и стал подталкивать его к выходу.

– Мария Петровна! Не позволяйте этому хаму изуверить! – Володя, с надеждой повернулся к библиотекарше, но был моментально выпихнут на улицу.

– Вот молодец паренёк, в таком бы зяте я души не чаяла – похвалила старуха.

Мария, с удивленной одобрительностью, молча и долго глядела на сноровистого молодого человека, а тот растерянно спросил:

– Каким словом обругал меня длинный инвалид? Я что-то не понял совсем.

Библиотекарша слегка улыбнулась:

– По-моему, слова изуверить нет в русском языке. Скорее всего, это производное от изувера.

– Ну гад, он ещё и к фашистам меня приравнял. Сейчас догоню его, хоть пинка дам.

– Не надо дядя Толя, – пискнула из угла Люба – пусть убегает, а драться – нехорошо. Ты лучше поешь – вон сколько всего осталось…

Сообразительная бабуля засобиралась в гости к старшей дочери:

– Пойдём Любочка к тёте Клаве, пока ночь не настала, с сестрёнкой поиграешь.

– С Люськой не вожусь, а со Светой с удовольствием.

…После продолжительного, страстного поцелуя, Мария спросила, тяжело дыша:

– И как теперь быть?

– Там видно будет.

– Что значит видно будет? Ты, как моряк – вперёдсмотрящий, должен с курса не сбиваться.

– Я больше по трюмам – вздохнул Толя и полез под юбку, – главное, чтобы механизм в исправности был.

– Он у тебя в исправности?

– В полной, я об этом позабочусь, а уж курс ты сама направляй.

– А что, бывают женщины – капитаны?

– На гражданке бывают

Дома Толю изругали в пух и прах, за намерение жениться на вдове замдиректора, но он остался непреклонен, и переехал в начале февраля к Марии Петровне. Вскоре они расписались. Никакой широкой свадьбы не справляли. Метельным днём середины февраля собрали скромный стол для своих. Клавдия была на сносях, к тому же находилась в контрах с сестрой, поэтому семью Сёминых представлял больной ногами Степан с дочерьми. Кроме младшей из сестёр – Ольги, пришедшей с мужем и сыном, присутствовали две соседки – дочь новоявленной боголюбки Кузьминичны, Галя и, единственная юная наследница председателя сельсовета Чермака – Римма…

В день закрытия 20 съезда КПСС, когда Никита Хрущёв ошеломил мир сенсационным докладом о культе личности Сталина, у Клавдии родился третий и последний её ребёнок – сын, названный в честь знаменитого лётчика Чкалова – Валерием.

Хрущёв незадолго до съезда избавился от главного политического соперника – Георгий Маленков лишился поста премьера, а его ближайшие соратники, хоть и не потеряли свои должности, но значительно утратили влияние. Кстати, доклад нового лидера СССР спровоцировал международный скандал в соцлагере: если большинство делегатов из дальнего и ближнего зарубежья разъехались по домам растерянно-изумленными, то Мао Цзэдун и Энвер Ходжа – разгневанными не на шутку. Отношение с Китаем и Албанией медленно, но неуклонно стали ухудшаться., а, спустя десятилетие и вовсе покатились под откос…

В марте 1956 года деревню всколыхнули четыре неординарных события: на закрытом партийном собрании обсудили умопомрачительный доклад съезду (Сталина тогда боготворили); семилетнему Генке Молоканову, будущему «Пирату Степановичу», лошадь, подкованным копытом выбила глаз; был снят с должности руководитель Дома инвалидов, а самым сенсационным, оказалась выписка из социального учреждения Володи Орлова и здоровячки Анны, с последующей женитьбой и предоставлением жилья.

Два последних случая непосредственно коснулись Марии Петровны. Как написано в её жалобе в МООСО, директор вызвал её в кабинет, и пытался склонить к столу, уставленному винами и закусками, оглаживая при этом запретные части женского тела. Она склониться отказалась по причине радикулита и моральных принципов…

Полковник Градов исчез с деревенского горизонта, хотя, даже полвека спустя, его ещё вспоминали, причём, многие, добрыми словами. На его место, против всех правил, решением неизвестных лиц, заступил директор школы Виктор Васильевич Сарычев и занимал его до своей ранней смерти в течении последующих восемнадцати лет…

Женитьба Володи Орлова, казалось бы, никакого отношения к Марии Петровне не имела, но только на первый, поверхностный взгляд. От Георгия Бурмистрова осталось довольно много одежды и обуви. Частые поездки в Москву, наличие немалых сумм на руках, позволяли ему баловать обновами супругу, не забывая и о себе. Покойный был примерно одного роста с Володей и часть вещевого наследства ещё раньше перешла к нему. А тут произошёл полуидиотский, полукомичный случай: явилась в дом библиотекарши, напоминающая фигурой молочную флягу под два метра ростом Анна, и с порога бухнула, без манерничия:

– Манька! Ты моему дураку вещички бы подкинула мужнины. Твой-то, новый, мелковат, хоть и крепок, ему ничего не подойдёт. Что ж нам теперь бедовать что ли? Одних кальсон не напасёшься…

Толя откровенно захохотал, а Мария Петровна, хоть и прикрикнула сначала на нахалку, но многословное, глупое обоснование претендентки так её рассмешило, что она сложила в большой узел всё, кроме мундира, шинели и офицерских сапог. Узел оказался столь велик, что застрял в двери и пришлось его пропихивать совместными усилиями…

Толя с великим азартом, даже упоительной яростью впрягся в домашнее хозяйство. На работу он устроился трактористом – хотел сначала в МТС, но жена, держащая нос по ветру, посоветовала ему на подсобное хозяйство. Техники стало поступать много, сумасшедшему трактористу хоть и доверяли, но с оглядкой. К тому же, при всём желании, четыре трактора и кучу сельскохозяйственных агрегатов один человек обслуживать не в состоянии.

На радость тёще, Толя стал агитировать жену завести корову на подворье, и дожал-таки, пообещав не привлекать супругу к «скотской» работе. Полуофициально, с молчаливого согласия председателя сельсовета, прирезали полгектара лугового пустыря, и пошло с тех пор крепнуть хозяйство новоявленной семьи Марковых…

Привередливому, избалованному суперменскими приключениями, сляпанными под копирку, читателю, может показаться скучным отсутствие ярких страстей. О! Страсти в Колычёве были, да ещё какие: карнавальные – венецианские, флорентийские – коварные, с отравлениями, даже неаполитанские – с поножовщиной, удушениями и убийствами. Только это совсем другие истории, в которых целые семьи уничтожали друг друга в течении десятилетий, а выживший последний, вдруг становился смиренным богомолом. Возможно, когда-нибудь руки дойдут и до них, а пока продолжаю:

Весной 1956 года, в период пахоты и посевной, Анатолий Марков столь отличился и так шустро разделался с полевыми работами, что председатели мелких колхозов умалили директора Сарычева выделить им в помощь тракториста-героя вместе с техникой. Одно время хотели было его двинуть по партийной, или руководящей линии, с последующей учёбой, да упёрся сам трудоголик, решивший остаться верным пролетарской профессии.

В конце второго квартала, по разнарядке, как лучшему социальному учреждению Московской области, в распоряжение Дома инвалидов пришла новая техника. Особую сенсацию вызвал новейший правительственный ЗИМ с тремя рядами сидений. Когда Петя Кириллин подогнал длиннющий лимузин к воротам, поглазеть на диковинку сбежалась половина деревни. Что интересно, «Победу», ещё1 довольно новую, тоже оставили в директорском гараже, на зависть районным руководителям.

Накладка произошла с гусеничным трактором ДТ-54. Порядком изношенный «Студебеккер» передали перспективному и рослому богатырю Серёже Фомину, члену партии и бывшему курсанту военного училища, решившему не испытывать судьбу на военном поприще. Новый водитель, совместно с юным снабженцем-разгильдяем Васькой Лазаревым, которого иначе как Лазарь никто не величал, повезли с товарной станции злополучный трактор. Перегруз был велик, но не смертелен – грузоподъёмность машины не превышала пять тонн, а гусеничный монстр весил на пару тонн больше. Лазарю всегда выдавали наличные деньги, на всякий случай. Случаями он пользоваться умел, зачастую добывая нужнейшие дефицитные вещи, но и себя не обижал (не в смысле воровства, а в смысле пьянки). Воспаривший духом Васька купил, в эйфории, ящик водки, буханку чёрного хлеба, пачку соли, а себе на закуску – шоколадку.

По дороге выпили три бутылки и нарвали в чужом огороде лука, щедро заплатив рубль. Ещё до приезда долго спорили: где разгружать? Водитель здраво предлагал:

– Давай в Тимшинском карьере, в крайнем случае в овраге у пруда.

Но Лазаря уже одолело хмельное бесстрашие:

– Молчи, Серёга. Такой ас, как Толя Марков, в любом мест, как на летающем танке выпрыгнет.

Подъехали к пилораме. Костя Таракан, с двумя оболтусами готовили бревно к распиловке. Процесс, понятное дело, прекратился. Первым делом вытащили водочный ящик, потом отправили за Толей младшего из оболтусов.

Для начала выпили всю водку, до последней бутылки, угостив при этом разбитную Вальку Ботакову, живущую рядом с пилорамой. Толя тоже махнул для храбрости, хорошо, что только стакан. Лазарь прилёг у эстакады на травку и тут же выключился, сморённый сном и алкоголем. Вусмерть пьяный Таракан, вместо двух лафетов на сто пятьдесят, сдуру подсунул под гусеницы пару пятидесяток трёхметровой длины. Толю, а заодно и трактор, спасла его сообразительность. Когда доски страшно затрещали, заглушая звук дизеля, он мгновенно дал газ до отказа, трактор врезался в землю под углом сорока пяти градусов, но так как гусеницы вращались, то крен начал выправляться, через пару секунд с грохотом рухнул передок с более чем метровой высоты. Тракторист, дважды ударяясь головой, на мгновение отключился, но быстро пришёл в себя и, превозмогая боль, остановил грозную технику. Купейного типа дверца отъехала в сторону и Толя Марков, с залитой кровью головой, неуверенно выбрался из кабины. Водитель и два оболтуса с ужасом смотрели на него. Таракан кинулся со страха в подвальный бункер для опилок, под пилорамой, а Валька, как чумовая, рванула за Марией Петровной.

Толя мстительно повесил замок на подвальную дверь и пошел к речке отмываться с помощью Сергея Фомина. Минут через десять, когда он с мокрыми волосами сидел в пьяной компании у эстакады, примчалась с сумасшедшими глазами Мария:

– Толя, ты живой?

– Всё хорошо Маша, я скоро приду.

Из-за тела Лазаря высунулась голова Таракана:

– Всё обошлось, мужики?

Здоровенный водитель «Студебеккера» захохотал:

– Истинный Таракан! Ну надо же, где угодно пролезет.

До начальства толком ничего не дошло. В итоге премировали Лазаря, Сергея Фомина и Толю. Таракан отделался порицанием, а два оболтуса при нём, ни в чём не виноватые, лишились квартальной премии.

Мчалось стремительное время. Ушли в прошлое и 22 съезд с его решением о выносе тела Сталина из Мавзолея, и кукурузная эпопея, и полёт Гагарина в космос, и отставка Хрущёва. В шестидесятых годах Анатолий отстроил на расширенном участке большущий, уступающий только директорскому, дом. Это по его инициативе и при его наставничестве стали привлекать подростков для подработки на лёгких тракторах весной, летом и ранней осенью. Подрастающий сын Сашка, не отрывался от рычагов и педалей. Старшая дочь Марии Петровны, классическая красавица Люба, в девятнадцать лет вышла замуж в город авиаторов Жуковский. Она долго не заводила детей, надеясь на некую мифическую карьеру, но не обладая, кроме красоты, какими-либо талантами, так и осталась рядовой конторской клеркиней, родив ребёнка после 30 лет, когда откладывать уже поздно. К ней поближе переберётся в начале семидесятых Коля Мастер, её двоюродный брат, ставший высококлассным токарем, а позже и родная сестра Коли – Наташа. Племянница Марии Петровны – Люся Сёмина переедет в Егорьевск, где проработает до пенсии кондуктором. Другая дочь Клавдии, Света. Как и Коля Мастер останется бездетной, хотя даже в шестьдесят пять лет окружающие будут оценивать её красоту и фигуру. Валеру Сёмина, подающего большие надежды, совместными усилиями выучат в музыкальной и художественной школах, помогут окончить ВУЗ и будут проталкивать его по карьерной лестнице, но все испортят его пьянки и склонность к паразитической, облегчённой жизни…

Семья Марковых крепчала и богатела год от года. Сын Александр пошёл по стопам отца, и они вместе трудились, правда уже не на подсобном хозяйстве, а в в мастерских Егорьевской птицефабрики, в Михалях.

Началась злополучная Афганская война. Прошла скандальная олимпиада-80 в Москве. Сын удачно женился на юной сельсоветчице. Мария Петровна тсполнилась ещё большим довольством и важностью. Идиллия сломалась вдруг, без всяких к тому предпосылок. Шла чехарда смертей руководителей СССР. Сначала Брежнев, потом Антропов. Через четыре дня после кончины единственного еврея, стоявшего во главе страны, остановилось сердце Анатолия Маркова.

И этот удар Мария Петровна пережила не менее тяжело, чем смерть первого мужа. Вначале она держалась, внешне не показывая на людях своё горе, но стала чаще прикладываться к рюмке. На этой почве и возник третий муж. Ещё не добитая, но уже умирающая деревня той поры, состояла из старух и алкоголиков. После майского указа дегенерата Горбачёва, с выпивкой стало сложно, а у Марии Петровны имелся замечательный самогонный аппарат, ещё со времён строительства дома. Она выставляла столик на улице и молодежь (исключительно ребята и мужики) потянулась на огонёк. Гоша, бестолковый и ленивый дембель, как-то июньским вечером остался у библиотекарши на ночь. Упитанный балбес, с постоянной бессмысленной улыбкой, был младше её ровно на сорок лет. От Марии Петровны отшатнулись соседи. Сын вообще перестал с ней знаться, а старшая дочь Люба, прикатившая в гости и обнаружа дома «семейную пару», с ироничным сарказмом спросила:

– Гошь, мне тебя что, папой теперь называть?

Потом народ смирился, все привыкли, и никто уже не удивлялся. Вскоре Мария Петровна бросила работу, посвятив себя неверному мужу. Конец? Ничего подобного, она пережила и этого непутёвого «мужа».