Друзья времен моей жизни среди индейцев

Джеймс Уиллард Шульц

Друзья времен моей жизни среди индейцев

Джеймс Уиллард Шульц (Апикуни) в молодости

ГЛАВА 1.

СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ ВСТРЕЧАЮТСЯ ВНОВЬ: БИЗОНИЙ КАМЕНЬ ОТРАЖАЕТ НАПАДЕНИЕ ГРОМ-ПТИЦЫ, А ТЯЖЕЛЫЕ ГЛАЗА РАССКАЗЫВАЕТ О СВОЕЙ СХВАТКЕ С НАСТОЯЩИМ МЕДВЕДЕМ.

"Мы состарились. Перед тем, как пойти по тропе к Песчаным Холмам1, давайте вместе поставим лагерь и поживем, насколько это возможно, так, как мы жили в давние времена. Скажи, где будет стоять наш лагерь."

Такое послание я написал в начале лета 1922 года и передал через молодого Вороньи Перья моим старым друзьям и родичам из племени пикуни, которых официальный Вашингтон называет черноногими.

В должное время пришел ответ: "Хорошо, что мы еще раз вместе поставим лагерь. И где еще быть нашему лагерю, как не на реке Двух Магических Хижин, нашей священной реке? В ее верховьях, где встречаются леса и горы, мы поставим свои вигвамы в месяц Спелых Ягод, и там будем ждать твоего прибытия. В вигваме Мальчика-Вождя будет готова лежанка для тебя и Одинокого Волка, твоего сына. "

Пропутешествовав из Лос-Анджелеса и задержавшись из-за забастовки железнодорожных ремонтников, я смог прибыть в парк Глейсир только 5 августа. Мой сын приехал из Нью-Йорка и снял на лето в качестве студии коттедж прямо напротив развилки реки Двух Талисманов, принадлежавший большому комплексу отелей национального парка. Настала ночь. Я приблизился к коттеджу и во дворе перед ним увидел шесть вигвамов, светившихся тусклым красноватым светом из-за горевших внутри них маленьких костров. Я подумал о давно прошедших временах, когда я видел шесть сотен вигвамов, все из белых новых бизоньих шкур, которые так же светились. Я подумал о сильных беззаботных охотниках, которые жили в этих вигвамах, и многие из которых давно ушли в Песчаные Холмы. Всего несколько человек из тех, кто был еще жив, могли проделать этот путь, чтобы поставить лагерь и дождаться меня.

Крайний вигвам этого маленького лагеря был украшен большим красным полукругом, нарисованным на несколько футов выше дверного проема; это был, как я знал, символ Иниским, талисмана Камня Бизона, принадлежавшего Мальчику-Вождю. Я приблизился к вигваму и крикнул:

– Нистумо! Ни кауто! (Шурин! Я пришел!)

Из вигвама вышел старик и крикнул находившимся в других вигвамах:

– Ито, ануках китай'оковау анан! (Пришел тот, кого мы ждем!)

Но они и так услышали мой голос, и сами поторопились выйти, чтобы приветствовать меня – Тяжелый Взгляд, Кудрявый Медведь, Белая Трава, Вождь Воронов, Много Хвостовых Перьев, Белая Собака, Короткое Лицо, Прекрасный Ребенок, молодой Вороньи Перья и их жены, а из маленького коттеджа вышел мой сын и его добрая белая жена, Наома. Для всех нас это был счастливый момент. Тихие голоса моих индейских друзей музыкой звучали в моих ушах. Я был рад, что не забыл ни единого слова их языка.

– Заходи! Твое место ждет тебя, – приветливо сказал мне Мальчик-Вождь, и повел меня в свой вигвам.

Прибытие в лагерь перед горой Поднимающегося Бизона

Справа от его лежанки, стоявшей в глубине вигвама, сделанной из веток бальзамина с удобными ивовыми спинками с обоих концов, стояла приготовленная для меня. Между этими двумя лежанками висели на вигвамном шесте разрисованные и расшитые сумки из сыромятной кожи, в которых находились его священные амулеты. Подкладка из кожи вапити, разрисованная древними геометрическими фигурами, проходила по всей внутренней окружности вигвама, а между лежанками и по обеим сторонам от входа были ярко раскрашенные парфлеши – большие сумки из сыромятной кожи, наполненные запасами пищи и личными вещами членов этого небольшого семейства. Я почти поверил в то, что мы вернулись в давно прошедшие дни бизонов. Вошли другие наши друзья и мы сули в круг вокруг маленького костра. Мальчик-Вождь наполнил свою большую каменную трубку с длинным чубуком и протянул ее Вождю Воронов, тоже шаману. чтобы тот ее зажег. Он положил уголек на смесь табака и l'herbe2, выпустил несколько затяжек сладковатого дыма к богам неба и вниз, к матери-земле, коротко помолился о счастье и долгой жизни для всех нас и передал трубку дальше. Когда она, пройдя от одного к другому, совершила круг, меня спросили, как прошло мое путешествие из страны вечного лета, а Белая Трава спросил, правда ли то, что, как он слышал, снег там никогда не выпадает, а фрукты и овощи вызревают даже зимой.

– Когда Творец Холода приходит сюда с севера, покрывает землю снегом и замораживает озера и реки, там, на юге, деревья стоят желтые от зреющих фруктов, а в садах фермеров цветет клубника, – ответил я.

После нескольких удивленных восклицаний одна из женщин простонала:

– Вот бы нам жить в этой стране вечного лета, вместо того, чтобы мерзнуть здесь!

– Творец Холода – трус, будь мы храбрее, зимы бы здесь не было! – воскликнул Белая Трава.

– Как так? – спросил мой сын.

– Ясное дело! – ответил старик. – Когда Солнце уходит на юг, Творец Холода бежит за ним с ужасными ветрами и снегом, а потом, когда Солнце возвращается, он не сражается с ним, а возвращается в свою вечно холодную северную страну, куда Солнце не может попасть. Нет, никогда он не осмелится остановиться и сразиться с великим богом неба!

Сайо'пекина, женщина Мальчика- Вождя, возилась у очага и скоро поставила передо мной большую жареную форель, кусок хлеба и чашку кутенайского чая.

– Это все, что я могу тебе дать, у нас нет настоящей еды, – сказала она.

Для пикуни настоящая пища – мясо, которое всегда было основой их жизни. Все остальное они называют никчемной или бесполезной едой.

– Вы не будете нуждаться в настоящей пище, потому что я узнал о том, что есть стадо вапити недалеко от нас, выше в горах.

– Прекрасно! Прекрасно! Давай добудем нескольких для пропитания, – дрожащим голосом сказал Белая Трава.

Я закончил есть, и большая трубка снова пошла по кругу.

Когда Кудрявый Медведь передавал ее мне, он сказал:

– Что ж, Апикуни3, мы поставили здесь лагерь только для того, чтобы дождаться тебя. Где теперь ты думаешь поставить наши вигвамы?

– Прямо у нижней части первого из озер Двух Магических Хижин. Оттуда открывается прекрасный вид на водную поверхность и гору Поднимающегося Волка на другом берегу, – без колебаний ответил я.

– Ха! Там мы стояли, вместе с другими черноногими, когда настоящий медведь изувечил меня! – воскликнул Тяжелый Взгляд.

– Да, там, – ответил я, и все с сочувствием посмотрели на его недействующую руку и изуродованное лицо.

– Отправимся туда завтра, – сказал Мальчик-Вождь.

– А послезавтра я пойду на охоту за вапити, – сказал мой сын, и все наши друзья радостно улыбнулись.

– Когда ты, Апикуни, в последний раз был здесь, мы помогли тебе написать историю Старого Солнца, величайшего ловца орлов из всех, кто когда-либо жил4. О чем теперь ты думаешь? Как мы можем тебе помочь?

– Сейчас я хочу написать о своих друзьях – тех, кто еще жив, и тех, кто уже ушел. Я хочу написать книгу об их жизни в давно прошедшие времена, когда еще не было огненных повозок, которые привезли множество бледнолицых, которые убили наших бизонов, – ответил я.

– Хорошо! Это будет хорошая книга! – воскликнул он, и остальные тоже высказали свое одобрение.

– Мы уходим, – сказал Тяжелый Взгляд. – и наши знания о великой стране, которая когда-то была нашей, уходят вместе с нами. Только прочитав написанное Апикуни, дети наших детей и их дети, которые будут жить после них, узнают, как мы жили, охотились и не пускали врагов в наши земли, какие названия дали мы горам, озерам и рекам, и почему мы так их назвали.

– Наши дети! Они так мало хотят знать о давно прошедших днях бизонов! Белые учителя разрушают их сознание! Они не верят в наших богов и в никаких других! Они лгут, они воруют! Все, что они хотят – носить хорошую одежду и разъезжать туда-сюда! – воскликнул Мальчик-Вождь, и все печально вздохнули.

– Есть много, очень много белых, которые хотели бы узнать все, что можно, о нашей жизни в прежние времена; для них я и хочу написать эту книгу, – сказал я.

– Мне это понравится. Думать и говорить о наших приключениях в давние времена – главное удовольствие в моей стариковской жизни, – сказал Белая Трава.

Мой сын и Вороньи Перья взяли пару лошадей и привезли в железнодорожной станции сверток с моей постелью и другой багаж. Я разложил постель на покрытой ветками бальзамина лежанке. Наши друзья разошлись по своим вигвамам, я лег на свою лежанку и растянулся в полном блаженстве. Я смотрел на угасающий огонь, слушал уханье сов среди сосен на равнине и доносящийся издалека печальный волчий вой, и скоро уснул.

Меня разбудили раскаты далекого грома. Они приближались, громыхая тут и там со стороны гор, молнии то и дело освещали вигвам. Сайо'пекина крикнула:

– Пожалей нас, Гром-Птица! Не делай нам зла!

Сильный дождь застучал по обшивке вигвама, от сильных порывов ветра клапаны стали громко хлопать, словно пистолетные выстрелы раздавались у меня над головой. Вспышка молнии ослепила нас, и сразу вслед за этим ужасный гром раздался прямо над нашими головами. Сайо'пекина вскрикнула и снова стала умолять Гром-птицу пожалеть нас, а очередная вспышка осветила Мальчика-Вождя, который сел на своей лежанке и молился; одновременно он набивал свою большую трубку, потом зажег ее и выдохнул священный дым в свой мешочек с талисманами.

– О священный и могучий Камень Бизона, защити нас, отведи от нас Гром-Птицу, – умолял он, а потом одну за другой спел несколько своих священных песен.

И так же внезапно, как началась, буря прекратилась, ушла за хребет, на восток, вверх по долине, и мы снова спокойно уснули.

Воронье Перо, вставший рано, разбудил нас.

– Вы там, внутри, – крикнул он, – выходите и посмотрите, что наделала ночью Гром-Птица!

Мы оделись и поторопились наружу, а из другого вигвама на его зов выбегали старики. Не больше чем в трех футах от входа в наш вигвам в земле была глубокая яма – словно там взорвалось огромное количество пороха. Пока мы стояли, уставившись на нее, Белая Собака издал громкий удивленный крик и указал на покрытие вигвама -на нем мы увидели черную прожженную полосу, которая начиналась между клапанами и спускалась к краю красного полукруга, символа магии Мальчика-Вождя.

Все замерли, не в силах издать даже удивленного крика, и Мальчик-Вождь воскликнул:

– О Камень Бизона! О святыня! Ты спас нас, ты спас нас! Ты намного сильнее Гром-Птицы! Ее ужасный огонь не смог пройти через обшивку вигвама и убить нас! Достигнув края красного рисунка, он отскочил и ушел в землю, не причинив вреда!

– Верно! Верно! Так и есть! Священный рисунок был твоим щитом, он спас тебя! – воскликнули остальные.

На минуту задумавшись, Мальчик-Вождь сказал нам:

– Не должны ли теперь те, кто все время спорит со мной, белые священники, которые все время говорят мне, что моя магия ложная и бесполезная, не должны ли они это увидеть? Это закроет их рты! Никогда больше они не скажут мне, что моя магия Камня Бизона не имеет силы, чтобы делать добро, и что если я продолжу ему молиться, мою тень уйдет туда, где все время горит огонь, и вечно будет мучиться!

– Из всех плохих белый они самые плохие, самые низкие! Вечно пробираются в наши дома, разговаривают с нашими женами и детьми, и говорят им о том, что наши боги – это ничто, что мы должны молиться только богам белых, а не то будем вечно гореть после смерти! – сказал Много Хвостовых Перьев.

– Если они так поступают, почему нельзя выгнать их из дома или даже совсем не прогнать? – нетерпеливо спросил Одинокий Волк.

– Да! А потом тебя арестует агент и целую луну, а то и две, продержит тебя в доме с железными решетками! Мы не свободные люди, как ты и твой отец; мы рабы! Мы должны терпеть все, что делают с нами агенты по делам индейцем и миссионеры! – сказал Курчавый Медведь, и мой сын не нашел ответа.

Во всех вигвамах нашего маленького лагеря разговоры во время завтрака крутились вокруг чудесной силы Камня Бизона, самого древнего талисмана пикуни. Я сказал «талисман», потому что такое название первые торговцы компании Гудзонова Залива и Американской Пушной компании дали священным предметам, которыми владели жрецы Солнца, которых они называли шаманами5. На языке черноногих эти предметы называются Натосим (собственность Солнца), или, проще, принадлежащее Солнцу. Много лет, с лучшими знатоками языка черноногих, я пытался понять, что означает слово "нинамп'скак", которым они называют шаманов, и наконец мой сын смог его правильно перевести как "вождь-уголь" – от слов нина (человек, или вождь) и ампскак (уголь, горящий в костре уголь). И еще мы предположили, что это слово может означать вождь-ящерица – эта рептилия называется нампски-ах.

Все это увело нас в те давние времена, когда на своей северной родине вокруг Большого Невольничьего озера черноногие и родственные им алгонкинские племена поклонялись свету, или тому, что олицетворяло свет. Верховным божеством кри тогда, как и сейчас, был Мичи Вабум (Великий Рассвет), или, другими словами, белый кролик, а у черноногих богом был Напи (Свет Зари), которого олицетворял старик. В те времена огонь был святыней, объектом поклонения, и был в ведении тех, кто за ним следил, нинамп'скакс (людей угля), которые не давали ему погаснуть, и, когда лагерь перемещался, переносили его в виде горящих углей в обмазанных глиной деревянных сосудах, и на новом месте разводили костер, из которого все люди брали горящие ветки. чтобы с их помощью зажечь костер в своих вигвамах.

Настало время, когда самое храброе и предприимчивое племя алгонкинов, черноногие, оставило свои леса и болота и двинулось на юг, на равнины, и там встретило племена, которые поклонялись Солнцу, и сами приняли у них эту новую вру со всеми обычаями и церемониями, оказавшуюся близкой их сердцу. Естественным образом их хранители углей, жрецы огня, стали жрецами Солнца, и в течение века или больше они так укрепились в этой вере, что она стала величайшей из всех религий племен охотников на бизонов от реки Саскачеван на юг до самой Мексики. Только одно осталось неизменным – название священника, нинамп'скакс, вождь угля.

Когда мы закончили свой ранний завтрак, женщины привели лошадей, оседлали их, навьючили, запрягли в травуа6, нагрузили их, и мы прошли вверх по долине и поставили лагерь в нижней части нижнего из озер Двух Талисманов, находящихся целиком на территории резервации племени черноногих. Линия, разделяющая резервацию и национальный парк Глейсир, проходит по вершинам Скалистых гор, от одного пика к другому, от Большой Северной железной дороги на север до канадской границы, так что в распоряжении племени остаются широкие лесистые склоны и долины, служащие пристанищем для оленей, лосей и медведей, и высокие горы, на которых живут толстороги и козероги. Так что мой сын мог обещать старикам лосиное мясо, потому что законы штатов об охоте не распространяются на индейские резервации, а он был членом племени черноногих, как и я, хоть кожа у меня белая.

Нашим старшие женщины поставили свои вигвамы рядом с грейдерной дорогой, ведущей вверх, к коттеджам Большой Северной компании, стоящим на втором из озер Двух Талисманов, одном из самых красивых мест парка, очень любимом туристами. Многочисленные гости любители красот проносились мимо нас на красных автомобилях, оглядываясь назад, на нас, пока могли нас видеть. Какой контраст был между ними, сегодняшними, у которых была красивая одежда, удобные городские дома, и моим народом, одетым в одеяла, живущим в простых вигвамах с открытым огнем, для которых хлеб, мясо, ягоды и кутенайский чай были единственной пищей, а ножи и топоры – единственными необходимыми инструментами.

Сидевший рядом со мной на берегу озера Курчавый Медведь сказал:

– Мы никогда не думали, Апикуни, что увидим перемены, которые навсегда отняли нашу прежнюю жизнь, единственную, которой стоило жить, нашу охоту на бизонов; дороги для огненных фургонов пересекли нашу страну, их большие отели, наполненные белыми людьми, стоят в наших горах, на озерах и реках, а сами они смотрят на нас и смеются.

– Смеются над тобой?

– Да. Ты знаешь, что это так. Потому что мы не такие, как они – у нас другой цвет кожи, другая одежда, другой образ жизни. Они презирают нас, считают ничтожествами, не имеющими чувств. Хуже всего, когда они смотрят на нас, наблюдая за каждым нашим движением. У них нет стыда, они не умеют себя нормально вести: они могут войти прямо в наши вигвамы, мимо наших талисманов, сесть и шутить над нами и нашими вещами.

– Некоторые так делают; настоящие белые вас уважают, – ответил я.

– Только когда ты на них смотришь, – ответил он и ушел в вигвам, чтобы подбросить дров в костер.

В прежние времена он бы так не сделал: это была женская работа.

Прямо здесь, на этом самом месте, где стояли наши вигвамы, в ноябре 1883 года стоял мой первый лагерь на этом озере, куда я поднялся из форта Конрад вместе с Солом Эбботтом, Генри Пауэллом, Эдвардом Тинглом и Уильямом Уивером, чтобы запасти мяса на зиму. С нами было три фургона с припасами, и мы должны были прорубать дорогу через лес, чтобы провести их к озеру – это были первые фургоны в этой горной долине. Дичь была многочисленной, и в течение недели мы убили всех лосей, оленей и толсторогов, какие нам попались. Это было давно – тридцать девять лет назад! Четверо моих товарищей по этой охоте давно ушли в Песчаные Холмы. И другие, кто ставил лагерь на этом месте, были там же, кроме моего сына и Тяжелых Глаз, которые сейчас были с нами. И еще, когда мы стояли лагерем на этом месте, в сентябре 1889 года, у него был поединок с настоящим медведем (гризли), который искалечил его на всю жизнь.

Тяжелые Глаза, или, как называли его белые, Фрэнк Монро, был единственным из живых сыновей Хью Монро, который был первым белым, прошедшим по восточным склонам Скалистых гор между Саскачеваном и Миссури, и о котором я еще напишу7. В тот первый осенний месяц 1889 года Тяжелые Глаза, его племянник Черноногий (которого белые называли Уильям Джексон) и я после долгой тяжелой работы на сенокосе решили, что нам нужно хорошо поохотиться, и, оставив женщин присматривать за ранчо, мы отправились в горы с упряжкой, фургоном, оборудованием для лагеря и верховыми лошадьми, и в полдень, теплым тихим днем появились здесь, на берегу этого озера.

– Вы двое справитесь с тем, чтобы поставить вигвам и привести все в порядок, и, пока вы будете этим заниматься, я поднимусь на хребет и убью оленя, – сказал нам Тяжелые Глаза.

– Да. Иди и принеси нам мяса, оно нам очень нужно, – ответил я.

Он уехал на своем пятнистом пони, пересек место, где река вытекала их озера, и поднялся по крутому склону, поросшему осинами.

Мы заканчивали ставить вигвам, когда услышали выстрел, а потом еще три один за другим, а позже еще несколько.

– Это означает мясо – хорошее жирное мясо оленя или лося! – воскликнул Сиксикакуан.

Френсис Монро, или Тяжелые Глаза

Единственный выживший сын Хью Монро, или Поднимающегося Волка

– Да, и он с ним скоро будет здесь. Давайте разведем костер, чтобы у нас были хорошие угли, на которых мы это мясо поджарим, – ответил я.

Мы собрали кучу веток хлопковых деревьев, разожгли из них хороший костер и стали ждать возвращения нашего охотника, и после долгого ожидания увидели, как он спускается к реке через заросли осины. Он раскачивался в седле, держась за переднюю луку обеими руками, его шляпа пропала, а из одежды на нем осталась лишь несколько клочьев от разодранной рубашки.

Мы побежали ему навстречу, и, приблизившись к ближнему берегу реки, он замертво упал с лошади – самый окровавленный и истерзанный человек, которого я когда-либо видел. Его лицо, правая рука, правое плечо и правая нога были страшно искалечены. Мы принесли воды в своих шляпах, отмыли его, и он пришел в себя, пробормотал "Ници кимаацистутоки, нитапокайо (Настоящий медведь так сделал)", и снова потерял сознание.

Мы поняли, что раны его намного более серьезны, и помочь ему мы сами не можем, поэтому Сиксикайкуан перебежал ручей. запряг фургон, чтобы отвезти его к агентству вниз по Барсучьему ручью, а я тем временем отмыл его и пытался сделать, что мог, с его истерзанной плотью и сломанными костями. Он пришел в себя, и мы положили его на постель в фургоне, потом он снова впал в беспамятство, и тогда, зарядив свой тяжелый винчестер, я пересек реку, поднялся на хребет и без труда нашел место схватки с медведем. Под развесистыми густыми кустами ирги земля была изрыта, покрыта множеством следов и покрыта пятнами черной засохшей крови, и от этого места на запад вдоль хребта шли два кровавых следа. Пройдя по ним, я оказался в сырой низине, густо заросшей медвежьей травой, и там нашел четыре отчетливых медвежьих следа, скоро потерял два из них, на которых не было крови, а потом потерял и остальные, пройдя через осиновую рощу в густой хвойный лес. Я три дня выслеживал раненого медведя, но так его и не нашел. На четвертый день вернулся Сиксикайкуан и сказал, что раненый едва не скончался от большой потери крови, но врач сказал ему, что от выживет, хоть и останется калекой.

Я вспомнил, что ни разу еще не слышал рассказов людей, выживших после столкновения с медведями, поэтому поспешил в лагерь, чтобы услышать такой рассказ. Я нашел стариков, сидевших в ряд вдоль речного берега и передающих друг другу трубку, и Курчавый Медведь подозвал меня:

– Иди сюда. Самое время послушать, как Тяжелые Глаза рассказывает нам о своей схватке с настоящим медведем.

– Я для этого и пришел, – ответил я, сел рядом с ними и в свою очередь затянулся из трубки.

– Ну, – начал в ответ на мою фразу Тяжелые Глаза, – мы решили, мы трое, пройти выше и хорошо поохотиться. Ночью накануне выхода у меня было сильное видение: я стоял на большом бревне в густом лесу, высматривая дичь. Справа от меня задрожали кусты, и, посмотрев туда, я увидел, как оттуда прямо ко мне вышли два настоящих медведя. Когда я готов был поднять ружье и прицелиться в одного из них, он крикнул мне: "Стой на месте, мы пришли поговорить с тобой." Я был очень удивлен таким приветствием от настоящего медведя на чистом языке пикуни.

Они подходили ко мне, и, когда оказались рядом, сели на хвосты и один из них сказал мне: "Мы прослышали, что ты хочешь пройти на озеро Двух Талисманов, чтобы поохотиться, ты и еще двое. Хорошо, иди и убей поедающих траву, которые тебе нужны, но не стреляй в наших сородичей. Я предупреждаю тебя не причинять им зла. Если ты сделаешь это, будешь жалеть всю жизнь!"

Так вот, друзья, тем самым вечером, перед сном, мы говорили о настоящих медведях и о том, что собираемся во время охоты встретить и убить нескольких из них. И эти двое услышали наш разговор, в этом нет сомнений! Еще более удивительно, что пока я думал, что им ответить, пока собирался с мыслями, они внезапно исчезли, а моя тень вернулась в мое тело. Я проснулся с громким криком и увидел, что сижу на постели, а тело мое мокрое от пота.

– Что это за ужасный крик? Ты не заболел? – спросила моя женщина.

– Я не болен. Все в порядке, – ответил я, и она снова уснула. А я не смог. Я пролежал с открытыми глазами оставшуюся часть ночи, непрерывно думая о своем видении, и, когда настало утро, решил, что к этому предупреждению от настоящего медведя нужно прислушаться. Я никому, даже своей женщине, ничего не сказал об этом видении.

В тот день мы вышли так поздно, что должны были остановиться на Ивовом ручье, так что до места не дошли до полудня следующего дня, и, едва мы выпрягли лошадей из фургона, как я оставил там Апикуни и Сиксикайкуана, чтобы они поставили вигвам и обустроили лагерь, а сам поехал на лошади вверх по хребту, чтобы попробовать убить оленя.

Когда я добрался до звериной тропы и не нашел на ней свежих следов, меня это удивило. Тогда, пройдя по одному из старых следов, я увидел, что они оставлены медведями, и понял, что эту тропу используют медведи, и понял, почему тут нет оленей: как вы знаете, они не любят оставаться и пастись там, где липкие рты8 многочисленны.

Я поднялся выше по хребту, и вышел на крутой склон, заросший кустами ирги, черными от созревших ягод. Я был очень голоден и спешился, чтобы поесть их, и, чтобы лошадь от меня не ушла, несколько раз обернул повод вокруг левой руки. Я шел от куста к кусту, выбирая самые спелые, крупные, черные ягоды, и думал, что никогда мне не попадались такие сладкие и сочные, как эти. Вдруг моя лошадь дернулась. Я оглянулся на нее и увидел, что она уставилась на что-то на хребте, что было выше меня. Я посмотрел в ту же сторону и увидел большого настоящего медведя, который стоял на задних лапах, передними притягивал ветки ирги и своим большим липким ртом слизывал с них ягоды вместе с листьями. Я сразу вспомнил о своем видении, о предупреждении, которое получил, но этот медведь был таким жирным, что я решил добыть его – сала на нем было столько, что моя жена могла бы готовить на нем всю зиму. Внутри меня было два голоса – один повторял "Не стреляй в него! Не стреляй в него!", а другой говорил: "Стреляй! Убей его! У тебя будет много сала для твоей женщины и твоих детей!"