Торговец дыма

– Что? О, нет. Но, обещаю, что об этой картине я как-нибудь тоже тебе расскажу. А пока посмотри на стол.

Она повернулась и увидела голубой лакированный ящик на столе. На крышке была инкрустация в виде кубинского флага и портрета Че Гевары.

– Это? – с удивлением осведомилась она. – Похоже на большую шкатулку для дорогих часов.

– Скорее, саркофаг для ценных удовольствий.

– Смешно, но… часы, Луис? – Джи выглядела растерянной. – Если там правда они, то я вынуждена буду отказаться. Мое руководство строго следит за нашими покупками и требует отчитываться за каждый…

– Успокойся, прошу, – с мягкой улыбкой сказал Луис. – Это не часы, это хьюмидор – ящик для хранения сигар. Сегодня я научу тебя курить сигару.

Глаза Джи округлились.

– О. Такого я точно не ожидала. Хоть и знаю, что ты у нас… сигарный барон.

– Я предпочитаю куда менее пафосный титул – продавец дыма, – с притворной скромностью произнес Санчез. – И я хочу быть твоим первым проводником в мир табака… если ты готова, конечно.

– Готова, – улыбнулась Джи.

– Тогда присаживайся. – Луи указал на кресла. – И начнем.

Джи охотно приняла его приглашение. Видя, как она расслабленно улыбается, Луис в очередной раз порадовался, что купил эти кресла у антикварщика в Гранаде. Неизвестный мастер то ли знал какой-то мудреный секрет столярной анатомии, то ли обладал магическим даром, о котором сам не подозревал. Как бы то ни было, более комфортных кресел Санчез прежде не встречал.

Луис открыл хьюмидор, в котором аккуратными рядами табачных мумий лежали сигары, и осторожно взял одну из них. Китаянка внимательно следила за его манипуляциями.

– Смотри. Это сигара – яркий пример того, как табак продолжает изобретать себя заново. Одна ее сторона называется парехо, – начал рассказ Луис. – Она закрыта шапочкой табачного листа.

– Это ее нужно срезать?

– Верно, причем срезать с очень небольшим зазором. Если даже чуть промахнешься, обрезки табака будут лезть в рот. А если сильно хватишь лишку, верхний лист, который мы называем покровным, может начать разворачиваться.

Луис нежно провел пальцем по телу сигары.

– А чем их обрезают? – с интересом спросила Джи.

– Самый известный каттер, он же самый удобный – это ручная гильотинка. Но на деле каттеров великое множество. Есть, например, «ласточкин хвост» – он выгрызает в головке сигары вырез треугольного сечения. Такие каттеры очень популярны в США, но я считаю, что пользоваться «ласточкиным хвостом» нельзя.

– Почему?

– «Благодаря» такому срезу в его углу образовывается конденсат, сигара начинает горчить, курение становится жестче, и докурить такую сигару до конца почти невозможно.

– А это что? – Джи взяла в руки стальной цилиндр. – Мундштук?

– О, нет, это пробойник. Он делает небольшое круглое отверстие в «шапочке» сигары. Тоже каттер, и у него масса поклонников, но я его ярый противник. Площадь среза пробойником намного меньше, чем гильотиной. В результате меняется тяга, напрямую в рот дым поступает только с центральной части сигары, а там находятся самые крепкие листья. Остальной же дым вынужден пробиваться через табак, из-за чего те летучие вещества-эфиры, которые афисионадо должен был вдохнуть, до рта не доходят – просто отфильтровываются по дороге. Пробойник искажает вкус сигары, причем довольно сильно. В итоге сложится впечатление о плохом вкусе сигары, а на деле она просто неправильно была обрезана.

– А для чего она тебе, если ты считаешь ее плохой? – удивилась Джи.

– У меня бывают разные афисионадо, и некоторые предпочитают этот способ. Вежливость к гостям, ничего более.

Говоря это, Луис неторопливо взял в руки гильотину и аккуратно обрезав сигару, протянул ее Джи. Затем проделал ту же манипуляцию с сигарой для себя.

За окном громко крикнула чайка. Шум крыльев – и она унеслась прочь, к линии горизонта, быстро слившись с барашками волн, которые поднимал теплый морской ветер.

– Все, можно уже прикуривать? – спросила она.

– Раскуривать. – Луис улыбнулся. – Прикуривать – это вставить один конец сигары в рот, поднести огонь к другому и затянуться… но делать так вульгарно!

– Надо же. А как правильно?

– Пламя необходимо располагать под углом около 45° к сигаре и круговыми движениями, чуть касаясь пламенем площади среза, равномерно разжигать сигару. На кончик сигары можно подуть, чтобы она разгоралась равномерней. Но не стоит махать сигарой. Так и тяжелее ее разжечь, и сигару можно выронить… да и ты станешь похожа на официанта.

– Как все сложно, – протянула Джи, разглядывая сигару в своей руке.

– При розжиге еще важно, чтобы пламя случайно не лизнуло покровный лист. Нельзя также покров закоптить, для этого сигару нужно располагать вертикально, срезом вверх. – Луис продемонстрировал правильное положение сигары. – Когда научишься без проблем разжигать, тогда можешь держать ее так, как тебе удобно.

– А чем грозят проблемы при розжиге? – удивилась Джи.

– Если срез разгорелся неравномерно, то сигара и гореть будет так же. Можно, конечно, горение поправить, но начало ритуала окажется скомканным. Плюс – или, точней, минус – если закоптить покров, можно подпортить вкус сигары на какое-то время.

Джи поднесла сигару к глазам, повертела так и этак, мысленно, вероятно, представляя, как будет ее поджигать и курить… потом недоуменно спросила:

– А зачем разжигать сигару под углом?

– Потому что если разжигать ее в лоб, продукты горения будут буквально вколачиваться в тело сигары. А так как температура пламени намного выше температуры горящей части, то ароматические вещества вместо приятного вкуса дают неприятный угарный привкус.

Сейчас Луис был на своем поле, в своей стихии. Он был ментором, учителем, а Джи была его ученицей, которая с интересом ловила каждое слово наставника.

– Кстати, то же самое, но в куда более опасной форме, происходит с сигарой, если ее прикуривать от сильного пламени. Так ты опять будешь втягивать в сигару всю гарь. Особенно смешно выглядит, когда человек аккуратно разжигает сигару, а под конец берет ее в рот и за пару затяжек от огня превращает сигару в пылающий факел.

– А как надо? – невинно поинтересовалась Джи. – Какие должны быть затяжки, Луис?

– Не слишком частые, чтобы не перегреть сигару, и не слишком редкие, чтобы она не остыла. Даже если сигара еще не погасла, а только остыла – оттого, что ты ее надолго оставила без внимания – вкус ее может уже немного подпортиться. Иногда – на какое-то время, изредка – до самого конца. Риск повышается, если сигара успела погаснуть. Ну а если с момента угасания прошло минут 40 – курить это уже нельзя: твоя бывшая сигара застыла и провоняла, как пепельница.

На горизонте за окном показался крохотный лайнер, чадящий трубами и похожий на старую крохотную пепельницу, утыканную окурками, словно еж. Джи наморщила нос и протянула:

– И снова – так все сложна-а-а…

– Научишься, – пообещал Санчес. – Давай пробовать.

Он демонстративно разжег свою сигару, затем начал помогать Джи. Сразу же, конечно, не вышло, но это ничуть не раздражало – напротив, они хохотали до слез. Наконец совладав с сигарой подруги, Луис скользнул взглядом по ее ногам – левая закинута на правую – и сквозь первые робкие облачка дыма продолжил лекцию:

– Смотри, главное – не пытайся затянуться, иначе можно попасть в объятия обморока. Сигара не для этого предназначена. Никотина в сигарном листе очень много, а он, как ты знаешь, может убить лошадь.

– Слушай, как опасно, – пробормотала Джи. – Хорошо, что я не лошадь!

Она коротко «глотнула» дыма, тут же отодвинула сигару и поменяла ноги местами – видимо, справляясь с ученической нервозностью, страхом что-то сделать неправильно.

– Это всего лишь присказка, как ты понимаешь. В сигарной культуре вообще много шуток, но если упрямо наполнять легкие сигарным дымом, станет не до них. Поэтому не нужно делать очень большие затяжки. Сделала глоток дыма, покатала его во рту, как…

Луис запнулся. Он хотел сказать «как дорогой коньяк», но, кажется, для Джи подобное сравнение было не совсем уместно.

– В общем, как бы дым должен «впитаться» в слизистую. В идеале изо рта не выходит дыма – он весь впитывается.

– Да ладно? – не поверила Джи.

– Ну да, а чего дым на воздух переводить? И так вон сколько уходит в никуда. – Луис помахал в воздухе своей сигарой. – Главное, не спешить. Сигара не сигарета. Если курить слишком быстро, дым начнет лезть в нос и в глаза, сигара будет перегреваться и горчить. Да и сгорит раньше времени…

Джи осторожно приложилась к кончику сигары, сделала «глоток», задержала его во рту, потом снова разжала губы, выпустив робкие излишки дыма наружу.

– Ну как? – спросил Луис.

Джи кашлянула, глаза ее заблестели от слез.

– Крепкая какая… – пробормотала она.

– Не спеши, – сказал Луис. – Может, хочешь пойти к морю? На краю обрыва есть лестница, можем спуститься, постоять у воды.

Джи охотно закивала, и они, с дымящимися сигарами, отправились вниз по ступенькам.

Стоя на самой границе суши и Тихого Океана, позволяя соленым волнам омывать ступни, Луис и его гостья смотрели на линию горизонта и курили.

Он проследил взглядом за безмолвным облаком дыма, покинувшим губы джи – подхваченное ветром, оно исчезло в небе, за считанные секунды став прошлым.

Красота облаков заключается в том, что в их очертаниях нет повторяющихся линий. Неопределённость облака – это и есть красота в ее подлинном, первозданном значении.

Сиюминутное совершенство бесформенности всегда восхищает.

– Видишь, облака? – Санчез указал на небо. – Ацтеки считали, что это – сигарный дым курящего бога.

– Надо же. А их боги курили?

– Один из них – точно. Ксочипилли – первый бог табака, цветов и удовольствий. Индейцы изображали его в окружении священных растений, среди которых были психоактивные грибы и табак.

– Интересно, – хмыкнув, сказала Джи.

Они помолчали. Призрачные силуэты далеких кораблей на горизонте навевали мысли о загробном мире и вечном море…

Луис вздрогнул.

«Только не сейчас!..»

– Ты в порядке? – обеспокоенно спросила Джи. – Ты побледнел.

От ее голоса мимолетное наваждение отступило, мысли моментально прояснились, и Санчез уставился на китаянку.

– А? – Он мотнул головой. – О, не обращай внимание. Я просто задумался. А бледный… Это так. Ерунда.

Луис улыбнулся Джи, снова повернулся к океану, но она не сводила с него взгляд.

– Что? – неуверенно спросил Санчез, снова повернувшись к гостье.

Она приблизилась к нему, осторожно, словно гладила дикого зверя, провела рукой по его щеке, и тихо сказала:

– Не пугай меня так, ладно, Луис?

Он смотрел на нее сквозь лучи яркого солнца… а потом наклонился и поцеловал ее алые губы.

Они не имели горького привкуса.

Кажется, Луис правильно научил ее разжигать сигару.

Глава 12

Выгодный обмен

1500 г.

Весть о том, что Колумб возвращается в Кастилию в кандалах, как преступник, потрясла Марио до глубины души. Он не мог поверить, что судьба подобным образом поступила с его старым товарищем, долгие годы терпевшим тяготы освоения Вест-Индии вдали от цивилизации.

Под «судьбой» Варгас, разумеется, подразумевал почтенных Изабеллу и Фердинанда, которые вконец отчаялись получить серьезную выгоду от заокеанских земель, стоивших им немалых средств и нервов, ведь Эспальон стал причиной конфликта с Португалией о принадлежности открытых территорий в соответствии с буллой папы Александра VI «Inter caetera». Долгие споры в итоге закончились подписанием Тордесильясского договора о разделе сфер влияния в мире в 1494-ом. В нем стороны определили условную линию в Атлантическом океане, пролегающую с севера на юг. Согласно договору, все земли к востоку от этой линии отходили к королевству Португалия, а к западу – к Кастилии и Арагону.

И вот теперь, по мнению престолодержцев, это соглашение теряло смысл – ввиду полной бесполезности колонии Эспаньол. По слухам, которые дошли до Марио, в те земли уже отправился сам королевский комиссар, чтобы собственноручно арестовать Христофора за превышение полномочий и расточительство и вернуть его в Европу для королевского суда. Вместо него на острове теперь господствовал конкистадор Франсиско де Бобадилья, которого монархи наделили неограниченными полномочиями, сделав из него, фактически, нового правителя туземцев взамен опального Колумба.

От одной мысли, что старый друг может закончить жизнь в кастильской тюрьме, Марио становилось дурно. Сохранять самообладание и здравый рассудок ему в ту пору позволял только табако, которого, к слову, становилось все меньше с каждым днем.

Беда заключалась в том, что за последние несколько лет Марио более-менее наладил торговлю табаком, а теперь из-за ареста Колумба все прошлые старания Варгаса могли пойти прахом. Следовало искать иной способ раздобыть табако, но Марио пока плохо представлял, кто, кроме Христофора, может обеспечить его чудесным заморским растением.

Покуда банкир гадал, как сложится судьба их рискового дела, из Германии доставили письмо от Дюрера. В нем Альбрехт с восторгом рассказывал Марио о том, что творческий кризис его благополучно миновал, и художник снова вдохновенно работает – к счастью, заказов после создания «Апокалипсиса» у немца было хоть отбавляй.

Также в письме Дюрера не обошлось без упоминания чудесного растения, которое помогло молодому гению справиться с меланхолией:

«Сообщаю также, что чудесное растение, именуемое тобой табако, сопровождает меня и в радости, и в печали, усиливая первое и скрашивая второе. Кажется, что оно создано для меня одного, меня одного подпитывает, и сам я переполнен священным дымом родом с далеких берегов. Прошу изыскать возможность продать мне 3 арробы тобако, которого, как я надеюсь, хватит мне на ближайший год, чтобы я мог и далее творить, не беспокоясь о его отсутствии!»

Улыбаясь, Марио перечитал этот абзац и продолжил чтение. Но улыбка стремительно покинула его лицо, поскольку следом Дюрер с вежливой прямолинейностью уведомлял банкира о появлении конкурента.

«В противном же случае, если ты по какой-то причине не способен удовлетворить мой интерес, прошу тебя сразу мне об том сообщить, дабы я обратился к другому торговцу дымом, которого мне рекомендовали в Севильи…»

Эта новость сперва задела самолюбие банкира, а после разожгла в нем бессильную ярость, словно тлеющий табак, попавший на лацкан камзола и породивший пламя, которое медленно пожирает добротное сукно.

С каких пор в Севилье кто-то, кроме самого Марио, стал промышлять табако? И кто является этим неизвестным торговцем? Дюрер на эти вопросы не отвечал – возможно, по той самой причине, что не хотел сталкивать конкурентов лбами. Или, что скорее, по научению своей супруги Агнет, искушенной в вопросах торговли.

Варгас дочитал письмо и, поколебавшись, отправил его в верхний ящик стола, чтобы вернуться к нему позже, уже по возвращению Колумба. Пока Марио даже близко не представлял, сколько табако сможет доставить в Старый Свет его друг, а потому не знал, что ответить Дюреру. Может статься, Колумб приедет назад совершенно опустошенный, в прямом и переносном смысле, и единственным украшением, которое Христофор привезет, станут надетые на него кандалы. Впрочем, думать об этом банкир желал не особо. Он предпочитал действовать – подключал знакомых финансистов из числа приближенных к королевскому двору, надеясь, что их влияния и признания Колумба среди простого народа Кастилии хватит, чтобы убедить монархов освободить путешественника из-под стражи.

Но, Боже мой, какого же труда стоила Варгасу эта вера в спасение его друга!..

Хуже всего, что чем ближе было прибытие Христофора и его конвоиров, тем сильней Марио укреплялся в мысли, что в Севилье действительно появился еще один продавец табако. Варгас вспоминал письмо Дюрера всякий раз, когда очередной его «постоянный клиент» исчезал. И пусть число «предателей» пока было не слишком велико, Варгас всерьез обеспокоился, что их с Христофором предприятие вскорости придется закрыть. Притом не только из-за конкуренции, сколько из-за проблем с поставками и инквизиции, которая, похоже, начала все чаще интересоваться ритуалами курения.

Наконец судьбоносный день настал: Колумб вернулся в Испанию. По счастью, к тому моменту Марио и финансистам, приближенным к Фердинанду и Изабелле, удалось смягчить монархов. Они «за былые заслуги» простили Христофору грехи третьей экспедиции, и вскорости Марио смог крепко обнять старого друга – болезного, бледного, исхудавшего, но с глазами, все еще сохраняющими былой огонь.

Правда, теперь он уже не казался игриво-беззаботным. Скорей, он стал злым, готовым сжечь любого, кто встанет между Христофором и его заслугами открывателя новых земель.

– Поверить не могу, что тебя везли сюда, как преступника, – сказал Марио, когда они устроились у него на террасе и курили ароматный табак.

Колумб затянулся, выпустил в воздух струйку дыма и на выдохе пробормотал:

– А я не могу поверить, что оказался на свободе.

– Но ты же герой Испании, первооткрыватель! Великий герой всего народа…

– Все так. Но это уже прошлое. И разочарование Фердинанда и Изабеллы мне понятно. Они ждали золота… не дождались. Терпение иссякло. А конкистадоры были тут как тут. Священное воинство, всегда готовое постоять за честь короны, хоть здесь, хоть в многих сотнях лиг отсюда…

Колумб фыркнул и крепко затянулся – пожалуй, даже крепче, чем стоило, поскольку лицо его сделалось красным, а сам он закашлялся.

– С тобой все в порядке? – обеспокоенно спросил Марио.

Христофор кивнул и, уняв кашель, добавил:

– Не обращай… кхм… внимания. В общем, я хотел лишь сказать, что ждал подобного исхода.

– И все же отправлять тебя за решетку – это уже чересчур. Ты не виновен в том, что те земли оказались бедней, чем ты о них думал.

– Пожалуй. Но… ты не думаешь, что дело может быть не только в богатствах Эспаньола и других земель? – ухмыльнувшись, хитро осведомился Христофор.

– Ты сейчас говоришь про табако?

– Конечно, про него. Сразу по прибытию в город мне рассказали, что случилось в Севилье незадолго до моего возвращения. Ты же наверняка уже в курсе, что приключилось с Родриго де Хересом, моряком, который служил на одном из моих кораблей в первую экспедицию?

– Нет, я знаю только про одного моряка – Торреса, которого несколько лет назад инквизиция арестовала за то, что он выращивал и курил табак у себя дома, не обращая внимание на ворчания недовольной супруги… за что и поплатился.

– Так вот с Родриго де Хересом случилась такая же история. Только тюрьмой тут, возможно, не обойдется.

– И что же с ним приключилось? – удивился Марио.

– Говорят, Родриго, изрядно захмелев, нагло закурил прямо в трактире, и сидевшие за соседним столиком люди, увидев, как он выпускает дым изо рта, решили, что беднягой овладел дьявол, и тут же донесли, куда следует. Матроса забрали в застенки и теперь, говорят, пытают.

Липкое и обжигающее холодом чувство страха вспыхнуло в душе Варгаса. Он, безусловно, подозревал, что инквизиция рано или поздно вмешается в контрабанду табако, но не думал, что кара за курение будет настолько жестока. Интересно, если люди однажды научатся летать, как птицы, их тоже спустят с небес и отправят в подземелья на рандеву к дознавателям?

– Может, и меня эта история как-то коснулась? Как знать… – пробормотал Колумб.

– Постой. Ты что же, думаешь, что инквизиция могла убедить Изабеллу арестовать тебя, чтобы прекратить поставки табако на континент?

– А почему бы и нет? Если кто-то донес, что ты подпольно торгуешь этим чудесным растением, которым тебя снабжаю я, последствия могли быть любыми. В том числе – фатальными. – Колумб сделал еще «глоток» дыма. – Родриго де Херес, надеюсь, не был твоим покупателем?

– Думаешь, он сдал бы меня, если бы я с ним торговал?

– Как знать, – повторил Колумб. – Говорят, клещи инквизиторских дознавателей могут разговорить кого угодно…

Той ночью после разговора с мореплавателем Варгас плохо спал – ворочался, долго не мог уснуть, а когда наконец провалился в сон, угодил прямиком в мрачный каземат инквизиции. Тусклый свет от горящих углей в очаге едва надрывал пелену тьмы, царившей в этом зловещем помещении. Марио с ужасом понял, что руки и ноги его зафиксированы кандалами на какой-то конструкции, напоминающей крест. Бритоголовый верзила-послушник, мурлыча молитву себе под нос, грел над красными от жара углями кочергу. Раскаленный конец металла придавал кочерге сходство с тлеющим листом табако, и Марио подумал, что с удовольствием бы закурил.

– Не ты один, – послышался справа до боли знакомый голос.

Варгас с замиранием сердца повернул голову и увидел, что рядом на такой же крестообразной конструкции распят его друг, Христофор Колумб. Путешественник был одет в исподнее, а голову его украшал нелепый ночной колпак, который он, насколько Марио знал, никогда не носил.

– Колпак и вправду нелепый, – согласился с мыслью банкира Колумб.

– Где мы и что тут делаем? – выговорил Варгас с трудом.

– Сначала мы жгли табако, теперь будут жечь нас, – меланхолично ответил Христофор.

Ком подкатил к горлу Марио, и он с трудом выговорил:

– Значит ли это, что мы должны перестать им торговать?

Колумб внимательно посмотрел на друга и, прервав затянувшееся раздумье, строго сказал:

– Делай что должен и будь что будет.

В этот момент инквизитор резко повернулся и вонзил кочергу в грудь Марио. Банкир распахнул рот в беззвучном вопле…

И проснулся.

Некоторое время он просто лежал, отчаянно хватая ртом воздух, не в силах продышаться – боль сна не спешила отступать.

Что значило это сновидение? И о чем его предупреждал образ Колумба? Что надо быть осторожнее? Или, напротив, не стоит переживать насчет инквизиции? Марио терялся в догадках весь следующий день, пока снова не встретился с Колумбом.

– Как думаешь, мой друг, рисково ли отправить груз табако нашему общему знакомцу, Альбрехту Дюреру, прямиком в Германию? – спросил Марио, когда они ужинали за бокалом вина в одном из трактиров. – Как я понял, в этот раз ты привез не слишком много?

– Не слишком. Но Дюрер… Его лишать табако кажется жестоким. Вот только…

– Вот только что? – не понял Варгас.

– Вот только золото не выглядит достойной платой. Опять же, золото мы можем раздобыть и здесь, да и везти его из самого Нюрнберга сложно и хлопотно… А вот урвать немного дара гения – это мне кажется заметно интересней!

– Я не пойму, куда ты клонишь, – сказал Марио, – хотя как будто выпил не слишком много.

– Что, если нам в оплату табако попросить у Дюрера его гравюры? – наклонившись к столу и понизив голос, сказал Христофор. – Они могут пригодиться переселенцам в новый свет. Поверь, большинство тех, кто отправляется на острова, заплатит уйму денег за что-то европейское, за часть нашей культуры, которую сможет забрать в Эспаньол вместе с собой.

– То есть мы не просто продадим высушенный табако, но еще и приумножим капитал? – задумчиво пробормотал Марио. – Что ж, давай напишем так и посмотрим, что ответит Альбрехт.

Следующим же утром Варгас сел за ответное письмо, в котором доходчиво изложил Дюреру их с Колумбом мысли по поводу варианта обмена. По настоянию Христофора банкир приравнял цену набитого табаком кистеня к одной гравюре Дюрера.

Запечатывая письмо сургучом, Марио невольно ломал голову – продешевил ли он или, напротив, оскорбил ранимую натуру Альбрехта недостойным предложением?

Ответить на этот вопрос могло лишь время.

Глава 13

Ужин на троих

2024 г.

– Милый, поставь чайник, – пропел ее голос из коридора.

Луис вздрогнул. От моментального флэшбэка перед глазами полыхнуло красным. Мадрид, смятые консервные банки вагонов, и где-то там, среди этого месива, похоронено его прошлое – перепачканная кровью беззаботность и способность улыбаться, навсегда, как казалось, умершая.

– Милый? – Джи заглянула в кухню, и наваждение отступило.

– Да-да, сейчас поставлю, – сказал Луис, неуверенно улыбнувшись китаянке.

Щелчок кнопки – и конфорка под чайником зажглась. Крохотные бирюзово-желтые язычки пламени заплясали под стальным дном.

Сегодня он делает новый шаг. Еще недавно он впускал Джи в свой мир, а теперь выходит с ней в мир внешний.

Луис и Уго уже посещали ресторан «Сосьедад», когда отставной майор только-только прибыл в Никарагуа. Тогда они с офицером обсуждали потенциал сделки по экспорту сигар в Испанию. Сегодня, как понял Санчес, Уго подготовил для него нечто более конкретное – возможно, первое официальное предложение.

Впрочем, кого это волнует, подумал продавец дыма, перемещаясь из кухни в спальню.