Мир Гаора. Сторрам

Ни бегая за карточками, ни разворачивая машину на выезд, он не позволил себе посмотреть на место их драки, где остались лежать убитые и те, кто не смог по команде встать. Добили их там, на месте, или увезли на утилизацию… им помочь было уже никак нельзя, так и нечего душу травить, сердце рвать, и поездка на дамбу осталась в памяти упоением боя, и бесконечными хвастливыми рассказами в спальне, как мы тварям-блатягам врезали, и как Рыжий молодец, не пикнул, когда вваливали.

– Мотри, Рыжий, – Матуха с ласковой укоризной покачала головой, осмотрев его спину и выслушав: не отбили ли лёгкие, – за норов лишнее огребаешь.

– Мне чужого не надо, – отшутился он, – а что моё, то моё, не отказываюсь, – и уже серьёзно: – Не кричал, и не буду кричать, пока терпеть могу. Последнее дело пощады у врага просить.

Матуха молча потрепала его по голове и отпустила.

Отругал его и Ворон.

– Ну, куда ты лезешь?

– Наших бьют, а мы в стороне? – возразил он, переставляя пешку.

– Про глэнхау тебе напомнить?

– Эва, вспомнил! Я о них только в книгах читал!

– А это что за хренотень? – сразу заинтересовались мгновенно собравшиеся вокруг болельщики, зрители и слушатели.

– Вот и объясни, – ехидно сказал ему Ворон, делая ход слоном. – Вспомни, чему учили, и блесни знаниями.

– Ну, это совсем давно, в Тёмные века, когда король кого-то сильно боялся и подозревал, что на его власть посягнут, то посылал верных, и ту семью под нож пускали. А потом, когда рабство только начиналось, – стал он объяснять, и, не обратив внимания на резко наступившую мёртвую тишину, потому что был занят сложившейся на доске позицией, продолжил так спокойно, будто отвечая на уроке хорошо выученный текст, – боялись восстаний, и убивали потенциальных вожаков, ну тех, кто мог такое восстание возглавить. Иногда вместе с ними выбивали всю семью или посёлок. Делали это специальные воинские команды, а называлось глэнхау, – закончил он вдруг голосом, севшим от понимания, что же такое говорит.

– Понял, откуда ноги у зачисток растут? – Ворон тоже будто не замечал ощутимо сгустившегося молчания. – А ты нашёл где и кому фронтовую выучку демонстрировать. Потому и пороли тебя там же на месте, чтобы вспомнил, кто ты и где ты. Твоё счастье, что по первому слову под дубинку лёг. И молись, чтоб на заметку тебя не взяли. Убить тебя Сторрам не даст, ты, – Ворон усмехнулся, – доход даёшь, а вот что со двора могут не выпустить больше, это да. И мат тебе в три хода, зевнул опять. В пятый раз ты на этот ход ловишься. Стратег хренов.

Ворон достал из тумбочки сигареты и ушёл курить в умывалку. Так же молча, явно переваривая услышанное, разошлись остальные.

Но обошлось. Декаду его подержали на внутренних работах и снова выпустили в рейс…

…Нет, всё равно, здорово вышло!

– Подъезжаем, парни, вниз.

За его спиной зашуршали, переставляя коробки так, чтобы охрана, заглядывая в кузов, не догадалась, что они могут стоять у переднего борта. А то ещё начнут шуровать, увидят мембрану, окошко, и всё…

Гаор свернул на левый съезд и, плавно снижая скорость, вписался в поворот к воротам. Обыск на въезде – а здорово они нас боятся, интересно, с чего бы это? – и подъём к складам. Гархем уже на месте, и тоже интересно, почему он всегда как из-под земли выныривает, домой-то он когда-нибудь уходит, или прямо и живёт здесь на комплексе? Обычная рутина разгрузки, сдачи накладных, маршрутного листа и карточек, и можно в гараж, поставить и обиходить машину, и как раз он к вечернему построению успеет. А там его время до подъёма. Если, конечно, ничего такого не случится, и его ночью не выдернут.

В гараже уже ждал Махотка. Старший механик, нещадно гонявший и жучивший Махотку в отсутствие Гаора, всегда отпускал парня к его приезду.

Помогая Гаору, Махотка быстрым шёпотом выкладывал ему самые последние новости. С ума сойти, сколько парень успевал увидеть и услышать, да ещё при этом всегда смотреться дурак дураком. А классный бы разведчик был, если бы…

– А я сегодня главного механика по всему комплексу возил, – наконец выложил Махотка главную свою новость, – на автопогрузчике. И по шее мне ни разу не смазали.

– И что? На тебе теперь автопогрузчик? – подыграл Гаор.

– Ага, – счастливо выдохнул Махотка.

Гаор кивнул и, пользуясь тем, что трейлер загораживает их от остальных шофёров и механиков, взъерошил Махотке волосы на затылке.

– Магарыч с тебя.

– Ага, только… одолжишь мне?

– Я и сам выставлю, – тихо засмеялся Гаор, – всё ж таки я учил.

– Кабы не ты… – Махотка задохнулся от переполнявших его чувств.

Ну что ж, значит, сажают Махотку на автопогрузчик, а в город пока выпускать не будут. Жаль, он уже прикидывал, как они будут вдвоём ездить. С подменным шофёром можно и в совсем дальние поездки. Но… не попросишь и не предложишь. Делай, что велено, лопай, что дают, и не вякай. Интересно, а когда-нибудь он будет жить по-другому? И тут же сам себя остановил. Стоп, об этом нельзя: серая пелена подступит. Живи, как живётся.

Звонок заверещал как раз, когда они закончили возню с трейлером, и он даже успел проверить, что Махотка сделал с автопогрузчиком. Махотка гордо предъявил свою работу.

– Пойдёт, – кивнул он и прислушался. – Айда.

Пояс и инструменты в шкаф, кивок проходящего мимо главного механика – работу Гаора на трейлере тот давно не проверяет – и они бегут через двор на построение, как всегда Гаор впереди, а Махотка сзади и левее. Это Гаор его научил бежать не вплотную, а так.

– Если что, то не налетишь на меня, понял?

– Ага, – кивнул Махотка, – а это чо, Рыжий, по-фронтовому?

– По-армейски, – рассмеялся Гаор.

С хода точно на своё место в строю, Старший кивает ему, пробегая на рапорт, пересчёт, обыск, замечаний и приказа явиться после ужина в надзирательскую нет, и он скатывается по лестнице вниз, в жильё. Где он всегда среди своих, где не один. Комбез на крючок, ботинки под крючок, всё с себя скинуть, бельё на перекладины изножья и голышом, чтобы тело дышало, бегом умыться, на обратном пути натянуть рубашку и штаны и в столовую.

– Ну, как, Рыжий?

– Нормально! Как тут?

– Громку ввалили.

– Это за что? – удивляется он.

И ему, хохоча, рассказывают, как Громок – молодой парень из новокупок – был послан на склад и перепутал всё.

Громок шмыгает носом и жалуется, что коробки навовсе одинакие, а он-то…

– А ты учись, – отвечает, усаживаясь на своё место, Махотка, – я вот тоже, привезли меня сюды, даже букв не разбирал, а теперя… – и гордо озирает стол.

– Видали тебя, видали, – смеются в ответ.

– Князем ездил.

– Магарыч с тебя, Махотка.

– И с Рыжего надоть.

– Он учил.

– А я и не отказываюсь, – весело отвечает Гаор.

– Ну, так чо, браты? Гулям?

– Гулям, – кивает Старший, принимая миску с кашей. – Но не седни.

– Чо так?

– Выдача когда?

– Верно, два дня осталось.

– Ну, понятно, парни получат, так и гульнём.

– А глядишь, за два-то дня ишшо подвалит кому.

– Вячку старшей по бригаде сделают, – вполне серьёзно говорит Гаор.

И все хохочут так, что даже есть не могут. Смеётся и Вячка и невнятно, как всегда, угрожает, что вот ты только попроси, так я тебе…

– И что? – интересуется Тарпан. – Дубравку с Аюшкой с собой возьмёшь?

И новый взрыв хохота. Что Дубравка, а за ней и Вячка с Аюшкой сохнут по Рыжему, все знают и охотно дразнят девчонок.

– И не много меня на вас троих будет? – интересуется Гаор, допивая чай. – Махотка, на права учить будешь?

– Будет, – отвечает за Махотку Юрила.

– А куды ж он денется, – кивает Полоша.

А Мухортик сидит, ну, такой гордый, будто не его земеля, а он сам на водилу выучился. Ну, почти выучился, до Рыжего Махотке ещё ой как далеко, но всё ж таки не хухры-мухры, зимой наравне с Рыжим снег трактором чистил, а теперь и сам кой-чего могёт.

Гаор с удовольствием участвовал во всех праздниках и сварах, неизбежно возникавших в тесном пространстве спален и коридора. До серьёзных ссор не доходило, до драк тем более: Старший влеплял неукоснительно и справедливо. Более сильный и умный получал больше. Не задирайся, а коли умнее, то и не доводи. Все проблемы решались отай, в своём кругу и так, чтобы надзиратели не знали. И не потому, что боялись наказаний. Да с детства он знает, везде так заведено, да ещё в училище сержанту-воспитателю, тем более офицеру никогда не жаловались, в армии тоже обходились своими силами, а здесь-то… кто ж врага против своего зовёт?! Это ж совсем ссучиться, так и до стукача в момент докатишься. А стукачей в спальнях не было. Надзиратели подслушивали, но к ним никто не бегал. Все у всех на глазах, попробуй, стукни. И, пожалуй, нигде Гаор не чувствовал себя так свободно, как в вечерней спальне, он потому и рискнул так на Новый год. А после отбоя, лёжа на своей койке, открывал папку и доставал листы. Ну и что, что напечатанным этого никто не увидит, главное, что своё дело он делает, и, если придётся встретиться с Седым, здесь или уже у Огня, он перед Седым чист.

На этот осенний солнцеворот он ничего делать не стал, даже и не пытался, и не думал. Обычаи и обряды ургоров всё дальше уходили от него, становились чужими и ненужными. Хотя на Новый год он попробовал…

…Если в новогоднюю ночь, в самый момент перехода через суточный рубеж, сесть под ёлку и прижаться спиной к стволу, то загаданное исполнится. И Гаор зачем-то решил рискнуть. Охрана перепьётся, пить они начинают сразу после выдачи, к полуночи будут в кондиции, и у него появится шанс. Чем это может обернуться, если хоть что-то сорвётся, он не думал. Не хотел думать. Ведь ясно, меньше «ящика» за такое нарушение распорядка ему не отвалят. Ну, так сколько отвалят, столько и возьмёт, а вот если получится и сбудется загаданное… нет, ради этого стоит рискнуть.

И вначале всё шло по-задуманному. Как всегда, утренняя гонка и суматоха. Вместо гаража он помогал на складе Салаге с Глуздырём, бегал то в зал, то из зала, то на покупательскую стоянку, то ещё за чем-то… после обеда завоз товара, праздничная выдача и… и их время, начался праздник. Гаор, как и все пошумел и потолкался в коридоре, но, тиская у самой двери в нижний тамбур удачно подвернувшуюся под руки Белену, чутко прислушивался к шагам и стукам. Да, и у тех гульба началась. Но надо дождаться ночи.

После ужина он поиграл с Вороном в шахматы, уроки в честь праздника отменили, обдул в шашки всех желающих, вышел в коридор и охотно повалял дурака с девчонками, вернулся в спальню, снова вышел в коридор, снова вернулся… Он мельтешил у всех на глазах, мотаясь взад-вперёд и незаметно одеваясь на выход. Броского, издали приметного комбеза, разумеется, надевать не стал: он, может, и дурак, но не настолько. Бельё, рубашка, штаны, ботинки, куртка, шапку свернём и сунем под куртку за пояс. Коридор пустеет, надо чтоб совсем опустел, а то один чей-то вопрос – и всё насмарку: уже заметно потишело, и могут услышать в надзирательской. Ага, все разбрелись по спальням, а в надзирательской… тоже поют. Вот под это пение и попробуем. Время уже к отбою, так что… Выждав момент, когда в коридоре никого не было, он плавно потянул на себя дверь из коридора в нижний тамбур, приоткрыл её, чуть-чуть, на толщину тела и выскользнул. Дверь надзирательской закрыта. Удачно. Теперь вторая дверь, на лестницу… не заперта… вверх… верхний холл пуст и полутёмен… входная дверь… с той стороны должен сидеть охранник… не слышно… дверь на себя, опять чуть-чуть, будто ветром… пусто… шапку на голову и теперь перебежками от тени к тени, луны нет, небо в тучах, заметил, ещё когда их отпустили, и он бежал домой… рабская спальня ему дом? Но тут же забыл об этом, занятый сейчас одним: не попасть в полосу или пятно света. Где бегом, где прыжком, а где и перекатом как под обстрелом. С рабочего двора на пандусы, с них на подъезд, теперь фасадный двор. Аггел, освещён как, мало прожекторов, ещё от главной эмблемы свет. Где охрана? Ага, вон двое, неужели так службу блюдут, что не умотаются выпить в честь Нового года? Ишь ходят вдоль фасада, не сидится им, шило в заднице, а если с другой стороны… нет, перебегать долго… смотрят на часы… есть! Отвернулись и из фляжки разливают… пора!

Гаор в несколько прыжков пересёк залитую светом полосу асфальта, перевалился через невысокий бортик вокруг ёлки и оказался в мёртвом, не просматривающемся ниоткуда пространстве. Это он знал точно, так как его с Махоткой дёргали помогать монтировать проводку к гирляндам, тогда он и задумал этот поход. Он пробрался среди проводов и коробок с реле и трансформаторами вплотную к ёлке и сел, плотно прижавшись спиной к мощному шершавому стволу. Еле ощутимо пахло хвоей и ещё чем-то горьковатым и приятным. Издалека, на грани слышимости доносился перезвон, предваряющий праздничный фейерверк. Пора. Он закинул голову и, глядя в непроглядную черноту изнанки мощных еловых лап, зашептал. Быстро и так тихо, что сам себя не слышал. Донёсся тихий здесь и торжественно гремящий над Аргатом звон праздничных колоколов главного Храма и остальных городских храмов, захлопали залпы фейерверка. Пьяно заорали охранники у входа. Один от полноты чувств пальнул в воздух. Не меньше полрожка выпустил. Хорошо бы весь, чтоб перезаряжать пришлось, а ещё лучше, чтоб у них запасных рожков не было.

А вот теперь самое сложное: отход и возвращение. Почему-то переход через фронт всегда легче возвращения. Сколько раз он так ходил. Туда – более-менее нормально, а обратно… начинается. То через минное поле переться надо, то свои же за кого-то примут и пулять начнут, то у кого-то от страху выдержка срывается и опять же стрельба, когда не надо… ладно, воспоминания на потом, а сейчас…

Он подобрался к барьеру и осторожно выглянул. Охранники разливали по второй, а может и по третьей. Выпили, огляделись и наливают ещё… пора…

И опять броски, перебежки, перекаты… и паскудное ощущение, что его видят и просто выжидают момент, чтобы прижать. Ну и хрен с вами, и в глотку, и в белы рученьки и ещё… задуманное сделано, загаданное сбудется, а там… а хоть под трибунал, а хоть и в «ящик», наклал он на всё и на всех вас, накось, выкуси меня.

Под эту злобно весёлую, но предусмотрительно беззвучную ругань он выкатился на свой двор и вот тут, притаившись в густой тени, чуть не выругался уже в голос: вдоль стены прохаживался, насвистывая, охранник. Вот сволочуга, вынесло его, не иначе, протрезвиться вышел. Гаор скорчился в тени, стараясь стать совсем незаметным. Надо выждать, когда охранник уйдёт на дальний конец и тогда… нет, одним броском не получится, успеет обернуться и увидит, а с дурака станется открыть огонь на поражение. Вот аггел, непруха какая. И маятник у гада неровный, туда короче, а в эту сторону длиннее. И всё ближе подбирается. Или заметил? И в кошки-мышки поиграть решил? Ну, так… а чего это я здесь оказался?

А… а покурить вышел, отбоя-то не давали, ну и… ветошью прикинуться не получилось, так под дурака попробуем. Хорошо, сигареты при себе и зажигалка. Как скажи, предчувствовал. Курение в неположенном месте – двадцать пять «горячих», но это не «ящик», туда бы не хотелось. Если не заметили, что он на фасадный двор бегал, то, может, и обойдётся… Вот аггел, прямо подбирается. Обойдётся? Нет, точно, играет. Ладно, играть так играть. На кону и «так» и «интерес» и что там ещё придумают, но своя шкура – это точно.

Гаор осторожно вытащил сигарету, зажигалку и, выждав, когда охранник будет на дальнем конце, чтоб не услышал щелчка зажигалки, закурил. Вдохнул и выдохнул горький обжигающий нёбо дым. Охранник повернулся и идёт к нему. Огонька он увидеть не может, ну так что придумает?

Охранник ничего придумывать не стал, а, остановившись в пяти шагах (4,6 м.) гаркнул:

– Встать!

Привычная команда пружиной развернула тело Гаора в стойку.

– Сюда марш! Стой! Та-ак, вот это кто! Ты чего шляешься, образина?!

Гаор открыл рот для приготовленной фразы, что покурить вышел, но его ответа ждать не стали, а сразу залепили ему по морде так, что он, сигарета и шапка полетели в разные стороны. «На гауптвахте, что ли, служил сволочуга? – успел подумать Гаор. – Там бить умеют». Хреново, но если этим обойдётся…

Не обошлось. Охраннику было скучно.

– Встать! Смирно! Напра-во! Кру-гом! Бего-ом марш! Ложись!

«Котильон»? Хрен с ним, не впервой, переживём.

– На спину! Руки за голову, ноги раздвинь! Шире!

Это уже хуже. Точно, на «губе» охранником был, там такие штуки любят.

Охранник подошёл и наступил ботинком ему на горло, не придавливая, а придерживая, наклонился и расстегнул на нём куртку, обшарил карманы и достал пачку сигарет и зажигалку.

– Курить – здоровью вредить, понял, волосатик?

Тон был совсем свойский, и Гаор решил рискнуть и ответить так же по-свойски, без положенного рабу обращения.

– Зажигалку оставь.

– Ишь ты? – удивился охранник. – Да ты никак забыл, кто таков теперь есть. Мало тебя пороли. Ну… – охранник, по-прежнему придерживая его шею ботинком, подбросил и поймал зажигалку, – ну да, ладно, Новый год сегодня. Раз ты так «горячих» не хочешь… Ладно, – охранник снова наклонился и вложил ему зажигалку обратно в нагрудный карман рубашки, а сигареты убрал к себе. – Давай-ка вспомним время золотое, юность армейскую, как новобранцами были. Только с поправочками, – убрал ногу и отошёл. – Встать!

Как были новобранцами, значит, гонять по-строевому, а поправочки какие? Это ему разъяснили следующей командой.

– Раздевайся!

Так, снова по «губешному», там тоже босиком и в одних подштанниках гоняли.

– Всё снимай, волосатик, сейчас тебе жарко станет.

Бегом, кругом, строевым, церемониальным, отжимания на кулаках, ползком, встать, лечь, приседания, снова бегом, лечь, встать…

– Эх, – вполне искренне пожалел охранник, – под полную выкладку тебя нельзя, не положено вам оружие, а то бы… Не согрелся ещё? Бего-ом!

Главное, тут не думать, тогда не ошибёшься. «А оружие… это бы конечно, хорошо, и я бы с тобой штыковым боем занялся с полным моим удовольствием, но…», – думал на бегу Гаор. Холодный воздух обжигает разгорячённое тело, но это лучше стойки на выдержку, становится тяжело дышать, а охранник только во вкус вошёл… Вот сволочь неугомонная. На гауптвахте так гоняли по несколько периодов, но оставляли хотя бы подштанники, а не совсем нагишом, и дело было не зимой на снегу, и гоняли покамерно, а там всегда на кого-то сволочь отвлечётся, и хоть дыхание переведёшь, а тут…

– По-пластунски! Марш!

Вот это хреново, голым телом по заснеженному бетону тяжело, а сволочь заходит, чтоб как положено по ногам и между ног врезать, подбодрить и скорости добавить. Вот сволочь, как бьёт умело. Как ни крепился, а здесь закричал.

– Ага, – удовлетворённо кивнул охранник, – подал голос всё-таки, ну, давай бегом теперь. Марш!

Гаор старался держаться, но чувствовал, что надолго его не хватит, и если сейчас удар придётся по голове, то вырубится. Опять отжимания, и ударом приклада между лопаток его заставляют плотнее прижиматься к бетону, а ударом уже ногой снизу по животу выпрямиться на полную высоту. Мокрые от пота волосы смерзаются сосульками, вот сволочь, и плюнуть на всё и пойти выпить, что ли, сволочи не хочется, раздухарился «губешник»…

– Эй, – прозвучало вдруг от двери, – тебе заняться, что ли, больше нечем?

Та-ак, вторая сволочь выползла, сменятся или пить пойдут?

– Ладно, – с явным сожалением в голосе сказал охранник, – погонял бы ещё, да выпить охота. Стой, смирно! – и напарнику: – А есть что? Или вы всё выжрали?

Второй охранник рассмеялся.

– Найдём. Гони вниз эту падаль, праздник ведь, а ты всё на работе.

– Эт-то ты правильно, – согласился охранник. – Так, волосатик. Подобрал своё шмотьё. Живо! Бего-ом марш!

Одеться Гаору так и не дали. Бегом прогнали по двору, пинком вбросили в холл, вниз по лестнице, и последним самым сильным ударом втолкнули в коридор так, что он не удержался на ногах и упал. Сзади лязгнула запором дверь.

Гаор встал на четвереньки и потряс головой, приходя в себя. В коридоре было восхитительно тепло. Свет горел по-ночному, в спальнях темно, и решётки не задвинуты. Совсем хорошо. Надо же, кажется, и впрямь обошлось. Теперь одежду на место и быстро в душ, прогреться. А то воспаление лёгких подхватить сейчас ничего не стоит.

Он встал, сгрёб одежду и ботинки в охапку и вошёл в ещё более тёплую, наполненную живыми запахами и звуками спальню. Кто спит один, кто не один, кто не спит совсем… его какое дело? Он быстро разложил и развесил одежду, взял мыло, мочалку и полотенце и побежал в душевую. Там было пусто, но в воздухе ещё держался остаток тёплого пара, значит, опять баньку делали. Гаор прошёл в угол, быстро вывернул настенные краны с кипятком на полную мощность – достоинства горячего водяного пара он уже давно оценил, как и прелесть мытья в шайке и взаимного натирания спин, вполне заменявшего массаж, – и сделал себе горячий душ. Ох, и хорошо-о!!

Чья-то рука за волосы выдернула его из душа. Гаор как раз мыл голову, лицо у него было залито мыльной пеной, и он вслепую попытался отбиться, но тут же схлопотал оплеуху, по которой узнал напавшего.

– Старший? Ты чего?

– Битому неймётся, – констатирующим тоном сказал рядом Ворон. – Задница давно целая? Или по «ящику» затосковал?

Гаор кое-как мокрыми ладонями протёр лицо и открыл глаза. Так и есть. Старший и Ворон, в одних подштанниках оба.

– Да вы что, мужики?

– Ты где был? – спросил Старший.

Но прежде чем Гаор открыл рот, Ворон ядовито сказал такое, что Гаор кинулся на него.

– Не видишь? Охрану ублажал.

Ударить Ворона ему не дал Старший, неожиданно ловко сбив его с ног на мокрый и ставший вдруг очень скользким пол. Он попытался вскочить, и был сбит вторично. Третьей попытки он предпринимать не стал.

– Очунелся? – сурово спросил Старший. – Куда тебя носило?

– Что ты голым вернулся, – продолжил Ворон, – а охрана ржёт там в полное своё удовольствие. Чем это ты их так порадовал?

Гаор понял, что или он рассказывает всю правду или остаётся в подозрении в совершении поступков, за которые и в училище, и в армии, а про «губу» и говорить нечего, кровью умыться – самое малое.

– Я к ёлке ходил, – стал он объяснять, предусмотрительно сидя на полу, чтобы не схлопотать от Старшего ещё раз, – ну, а на обратном пути меня охранник заловил и гонял голым по-строевому. Вот и всё.

Старший недоумевающе посмотрел на Ворона.

– Ворон, ты хоть чо понимашь?

Ворон задумчиво кивнул и сказал.

– Дурак ты, Рыжий, видал дураков, сам… бывает… но до такого. Зачем тебе ёлка понадобилась?

Гаор решил, что может встать. Удара не последовало, и он выпрямился.

– Ну… понимаешь, Старший, обычай такой есть. Если в новогоднюю ночь под ёлкой посидеть и загадать, загаданное исполнится.

– И ты в это веришь? – вполне искренне удивился Ворон и даже руками развёл. – Это ты и охране так сказал? Тогда понятно, чего они до сих пор ржут.

– Нет, – улыбнулся Гаор, – меня уже у самых дверей прищучили. Ну, я и прикинулся, что покурить вышел.

– И поверили? – недоверчиво спросил Старший.

– Он один был, – Гаор пожал плечами, – поверил, не поверил… Сигареты отобрал, всю пачку, заставил раздеться и гонял меня по-строевому, ну, там бегом, ползком и ещё по-всякому. А потом его другие пить позвали, и меня вниз вбили. Всё, мужики, честно, ни хрена больше не было.

Старший вопросительно посмотрел на Ворона.

– Чо скажешь?

– Здорово они перепились, если так обошлось, – задумчиво сказал Ворон. – За «горячими» велено прийти?

Гаор молча мотнул головой. Старший с Вороном переглянулись.

– Ладно, – сказал, наконец, Ворон, – может, и обойдётся, пусть греется, – и ушёл.

– Давай, – Старший сурово посмотрел на Гаора, – ложись, разотру тебя.

Гаор без звука прошлёпал к скамье и лёг на живот. Растирание Старший начал с лёгкого и вполне, как понял Гаор, «братского» подзатыльника, на который обижаться было просто глупо.

– Сильно замёрз? – спросил Старший.

– Нет, терпимо, – честно ответил Гаор. – Старший, что мне остальным отвечать, если спрашивать будут? Правду или как охране, что курить ходил?

– Не будут тебя спрашивать, – небрежно, как о само собой разумеющемся, ответил Старший. – А с охраной, если что, этого держись, конечно, – и вздохнул, – дурак ты, Рыжий, в возрасте уже, а всё взбрыкиваешь.

Гаор вздохом выразил согласие, но улыбнулся. Старший не видел, но каким-то образом почувствовал его улыбку и отвесил ему ещё один, но столь же лёгкий подзатыльник.

– Вот залетишь так, что и не вытащим, – ворчливо сказал Старший, – тады чо? Только и останется, что отвыть.

– Всё равно этим кончится, – весело ответил Гаор, – спасибо, Старший, аж жарко стало.

– То-то.

Старший выпрямился, и Гаор сел на скамье, забрал у Старшего свою мочалку.