Демонология Сангомара. Небожители Севера

– Кто будете? – спросил один.

– Граф Филипп фон де Тастемара, ваш лорд, – возвестил сэр Рэй и захотел подъехать ближе, но конь его не послушал. Тогда он вздохнул и громко добавил: – Позовите вождя! Вас должны были предупредить о приезде графа.

Чуть погодя из-за деревянных, покосившихся ворот, высотой в три человеческих роста, выбежал полный мужчина – вождь. Был он уже в годах, лыс и одевался в простое многослойное платье, подпоясанное демонстрирующим его статус зеленым кушаком. «Да, да, господа, проезжайте,» – глубоко поклонился он, не сумев скрыть удивления.

Минуя ворота, верховой отряд двинулся по единственной улице, пока не выехал на центральную площадь. Здесь, как и в Вардах, в небо вздымался позорный столб – и Уильям от этого нахмурился. Все в городке было обветшалым, неаккуратным, говорящим прежде всего о долгой и беспросветной нищете жителей. И тем разительнее на этом фоне выделялся большой постоялый двор.

– Сколько мест на постоялом дворе? – спросил сэр Рэй. Затем, видя, что вождь растерян, продолжил. – Чего молчишь, а, вождь? Чего глядишь так? Господин твой явился! Спрашиваю, хватит ли нам всем мест на постоялом дворе?

– Ах… Просто… нас не предупредили о вашем прибытии… – начал вождь. – Вы за налогами?

– Должен был прибыть к вам гонец, – сказал рыцарь. – Впрочем, не твое дело, зачем сюда явился граф. Еще раз спрашиваю, места есть?

– Конечно, есть, господин, – и вождь растянул полные губы в вынужденной улыбке. – Вы не смотрите, что мы на болотах живем… Этой тропой часто следуют из Филонеллона. У нас полтора десятка хороших комнат, большая таверна, прекрасные конюхи.

– Подготовьте!

И, спешившись, сэр Рэй покосился на Тарантона, а тот, в свою очередь, тоже косился своим огромным глазом. Казалось, он примеряется к огненной капитанской шевелюре – как бы отщипнуть от нее еще немного. Так происходило на протяжении нескольких дней. Это был худой мир, но пересаживаться на запасную лошадь капитан не желал из чувства гордости.

К нему подошел Уильям и повел коня за постоялый двор, чтобы сдержать свое обещание. Когда все уже отдыхали, он чистил Серебрушку и Тарантона. А пока он это делал, рыжий конь, донельзя ласковый, нежный, впечатывался своими мягкими губами в его руки, лицо и довольно пофыркивал. Ну а рыбаку приходилось терпеть проявления влюбчивости несчастного животного, ставшего жертвой колдовства.

Еще позже на постоялом дворе его ждал сэр Рэй, разлегшийся на кровати в своем красном поддоспешнике.

– Как там наш Тарантон поживает? – спросил он с хитрой улыбкой. – Расколдовали, а?

– Я позже обязательно отведу его на озеро.

– Ага, замечательно… Я бы предложил вам пойти со мной в таверну. Но что-то мне подсказывает, что вновь откажете, – сказал капитан, вытряхивая камешек из сапога.

– Да, сэр Рэй. Я побуду здесь либо прогуляюсь по окрестностям, – кивнул с мягкой улыбкой вампир. – Мы будем сегодня тренироваться?

– Спрашиваете!? Пойдемте сделаем это прямо сейчас. Я тогда как следует разомнусь, нагуляю аппетит, а затем пойду есть. Думается мне, что сегодня я уделаю целого поросенка!

Они взяли свои мечи, надели нагрудники и покинули постоялый двор. В этот раз, устроившись на окруженной колючим кустарником полянке, они занимались недолго – быстро стемнело. Но сейчас Уильяму начинало казаться, что, изучая основные приемы фехтования, он уже может предсказать действия сэра Рэя. И пусть сэр Рэй еще побеждал его, пусть клинок его был стремителен, а действия – выверены, но рыбак уже вполне за ним поспевал.

* * *

– Должен признать – вы стали шустрее. Уже не так отвратительно плохи!.. – произнес запыхавшийся капитан, когда они возвращались с полянки. Он отирал со лба пот. – Все-таки замечательный из меня учитель, согласитесь.

– Соглашусь, – мягко улыбался Уильям, ничуть не устав.

– Темнеет. Поторопимся! Хочу поесть и продегустировать местные блюда!

– Разве это не одно и то же?

– О нет. Это приятные дополнения друг друга, – в карих глазах рыцаря блеснуло вожделение, и он громко вздохнул.

– Я вас понял… – до Уильяма дошел вкладываемый в слова смысл. – Тогда действительно пора спешить.

Они вернулись в Орл.

Дело близилось к ночи, темнота оплетала все вокруг. Вставали страшными силуэтами сосны-одиночки, и мимо них в городок спешно стекался местный люд: с рыбой, деревом, тушками животных, травами и ягодами. А на площади, под позорным столбом, были граф Тастемара и вождь. Граф слушал обеспокоенного вождя, который размахивал своими белыми пухлыми руками в желании оправдаться.

– Да, да, господин… Вот такая вот у нас ситуация…

– Почему ты не выслал гонца? – сурово спрашивал Филипп, скрестив руки на груди. – Ты понимаешь, что своим молчанием создал опасность для всех, кто мог бы избрать другой путь? Что из-за тебя погибли люди – мои люди?

– Мой лорд, – тряс вторым подбородком вождь, – здесь же и так проезжают лишь те, кто живет севернее. Да рыжеволосые филонеллонцы… Им-то деваться некуда! Прут по этой тропе – и разве ж их остановишь страшилками про чудищ? У них своих страшилок-то хватает, местных. Да они уже бывалые! Вон, в прошлую ночь несколько человек спокойно переночевали и тронулись в путь дальше, живые же… А ваш гонец-то может заплутал!

– Ты не припирайся, дурак. Виселица рядом, – сказал ледяным голосом граф, вскинув взор на позорный столб.

От этого вождь сделался бледным и усердно закивал головой, мол, все понял. Жизнь-то ему была дорога. А между тем, задумавшийся Филипп, наконец, заприметил приближающихся сэра Рэя и Уильяма и обратился к ним:

– Еще кто-нибудь остался за воротами?

– Нет, – ответил капитан. – Другие уже в таверне ужинают.

– Хорошо, потому что ворота скоро наглухо закроют.

– Почему? – удивился сэр Рэй.

Действительно, послышались громкие возгласы, а стражники схватились вшестером за створки ворот, закрыли их изнутри на засов. Город Орл оказался отрезан от окружающих их сырых и глухих болот. Тогда граф принялся объяснять:

– В конце лета болота, их центр, долго полыхали. Из-за этого многие его обитатели перебрались поближе к окраинам.

– Так вот почему ехидна оказалась в той реке? – понял Уильям.

– Да… Все из-за пожара. На наше счастье, самые опасные демонические создания, которых нам стоит остерегаться, охотятся ночью.

– И как это связано с Орлом? – нахмурился капитан.

– Эти болотистые земли не миновала та же учесть, что и ту реку. Вождь говорит, что еженочно к их воротам приползает болотное чудовище и исчезает только с рассветом. Потому они и запираются. Потом, кстати, отдай приказ нашим выставить дозор, а то местным доверия нет.

К ним всем подошел худощавый мужчина, кутающийся в составленный из мелких шкурок плащ. Потянув носом воздух, он поклонился:

– Мой лорд, – сказал он, – меня зовут Аудерл. Я – комендант тюрьмы. Уважаемый Него Натифуллус писал мне… насчет ревизии в тюрьмах.

– А, да, Аудерл, – ответил граф. – Я готов осмотреть состояние тюрьмы и отчеты по ним. Уильям, следуй за мной!

На края городка, впритык к частоколу, располагалось двухэтажное старенькое здание. Пара окон, покосившаяся крыша и одинокая ива, что росла подле, – символизировали обреченность этой тюрьмы. Комендант позвенел связкой ключей, снял замок с крепкой двери и вошел внутрь. Филипп и Уильям последовали за ним. Безо всяких ламп они, прекрасно ориентируясь в темноте, спустились в подвальное помещение. И здесь, в жутких условиях, среди плесени, гнили, они обнаружили нескольких человек, которые тихо сидели в кандалах, с мешками на головах и, судя по всему, кляпами во рту. Заслышав звуки, узники обеспокоенно загремели и замычали.

– Почему ты их так содержишь? Хуже, чем скот, – едва ли не с угрозой спросил граф.

– Хозяин… а их здесь уже быть не должно, – развел руками Аудерл.

– Что это значит?

– Раньше-то как было, хозяин… – ответил поспешно комендант – Когда мы приговаривали к смерти, то смертнику-то давали ядовитый отвар: из змей-травы да упырника. От него люд погибал во сне. А потом я их в топи отвозил и скидывал. Ну а если надо было, я люду другой отвар давал, просто усыпляющий, и убивал потом, как есть… Затем выпивал и уже топил.

– А сейчас как?

– Сейчас наш вождь устраивает смертную казнь, просто выставляя люд за ворота, затемно. А там с ними того… живо расправляется Многоголовая… Вождь-то о вашем прибытии не знавал. А я из тех писем уважаемого Него, когда вождь их мне зачитывал, сразу сообразил – вас ждать надобно. Потому и писали же про ревизии, верно? Чтобы сохранить этот люд до вашего прибытия, я и затаил их в подвал. С той луны врать приходилось – изгалялся. Один будто от болезни скончался, я тогда вывез набитое тряпье под видом тела. Про второго, что убежал… И так со всеми ними – долго они здесь томятся уже.

Филипп сначала сделался белым, но уже через миг лицо его вспыхнуло злобой, и он громко выругался:

– Дубоум!

– Кто? Я?! – перепугался Аудерл, думая, что это относится к нему.

– Вождь ваш дубоум! Своими действиями погубит всех вас.

– Но почему, хозяин?

– Потому что ехидна и является сюда от того, что нашла здесь кормушку. После такого в свои болота она уже не вернется!

Впрочем, граф взял себя в руки, подуспокоился и задумался. Затем он шагнул в сторону одного из заключенных.

– Уильям, пей одного, быстро! У нас мало времени! – приказал он и, схватив первого попавшегося, вцепился ему в глотку, не снимая мешка с его головы.

Тот, с кляпом во рту, что-то промычал, дернулся – и затих.

Чувствуя, что надобно поторопиться, Уильям взялся за второго, поморщился от исходящих от него запахов и также припал к нему. Он уже странно привык к тому, что всякая его жертва – несомненно виновна. Убийцы. Насильники. Он уже смирился с этим. Но именно сейчас, из воспоминаний, он вдруг понял, что этого несчастного селянина осудили на смертную казнь всего-навсего за воровство курицы. И тогда Уильяма охватил стыд, но, сдержав этот недолгий порыв пощады, понимая, что узник все равно не избежит своей смерти, – он допил его. А закончив дело, в тревоге посмотрел на графа, который платком торопливо доводил губы до белизны.

– Господин… – шепнул Уилл. – Скажите, неужели за воровство курицы теперь приговаривают к смерти?

Филипп резко повернулся к коменданту. Тот лишь кивнул.

– Теперь наш вождь карает за малое, – сказал Аудерл. – А сам забирается на дозорную башню, что подле ворот. И глядит, как люд утаскивают, – и он потупил взор. – Барт немного «того» стал, когда появилась эта Многоголовая… Говорит – это божья кара, которую надобно умилостивить.

Сорвавшись с места, граф направился к выходу. Уильяму осталось только устремиться следом, пока им вслед со словами «Для меня была честь лицезреть вас, хозяин» почти до земли бил поклоны служащий графу комендант.

* * *

Ночь сгустилась. Сизый туман окутал улицу – обычное явление для болотных земель, – однако был он неприятным. Филипп вместе с Уиллом покинул тюрьму, ища глазами вождя. Отовсюду, из-за приоткрытых ставней, из щелей, из-за углов, зыркали обеспокоенные жители. Все ждали ее, Многоголовую… А вождь будто провалился сквозь землю. Тогда, чтобы не тратить понапрасну время, граф стремительным энергичным шагом, не свойственным такому почтенному возрасту, заторопился к постоялому двору.

Поднявшись на второй этаж, он без стука распахнул дверь в комнату своего сына. За ним неотступно следовал Уильям, который еще не решил: стоит ли ему уйти или он еще может понадобиться. От этого он и затоптался на пороге, не смея войти.

Своего сына Филипп застал со спущенными шоссами и брэ, у кровати, на краю которой стояла на коленях Эметта с оголенным задом. Увидев вошедшего графа, она взвизгнула, но не от стыда, а скорее от женской привычки – и одернула платье. Леонард выругался.

– Отец, какого… Что случилось?! – воскликнул он, дрожа от негодования.

– Что случилось. Что случилось. Кар-р! – повторил ворон Таки-Таки, до этого внимательно наблюдавший за своим хозяином.

– Потом дотрахаешь! Бери лук, живо за мной! – приказал Филипп и так же быстро покинул комнату, как и вошел. Затем он сказал Уильяму: – А ты возьми меч, на всякий случай. Поможешь, если что пойдет не так. И позови сэра Рэя, пусть с людьми тоже стережет деревню! Отоспимся днем!

Впрочем, капитан гвардии уже показался из соседней комнаты, заслышав в коридоре подозрительный шум.

– Что произошло, господин?

– Будем отваживать отсюда ехидну, – ответил граф. – Зови людей! Я не знаю, как поведет себя это существо, когда наестся стрел из двух луков. Надеюсь, что уйдет, но случиться может все что угодно – забор ветхий.

– А кто второй лучник? – спросил удивленно капитан, заметив у выходящего графского сына лук.

– Я, – кратко ответил Филипп.

Вскоре у деревянных ворот собрались вооруженные копьями и мечами гвардейцы. Все они встревоженно глядели то на частокол, будто испытывая его взором на крепость, то на местных жителей. Надев на лук тетиву, Лео вполз на единственную дозорную башню. Оттуда, как на ладони, виднелись затянутые густым туманом топи. Золотом в них горели трепыхающиеся огни – светлячки. Все остальное же: сосны, ивняк, ольха и пригорки, – тонуло в пелене, лишь едва просачиваясь темно-зелеными и черными очертаниями.

Леонард вслушивался, внюхивался, и его палец ласкал оперение стрелы. Между тем, на площадь выбежал грузный вождь городка Орл, впопыхах подвязывающий вокруг пуза зеленый кушак.

– Господин, что вы делаете? – проблеял он.

– Жду тварь, – холодно отозвался граф.

– Но на кой она вам? Поскребется ж о ворота… Да и уйдет с зарей.

– Не хочу расстраивать ее, оставляя голодной. Она ведь не просто так является сюда, да, вождь? – усмехнулся граф. – Верно, ее здесь ждут, как почетную гостью?

– Господин… что вы… – вождь затрясся.

– Что? Сегодня, пока мы здесь, ты разве не будешь являть ей свою милость, сталкивая люд с дозорной башни? Подождешь, пока мы уедем. Да? Не зря же другие попрятались по домам – запугал ты их до дрожи, что они тебя боятся пуще, чем своего владыку. А ну иди сюда! – и, достав меч из ножен, граф приставил его кончик к оплывшему горлу вождя. – Иди, залезай на башню!

– Господин, что вы творите же? О Ямес, пощадите меня… Люди! Люди! Спасите! – завопил не своим голосом вождь.

Капитан гвардии хотел уж было сделать шаг к Филиппу, чтобы помочь, но тот отмахнулся. Вспотевший вождь, покачивающийся от страха, засеменил к башне, откуда уже по-кошачьи спрыгнул Леонард.

– Залезай! – властно сказал граф.

Чувствуя на своих мягких телесах острую сталь, вождю ничего не оставалось, как покорно начать карабкаться по лестнице. Выше и выше. Под небольшую укрытую соломой крышу. Филипп карабкался следом, подгоняя уколами меча в зад. И их на протяжении всего подъема сопровождали пристальные взгляды как гвардейцев, так и простого люда.

Наконец они оказались наверху.

– А теперь что? – икнул вождь.

– Как что? Перелезай через стену и прыгай.

Граф показал мечом на землю за частоколом. Ну а вождь испуганно таращился, пока очередной тычок острием меча не заставил его закинуть ногу за перила. Он медлил… Будто искал в себе силы… Но вместо этого он, выкатив глаза, вдруг в испуге вцепился в графа своими белыми ручищами, чтобы выкинуть его вместо себя.

Все, кто наблюдал за происходящим, испуганно вскрикнули.

Однако же при всех своих внушительных размерах вождь не смог графа даже сдвинуть. Зато тот сам схватился за протянутые к нему руки, сжал их – отчего полный мужчина закричал. Пальцы у вождя захрустели, как мелкие каменья хрустят под подошвами… И Филипп вышвырнул его за стену, будто щенка. Тяжелое тело упало на землю с воплями, а затем и стонами – приземлившись, вождь Орла сломал еще и ногу. Граф выглянул за стену, удовлетворенно усмехнулся. Затем подозвал к себе сына, тот ловко взобрался по лестнице. Перед ними легли копья, колчаны были приставлены к перилам – и все принялись напряженно ожидать, вглядываясь в туманные топы.

Долго ждать не пришлось.

Через полчаса что-то тихо зашелестело, зашуршало, словно много змей разом поползли по земле. Люд этого не слышал, но чуткие вампиры прекрасно понимали – ехидна где-то рядом. Дрожащая Йева перевесилась через подоконник, а ее изумрудные глаза были распахнуты, как у напуганной лани. За спиной у графской дочери нервно шила Эметта, ссутулившись. «Она где-то рядом…» – шепнул Уильям стоящему подле него сэру Рэю. Лошади в конюшне захрипели, забили нервно копытами, и этот животный страх пролетел над всем городком, залетел в каждый дом. Уж не хуже ли будет от нападения на нее, на Многоголовую? Жители судорожно дрожали, попрятавшись.

Филипп с сыном молча вглядывался в густой ночной туман, склонив свою седую голову. Молчал и вождь, прижавшийся к воротам, понимающий, что лишний шум только принесет скорую погибель. Он не слышал туман… Он не видел сквозь него. Черная безглазая змея показалась из пелены, заизвивалась по гнилой листве к ничего не замечающему мужчине. Она уже раскрыла пасть, усеянную двумя рядами острых зубов – как вдруг просвистела стрела. Стрела вошла аккурат в оголовье. В тишине, – без визга, без шипения, – змея ударилась о землю, но потом что-то подняло ее над землей и утянуло обратно в болотную мглу.

Вождь это увидел и закричал.

И тут же из сизого тумана родились другие змеи без глаз, но всех их настигали стрелы. Одна голова… Две, десять, двадцать… Все они кидались в атаку одновременно, бесшумно. Только и успевали щелкать тетивы. Леонард стрелял без промаха и быстро, но даже он не мог угнаться за отцом, выпускавшим по три стрелы, пока сын едва успевал отправить одну.

Вот очередная змея ударилась оземь, поднялась и исчезла в тумане. Над Орлом нависла тревожная тишина. Только шелестела за частоколом гнилая листва, да лошади неистовствовали в конюшнях. Еще в домах плакали малые дети, будто понимающие, что происходит, а вместе с ними плакал у ворот и застращанный толстый вождь. Вслушиваясь, Леонард обеспокоенно поворачивал голову, силился понять, что происходит в топях. Но тихо… Совсем тихо… А потом старый граф, побледнев, резко крикнул всем внизу:

– Обнажить мечи!

Теперь уж все услышали – что-то громадное волоклось к частоколу. Филипп выстрелил в сизый туман. Визг, нечеловеческий! Что-то возопило, да так, что следом испуганно возопили в городке и все бабы, а руки графа продолжали посылать стрелу за стрелой – и каждая настигала цель. Когда Леонард разглядел то, что явилось из тумана, он в ужасе вскрикнул. То был гигантский клубок шевелящихся гадов! Еще живые змеи прятали под собой что-то в середине, пока уже мертвые змеи выступали для ехидны щитом. Завидев свою смерть во плоти, вождь истошно завопил и принялся биться в ворота локтями, взывая к милости Ямеса. Между тем, ехидна уже сжалась пружиной. Она прыгнула вперед, и ее змееголовые конечности обвили вопящего мужчину. Хрустнули ломающиеся кости… Замолкнувшего мертвеца подняло к клубку, а плотно сжатые гады разомкнулись, отчего внутри показалось нечто белесое.

Сверкнуло острие копья!

Сталь зло впилась в белое тело ехидны, которое та открыла по неосторожности. Над Орлом разнесся истошный визг боли, ярости. Пока Филипп ухватился за следующее копье, чтобы вновь поразить им цель, болотная тварь поняла свою оплошность – спряталась за своими змеями. Часть змей устремились через частокол, поползли по нему ввысь. Перевесившись, они широко раскрыли пасти прямо напротив дозорной башни.

Тогда граф схватил застывшего от испуга сына за шиворот, скинул его к гвардейцам. Сам он быстрым движением извлек меч. Увернувшись от атаки одного гада, он отрубил тому зубастую голову. Затем вторая голова, третья, четвертая… Сталь без устали рассекала мягкую плоть, которая падала к ногам графа и свирепо щелкала пастью в пустоту. Вновь визг. Последний… И наступило безмолвие; только шелестела старая листва. Ехидна отхлынула от покосившегося частокола, перестав налегать на него, и бесшумно вернулась в стену тумана, унося с собой труп вождя.

Над городом повисла тишина.

Все вокруг стояли с распахнутыми ртами и с благоговением смотрели на Филиппа. Тот ловко спустился со сторожевой башни и подошел к своему сыну.

– Ничего не сломал? – поинтересовался он.

– Нет, – ответил Леонардо.

Граф кивнул, развернулся и подошел к одной из отрубленных голов, что извивалась у подножия башни. Обрубок продолжал шевелиться, прыгать по земле и щелкать зубами. Попросив принести огонь, Филипп с интересом рассмотрел отрубленную конечность, служившую ехидне и рукой, и ногой, и оружием, а затем поднес к ней пылающий. Пламя быстро занялось. Зашипело, паленый смрад разнесся в воздухе. Обрубок судорожно дернулся – и сжался в клубок, иссыхая на глазах.

– Боится огня… – прошептал граф Тастемара сам себе. – Значит, это все-таки пожар в болотах выгнал ее и сестер с их охотничьих угодий.

– Господин, – спросил сэр Рэй, – что дальше?

– Сожгите остальные головы. Затем выставьте дозорных и можете идти отдыхать, – ответил Филипп, пряча свой клинок в ножны. – Нам повезло, что эта тварь оказалась куда меньше и неопытнее, чем я думал… Почти детеныш…

– Детеныш?! – воскликнул пораженный рыцарь. – О, Ямес…

– Да, сэр Рэй. Если бы это была матерая, большая ехидна, похожая на ту, что мы встретили у полноводной реки, то она бы не стала довольствоваться подачками вождя. Мы бы обнаружили здесь лишь пустое поселение с поваленным забором. Но, на счастье местных, здесь для такой опасной твари слишком мелко.

После этих слов Филипп повернулся к перепуганному люду.

– Я разжаловал вашего вождя! Так что выбирайте другого, из более понятливых, и чтобы утром он уже стоял передо мной. Ясно?

Все закивали, соглашаясь. Тогда граф развернулся к своему сыну и, поблагодарив его, отправился к постоялому двору, где и придремнул спокойно. Будто и не было страшного побоища с демонической тварью… Будто все произошедшее – мелочи жизни. Ну а обрадованный Леонардо, наконец-то почувствовавший свою значимость, тоже вернулся к себе в комнату, где его уже ждала Эметта.

* * *

Графа Тастемара проводили восхищенным взглядом.

– Нет, ну вы видели. Видели!? – обратился капитан к рыбаку. – Никогда бы не подумал, что наш лорд на такое способен.

– Да, наш граф – удивительный… человек.

Между тем, Уильям отвечал постольку-поскольку, а сам поглядывал в сторону постоялого двора. Оттуда, высунувшись из окна, тоже на него глядела Йева, которая ласково улыбалась.

– Признаться, я после случившегося бы поел! Быть может, вы все-таки разбавите мой отряд чересчур веселых ребят своим редкостным занудством? – продолжил, рассмеявшись, сэр Рэй.

– Нет, прошу простить, но я, пожалуй, отдохну…

– Ваше дело. Но не ждите меня до полуночи – мы с моими гвардейцами будем праздновать головокружительную победу! Знатная баллада выйдет, ох знатная! «Победа над Многоголовой»! Нет, лучше «Свержение великой Многоголовой»!

И, обнажив в улыбке белоснежные зубы, что для мужчин его лет было редкостью, сэр Рэй бодрым шагом направился прямиком в сторону таверны, дабы как следует отметить. Впрочем, победа была лишь поводом еще раз напиться – пиво в Орле оказалось отменным.

А Уильям же, завидев нежный взгляд девушки, сразу все понял. Он взлетел по ступенькам на второй этаж, словно птица. Его комната была с краю, в то время как графская находилась у лестницы. И в этом, как и в том, что капитан ушел пить, рыбак усмотрел единственную за все путешествие возможность уединиться с Йевой. Та уже стояла в коридоре, глядела из мрака большими изумрудными глазами, сама при этом напоминая ребенка: до того худенькая, как струна.

Их взгляды встретились. Уилл взял ее за руку, горячо поцеловал.

Не успела закрыться за ними дверь, как его руки потянулись к завязкам платья, стали порывисто их распутывать. А еще чуть погодя графская дочь в каком-то волнении трогательно прижималась к нему, и он целовал ее, гладил по белой спине.

– Я тоже по тебе соскучилась, – шепнула девушка.

– Знала бы ты, как тяжело не глядеть на тебя, молчать.

– Я из-за этого уже тоже возненавидела походы, – вздохнула Йева и положила ему на грудь голову. – Каждое твое слово, каждый твой взгляд становится поводом для пересудов. А потом кости моют меж собой. Брр-р…

– Ничего не поделать, приходится терпеть, – улыбнулся Уилл, поглаживая ее по медным волосам. – Интересно, та ехидна еще вернется сюда?

– Не знаю. Отец ее, похоже, сильно ранил.

– Но не убил, – заметил рыбак.

– Не убил, да. Зато мог отбить всякое желание являться сюда за едой… Знаешь, Уилл. А ведь отец не всегда сидел в замке, погрузившись в отчеты да аудиенции. Столетия назад, с его слов, якобы любил путешествовать по Солрагу, многое повидал. А знаешь, сколько он участвовал в сражениях? Как часто Глеоф пытались покуситься на графство? И ты думаешь, что отец позволил им? Знаешь, он даже рассказывал случай, когда к нему на выручку в гущу сражения кинулся Гиффард. Думал, что отцу грозит беда… – и она улыбнулась. – И бедного старика Гиффарда затоптали насмерть, отчего уже моему отцу пришлось выносить его тело – а на отце не было ни царапины. Так что мне кажется, отгоняя ехидну, он знал, что она уже не вернется… Побоится…