Белая нить

Птичка со скверной аурой

Эсфирь сидела на коленях возле ложа. Глаза её снова залились белым, а мерцающий кокон пожирал тело Рубина, разрастался всё пуще, вуаль за вуалью стекая с чернокудрой головы. Величественность мгновения омрачала лишь недопесня о воине-рыбке, которую она намурлыкивала под нос:

Рыбка, рыбка побеждай,

Врага насмерть забивай,

Меч из рук не выпускай,

Землю кровью омывай…

Дёргаясь в трех шагах от ложа, Олеандр постукивал каблуком сапога по полу и изводился думами о своей ненужности. Он вёл счёт. Восполнял в памяти позабытые легенды, даже раскуроченное кресло попытался починить. Всё без толку! Снова и снова взгляд цеплялся за парочку. Снова и снова разум одолевали страх за жизнь Рубина и ревность к Эсфирь.

Невозможно!

А дурная песнь все текла и текла, сиропом разливаясь в ушах. Совесть и воспитание не дозволили Олеандру запустить в Эсфирь чем-нибудь тяжелым. Поэтому он просто заткнул уши. Правда, тут же опустил руки.

В самом деле! Слабак он, что ли?

– Рубин змейка, а не рыбка, – все-таки поправил он Эсфирь и выругался. – Змея он, не рыба!

– Клыкастая змейка, – подхватила Эсфирь. – А почему Рубин? Это… Как правильно?.. Порода?

– Порода? – Олеандр усмехнулся. – Нет. Это имя существа. Имя ошибки природы, которая травит себя в попытках перевоплотиться в долбанного огневика с Ифлога! В феникса!

– Рубиновая змейка.

Боги! Олеандр хлопнул себя по лбу. И невольно искривил губы в улыбке. Простодушие и непосредственность всегда его привлекали. Было в них что-то чистое и доброе – этакий очаг света и теплоты, еще не измолотый в пыль грузом пережитых трудностей и потерь.

– Уже почти! – Белесый кокон вспыхнул ярче, рассыпая искры, отбрасывая на стену бродячую тень.

Эсфирь прильнула ухом к груди Рубина. И Олеандр отвернулся, задвигая в дальний ящик непрошенные мысли, что она вот так запросто прижимается к другому. Серьезно, разве должно его это заботить? Нисколько! Она – не его собственность: не суженая, не супруга, даже не подруга.

Вдобавок куда сильнее она напоминала непутевое дитя, нежели коварную соблазнительницу.

Нежданный порыв ветра, завывавшего снаружи, настежь распахнул дверь и оконные ставни. Вломился в дом, сметая с пола подсохшие лозы, и набросился на очаг лечебного пламени.

– Я закрою! – Укрыв лицо предплечьем, Олеандр тяжелым шагом добрался до порога и ахнул.

На улице бушевал ураган. Вихревые потоки перекатывали по двору лианы и кружили опавшую листву. Дождь рвал тишину, нещадно молотил по земле. Мутный свет златоцветов едва пробивался сквозь тьму, подсвечивая взметнувшуюся пыль.

Олеандр захлопнул отвисшую челюсть пальцем и взялся за дело. Чтобы задвинуть щеколду, пришлось призвать чары и решетками приклеить раскиданные лозы по обе стороны от ставней и двери. Сетки вышли крепкие. Но держались они на колдовстве, которое утекало и требовало восполнения.

– Буря стихнет, когда ты закончишь? – Олеандр заполз на подоконник, чтобы прибить ставни еще и телом.

– Всё! – донеслось в ответ.

Всё? Мысли об урагане выдуло из головы. Кокон потух, и Олеандр воззрился на окровавленное ложе. В тот же миг Рубин выгнулся, широко распахнул рот, заглатывая щедрый глоток воздуха.

– Он жив? – едва слышно проговорил Олеандр, глядя, как к лицу приятеля приливает кровь.

– Угу, – Эсфирь пошатнулась и уперлась ладонью в стену, приложив два пальца ко лбу. – Жив.

– Жив! – эхом повторил Олеандр и громче добавил: – Жив! Ты спасла его! Невероятно! Потрясающе!

На радостях он подхватил Эсфирь на руки и закружился по комнате. Её смех переливался в ушах. И он смеялся вместе с ней.

Без лишних слов и препираний, без тени сомнения и паники она просто взяла и излечила двух незнакомцев. Он не простил бы себя, погибни Рубин сегодня. Эсфирь не просто исправила чужую оплошность, – она поймала Олеандра в полете ко дну пропасти, утыканной шипами невозможности повернуть время вспять.

Но нет! Нет, нет и еще раз нет! Выкуси, мать-природа! Он не потерял друга! Свеча жизни Рубина не погасла. Она будет гореть еще очень и очень долго, прежде чем потухнет. Зелен лист, если завтра он снова не сцепится с Каладиумом. Ну или с дерева не упадет. Или…

Неважно! Олеандр кружился и кружился, запинаясь о раскиданные лозы и хохоча, словно безумный лекарь, которому удалось сварить зелье бессмертия. Крылья Эсфирь трепетали, казалось, вознося их к небесам.

Всё испортил стук.

Ветер сорвал с двери сетку лоз заодно с затвором. Шквал мокрого воздуха ворвался в хижину и остудил кровь и веселье.

Олеандр замер, кожей ощущая чье-то присутствие – так хищный цветок улавливает трепыхание жертвы, бредущей по лепесткам. Напрасно, очень даже напрасно он окрестил виновницей вторжения непогоду. Судя по терпкому запаху благовоний, на пороге стоял дриад в древесной маске, которого в последние дни отличало одно поразительное умение – он упорно вырастал там, где находился Олеандр.

Слыхал Олеандр о мелких вивернах. Они покусывали хозяина, впрыскивали медленный яд, а потом всюду за ним бродили, ожидая, когда тот издохнет и послужит ужином.

– Милая птичка, наследник, – молвил Аспарагус тихо, но так, что мороз пробирал до внутренностей. – Правда, не слишком походит на заурядное пернатое творение и источает весьма скверную ауру.

В хижине повисло напряженное молчание. Волосы прилипли к щекам архихранителя, кожу и маску омывала стекающая влага. А лицо Аспарагуса делалось тем мрачнее, чем дольше он глядел на Эсфирь.

Олеандр вдруг сообразил, что до сих пор стискивает ее в объятиях. Отпустил и собрал руки за спиной. Отпрянул, ожидая продолжения стального натиска, но что-то пошло наперекосяк.

Аспарагус повернулся к двери и произнес в темноту ночи:

– Прошу вас…

В проеме показался Зеф. Он поглядел на Олеандра, чиркнул ребром ладони по шее, как если бы говорил «Нам конец», и вкатил в дом бочку. Громыхнув, она пересекла комнату и ударилась о стену. Следом, изогнувшись в полете, в кресло плюхнулись колосья ливра – пучок целебных растений.

– На пост. Живо!

Аспарагус не церемонился. Подол его плаща взвился, когда он подцепил ногой дверь и захлопнул её перед носом Зефа. Звук получился такой, что Олеандр соотнес его со словами «Удар злого рока».

– Благой ночи. Я Эсфирь, – раздался веселый голосок.

Олеандр усмехнулся. Он начинал подозревать, что звучание собственного имени доставляет ей немалое удовольствие. Пускай в доме будут десятеро, она подойдет ко всем и представится каждому.

– Вас ничего не смущает, наследник? – спросил Аспарагус, явно намекая на непогоду.

Раздуваясь, за окном пролетела чья-то накидка. Вдогонку ей промчались сапог и кружевные подштанники.

И почему Олеандру захотелось рассмеяться? Еще бы его не волновал внезапно разошедшийся ураган! Он видел такое впервые в жизни и, мягко говоря, малость опешил. Но ежели ради спасения приятеля ему нужно пожертвовать одним солнечным днем, значит, так тому и быть.

– Чего ты хочешь, Аспарагус? – выдохнул он. – Рубин оказался при смерти отчасти из-за твоего бездействия. А она, – он указал на зевающую девушку, – помогла его излечить!

– Не совсем, – возразила Эсфирь, встрепенувшись. – Скорее, оживить. Хотя… Знаете, тут как посмотреть. Его душа не отделилась от тела. Потому-то я и смогла ему помочь…

Чего? Олеандр ждал, когда она добавит что-то вроде «Я пошутила», но с её уст слетело неуместное:

– …Что-то кушать захотелось. – Она гулко причмокнула, точно смакуя невидимую пищу.

Не припоминал он, кому из знакомых существ в последний раз удавалось поставить его в тупик. Наверное, заслуга та до сих пор принадлежала Глену – однажды он сочинил за ночь поэму.

Аспарагус уже в десятый раз оглядел Эсфирь с пят до рогов и с рогов до пят.

– Она…

– Я нашел её у Морионовых скал, – пояснил Олеандр – сгустившееся напряжение подталкивало к откровенности. – Она…

– Она вырожденка.

– Что?!

Архихранитель всегда утверждал, что хорошего воина красит невозмутимость. Он обучался у океанид, привык утаивать истинные чувства. Но ныне броня его дала трещину. Кулак сжался. Венка на виске забилась часто-часто, а пальцы как бы невзначай огладили ножны, торчавшие из-за пояса.

– Вышел! – бросил он.

– А не много ли ты себе позволяешь?! – рявкнул Олеандр. – Вообще-то это мой дом!

Эсфирь пятилась, со страхом взирая то на одного, то на другого. И тут ставни второго окна распахнулись, с грохотом ударились о стены. Разбрызгивая влагу, в хижину влетела мохнатая туша. Аспарагус отскочил к двери и едва ли не в прыжке выхватил меч. Но вдруг лезвие выскользнуло, звякнуло о пол, а сам архихранитель заскакал по комнате, стряхивая с ноги впившегося в нее зубами силина.

В тот же миг зверь разжег на кончике хвоста чары. Спрыгнул и швырнул в архихранителя световой шар. Чары ударили Аспарагуса в живот, впитались в плоть, ошеломляя. Серебристое сияние охватило его, и он попятился. Врезался в опрокинутое кресло и, не удержав равновесие, перевалился через него.

– Больно, наверное, – злорадно выдал Олеандр и рванул в сторону.

Второй пучок ошеломления просвистел над плечом. Третий врезался в ставню, за которой он укрылся. И слух потревожил стук каблуков. Когда он решился выглянуть, силина уже и след прослыл. Как и Эсфирь. Воспользовавшись суматохой, она, похоже, выскочила в ночь. О её недавнем присутствии напоминало лишь белоснежное перо, перекатываемое ветром по комнате.

И куда её понесло, спрашивается?

***

Видит Тофос, Олеандр никогда не плодил слухи. Но ныне язык так и чесался донести до собратьев весть, что великого архихранителя, глаза и уши Стального Шипа, уложил на лопатки мелкий зверь. Олеандр многое бы отдал, чтобы подольше понаблюдать за Аспарагусом, который выполз из-за кресла на четвереньках, силясь нащупать выскользнувший из рук меч.

Жаль, время подгоняло. Потому Олеандр только отпихнул клинок подальше – тихонько так, мыском сапога. Затем оглядел Рубина. Удостоверился, что с ним всё в порядке. Сунул в карман перо. Подхватил с пола ножны с саблей и выбежал во двор. Туника и шаровары мгновенно прилипли к телу – на улице до сих пор бушевал ливень. Ледяной и надрывный, он раздирал тишину поселения.

Олеандр пересёк двор и нырнул под крону ближайшего дерева. Раздвинул ветви, поникшие от влаги. И взору предстала дыра в ограде – достаточно широкая, чтобы через неё, пригнувшись, вынырнула в лес тощая девица.

Нетрудно догадаться, кто прогрыз отверстие. Клятый силин! Возможно ли, что они с Эсфирь знакомы?

– Наследник! – донёсся до слуха возглас, и Олеандр выругался. – Куда это вы собрались, интересно?

Как говорится, недолго листва шелестела. Олеандр скрипнул зубами и ринулся в дыру. Но цепкие пальцы ухватили его за ворот и потянули назад. Он подался вперед, и ткань туники врезалась в горло, затрещала.

– Вы с ума сошли? – прорычал Аспарагус и рывком затащил его под ветви. – Вы слышали?..

– Она не выродок! – Олеандр резко обернулся. Мокрые волосы шлепнули его по лицу. – С чего ты вообще это взял? Ты можешь назвать её сущности? Нет. Тогда ты не можешь и утверждать, что она двукровная. Боги! Да она толком ничего не помнит. Чар лишается и призывает их по глупости!

– И кто же она? – В золотом глазу Аспарагуса еще плавал дым ошеломления, но вопрос его прозвучал твердо.

– Не ведаю! – сознался Олеандр, отдирая от боков тунику. – Но точно не выродок!

– Идиот! – гаркнул Аспарагус и добавил: – Потешались с распутницей? По нраву пришлось? Право, слишком долго я живу на свете, чтобы не уловить ауру очарования. Штаны подтяните, наследничек!

Сперва Олеандра бросило в жар, следом в холод. Он отвел глаза, ощущая на себе колючий взгляд, от которого в жилах стыла кровь. Какой там побег Эсфирь?! Он старался хотя бы дышать, вдоволь наглотаться промозглого воздуха, пока волна осуждений и гнев Фрез не смыли его на дно океана.

– Смею доложить, – процедил Аспарагус, – я намерен усилить охрану поселения и найти девчонку. Дерзнете вмешаться? Что ж, прослывете распутником и прелюбодеем. Я понятно выразился?

Процедил и зашагал прямиком к тоннелю, попутно швырнув в ограду вспышку колдовства.

Красиво он тебя уделал, – шепнул внутренний советчик. И Олеандр чуть не завыл от унижения. Дыра стремительно зарастала, скручиваясь древесной плетенкой и перекрывая проход. Зеленое свечение распространялось по стене, впитываясь в каждый узел, в каждый завиток.

Воображение уже распоясалось, рисуя картины гибели Эсфирь. Одна виделась страшнее другой: вспоротый мечом живот, десятки стрел, пронзившие плоть, перерезанная глотка…

Олеандр невольно схватился за ветвь, и макушку оросила влага. Ледяные капли осыпались на голову, сползли под тунику, и он будто ото сна очнулся. Тоска сдавила сердце.

Нет! Он обязан отыскать Эсфирь первым и спасти. Вот только ныне его из поселения никто не выпустит.

Что делать?.. Что делать?..

Побег

Выродок!

Эсфирь пришлось не по нраву это слово. А еще не внушил доверия взгляд дриада, нарекаемого Аспарагусом. Страшным он уродился мужчиной. Очень страшным. Да и маску жуткую надел! Может, с побегом она и поторопилась. Но чего уж теперь сожалеть, верно? Она испугалась. Испугалась до того сильно, что перья до сих пор стояли дыбом. Когда ужас захватил голову в плен, ноги сами потащили её во двор. И она доверилась зверьку, шмыгнула за ним в дыру.

Сознаться, Эсфирь не ведала, куда держит путь. Просто бежала за зверьком, порой болтая с ним и задавая вопросы. Жаль, отклика не находила. Как выяснилось, в мурлыкании и сопении сложно распознать слова. Иной раз чудилось, будто парочку она различила, но потом обнаруживалось, что зверь чихнул.

Одно радовало – дождь в лесу почти не ощущался. О нём смело можно было бы позабыть, ежели бы слух не тревожила скорбная дробь, отбиваемая холодными каплями по кронам. Листва-крыша надежно укрывала от ливня. Кое-где в редких просветах виделись его косые строчки, разрезавшие воздух, подсвеченные лунным сиянием – призрачным и манящим.

Не раз Эсфирь и зверёк прятались – то в огромные листья-одеяла заворачивались, то в ямы прыгали. Повезло. Никому не попались. Казалось, зверь точно знал, какие пути безопасны, а какие нет. И чем дальше они пробирались, тем реже слух улавливал подозрительные шорохи, тем реже глаза обращались к зеленоватым вспышкам чар вдали.

И все же кое-что не давало Эсфирь покоя. Мысль, что лес разумен, не желала улетучиваться, подогретая страхом. Ну правда! Прутья некоторых кустарников покачивались и извивались, хотя ветра у земли не гуляли. А когда она вынырнула на умытую ливнем просеку, бутоны на деревьях распустились и, почудилось, уставились на неё во все лепестки.

– Думаешь, они следят за нами? – озвучила Эсфирь свою самую страшную догадку.

Зверёк с добродушными видом задергал рожками. Запрыгнул на поросший мхом валун. Уселся на него, крутя усатой мордой и словно кого-то высматривая.

Глаза у него, конечно, такие… Всем глазам глаза! Большие и голубые, как небесная гладь. Но кого он ищет? Зачем?

Вокруг не ютилось и души, не считая странных, даже очень странных цветов-надзирателей.

И… Эсфирь показалось? Или вон тот стебелёк и правда приветственно помахал ей листком?

Страх какой, а!

– Ох! – Она упала у валуна и похлопала себя по щекам, пытаясь собраться с силами.

Ноги гудели. Отказывались идти на поводу у здравого смысла, который велел выбираться из леса. И поскорее. Неважно куда, лишь бы куда подальше. Подальше от Аспарагуса.

Эсфирь вздохнула. Губы еще горели от поцелуев. Там, в хижине, она натворила дел. Забыла погасить чары очарования, а потом и вовсе подалась навстречу сладкому чувству, ласковым перышком завертевшемуся в груди. Подалась – и чуть не прозевала смерть. Еще немного, и Рубин откинул бы рога. Их у него, разумеется, нет, но что еще должно откидывать существам, помимо рогов? Разве рога подходят для откидывания не лучше всего?

Что за дурацкие мысли? Эсфирь мотнула головой, разбрызгивая осевшую на кудряшках влагу. И едва не подпрыгнула от испуга – гром сотряс землю, на долю мгновения небо разрезала молния.

Ужель непогода и правда – дело рук Эсфирь?

Пребывание в доме Олеандра не прошло для неё даром. Картинки из прошлого не сложились, она не вспомнила свою жизнь. Но изучила себя. Прислушиваясь к ощущениям, поняла, что тоже наделена чарами – очарованием и исцелением.

Еще она чувствовала души.

Стоило малость сосредоточиться, и зрение менялось. Обострялось, дозволяя заглянуть во чрево тела, узреть огонь горящего духа. Ни много ни мало, а уже кое-что. Правда, исцеление давалось хуже. Оно растрачивалось мгновенно, хоть и восполнялось от чужого тепла и ласки, поглощая их, как узник поглощает воду. Да и в целом колдовство – любое! – будто что-то держало, запирало в теле. А ежели Эсфирь пыталась его высвободить, браслеты обжигали, как бы намекая на ошибку.

В тот же миг сознание наводняли тревоги. На волю рвался совершенно неуместный смех. И Эсфирь уступала. Уступала беспокойству, чуя, что иначе потеряет связь с действительностью, а значит, потеряет связь с разумом. Каждый рывок к запертым чарам подводил к чему-то запретному.

Хотела бы она разузнать к чему. Но… Может, попозже?

– Знаешь, – Эсфирь и покосилась на зверька, – этот юноша, Олеандр, он… Как бы это сказать… Я будто знакома с ним. Вернее, была знакома. Когда-то… Такие странные чувства он у меня вызывает… В один миг я даже белую нить увидела, которая протянулась от меня к нему.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Вихрец – перепончатокрылый зверь, выдыхающий ледяные ветра и морозную пыль.

2

Танглей – северо-водный клан. Его населяют три народа: океаниды, нереиды, наяды.

3

Ифлога – территория клана фениксов.

4

Ааронг – территория клана ореадов.