Золотые земли. Птицы Великого леса

Дара задержала дыхание, словно её обдало тяжёлым смрадом. Она узнала это узкое болезненное лицо, то был брат Мефодий, поверенный Пресветлого Отца.

Священнослужитель промолчал, даже не поздоровался, торопливо вышел из сеней, и Дара могла видеть, пока не захлопнулась дверь, как он торопливо семенил прочь от избы.

Снова показался знакомый мальчишка, поманил Дару рукой. Она зашла внутрь, радуясь теплу, остановилась на пороге, чтобы оглядеться.

– Да озарит Создатель твой путь, Великий князь, – произнесла она.

Ярополк оторвался от бумаг, разложенных перед ним на столе, и холоп тут же поспешил убрать их, но князь его остановил.

– Оставь, – буркнул он. – Нашёл платье?

Юноша развёл руками.

– Ищу, – выдавил он виновато. – Разве тут сразу найдёшь?

– Так ты постарайся, – нахмурился Ярополк. – Давай, поспеши.

Холоп согнул спину в поклоне и кинулся прочь из избы. Дара проводила его взглядом, осмотрелась снова. Никого больше не было. Она осталась с князем наедине.

– Мне сказали, ты меня звал, – Дара прошла ближе к столу, развязала на голове платок, и длинные косы упали ей на плечи.

– Ты всё как девчонка, – улыбнулся Ярополк. – С двумя косичками. Девки в твоих летах одну косу плетут и ленту в волосах носят.

– Так другие девки в невесты годятся, а я ничьей невестой не буду, – Дара сама не поняла, откуда появились вызов в её взгляде и сталь в голосе.

– Нет, значит? – Князь смеялся одними глазами.

– Нет, – хмыкнула Дара и на этот раз без приглашения села за стол напротив, с любопытством ожидая, как поведёт себя Ярополк.

Он заметил перемену в её поведении, но не сказал ничего и даже будто остался доволен.

– И кем ты будешь?

– Ведьмой.

– Просто ведьмой?

– Может, княжеской.

Ярополк вдруг расплылся в белозубой улыбке и засмеялся открыто и весело, так, что самой хотелось захохотать в голос.

– Однако, Дарина, ты забавная.

Она поджала губы. Не забавной она хотела бы выглядеть.

– На днях, помнится, ты всё уходила от ответа, заверяла меня, что силы у тебя больше нет и что мне на службу ты не годишься.

– Я передумала. Буду рада послужить тебе, князь.

Ярополк смотрел как всегда пристально, и Даре хотелось съёжиться под его взглядом.

– И сила к тебе вернулась?

– Пока нет.

– Никому об этом не говори, – предупредил князь. – Сегодня к вечеру мы прибудем в Лисецк. Ты поедешь со мной впереди. Умеешь сидеть в седле?

– Нет, – Дара в одно мгновение растеряла снова всю уверенность. – Отец учил меня ездить на лошади, только без седла.

Снежный князь смотрел на неё со странным непривычным восхищением.

– Так даже лучше, да, – решил он.

И вдруг нахмурил брови, огляделся по сторонам.

– Займи себя пока чем-нибудь. Мне нужно закончить дела.

И Ярополк будто сразу о ней позабыл, он обмакнул перо в чернила и принялся писать.

Дара поднялась из-за стола. Дом был чужой, незнакомый. Девушка не знала, куда себя деть, и подошла к красному углу, присела на лавку так, чтобы видеть блестящий золочёный сол.

Текло время мучительно долго, Ярополк читал письма и отвечал на них, а Дара сидела на лавке без дела и изнывала от скуки и любопытства. Зачем князь велел ей остаться? Мог бы приказать явиться ко времени в начало обоза.

От безделья Дара разглядывала вышивку на занавеси красного угла, скребла ногтями лавку и почти начала засыпать, когда дверь распахнулась, и в избу ввалился княжеский холоп с большим свёртком в руках.

Ярополк оторвал голову от писем.

– Нашёл? – без всяких предисловий спросил он.

– Мужская только, но с плеча боярского сына, ему всего пятнадцать. Она девка рослая, ей пойдёт.

– Девки с тобой на кухне росли. За языком следи, – осадил князь.

Дара слушала их разговор, наблюдала, как парень разворачивал свёрток, но так и не могла пока догадаться, о чём шла речь.

Между тем холоп развернул свёрток и вынул из него чёрную соболиную шубу. Густой мех лоснился, блестел при свете свечей. Дара загляделась и невольно сравнила шубу со своей простой одёжкой.

– Примеряй, – велел ей неожиданно Снежный князь.

Девушка посмотрела на него с удивлением. Ярополк улыбался высокомерно, но довольно.

– Я бы и рад найти что получше, но в походе женский наряд днём с огнём не сыскать. Давай, надевай, – чуть развязнее произнёс он.

Дарина поднялась, оставила на лавке свою облезлую шубку и подошла к холопу.

– Третьяк, помоги госпоже лесной ведьме, чего стоишь как истукан?

Холоп подскочил ближе, помог надеть шубу. Меха оказались тяжёлые, они упали на плечи, и с непривычки стало сложно пошевелиться. Дара успела позабыть, что в Златоборске носила такие же неудобные кафтаны с длинными рукавами, и теперь стояла, замерев на месте.

– Недурно, – заключил Ярополк придирчиво. – Нравится?

– Спасибо за щедрый подарок, князь, – проговорила вежливо Дара.

– Сама покорность, – хмыкнул мужчина. – Откуда только что взялось?

Она вскинула горделиво подбородок, посмотрела прямо в голубые глаза. Подо льдом плескался огонь.

– Что ж, раз ты готова, то можно и выступать, – решил Снежный князь. – Третьяк, скажи всем собираться через две лучины.

– Слушаюсь, – проговорил холоп и тут же вынырнул из избы, словно за ним гнались собаки.

Ярополк поднялся, собрал бумаги, разложил по стопкам, пару писем свернул и спрятал за пазуху, остальные убрал в кожаную суму.

– Не страшно? – спросил он.

– Чего мне бояться? – насторожилась Дара.

– Раньше в Златоборске тебя величали лесной ведьмой за глаза, а между тем тебя попытались убить. Как думаешь, что будет теперь, когда я назову тебя своей придворной чародейкой и разрешу ехать подле себя?

Он оглянулся, посмотрел оценивающе, пронзительно.

– Ты догадался? – удивилась Дара. – Что меня пытались убить?

– Сомневаюсь, что ты бы стала травить Горяя. А вот поверить в то, что кто-то пожелал избавиться от лесной ведьмы, легко.

Дара тяжело вздохнула.

– Ты знаешь, кто это сделал?

– Подозреваю, доказательств у меня пока нет.

– И кого ты подозреваешь? – Она сделала шаг навстречу, словно боясь не услышать ответ.

– Брата Мефодия.

Дара хотела спросить о чём-то, но в голове всё смешалось, и она осталась стоять, открывая рот, как рыба, выброшенная на берег.

– И Пресветлого Отца, конечно. Но он бы не посмел сам марать руки, скорее всего велел Мефодию выполнить всю работу, – рассуждал Ярополк. – Храм опасается, что чародейская власть закрепится в Ратиславии. Послушного Горяя они могли стерпеть, но не лесную ведьму.

– И как доказать их вину?

– А нужно ли доказывать? Даже у меня нет власти над храмом, я не могу обвинить Пресветлого Отца в том, что он преследует ведьму, ведь Империя это одобряет.

Стало сложно дышать под ледяным взором Снежного князя, а он продолжил, усмехаясь:

– Но если я прав в своих подозрениях, то Мефодий поспешит предоставить нам новые доказательства.

– Хочешь сказать, что он снова попытается меня убить?

– Уверен, – улыбнулся Ярополк.

– Отчего ты смеёшься? Это совсем не смешно, – голос Дары дрогнул от страха и возмущения.

От ядов не могли спасти чары, от клинка не отбиться обычной девушке, а от Охотников не спрятаться даже могущественной ведьме. Существовало ли на свете хотя бы одно-единственное место, где она могла почувствовать себя в безопасности?

– Я мог бы приставить к тебе стражника, но кто тогда поверит, что ты великая лесная ведьма, которая спалила Совин? – улыбался Ярополк. – Все должны быть уверены, что ты можешь испепелить Лисецк одним взмахом руки.

– Обязательно так и поступлю, как только получится, – процедила со злобой Дара.

А она хвасталась Дедушке, что её защищал Снежный князь.

Ярополк подошёл ближе.

– Я не могу защищать тебя открыто, чтобы не вызвать подозрений, но не думай, что я во второй раз упущу тебя, Дарина. Видят Создатель и все твои лесные боги, этого не случится.

В деревне стоял невыносимый гам. Длинная вереница из людей, лошадей и повозок растянулась от избы старосты, куда созвал всех Ярополк. Он прощался с хозяевами, благодарил деревенских за гостеприимство и обещал побороть степняков в ближайшее время.

Дара оставалась в стороне, наблюдала, как суетился народ, как спокойно держался в образовавшейся сутолоке Ярополк. Она рассматривала лица опытных дружинников и молоденьких парней, недавно призванных в ополчение, и ловила на себе их изучающие взгляды, когда заметила в толпе Стрелу.

Он подошёл к Великому князю, поклонился и показал себе за спину. Ярополк обратил внимание наконец на несколько рядов ополченцев. Одеты они были бедно, а вооружены совсем просто. Кто-то из них держал булавы и кистени, другим повезло заполучить топоры, но становилось ясно с первого взгляда, что они были не бывалыми дружинниками, а вчерашними землепашцами и пахарями.

Ярополк подошёл к новобранцам, поздоровался с ними, о чём-то спросил, чего Дара расслышать не смогла, и уже развернулся и пошёл обратно, когда взгляд Дары вдруг зацепился за знакомые черты. Сколько раз она видела эти светлые глаза, эту широкоплечую медвежью фигуру.

– Богдан, – одними губами беззвучно прошептала Дара.

Её охватили радость и замешательство. Хотелось кинуться к нему навстречу, обнять, расспросить о родном Заречье, о Барсуке и Ждане, о самом Богдане, но она наткнулась на недоверчивый, злой взгляд. Юноша тоже заметил её, нахмурился, отвернулся, словно вовсе не желал видеть Дару.

Она не успела прийти в себя и совладать с замешательством, когда к ней подошёл Ярополк.

– Третьяк, помоги госпоже лесной ведьме забраться на коня, – велел он холопу. – Выступаем.

Глава 2

Внешний вид золотой, сердце – камень.

Монгольская поговоркаСтепиМесяц лютый

Вячко очнулся на дне глубокого поруба, когда высоко ещё стояло холодное слепящее солнце. Оно скрылось пугающе быстро, и Вячко поначалу был этому рад. Глаза слезились, он почти ничего не видел, и темнота принесла облегчение. Но с наступлением ночи холод пробрал его до костей.

Гладкие глиняные стены поруба уходили высоко вверх, человеку было бы не по силам выбраться самому. Вячко даже не пытался.

Голова у него кружилась, и всё тело болело от побоев.

Вокруг было тихо. Ни дикие звери, ни люди не проходили мимо. За весь день у края поруба не показалось ни одной живой души.

Его оставили в рубахе и лёгких портах, без сапог, но в самом начале ошеломлённый от слепящего света и боли Вячко даже не почувствовал холода.

Рядом с соломенным тюфяком лежали мешок с едой и бурдюк с водой. Вячко не боялся яда, но всё равно не притронулся к пище. Он не чувствовал голода, только усталость и тошноту. Не будучи в силах подняться на ноги, он дополз до тюфяка, осушил бурдюк до последней капли и тут же провалился в беспамятство.

Он проснулся всё так же ночью, дрожа от холода. Кто бы ни бросил его в поруб, позаботившись о пропитании, о тепле он позабыл.

Вячко стучал зубами, скрутившись калачиком у стены. Он забрался под соломенный тюфяк, но лежать на холодной земле оказалось вовсе невыносимо, тогда он зубами и руками разорвал влажную смердящую ткань тюфяка и вытащил наружу мокрое гниющее сено, сел на горсть, обложил себя слипшимися пучками. Нужно было двигаться, чтобы согреться, но Вячко знал, что ему не хватило бы сил даже подняться на ноги.

Он подтянул ближе мешок и нащупал внутри лепёшку, отломил кусок и засунул в рот, пососал. Заставить себя есть он по-прежнему не мог.

Мешок стоило постелить поверх сена.

Вячко так и сделал, и когда сиденье его было готово, он снова обложил себя сеном.

Почему он не кричал? Почему не звал на помощь?

За всё время, что Вячко просидел в порубе, он ни разу не попытался докричаться до кого-нибудь, а когда решил попробовать, голос вдруг его подвёл.

Долго и тихо Вячко в отчаянии хрипел, пока не выбился из сил.

Ветер донёс до него запах дыма, но разум уже был затуманен, он не понял, что это могло означать близость костра и людей. Вячко откинул голову назад, уткнувшись затылком в стену, и вздрогнул от резкого вскрика. В степи что-то завыло, зарычало, и скоро снова затихло.

Небо было чистым, чёрным, усыпанным звёздами, точно кафтан жемчугом. Вячко никогда прежде не замечал, как ярко они светили, хотя не раз оставался ночевать под открытым небом.

Вячко смотрел на звёзды, задрав голову, и мысли становились вязкими, как кисель, текли всё медленнее и покрывались льдом, как Вышня и Звеня с наступлением зимы. Увидит ли он снова когда-нибудь их берега? Увидит ли Златоборск? Вячко всегда любил возвращаться домой, даже теперь, когда его никто там не ждал…

Могла ли Добрава оказаться среди звёзд? Души правоверных уходят на небо к Создателю, так говорили Пресветлые Братья.

Сверху мелькнула тень, но он не придал тому никакого значения.

А потом сверху слетела огромная птица. Вячко не успел увернуться, медленный и бессильный, он тихо закричал, сжал кулаки, прикрыв голову, и птица рухнула на него, погребая под собой, точно ком снега. Он вырвался, оттолкнул её ногами, пнул несколько раз пятками и вдруг понял, что перед ним лежало тяжёлое шерстяное одеяло.

Сверху раздался смех, он слился со звоном бубенцов и скоро затих.

Княжич вскинул голову, пытаясь увидеть, кто это был, но над ним чернело чистое звёздное небо.

Весёлый девичий смех зазвучал уже где-то в стороне, и Вячко подумалось, что то могли бы быть духи степи, пусть и вряд ли бы они принесли ему одеяло. Он закутался, снова прислонившись спиной к стене поруба, и постепенно стал согреваться.

– Спасибо, – шепнул он в никуда.

Добрава смеялась похоже: задиристо, звонко. Была ли она теперь среди звёзд?

Его разбудила чужая ругань. Два голоса – женский и мужской – кричали так отчаянно и горячо, что Вячко вдруг пожелал узнать их некрасивый резкий язык, чтобы понять, о чём шёл спор.

Женщина говорила громко и яростно, с ней не сравнилась бы ни одна торговка на златоборской ярмарке. Голос срывался то на рычание, то на шипение, и казалось, что в груди у неё прятались или скрутившиеся в клубок змеи, или стая диких собак.

Некоторое время Вячко растерянно слушал чужую ругань, пока наконец не спохватился, что незнакомцы могли пройти мимо, а он так бы и остался в яме. Сквозь кашель прорвался больной хрип:

– Эй! Эй, там! Помогите мне! Люди! Я здесь, здесь!

Слава Создателю, к нему вернулся голос.

Из-за края поруба выглянули две головы: на него смотрели бородатый пожилой мужчина и миловидная девушка. Вячко от удивления раскрыл рот. Злобной крикливой бабой оказалась совсем юная девушка с длинными чёрными косами. С головы её, покрытой шапкой с острым мысом, свисал шёлковый красный платок. Девушка сощурила тёмные раскосые глаза, внимательно оглядев княжича, и исчезла в проёме.

И снова её голос прозвучал грубо и дерзко.

Вниз сбросили верёвочную лестницу.

Вячко неуверенно посмотрел наверх. Мужик помахал ему рукой и сказал что-то на своём языке, явно поторапливая.

– Покопошишь, – прозвучал надменный девичий голос, но хозяйка его больше не показывалась.

Вячко в нерешительности замер, взявшись рукой за нижнюю перекладину, и с опозданием понял, что последнее слово незнакомка сказала по-ратиславски, пусть и неверно.

– Ты говоришь по-ратиславски?

– Да, хорошьё, – со смешным говором ответила девушка, оставаясь вне поля зрения. – Давай! Лэзь!

Княжич ухватился за следующую перекладину и подтянулся. Избитое, покалеченное тело заныло, и Вячко чуть не сорвался. Он засипел, скрипя зубами, и резко подпрыгнул, поставив ногу на нижнюю ступеньку. Дальше взбираться стало легче, пусть каждое движение и отдавалось пронзительной болью.

Наверху дул пронизывающий ветер. Стоило Вячко высунуть голову наружу, как в лицо ему полетел колючий снег, растрепало длинные кудри. Бородач схватил его за шкирку, точно кутёнка, вытащил. Тут же ему на шею набросили верёвку. Он не успел толком ничего понять, как за верёвку потянули, и Вячко упал на колени.

– Тэбе нужэн лэкарь, – сказала девушка.

Длинные загнутые мысы её сапог выглядывали из-под просторного одеяния. Вячко поднял голову, разглядывая незнакомку. Она забрала второй конец верёвки из рук мужчины и теперь держала Вячко как собаку, на поводке.

– Выглядэшь похано, – презрительно прищурилась она, задрав гордо голову.

Мужик ногой подтолкнул к нему свёрток одежды и старые дырявые сапоги.

Вячко с отвращением посмотрел на обувь, но поспешил обуться. От сапог воняло так, будто в них кто-то умер.

– Погано, – тяжело дыша и облизывая пересохшие губы, выдохнул Вячко.

– Что? – девушка свела на переносице чёрные брови.

– Правильно говорить: погано.

– Я хорошо знаю твой язык, – надменно и неожиданно почти чисто произнесла девушка и мотнула головой. Раздался весёлый перезвон – на концах длинных чёрных накосников девушки висели бубенцы, и они издавали звонкий задорный звук при каждом её движении.

Вячко хотел выразить сомнение, но зашёлся очередным приступом кашля.

Девушка сняла с плеча бурдюк и отдала княжичу. Он едва удержал его в слабых руках, зубами выдрал пробку и жадно отпил. Сухое горло раздирал кашель. Вячко громко глотал воду, задрав голову. Он принял питьё у незнакомцев, ничего не спросив, понадеявшись лишь на удачу. Разве не дурак?

Бородач стоял рядом, не говоря ни слова, и ждал. Когда Вячко наконец напился, то развернул свёрток, это оказался мужской тёплый кафтан, какой принято было носить в вольных городах: подбитый овечьей шерстью, расшитый диковинными узорами. Вонял он ещё хуже, чем сапоги. Но холод беспокоил куда сильнее, чем запах.

Вячко попытался подняться, но руки задрожали и подогнулись, тогда он просто сел на зад, оглядываясь по сторонам. Сознание лихорадило, и ясность мысли вернулась не сразу.

Яма, в которой его держали, находилась в безлюдной степи. Куда ни глянь вокруг – ничего, только редкие низкие кустарники, выглядывавшие из-под снега. Чуть в стороне паслись четыре лошади, навьюченные большими мешками, а ещё дальше у потухшего костра лежали три неподвижных тела.

Вячко нахмурился. Ясно стало, откуда взялись и сапоги, и кафтан. Похоже, в них и вправду кто-то умер.

– Кто вы такие?

Девушка горделиво задрала подбородок, разглядывая княжича. Она накрутила конец верёвки себе на запястье. Ветер трепал её длинный красный платок, пытаясь сорвать с головы.

– Мы спасли твою жизнь, княжьич, что ещё ты хотешь знать?

Вячко заворожённо наблюдал, как девушка крепче перехватила поводок, и в груди у него всё холодело. Раз незнакомцы убили его похитителей, то стоило бы принять их за друзей, но слабо верилось в такую удачу. Кто мог послать их? Купец Вихрор, в доме которого их схватили? Какой-то другой торговец или вельможа, что имел связи с его отцом или братом? Или, быть может, кто-то из ратиславцев, живших в Дузукалане?

– Вы их убили? – Вячко кивнул головой в сторону мёртвых.

– Турар и Санжар, – сказала девушка, точно эти имена должны были что-то значить для Вячко. – Санжара я убила уже после, чтобы не болтал. – Она поправила с особым значением длинный кривой кинжал на поясе.

– А этот, – Вячко мотнул головой в сторону бородатого, – не разболтает?

– Турар верен, как пос, – сказала она довольно. – Я могла бы отрэзать ему ухо, а он бы не пискнул.

– А как звать тебя?

Она растерялась на мгновение. Порыв ветра дёрнул её красный платок, и она отвлеклась, крепя ткань обратно к шапке.

– Это тебэ пока знать нэ нузно, – решила она. Смятение так явно читалось на её лице, что Вячко охватило любопытство.

– Почему?

– Мэньше болтай! – гаркнула заносчивая девица, стрельнула чёрными глазами в Турара и сказала ему что-то на одном из языков вольных городов. Вячко не смог разобрать, на каком.

Бородатый с недоверием покосился на княжича и побежал к лошадям, взял одну за поводья и повёл к ним.

– Сможишь сидэть в сэдле? – сердито дуя губы, спросила девица.

Вячко сомневался, что у него получится подняться на ноги. Никогда прежде не был он настолько слаб и беспомощен.

– Не знаю, – неохотно признал он. – Куда ты меня повезешь?

– Дальши.

Девушка направилась навстречу Турару, дёрнула рукой, потянув поводок, и Вячко пришлось поспешить следом. Она подошла к одной из трёх оставшихся лошадей, легко вскочила в седло, направила её в сторону княжича. Тонконогая лошадка под ней двигалась изящно, порхала, точно маленькая птичка.

– Цвэток, – вдруг воскликнула девушка, поведя пегую лошадь вокруг Вячко. Верёвка обкрутилась о его ноги, и Вячко пришлось вертеться на месте, чтобы выпутаться.

Он выглядел жалко и смешно, а девушка захохотала в голос.

– Что?

– По-вашему, ратич, меня зовут Цвэток. – И она улыбнулась вдруг так солнечно, что показалась Вячко удивительно красивой. Бубенцы в накосниках зазвенели громче. Красный платок взвился вслед за ней алой волной. В ней было столько силы, что Вячко невольно был рад подчиняться.

Турар остановил крепкую кобылку, хлюпнул недовольно носом и схватил княжича под плечи. Тот не успел даже возмутиться, как здоровый мужик закинул его на лошадь. Вячко упал животом на седло и закричал от резкой боли. Верёвка затянулась на шее туже. Животное взволнованно заплясало под ним, и Вячко схватился что было силы за гриву, нащупал ремень уздечки, вцепился, чувствуя, как непослушное тело завалилось на бок. Турар пробурчал что-то сердито и схватил княжича за ногу, заставив того кричать ещё сильнее.

Цветок рассмеялась звонко и зло.

– А я слышать, что ты сильный воин, – хохотала она. – Как мог у Великого князья быть такой слабый сын?

Вячко стиснул зубы, когда Турар потянул его ногу на себя, перекинул через спину лошади и засунул в стремя, потом помог так же вдеть вторую ногу. Бородач всё с таким же хмурым лицом погладил лошадь по морде, успокаивая, а после достал из седельного мешка верёвку и связал княжичу руки так, чтобы тот всё же мог держать поводья. Вячко через боль и судороги выпрямился в седле, отпустил сжатую побелевшими пальцами гриву.

– Так что, княжьич, – не унималась Цветок, – твоего отца Шибан сын хана Бахадура так легко убил, потому что он тожье слабак?

Вячко захотелось её ударить.

– Что за мерзкий у тебя язык? – процедил он сквозь зубы.

Ветер сорвал его ядовитые слова и унёс прочь. Услышать их мог один только Турар, но он, кажется, совсем не понимал по-ратиславски.

– Куда вы меня повезёте?

– В город, – на удивление легко ответила Цветок. – Теперь все знать, что ты похитил. Там больше не ищьют.

– Ищут, – невольно поправил Вячко.

Цветок посмотрела на него искоса, не повернув головы.

– Ищут, – повторила она куда лучше прежнего.

– Верно, – одобрил юноша и с удивлением заметил улыбку на смуглом лице.

– Моя мать из ваших земель. Белая луна её звал отец, – поделилась вдруг Цветок, чьи глаза сделались непрогляднее самой чёрной ночи. – Я давно ни с кем не говорить на языке ратичей.

– Ратиславцев, – снова поправил княжич.

– Мать говорить: ратичей, – упрямо заявила девушка.

Турар подвёл двух оставшихся лошадей, одна из них была привязана длинной верёвкой ко второй. В отличие от лошади под девушкой эти два животных были куда ниже и крепче, как и кобыла Вячко. Турар сел в седло одного из них.

Цветок кивнула, удобнее взялась за поводья и, не предупредив ни словом, ни знаком, ударила пятками по бокам лошади, заставляя ту сорваться с места, и почти сразу пустила животное вскачь.

Вячко закусил губу, чтобы не закричать от тряски в седле, и пнул свою кобылу пятками, стараясь не отставать. Если лошадь под девушкой убежит далеко вперёд, Вячко потащится за ней уже по земле и удавится.

Алый платок развевался за спиной наездницы, манил, как огонь мотылька. Звенели бубенцы, косы били по спине.

Вперёд, вперёд! Ветер засвистел в ушах, обжёг лицо.

Вячко немного привык к скачке, выпрямил спину, сжал покрепче поводья. Постепенно он свыкся с болью. Лошадь под ним стала послушнее, пошла быстрее и легче.

Цветок гнала, точно за ними была погоня. Вячко несколько раз оглядывался, терзаемый подозрениями, но со всех сторон виднелась лишь безлюдная степь. Похитители увезли его далеко от города.

Но скоро животные стали уставать, и Цветок сжалилась над ними, потянула на себя поводья так, чтобы дальше её лошадь скакала рысью. Некоторое время они двигались медленно, и Вячко заметил, как Цветок стала всё чаще оглядываться на запад, где солнце уже клонилось к земле. Зимний день был пугающе короток.

– Ну что, не помрёшь? – спросила с издёвкой девушка. – Тогда вперёд. Поторопись, а то зайдёт солнце, и духи степи заберут твою душу.