Полная версия
Черные крылья
На поверхности черного моря, вдалеке и вблизи, без конца доносятся энергичные возгласы «ух!». При полном отсутствии видимости этот дух превыше всего остального, будто на нем держится сама жизнь, и все смелые воины заслужили уважение моря. В этот момент для меня, старика, которого Черные Крылья пригласили в последнее плавание, нет ничего лучше, чем уйти на покой в ореоле славы. Хотя мышцы и расслабились, в костях все еще бьется пульс стремления к жизни.
Ночные небеса чисты, серебряный свет звезд сопровождает смельчаков в обратном плавании, одиночество живет лишь в головах у слабых. Для людей, которые много лет упорно трудились, такие мысли не должны занимать ни одного мозгового сосуда. Вот о чем думаю.
Женщины в селении, как и отправившиеся в ночное плавание мужчины, не спят всю ночь. Хотя им и суждено принять тот факт, что соплеменники должны выдержать испытания океана и принять приглашение Черных Крыльев, однако женское беспокойство иногда намного сильнее, чем предвкушение богатого улова. Правда, мужчины, которые не участвуют в ночном лове, у народа тао вообще не считаются воинами. Так что женщинам остается лишь молча согласиться и забивать свои головы молитвами о «благополучном возвращении».
Темная тень острова постепенно вырастает в размерах. Глядя на Мина Махабтен (созвездие Рыб) к северу от селения, понимаешь, что этот яркий свет – лучшая координата на пути домой. Сделав еще четыреста, а может, и пятьсот гребков, прибываем в родную гавань. К этому времени в груди скапливается горячий воздух, готовый вот-вот вырваться наружу. Не знаю, от предвкушения ли славного выхода на покой или от радости богатого улова, но я чувствую, как легко и приятно циркулирует в теле кровь, так же, как когда был молодым и сильным.
Спустя некоторое время звуки весел становятся все более и более громкими, а вдохи и выдохи «ух!..» спереди и сзади, слева и справа – все более частыми. Склонившись ниже к воде, я продолжаю работать веслом, поглядывая влево и вправо: вокруг меня более двадцати лодок, их темные тени размеренно следуют в сторону гавани, к родному селению, и с каждой минутой подходят все ближе друг к другу. Тут мои опасения становятся еще серьезнее.
«Ух!..» – выдохи звучат так мощно, ведь после уже совершенных трех тысяч гребков, стремясь показать свою мужскую сноровку при приближении к родной гавани, никто не позволяет себе передышки даже на минуту. Обозревая акваторию, я снова оглядываюсь на детей своего умершего брата. Мышцы мои разрываются, сердце горит, а лодки безжалостно рассекают морскую рябь. Для меня, старика, нагрузка в более три тысячи весел превышает предел физических сил. Но когда ты в лодке один, лениться невозможно. Я слышу шумное дыхание братьев все отчетливее и призываю: «Давайте грести сильнее!»
Икон ахай напа, манга-нако, кван ко!
– Почти добрались домой, дети! – подбадриваю я отцов внуков.
Но, хоть я и бросил этот клич, у меня самого совсем не осталось сил сколько-нибудь ускориться, к тому же борта лодки и так уже почти вровень с морем, и если на беду она захлебнет воды, накренится и потонет, то все будет напрасно.
Сбоку вижу песчаный пляж, над которым поднимается пламя четырех или пяти костров, особенно яркое в эту темную ночь. Видать, дети селения набрали и подожгли сухие ветки, поджидая своих отцов и дедушек из ночного плавания. Эти костры не только знаменуют прибытие в родную гавань, они успокаивают сердца отважных воинов после трудного похода. В этот момент раздается победный зов, пробудивший заснувших у костров детей, чтобы поведать морскому богу о благополучном возвращении мужчин из плавания, чтобы рассказать старикам и женщинам селения радостную весть о богатом улове. Я чувствую, что готов взорваться. Я не могу удержаться, чтобы не спеть по случаю Мивачи (ритуал богатого улова). Обычно я не пою, но на этот раз, стоило мне только выпустить ее из груди, как потрясающая небо и слух песня ритуала Мивачи буквально разлилась на просторе гавани, ну и ну! Близкие звуки старинного песнопения грянули так мощно, будто их подавляли тысячи лет и вот, наконец, они взяли и вырвались на свободу с высоты чернильного неба, со дна чернильного моря, разбудив всех соплеменников. Звезды радуются, морской бог дико смеется, небесный бог тоже улыбается в раю… Как-то так, думаю.
Хей… Ияя… о. Ияя вой ям… (поют хором) Засизасинген о павозибен но макарала, Мала-лилимай мала-татарой
Держа путь по течению да к родным местам,Воины славные наконец-то прошли ориентир.Вот запахло пирожными таро и кусочкамижареного мяса,Женщины лучшую пищу готовят,чтоб порадовать воинов.Ияя…о, Ияя вой ям… (поют все вместе хором)Манга-нако, Мангавари (слова ободрения)Дети, о, все дети! Мои младшие братья!
Ипаратен со манинейван.Чийок но Итап разанозаноданИяхоп ся со каворанан наСомаласалап ня со каворанан наУтешьте воинов, ведь они часто совершаютночные плавания.Итап, твердые стволы этих деревьев —лучшие материалы для постройки лодок.Это материал для строительства большой лодкина десять человек.На ней десять крепких воинов оседлают ветер,и волны и в океане испытания пройдут.Ияя…о, Ияя… вой ям.Волноподобная гармония голосов всех воинов рассеивает страх в их сердцах и помогает преодолевать усталость мышц, ведь песни, которые они поют вместе на море и на суше, намного превосходят то воодушевление, что внушают исполняемые в церкви священные песнопения. Я отчетливо слышу дыхание двух моих племянников и чувствую, с какой силой они гребут. Они не просто работают, как надлежит настоящим мужчинам, я понимаю, что они уже принадлежат друзьям моря, душам, объятым морским богом. Решение уйти на покой после сегодняшней ночи вовсе не то, чего человек желает в своем сердце, и это против воли, что тянет бороться с океаном, но… Приходится поддаться значению, содержащемуся в слове «старый». Размышляя над этим, я мобилизую все последние оставшиеся силы в своем теле и громко кричу:
Манга-нако!
– Дети, гребите же! Гребите!
Манга-вари!
– Давайте, дети, гребите же!
Манга-кехакай! кван ко.
– Гребите, друзья! – призываю я.
Йи!.. Другие воины отвечают, надрывая глотки. И вот я вижу, что темные тени слева и справа внезапно размножились, будто приближаются летящие на малой высоте морские птицы и легко обгоняют меня с помощью всего каких-нибудь четырех или пяти гребков. Пускай то, что лодка до краев завалена летучей рыбой, и может послужить тому оправданием, но все-таки меня обогнали, и я должен признать неопровержимый факт: передние волны поглощены идущими следом. Хорошо еще, что два племянника по-прежнему держатся позади меня, и в моей груди остается хоть сколько-нибудь достоинства.
Глядя вверх на установленный на вершине горы, к северу от селения Мина-морон (на языке тао это слово означает украшение на носу лодки, «весы»), я во все глаза слежу за лодками впереди и позади, справа и слева, – только бы не столкнуться. Со всех сторон меня окружают лодки, звуки деревянных весел, вонзающихся в воду, становятся все звонче, как будто гребцы только что вышли в море. Они понимают, что уже всего каких-нибудь тридцать-сорок гребков отделяют их от родной гавани. Я, несомненно, тоже радуюсь этому, а Сьяман Дзьявехай говорит:
Ярава апой я мосок.
– Сколько факелов спускается вниз!
Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть, – вот это зрелище! Думаю, давненько я не видал такой красоты. Вдалеке и вблизи, справа и слева факелы постепенно сливаются в одну колонну, направляясь к берегу. И в эту черную ночь, посреди черного моря и черных теней, трудно сдержать переполняющее меня волнение. От избытка чувств я открываю рот, чтобы снова громко запеть:
Ияя…Ям.Зоваги рана до рокатан мо.Мо касагагзи до исисизав до мачиловонМангдей со ахеп а мапа-ранавМия саседка со пачья лологанНо макаралаВот остался позади Дзимагавуд,Рожденные для лова летучей рыбы ведут лодки назад,В ночи выловив тысячи хвостов в бухте Дзимагавуд. На обратном пути молимся,чтоб лодки шли по течению,чтоб забыть об усталости и поскорее вернутьсяв родную гавань.Подростки на пляже, ждущие возвращения отважных воинов, чувствуют жар в груди, они тоже хотят поскорее стать морскими бойцами и повторяют за ними слова:
Мия саседка со пачья лологан но макарала
На обратном пути молимся,чтобы лодки шли по течению,чтоб воины забыли об усталости и поскореевернулись в родную гавань.Мия саседка со пачья лологан но макарала
На обратном пути молимся,чтобы лодки шли по течению,чтоб воины забыли об усталости и поскореевернулись в родную гавань.Ияя… о. Ияя вой ям… (поют хором)Ияя… о. И… (поют вместе)
Песня эта разносится по небу, оглашая глубокую темную долину, звучит на пути домой для лодок, возвращающихся с лова летучей рыбы. Тут от волнения в моем сердце льются слезы, я не в силах выразить свою благодарность подросткам на пляже за такую добрую встречу… Может, они действительно хотят пораньше стать морскими бойцами, бороться с бурными приливами, дать волю той грубой силе, которая таится в их телах. Первый раз в жизни я чувствую, что глухая ночь наполнена такой теплотой. В этом и заключается бесконечная привлекательность сезона чернокрылой летучей рыбы. Хочется надеяться, что она всегда будет следовать указаниям небесных богов, из года в год посещая свои родные края. Так говорю я себе.
Пока пою, успеваю сделать десяток-другой гребков, и тут воины, очарованные видом пламени бесчисленных факелов на берегу, останавливаются. Через некоторое время лодка за лодкой, аккуратно дожидаясь своей очереди, гребцы причаливают к берегу. Все волнение временно улеглось, и, конечно, этот миг больше не повторится, а спустя какое-то время превратится в устное предание.
Каждый старик, если он еще может ходить, выходит навстречу, держа в руках горсть сухих стеблей тростника. Все вместе общими усилиями складывают шесть-семь костров. Молодые приносят несколько сухих бревен потолще, чтобы развести огонь пожарче. Грудные мышцы воинов, освещенные красными и золотыми отсветами костров, идеальными пропорциями напоминают два Лалитана (гладкие камни, используемые для заточки ножей).
При свете пламени старики отчетливо видят, что на каменистом пляже столько рыбы, что и не сосчитать. Она выгружена рядом с каждой лодкой, все взморье метров на тридцать завалено летучей рыбой, а еще полно людьми, скоблящими чешую. Кучи рыбы настолько высокие, что лодкам, вернувшимся позже, уже негде складывать свои уловы, приходится выгружаться чуть поодаль, образуя новые ряды.
Груды летучей рыбы похожи на маленькие серебристо-белые холмы, они высятся один за другим. Языки пламени и яркое сияние у самого берега моря – кажется, что это небольшой остров, который был зажжен радостью людей и горит пламенем надежды на выживание рода людского. Лица людей окрашены светом гордости и уверенности в себе. Царит страшная суета, и разговаривают они на языке тао – языке, на котором безо всякого бахвальства можно выразить самую суть, передать движения души.
Я неподвижно стою, будто в оцепенении, мои мышцы и кости расслабились, и золотой свет горит передо мной, освещая многочисленные смуглые тени и бессчетные тушки летучих рыб, а фигуры дальше, спереди и сзади, будто приклеены к черному небу и морю. Тысячелетиями эти люди живут на этом острове совершенно свободно, посылая сигналы о жизни. Я думаю, что благочестие этих людей проистекает из их восхищения летучей рыбой. Именно она придает им боевой дух и мужество, чтобы выжить. Я стою и изумленно вспоминаю предупреждения, дошедшие до нас от предков.
Усталые мышцы помогают моей голове думать. Как счастливо вышло, что морской бог блуждал в смиренных молитвах людей. Счастливое возвращение – вот настоящий источник счастья для мужчин тао, вышедших в море на лов рыбы, и этот источник составляют две добродетели: «благочестие» и «любовь к морю».
Двое детей старшего брата чистят рыбу, стоя каждый у своей кучи. Их младший брат, еще не женатый, усердно работает вместе с ними. Он говорит, обращаясь ко мне:
Маран-кон, дзика макамо я дзья сидон.
– Дядя, прости, что не смог подсобить.
Каро но нонакем мо, манга-нако, чьята амьян сира вари мо.
– Понимаю, сынок, зато со мной были твои двоюродные братья.
Почти все жители селения пришли, чтобы окунуться в радостную атмосферу, принесенную хорошим уловом. Хотя ночь по-прежнему чернильного цвета, молодые ребята, взвалив на спину корзины с рыбой, снуют между взморьем и селением. Хоть и темно, но после того, как глаза привыкают к темноте, чешуйки, разбросанные по выложенной булыжниками дорожке, чуть заметно серебрятся маленькими фонариками.
Ойода дзикамвапит я, манга-нако!
– Эх, дети, а я-то и не заметил, как вы уже стали мастерами рыбной ловли!
Сино ямакван па дзимо мо маран я, тома чингай до комоновван а Тао.
– Да на нашем острове, дядя, таких стариков, как ты, которые могут на равных соперничать с молодыми, раз-два и обчелся.
Камо капира рана я, манга-нако?
– Так сколько вы всего-то поймали, дети?
Намен па дзини мивилан, мо маран.
– Еще и не считали, дядя.
Капа макаворан мо маран до яма раралав со татала я. Кванда но кадван.
– Твоей ветхой лодке нелегко вместить так много рыбы, дядя, – слышу похвалу в свой адрес от стоящих рядом.
Кадзи нгававан до панланлаган дзира катван ам, дзиянгай до каро да нира катван!
– Вообще-то много ли, мало ли рыбы, неважно. Соблюдать заветы Черных Крыльев, чтобы сохранить такой хороший обычай, – вот что важно!
Малас ка мо маран.
– Лучше и не скажешь, дядь.
Сино Паро Мо Маран, Яни марава то. – В водах между большим и маленьким островами чья-то лодка утонула.
Акмеи си Сьяпен Лавонас, кван да.
– Кажется, Сьяпен Лавонас, – говорят они.
Акмеи Сира до Намен амизенган сья.
– Судя по звуку, вроде они.
Ка ипипира ни манзойо?
– Ты сколько раз сеть бросал?
Ко иписа а.
– Всего один раз.
Дака рваро нира катван нам.
– Больно много летучей рыбы.
Ядзи манзикна но ямамингит.
– Я так обрадовался, только очень устал, когда сеть вытаскивал.
Малас ка, ам ямазикзик напа о ямангаласьяс кано манайин, манга-нако.
– Так и есть, ведь чешую счищать, рыбу разделывать потруднее будет, дети.
На песчаном берегу, у полосы, которой обычно достигают волны прилива, люди к этому времени переходят на такой тихий шепот, будто насекомые поют. Все немного перепачканы чешуей, и при слабом свете звезд видно, что мертвые глаза рыб потеряли прежнюю торжественность, сопровождавшую их недавние полеты над морем. Очищенную рыбу складывают с другой стороны, и люди постепенно перемещаются из-за растущих груд чешуи. Постепенно небывалое воодушевление сходит на нет, и с губ срываются роптания:
Ятеи манзикна о ямангаласьяс!
– Устал! Ох, устал счищать эту чешую!
Да, и вправду утомительно, но разве под силу кому-то сдержать или остановить летучую рыбу, когда она бросается в сеть?!
С другой стороны, в ожидании прихода рыбьей стаи они все как один молились: «Давай же, летучая рыбка, давай! Приди скорее!» Поди пойми этих людей.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Один из 16 коренных народов Тайваня, также известный как «ями». Здесь и далее – прим. перев. Авторские примечания приводятся в скобках.
2
Так народ тао называет Орхидеевый остров, кит. Ланьюй.