Посылка для генерала

Генералы подошли к стене, где, закрытая занавеской, висела карта участка фронта от Орла до Харькова. Хорошо был виден выступ в обороне советских войск в районе Курска. Батов обвел его тыльной стороной карандаша и повернулся к Максимову:

– Вы прекрасно понимаете, что у фашистов появилось желание этот выступ срезать и организовать нам приличный «котел» под Курском. Это даст им возможность разгромить три фронта, и тогда, как они полагают, путь на Москву будет снова открыт. Более того, эта операция за счет спрямления линии фронта позволит вермахту высвободить значительные силы, которые нужны им на юге, где развивается наступление на Украине. А еще им нужны резервы для того, чтобы остановить наши войска под Ленинградом. Рвется колечко! Прорываем блокаду. Город вздохнул свободнее!

– Есть планы Ставки, как воспрепятствовать немцам здесь, под Курском?

– Есть! – кивнул Батов. – Фронтовая разведка подтверждает это по составу войск, которые немцы сосредотачивают на направлениях главных ударов. Есть сведения: идут подкрепления из Германии и из Скандинавии. Взбесившийся фюрер никого не слушает, не верит своим генералам, требует срезать Курский выступ.

– А силенок-то у него уже маловато, – с улыбкой добавил Радецкий. – Это вам не лето 41-го.

– Так какова же моя задача? – спросил Максимов. – Разведка сил противника?

– Не только разведка. Задача несколько сложнее, Игорь Викентьевич, – Батов взял Максимова за локоть и вернулся к столу. – Прошу садиться. Видите ли, состав частей и соединений мы приблизительно знаем. Мы дадим вермахту возможность атаковать, попытаться взять инициативу в свои руки. Однако встретим мы его так, как еще ни разу не встречали. Все возможные средства – на танкоопасных направлениях и направлениях главных ударов. Оборона армий выстроится в три линии, дальше – линия обороны Центрального фронта, за спиной, как стратегический резерв, армии Степного фронта, которые перекроют возможные фланговые удары, поддержат в случае необходимости силы передовых фронтов. Ну а на завершающем этапе, когда мы обескровим врага, измотаем его, выбьем танки, фронты перейдут в контрнаступление и завершат уничтожение группы армий «Центр». Гитлер нам как будто сам предлагает это решение, сам кидает основные и невосполнимые силы в нашу мясорубку.

– На стадии подготовки операции и в процессе ее выполнения, – добавил Радецкий, – мы рассчитываем на помощь партизан в немецких тылах. И немцы это поняли. От Брянска до Харькова начались массовые карательные операции. Немцы бросили значительные силы на борьбу с партизанским движением, жгут села при малейшем подозрении в связи жителей с партизанами. Зверствуют не только фашисты, но и украинские националисты, которых их хозяева бросают на партизан.

– Ваша задача, генерал Максимов, задача вашего корпуса – нанести отвлекающий удар, имитировать на начальном этапе рейда наступление наших войск. Затем пройти по тылам с боями: уничтожить тыловые склады, штабы, дезорганизовать, нарушить управление, отвлечь на себя силы врага. За это время партизанские отряды передислоцируются, выведут из-под удара свои соединения. У нас появится возможность вывезти раненых, подбросить партизанам оружие, снаряжение, взрывчатку, инструкторов. В это же время будет произведен массированный удар по аэродромам противника. Мы нанесем люфтваффе максимальный урон. На момент главного удара активность немецкой авиации должна быть сведена к минимуму. Спутаете планы врага – это залог успеха будущей оборонительной, а главное, наступательной операции под Курском. Но, Игорь Викентьевич, об истинных целях рейда знаете только вы один. Для всех это начало общего наступления наших войск, которое, по разным данным, то ли продолжится, то ли мы от него отказались, и один ваш корпус застрял в немецких тылах. Да и о предстоящем прорыве вашего корпуса будут знать единицы.

Максимов вернулся к себе лишь под утро, предупредив по телефону, чтобы к его приезду собрались на совещание начальник штаба, начальник оперативного отдела штаба, зампотех и командиры частей. Голос адъютанта Полякова, несмотря на предутренние часы, был бодрый. Это Максимова порадовало. Он вообще был доволен своим адъютантом, его не просто исполнительностью, а очень толковой исполнительностью, умением понимать без слов и на два шага вперед.

Устный приказ пока звучал так: в течение трех суток подготовить корпус к длительному маршевому переходу с возможным столкновением с врагом. Подготовка материальной части, полная заправка, в танках полуторная загрузка боеприпасов, личному составу получить сухой паек из расчета на трое суток. Через трое суток командирам частей быть готовыми к передаче позиций другим частям. Порядок движения колонн будет определен непосредственно перед выходом корпуса.

Многих командиров как раз удивила эта формулировка. Если корпус передислоцируется, то следует, как и положено, отдавать приказ на создание боевого охранения во время движения, определять план движения техники, время прибытия на промежуточные пункты, квартирьерские вопросы, питание личного состава на местах ночевок. А еще на время маршей создаются планы противотанковой обороны, химической защиты, противовоздушной обороны движущихся войск. Однако в армии принято выполнять приказы без разговоров, и командиры отправились по своим частям. Максимов остался со своим штабом.

– Арам Акапетович, – обратился он к начальнику оперативного отдела штаба майору Аганесяну, – немедленно отправляйтесь в штаб армии и получите карты предстоящего места дислокации корпуса. Там вас ждут.

Начальник штаба полковник Величко не сводил глаз с командира и, когда они остались вдвоем, не удержался, спросил:

– Что происходит на самом деле, Игорь Викентьевич?

– Ну, теперь я могу сказать, – усмехнулся командир корпуса. – Вам-то положено знать с самого начала. Мы получили особый приказ, Олег Иванович. Корпус сдает позиции, прорывает немецкую оборону и выходит с рейдом в оперативные тылы группы армий «Центр».

– Только мы?

– Да, одним корпусом. Поэтому прошу вас уже завтра подготовить документацию, которую мы сдадим на хранение в штаб армии. То, что нельзя таскать с собой по тылам. Строевую документацию, финансовую. Ну, вы прекрасно все знаете и без меня.

– Мария Николаевна знает?

– Нет, она как раз уехала, когда меня вызвал Батов. Да лучше пока ей и не знать. Спокойнее будет. А когда узнает, глядишь, нам уже и возвращаться пора настанет.

– Немцы будут пытаться срезать Курский выступ? К нам пока не поступали разведсведения за последние несколько дней.

– И не поступят. Да, есть приказ ОКВ [1]. Гитлер настоял на своем, хотя генералы, включая Кейтеля, отговаривали его от такого опрометчивого поступка.

Когда офицеры разошлись, Максимов некоторое время сидел, глядя на карту. Место прорыва определено, маршрут известен: перечень ударов по фашистским штабам, складам, коммуникациям. Возможны отклонения в связи с изменяющейся обстановкой в тылу. Место выхода через линию фронта к своим. Запасной вариант, предполагавший удар войск армии навстречу прорывающемуся с боями корпусу. Вроде бы все определено, осталось заняться интенсивной подготовкой к операции в условиях жесточайшей секретности.

– Поляков, – позвал Максимов адъютанта. – Вот что, Поляков, ты еще не совсем оправился от ранения, тебе уколы делать надо, так что я предлагаю откомандировать тебя в одну из частей армии. Переход будет непростым, на пределе сил.

– Товарищ генерал, я здоров и готов к службе без ограничений! – уверенно заявил старший лейтенант.

– Это ты так считаешь или врачи тебе сказали?

– Я говорю о своем самочувствии, товарищ генерал. Прошу мне верить, я все же не первый день на фронте, я боевой офицер и вполне могу рассчитывать свои силы.

– Ладно-ладно, Андрей! – Максимов примирительно поднял руки.

– Игорь Викентьевич, – Поляков понизил голос и заговорил торопливо, как будто боялся, что генерал выгонит его сейчас из кабинета или прикажет остаться в штабе армии, – прошу вас поверить. Мне осталось сделать три укола, это три дня, но я совершенно здоров и могу выдержать любые нагрузки.

– Да верю я, Андрей, – улыбнулся Максимов. – Бери мою машину и дуй в госпиталь. Пусть тебе сделают положенный укол, возьмешь с собой необходимые лекарства. Оставшиеся уколем тебе по дороге завтра и послезавтра. Раз медики велели, надо слушаться. Я позвоню Марии Николаевне, попрошу за тебя. Она все организует. И стерилизатор, и шприц, и ампулы.

– Есть, товарищ генерал, взять вашу машину, – улыбнулся адъютант.

И тут неплотно прикрытая дверь за спиной Полякова открылась, и в кабинете появился капитан Серов. Он вошел неслышно, можно было даже предположить, что особист какое-то время стоял за дверью и слушал разговор генерала с адъютантом.

– Разрешите, товарищ генерал? – с улыбкой осведомился Серов. – Что, молодые офицеры рвутся в бой?

– Идите, Поляков, – кивнул Максимов и повернулся к особисту. – Слушаю, что у вас, товарищ капитан?

– Подпишите, пожалуйста, документы, и отправим этих трусов, дезертиров и самострельщиков. Получат по заслугам, и мы с вами не будем оглядываться на предателей в наших рядах.

– Предатели, враги? – хмуро переспросил Максимов, потом решительно сел за стол и протянул руку. – А ну, давайте сюда ваши документы.

Серов, продолжая улыбаться, неторопливо подошел к генералу, положил на стол папку и стал доставать оттуда по одному листу с постановлением об аресте военнослужащего. Максимов взял первый листок, бегло пробежал глазами данные солдата, описание совершенного им преступления и поднял глаза на особиста.

– Это Антипенко враг? Вот этот мальчишка, который только школу окончил, который не дрался ни разу в жизни? Который во время своего первого боя дрогнул? Он враг? Изменник Родины? Да он мальчишка, он доброволец, между прочим. Испугался – так тут война, тут стреляют, убивают и калечат!

– Тут Родину защищают, – особист стал серьезным.

– Так он и хочет защищать, он плакал и просил простить, он рвется в бой, чтобы смыть позор. Ему перед матерью стыдно, перед девушкой, которой он еще месяц назад стихи читал. Для командира его солдаты что дети. Их беречь, любить и понимать надо. Им помогать надо, их воспитывать надо, а не в трибунал при первом же удобном случае! Это кто? Фролов, артиллерист? Лошадь у него ногу сломала, орудие утопили в болоте. Вы его вредителем хотите сделать? А вы помните тот переход, когда весь корпус трое суток не спал? Люди валились с ног, кони падали. Это у вас кто? Храмов, старый солдат, финскую прошел, а вы его обвиняете в том, что он самострельщик, что он умышленно себе ногу прострелил, чтобы в атаку не идти. А вы знаете, что Храмов повздорил с Котельниковым, поймав его за воровством казенного имущества, и не стал командирам докладывать, а просто в морду дал. По-солдатски воспитывал. Не прав, согласен! Но так ведь оговорили Храмова. Храмов ранение получил в самом начале атаки, у самого своего окопа. Неужели на месте разобраться нельзя, обязательно надо передавать дело и заводить следствие? Вот что, товарищ капитан Серов! Нет у меня в корпусе врагов! И предателей нет! Все пойдут со мной через три дня в бой. Кто виновен, искупят кровью, а если погибнут, так погибнут, Родину защищая, как честные советские люди. Без позора! Все, вы свободны! Задержанных освободить, вернуть в подразделения!

– А вы не боитесь, что вот эти ваши честные вам же в спину и выстрелят? – прищурился особист.

– Мне? – Максимов сделал большие глаза. – Мне никто из моих солдат не выстрелит в спину. Со мной они в бой пойдут и умирать будут за Родину рядом со мной. Я верю своим солдатам. И мне очень жаль, что им не верите вы!

Глава 3

К ночи похолодало, стал подниматься неприятный пронизывающий ветерок. Косович и Гробовой лежали, завернувшись в армейские плащ-палатки. У каждого перед собой лежал автомат, но опытные оперативники надеялись больше не на оружие. Брать диверсантов надо только живыми. Это даже не столько профессиональная этика и гордость, сколько крайняя необходимость. Любой диверсант – это источник сведений о тех, кто его готовил, как забрасывал. Это сведения о системе и людях, которые в системе работают. А еще диверсант, прибыв на место, как правило, должен легализоваться, если это не разовая диверсионная акция. Значит, его кто-то здесь ждет, у него есть связь, есть пособники или ранее заброшенные агенты, есть конспиративные квартиры.

Все эти сведения есть у живого диверсанта. У мертвого нет ничего, кроме экипировки, особенности которой мы знаем давно, и документов (их способ изготовления тоже хорошо известен Смершу). Ну и личность, если ее удастся установить и вычеркнуть из списка действующих агентов. Труп – это очень мало информации, мизер. Трупы никому не интересны. Разве что высокому армейскому начальству для удовлетворения, что вот еще один диверсант-разведчик уничтожен и на этом участке нет утечки данных в преддверии предстоящего наступления.

– Дурацкая погода, – проворчал Косович, укладываясь поудобнее. – В такую погоду слон мимо пройдет, не услышишь.

– А глаза тебе на что? – флегматично отозвался Гробовой.

– Тихо, Федя, – зашипел Косович. – Кажется, кто-то есть.

– Где? – оживился напарник.

– Направление «на два часа» на опушке леса. Куст шевельнулся, потом темное что-то показалось и легло.

– Звука перестрелки не было, – напомнил Гробовой. – Может, собака.

– Может, – согласился Косович. – Основную группу могли повязать и втихую, а эти ушли. Смотри – еще! Ну что, собаки?

– Трое, – Гробовой пропустил иронию напарника мимо ушей. – Смотри-ка, лесом не пошли. Там бы они на нашу засаду наткнулись. Опушкой прошли, по оврагу к реке спустятся. Их ведет кто-то, наверняка местный.

До неизвестных было около четырехсот метров, надо принимать решение. Ясно, что это не селяне, не рыбаки и не грибники. Оружия на таком расстоянии не разглядеть, а биноклем пользоваться нельзя. Солнце может из-за туч на короткое время выглянуть, и блик стекла выдаст засаду.

– Федька, в овраге брать надо, – посоветовал Косович.

– Они не дураки, один по кромке оврага пойдет, наблюдать будет, а двое к реке спустятся. Там камышами можно по мелкой воде уйти.

– Давай так: я маскируюсь на краю и беру наблюдателя, а ты тех двоих внизу, я на скорую руку разбираюсь со своим и – к тебе на подмогу.

– Как всегда, – недовольно проворчал Гробовой. – Ладно, пошли.

Засада была устроена так, чтобы не пропустить диверсантов мимо села. Поэтому Косович и Гробовой прятались в кустарнике посреди поля. Отсюда они держали под контролем большое пространство вокруг. Диверсанты в любом случае не стали бы приближаться к селу. Там местные оперативники НКВД собрали и вооружили актив, мужиков и подростков. Взять не возьмут, но пугнуть могут.

Косович дождался, пока Гробовой исчезнет в высокой траве, и наметил свой путь к краю овражка. Нельзя выдать себя ни единым движением ветки, ни легким шевелением высокой травы. Диверсанты себя выдали, но это потому, что они устали, потому что бегут, старясь подальше убраться от места последнего боя.

Теперь их можно было разглядеть. Один в полевой офицерской форме, двое в гражданской одежде, обычной для этих мест: рубаха, пиджак, штаны заправлены в сапоги, на голове кепка. То ли агроном, то ли колхозный бригадир, то ли мужик выбрался в город на рынок, то ли председатель колхоза осматривает поля. Главное, чтобы ничего примечательного, не за что было глазу зацепиться. Если бы не автомат «ППШ» у одного из «гражданских» и не объемистый вещмешок у второго за спиной. А «офицер» чаще других осматривается по сторонам. Видать, у него документы самые надежные. Он первым пойдет на контакт, если кто остановит. Они – группа, точно группа. Один автомат и, возможно, два пистолета. Ничего, возьмем. Федя Гробовой и не таких ломал.

Группа небольшая, значит, оперативникам автоматы не нужны. Хорошо бы вообще обойтись без огневого контакта. Но это в идеале, а как получится, неизвестно никому.

Косович прополз на животе, обходя большие кусты, и замер в двух шагах у края овражка. Идеальное место. Дно оврага, пологое, усыпанное мелким щебнем и поросшее редкой травой. Склоны не крутые, кустарник на склонах растет редко. После весенних паводков даже в мае трава еще не поднялась в полную силу, а сушняк поломало и унесло весенними водами.

Тихие голоса, хрустнула под ногой ветка.

Положив автомат правее себя, Косович уперся ладонями в землю и напрягся, готовясь к прыжку. Слаженность с Федором у них была до того привычная, что порой не надо было никаких слов, чтобы понять, кто и как будет действовать. Что можно планировать в этой ситуации? Ничего. Неизвестно, как пойдут диверсанты – гуськом, втроем кучей или по отдельности, держа дистанцию в несколько метров?

Они шли двумя группами. Офицер и мужик с вещмешком – по днищу оврага, третий с автоматом часто поднимался по пологому склону наверх и осматривался по сторонам. Шли быстро, голова в кепке появлялась над краем оврага довольно часто. Иногда наблюдавший выбирался наверх целиком и, стоя на одном колене, прислушивался. Наверняка они опасались погони на машинах.

«Автомат лучше оставить, – мысленно оценивал ситуацию Косович. – С ним не развернешься, все равно бездумно пулять очередями нельзя. Пистолет – в крайнем случае. В самом крайнем! В идеале лишь силовое задержание. Эх, сколько было таких ситуаций, когда хотелось, чтобы “в идеале”…»

Реакция Олега Косовича не подвела. Только над краем оврага появилась кепка диверсанта, капитан весь напрягся. Незнакомец окинул взглядом окрестные поля от леса до реки и поднялся выше, так что стали видны его руки с автоматом, и тут Косович прыгнул вперед. Судя по испуганному выражению лица диверсанта, он был в панике от того, что так просто и глупо попался. Видимо, надежды выбраться у этой группы не оставалось практически совсем. Будут они драться до последнего, предпочтут смерть или в панике сдадутся, спасая свою шкуру, – вот что было сейчас главным.

Отбив локтем ствол автомата, Косович обхватил шею диверсанта сгибом локтя и прижал его ноги своей ногой, лишив возможности двигаться. Машинально противник схватил Косовича за руки, но это не могло продлиться долго. Скорее всего, диверсант возьмется за нож. Должен быть у него нож, неважно, что он не висит на поясе. Косович сдавил горло врага что есть силы, стараясь не сломать ему шею. Он успел бросить взгляд вниз и со злостью подумал, что ситуация осложняется. Офицер шел по днищу оврага первым, а «гражданский» с вещмешком следовал за ним шагах в пяти. Гробовому предстояло взять их обоих.

Косович напрягся и рывком перевалил своего противника за край оврага. Диверсант явно слабел, его рука полезла куда-то под полу пиджака. Нельзя дать ему выхватить нож! Придется ослабить захват, и тогда борьба станет долгой, а в этой ситуации все решают первые секунды. Надо заставить противника отказаться от попытки достать нож.

Высвободив одну руку, Косович тычком ударил диверсанта по глазам. Тот вскрикнул и закрыл лицо ладонями. Ничего страшного не произошло. Просто болезненный удар, глаза останутся целыми. Однако этот нехитрый ход позволил Косовичу перевернуть своего противника на живот и коротко, с силой ударить его ребром ладони под правое ухо. Диверсант безвольно ткнулся лицом в траву.

Внизу прозвучала автоматная очередь, кто-то болезненно вскрикнул. Косович стиснул зубы, выхватил из кармана приготовленный кусок веревки с самозатягивающейся петлей, завернул оглушенному противнику руки за спину и стянул кисти рук. Теперь помочь Федору!

Федору помощь не понадобилась… Когда он обрушился на диверсантов массивным телом, те опешили, хотя и были готовы к нападению. Оценив ситуацию, Гробовой сразу понял, что мгновенно нейтрализовать двух противников он не успеет. Все же пять метров нужно преодолеть, а оба диверсанта уже схватились за оружие. Еще секунда, другая – и оба выхватят пистолеты. Надеяться, что они промахнутся на таком расстоянии, глупо. И Федор пошел самым простым, хотя и рискованным путем. Он заорал: «Сдавайтеся, вы окружены»! Воспользовавшись тем, что второй диверсант был виден ему еле-еле, Гробовой дал короткую очередь тому по ногам, потом бросился на «офицера», не дав ему вскинуть пистолет, который тот успел выхватить из кобуры. Брошенный в лицо «офицеру» автомат, потом мощный удар кулаком в голову – и Гробовой вместе со своим поверженным противником покатились по траве. Диверсант вскрикнул – Федор стиснул ему руку как стальными тисками, пистолет вывалился на землю. Еще один сильный короткий удар в челюсть, и «офицер» безжизненно растянулся на дне оврага.

Второй, зажимая окровавленную ногу, пытался отползти. Его лицо перекосила гримаса боли. В руке он держал пистолет и пытался прицелиться в оперативника. Однако выстрелить он не успел. Гробовой метнулся в одну сторону, потом в другую, ловко подхватил с земли свой автомат. Раненый выронил пистолет и откинулся на спину. Пуля, похоже, перебила ему бедренную артерию, мужик, бледнея, начал терять сознание.

Косович выругался и потащил вниз связанного диверсанта, но Гробовой уже достал упаковку бинта, разорвал оболочку и начал перетягивать раненому ногу выше раны. Главное – остановить кровь. Сейчас подоспеет помощь, приедет машина, и этих гавриков отвезут куда следует. А там и врач найдется. Глядя, как напарник бинтует ногу раненому противнику, Косович поднял вверх пистолет и трижды, с равными интервалами, выстрелил в воздух – сигнал, что диверсантов взяли.

Мрачный невыспавшийся капитан Серов подбежал к Максимову и, козырнув, выпалил:

– Всего пять куполов! Самолет был один – так сообщили с поста воздушного наблюдения. От огня нашей зенитной артиллерии он ушел.

– Хорошо, – кивнул генерал, – берите комендантскую роту и выезжайте прочесать местность. Я отправлю мотоциклистов перекрыть основные направления, по которым парашютисты могут уйти из района высадки.

Оперативник побежал к машине:

– Заводи, поехали!

Пять грузовиков с автоматчиками выехали со двора штаба корпуса. Небо над лесом светлело. Через полчаса станет совсем светло.

Серов, сидя в кабине головной машины и подсвечивая себе фонариком, разложил на коленях планшет и рассматривал карту местности.

Парашютистов засекли в районе Лосиной балки в десяти километрах южнее Семеновки. До реки Воложки пять километров, до железной дороги – все восемь. Лесами и проселками до другого ближайшего населенного пункта – двенадцать. Леса, луга, овраги, проселочные дороги. До шоссе восемнадцать километров. Куда бросятся диверсанты? А это именно диверсанты, понимал Серов, вот только место выброски не совсем удачное. Ошиблись пилоты или, уходя от огня зенитной артиллерии, маневрировали и выбросили парашютистов, потому что иного выхода не было, боялись, что собьют? Часто в таких ситуациях пилоты не выбрасывали диверсантов, а возвращались с ними назад. А эти выбросили. Может, самолет был поврежден? Ладно, разберемся на месте! Значит, отсечь их от реки Воложки и от железной дороги. И в Семеновку не пустить. А потом прочесать в двух направлениях местность. Через час Максимов подбросит людей, блокируем весь район высадки. Нет, не успеть им выбраться отсюда. Соседей оповестили, по линии Смерша сейчас начнутся мероприятия по оперативному розыску в тылу фронта.

Обогнув лесок, машины остановились на опушке. Серов, поставив одну ногу на подножку машины, начал отдавать приказы. Две машины ушли перекрывать выход диверсантам из зоны высадки, остальные двинулись к месту высадки. Туда, где наблюдатели видели опускавшиеся парашюты.

– Давайте с двух сторон, товарищ капитан? – предложил старший лейтенант Гузов, командир комендантской роты. – Вы с севера, я со стороны оврагов под прямым углом, сойдемся на середине.

– Нет, опасно, – подумав, мотнул головой оперативник. – Мы же можем друг друга перестрелять. У тебя полно необстрелянных бойцов: хрустнет ветка под ногой, и начнут палить в своих. Пойдем широкой цепью с севера, будем загонять их к реке. Там твои ребята, по крайней мере, нас издалека увидят, с чужаками не перепутают.

Солнце поднялось над лесом, в воздухе запахло росой, защебетали птицы. Бойцы комендантской роты разворачивались в цепь на опушке леса, снимая с плеч автоматы. Командир роты Гузов и капитан Серов быстрым шагом шли вдоль редкой цепи бойцов, отдавая последние приказы и наставления. Оба хорошо понимали, что диверсантов надо брать живыми, но как заставить солдат не стрелять в ответ, если по ним откроют огонь? Одними убеждениями тут не отделаешься. Надо будет всюду успевать самим.

– Цепью, интервал пять метров, вперед!

Солдаты двинулись, внимательно глядя вперед, по сторонам, под ноги. Опытные бойцы, которых в роте тоже было немало, понимали, что диверсанты, чтобы остановить преследователей, вполне могли минировать подходы к месту своего приземления. Цепь продвигалась по лесу, то изгибаясь, то выравниваясь в шеренгу. Командиры отделений сдерживали своих подчиненных, старались держать «фронт». То здесь, то там раздавались крики – это бойцы находили что-то непонятное или неожиданное. О каждом следе или окурке было приказано докладывать незамедлительно.