Полозовка

Вернувшись в избу, Домовой первым делом кликнул Весяну – чай подавать, а я кинулся поглядеть, как там мой товарищ. Оказалось, хорошо. Пока Банник гостеприимно принимал меня в своих владениях, Димона в избе определили спать, и сейчас он вовсю храпел на перине, брошенной на широкую лавку. Поверх мирно спящего друга лежало лоскутное одеяло, которое мерно опускалось и поднималось в такт дыханию.

– Пусть поспит, – махнул рукой Домовой. – Умаялся, хлебнул лишнего, так что оставь. А мы чайку попьём. Для тебя сейчас – самое оно.

Мелькнула Весяна. Тряхнула русыми косами, сверкнула голубыми глазами и ровными – мечта любой записной красавицы – зубами и вновь пропала. Только чай остался. По избе поплыл запах чабреца, зверобоя, мяты. В этот раз Весяна решила обойтись без ряски. Интересно, сама догадалась или подсказал кто?

От чая, который дымился в огромных кружках, я перевёл свой взгляд на деда и, наверное, упустил момент, когда произошло чудо. Стол больше не пустовал. Большие, чуть ли не с колесо, блины, сметана, мёд разных цветов и сборов, варенье, сушёные ягоды, орехи, репа, капуста, жареная и сушёная рыба, свежий, блестевший корочкой каравай – это и многое другое появилось в один момент и грозило обвалить стол и лишить меня рассудка, потому как от одного вида съестного у меня проснулся аппетит, которому позавидовал бы любой волк.

– Чем богаты, – развёл руками Домовой, приглашая начать трапезу.

Приглашал не только меня. Через пару секунд за столом собрались все, кто был в избе: завозился, забурчал что-то своё, устраиваясь на лавке, гуменник, скромненько примостился на самом краю так и не рискнувший повторно снять свою обувь Лексей, неслышно опустилась Весяна. Последним за стол уселся Банник. Пока все остальные занимали свои места, он неслышно юркнул в дверь, поставил у порога зачем-то прихваченное из своих владений корыто и теперь растерянно оглядывал угощение, то и дело дёргая себя за бороду.

– Ну…

Третьего приглашения не требовалось. Все собравшиеся за столом накинулись на еду, и я с удивлением обнаружил, что мои новые знакомцы отсутствием аппетита не страдают. Даже Весяна. Из вежливости отсидев положенное время, она весело стрельнула в мою сторону глазами и придвинула к себе немаленькую посудину с клюквенным киселём и пару добрых пирогов. «Дела», – только и успел подумать я, как крепкая широкая ладонь Домового стукнула меня по плечу.

– Да ты не стесняйся. В еде и в труде, как говорится… Тут и нам хватит, и товарищу твоему останется. А нет – так мы опять приготовим, – произнёс дед, пододвигая ко мне тарелки со съестным.

– Спасибо, – больше кивнул, чем произнёс я, потому как говорить с набитым ртом было трудновато.

Трапеза продолжалась долго. За столом почти никто не разговаривал, разве что леший пару раз толкнул в бок своего соседа гуменника, чтобы тот подтащил поближе туесок с сушёными ягодами, да Домовой ещё раз напомнил мне, чтобы я не стеснялся. Я подумал-подумал и согласился. Удивление, равно как испуг, давно прошли, а после бани я вообще чувствовал себя превосходно. Действительно, а что было удивительного в том, что напротив меня щёлкал зубами, выбирая ягодку покрупнее, леший? Или что такого необычного наблюдалось в болотной красавице Весяне, которая приговаривала уже вторую порцию киселя? Обычные лю…

Здесь я чуть не подавился. Кусок тёплого, щедро сдобренного густой сметаной блина стал комом в горле. Люди? Разве? Эк меня… Это бабку, которая повстречалась мне первой и потом невесть куда сгинула, можно было с уверенностью записать в люди. А здесь за столом сидели те, кого долгие века считали нечистыми духами. Добрыми, злыми – не важно. Главное – не людьми. Не человеками. А я, видно, совсем тронулся умишком, если считаю их такими же, как Димка (из-под разноцветья лоскутов донёсся приглушённый храп), как я.

Ошарашенный такой мыслью, я на некоторое время застыл, потихоньку осматривая своих новых знакомых. Не люди. Духи. Нечисть. Все вместе, за одним столом, в одной избушке, хотя по всем правилам каждому из них положено находиться в своём владении, а не собираться дружной толпой, чтобы разделить трапезу с незнакомым человеком, попавшим сюда исключительно из-за несчастливого стечения обстоятельств. Да и куда это – «сюда»? Что это за деревня? Полозовка? Так не настолько она дремучая, чтобы не иметь ни одного проявления цивилизации, хотя бы в виде одиноко стоящего посреди улицы фонарного столба. В домах, пусть и сложенных из брёвен, должно водиться хотя бы радио. Ну, или на худой конец какой-нибудь проводочек для него. Здесь же…

– Подавился? – прогудело над ухом.

Всё это время, пока я раздумывал, сидя с блином в руке, Домовой участливо смотрел на меня внимательными, абсолютно не стариковскими глазами. Чтобы не выдать нерадостных мыслей, я на всякий случай пару раз кашлянул, выпрямился и попробовал улыбнуться.

– Да ничего. Всё нормально.

Улыбка вышла кислой и фальшивой, но на большее меня не хватило. Да и есть как-то резко расхотелось. В голове вертелось только одно: надо выбираться отсюда, и чем скорее, тем лучше. Хрен с этой Полозовкой, с заданием, фольклором и завкафедрой. Дошедшие до наших дней предания и свидетельства говорили, что ни одно близкое знакомство людей с нечистой силой ещё не заканчивалось хорошо. Нечисть – на то она и нечисть, чтобы вредить. Пусть не сразу, не вдруг, но всё равно… Русалки – топят, лешие – заводят в чащу, гуменники – пакостят, кикиморы – с ума сводят. Во всех сказках, во всех легендах об этом написано. И нигде о том, что вся эта «братия» гостеприимно принимает людей, кормит до отвала и участливо интересуется человеческими проблемами. Ну, разве что Баба Яга. Но тут её нету.

– Дык её и летом калачом из лесу не выманишь, не то что сейчас, – проговорил дед, ловко выбирая из жареной рыбины косточки.

– Кого? – оторопело заморгал я.

– Ягу. Домоседка она. Отшельница. Раньше, веков этак триста-четыреста назад, ещё шустрила в ступе по миру, а теперь ничего и видеть не желает. Сидит сиднем на печи да вспоминает былые времена.

– Вы… Я… – слова мне давались с трудом, вернее, не давались совершенно.

– Мыслей не читаю, – веско уронил дед, чуть повернувшись в мою сторону. – Просто догадался, что ты именно про это и подумаешь. Разве не так?

– Так, – согласился я, – подумал.

– Ну вот. А ещё ты, гость дорогой, подумал, что надо отсюда быстрее бежать, потому как все мы, – Домовой сделал широкий жест рукой, – создания зловредные и для человека ничего, кроме гадостей, делать не желаем.

– Нет, почему же все! – пробормотал я. – Домовые – они с людьми издревле в дружбе, за домом следят, скотину обихаживают. Если не злить… Не скотину – домовых.

Дальше я заставил себя заткнуться, потому что про остальных нечистых ничего хорошего в моей голове не имелось, а обижать никого из сидящих за столом не хотелось. Просто язык не поворачивался. Овиныч Димона привёл, Лексей его спать уложил, Банник меня выпарил, мороз из костей выгнал, Весяна чаем угостила… Все приветили как могли, а я веду себя как сволочь. Неожиданно я почувствовал на себе цепкий взгляд. Меня сверлила красавица-кикимора. Сверлила насквозь, не жалея своих огромных водянистых глаз, в глубине которых плескалось разочарование пополам с обидой. «Не “как”, – произнёс я про себя. – Не “как”. Просто сволочь. Последняя. Девушку вот обидел ни за что».

– Зловредные, зловредные, – повторил Домовой, отодвинул от себя опустевшую посуду и положил на стол свои большие ладони. – Ты правильно думаешь. И домовые – не исключение. Подобрей, конечно, чем все остальные, но если нам, домовым, что-либо не понравится, то так напакостить можем, что берегись. Только вот разгуляться себе мы не даём, потому как дому от нашего гнева одна беда: и люди без крыши над головой, и хозяйство без присмотра.

Дед помолчал немного, видимо, ожидая от меня замечаний. Не дождался, вздохнул и продолжил:

– В общем, все мы хороши. Каждый по-своему. Как и вы, люди. Это у нас с вами общее. А как же иначе? Столько веков друг за дружкой наблюдаем, вот и понабрались всего понемножку. А что собрались здесь, так это, мил человек, от безысходности.

– Какой? – чуть не подскочил я на лавке.

Домовой ещё раз вздохнул. Внимательные глаза под кустистыми бровями заволокло грустью. Почти одновременно с хозяином избы посмурнели и его товарищи, один только Овиныч злобно покосился в мою сторону и принялся скрести корявым пальцем столешницу.

– Такой, – наконец проговорил Домовой. – Не можем мы жить, как раньше, потому что нет нам больше места. Вы, люди, всё вокруг заняли: овины убрали, поля застроили, от лесов одни посадки оставили, реки в хилые и не очень чистые ручьи превратили. Тесно нам стало, душно. Но главное даже не это. Основная беда в том, что вы, – слово «вы» дед выделил особенно, словно смешал ругань с сожалением, – практически вычеркнули нас не только из наших родных мест обитания, но и из своей жизни.

– Ну да, сложно домовым ужиться в многоэтажках, а водяным – в водопроводных трубах, – вставил я, вспомнив старый добрый мультик про домовёнка Кузьку.

Домовой покачал головой.

– Не нужны вам теперь ни басни, ни сказки, ни былины, в которых мы тоже живём. Вернее, жили раньше, когда эти сказки постоянно звучали, передавались от человека человеку, от старших – младшим. Люди знали о нас, считались с нами, делились с нами заботами и радостями, делами и праздниками, а мы, видя это, чувствуя всё это, просто жили. Не могли не жить, потому что вы наделяли нас жизнью. Не то что ныне.

Было заметно, что к концу своей речи Домовой уже не грустит, а сердится – то ли на всё человечество разом, то ли на бестолкового гостя, не умеющего уяснить простых вещей. Я молчал, изредка поглядывая в сторону сидевших за столом и размышляя, как же их лучше называть. Слово «нечисть» резало слух и почему-то оскорбляло, «духи» не подходили по определению, потому как не может нечто эфемерное столько слопать за один присест, а «нежить» отпадала сама собой после последних слов Домового.

– Молчание – знак согласия?

Я чуть не подскочил. Слишком уж неожиданно прозвучала фраза, слишком по-человечески, особенно если учесть, что произнёс её молчавший доселе Банник – существо.

– Почему же, – начал я, понимая, что пытаюсь оправдать скорее не себя, а весь род человеческий, – вовсе нет. О вас помнят. И сказки есть, и былины, и фильмы… картинки такие. Конечно, они не постоянно существуют в нашей жизни, но они есть, а раз есть, как говорит Домовой, то живы и вы.

– Да разве это жизнь? – подал голос леший. – Так, смех один, да и тот горький.

– Неправда! – я сам не заметил, как завёлся и решил во что бы то ни стало доказать, что люди до сих пор помнят и про леших, и про кикимор, и про водяных с кощеями и ягами.

Не успел. В доме явно сгустился воздух и запахло неприятностями. Это Домовой сурово сдвинул брови, в очередной раз напоминая, кто в доме хозяин и что в его владениях не место склокам и ссорам. Пришлось замолчать.

– А ты, мил человек, не спорь, – произнёс дед, когда собравшаяся было гроза исчезла, растворилась в воздухе, настоянном на чабреце со зверобоем, – ты послушай. Говоришь, за сказками с товарищем ехали? Вот и будут тебе сказки. Всё расскажем, как есть. Ты, главное, запоминай, что да как. Другу потом своему поведаешь, когда проснётся. Ну, и остальным, кому сочтёшь нужным. Но это после. Покамест слушай, а мы рассказывать будем. По порядку.

Домовой задумчиво пожевал сизый ус и неспешно окинул взглядом избу. Сидевшие за столом знакомцы были задумчивы. Даже гуменник перестал злиться и сейчас сидел, печально понурив косматую, словно растрёпанный сноп, голову. Но задумчивее всех был леший. Забыв про корзинку с ягодами, хозяин лесов смотрел в сторону, вспоминая что-то своё, пережитое, но не забытое, и на смуглом, словно заросшем бурым мхом лице его проступала боль.

– Лексей? – негромко окликнул его Домовой.

Леший неслышно вздохнул и повернулся к деду, заморгали зелёные, словно молодые листья, глаза.

– Давай, Лексей, ты первый, – не приказал, скорее попросил Домовой.

– Хорошо, – прозвучало в ответ.

Леший опять уставился в сторону, поёжился, словно в жарко натопленной избе ему вдруг стало зябко, кивнул зачем-то и принялся рассказывать…

Лесной хозяин

Небольшая, в несколько дворов, деревенька находилась на взгорье. Место хорошее, светлое. Внизу между удобных для спуска к воде берегов плескалась чистая, словно слеза, река, за домами простиралось небольшое поле, а за ним, словно стена, высился лес. Последний начинался сразу. Раскидистые деревья не выталкивали впереди себя пышный кустарник, не выставляли напоказ молодую поросль, а дружно тянулись из земли как раз там, где пролегала граница с участком земли, когда-то отвоёванным у леса. Лес не противился. Деревья даже не думали занимать свободное поле, не протягивали над ним свои ветви, не сыпали вниз созревшие семена и сухие листья. Понимали, что лесной хозяин будет против, да и втихаря не стремились вредить, потому как знали: люди в деревеньке жили с лесом в мире и по правилам.

Кто первым установил эти правила, люди не помнили, а деревья не знали. Просто жили все рядышком, без вреда и ссоры. Люди относились к лесу с уважением, а тот, в свою очередь, щедро делился с ними своими дарами и охранял человеческие жилища от посторонних глаз и всяческих напастей. Не один раз деревья сдерживали разыгравшийся ветер, не один раз прятали людей от набега соседей-лиходеев. Люди ценили помощь зелёного соседа, благодарили первым хлебом, оставленным на узкой лесной тропе, звонкой песней, раздававшейся на ягодной поляне, низким поклоном – на вырубке, с которой лес позволял увезти с собой нужное для хозяйства дерево.

Знали люди и то, что есть у леса свой хозяин. Лесной человек. Лесовик. Леший. Никто его, правда, толком не видел: не любил он стороннего взгляда, таился, предпочитая при редкой встрече обернуться небольшим зверем или пнём. Мог промелькнуть над головой филином, ухнуть в тёмной чаще, предупреждая об опасности, мол, не ходите в ту сторону, не нужно. Мог юркнуть под корягу большим ужом, проскочить по веткам вертлявой куницей, но чаще всего лесной хозяин становился сизой тенью. Мелькнёт в таком виде по тёмным стволам и сгинет без следа и шороха – не увидеть, не узнать, не окликнуть. Но некоторые люди говорили, что есть у лешего и человеческое обличье, только вот примеряет он его редко. Хорошо, если несколько раз в году обернётся человеком, выйдет на тропу и направится к границе с полем – поглядеть, как там живут соседи. Не изменились? Всё ли ладно? Не нужно ли чего? Постоит недолго, окинет взором крыши, кивнёт сам себе и опять в лес. Домой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.