Перелом

Сергей Аникин

Перелом

© Сергей Аникин, 2022

© ООО «Издательство «Буквально», 2021

bukvalno-publishing.com

Жар солнца выматывал. Только апрель на дворе, а словно уже разгар лета. Делать ничего не хотелось. То есть совсем. Что же будет в июле, когда асфальт буквально плавится от солнца? На экране друг за другом сменялись кадры чужой жизни, а мне было неинтересно. Пусть все идет само по себе, без моего вмешательства. Мне на прошлой неделе соседи с нижнего этажа попытались мозги прочистить: мол, не лезь в чужие жизни. Пусть люди сами разбираются, неужели еще не наигрался. Вот я и подумал, а правда, что у меня больше дел что ли нету? Да плевать мне на то, что эти люди со своими жизнями творят. Нравится им совершать ошибки, чудить, так пусть и живут, как хотят. А я самоустраняюсь. Не буду даже смотреть как они свои судьбы калечат. Не видят у себя под носом элементарных вещей. Мне пора заняться… астрономией. А то и там сущий бардак. Кометы вот-вот начнут свои орбиты менять, туманности рассеются. Или прилечь, отдохнуть, пусть весь мир подождет?

Вселенский режиссер потянулся, вздохнул и отошел от огромного окна, в котором виднелась Вселенная. Словно в иллюминаторе космического корабля, пролетали одна за другой планеты и звезды. Где-то вдали едва виднелся небольшой мячик сине-зеленого цвета – Земля. Надоело вмешиваться и помогать этим землянам. Сами они так напутали в своих жизнях, что просто слов нет. Пусть все идет своим чередом. Не будет он ничего делать.

* * *

В своей двухкомнатной квартире на третьем этаже пятиэтажного дома спал Владимир Осипенко. Однако яркие лучи солнечного света, проникающие в помещение сквозь оливковые цвета плотную занавеску, падали на тело мужчины.

Дверь в комнату Владимира заскрипела, и в помещение мгновенно хлынул свет из дверного проема, словно дальний свет фар автомобиля выхватил из полумрака комнаты тело спящего человека. Ударил ему прямо в глаза и Владимир на мгновении открыл их. На пороге комнаты стояла мать. Валентине Осипенко на вид было около сорока лет, стройная фигура, темно-зеленые глаза, короткие, рыжие волосы, прихваченные сзади заколки, не портили ее. Как и старенький домашний розовый халат.

– Ты же не собираешься весь день провалятся в постели? – Проходя в комнату, чтобы открыть балкон, строго спросила мать.

– Мам, мне сегодня во вторую смену, я хочу еще поспать, – растягивая слова, нехотя ответил Владимир и перевернулся на другой бок.

– Поднимайся с кровати, хоть поешь, – настаивала мать.

Она покачала головой, видя, что Владимир поднял голову с подушки, а вид у него был, словно он всю ночь безбожно пил. Короткие черные волосы растрепались в разные стороны, глаза не открывались, ресницы как будто были приклеены клеем, во рту сушняк.

Он нехотя встал и отправился в ванную. Там он посмотрел на себя в зеркало и содрогнулся. Под темно-голубыми глазами были огромные мешки от недосыпания. Мужчина разгладил правой ладонью волосы влево. Все его тело было худое, даже в овальном зеркале, висевшем над раковиной видны были выпуклости ребер.

Ванная комната представляла собой убогий уголок квартиры, где давно не было ремонта. Пол выложен белой четырехугольной плиткой, сама чугунная ванна стояла на полу на четырех проржавевших лапах. Водопроводный кран над ней был покрыт ржавчиной, напротив ванны помещалась раковина. Рядом располагался унитаз со сливным бочком, напротив унитаза на мощных болтах был ввинчен в стену змеевик. На котором висели две пары семейных мужских трусов, три пары черных носков. Под змеевиком втиснулась стиральная машинка-автомат.

Владимир открыл кран. Зашумела вода. Он вымыл руки, лицо, потом почистил зубы. Вышел из ванны и отправился в свою комнату. Зайдя в комнату, открыл шкаф, что располагался в левой части комнаты. Достал оттуда темно-синие джинсы, черную майку.

– Я пожарила яичницу, иди поешь, – услышал он голос матери из кухни.

Володя надел джинсы, майку, в пакет положил две тетради.

– Мам, спасибо, я не хочу, – выйдя в коридор и чмокнув маму в щеку, сказал Владимир.

В прихоожей сунул ноги в черные кроссовки с ярлычком «пума», и отправился в школу. Выйдя на улицу, он пошел через двор справа от него стояла огромная, поражавшая своим готическим стилем церковь, а слева располагался детский сад. В песочнице два мальчугана выстраивали фигурки из формочек. Он прошел, мимо не обращая на них внимание и подошел к металлическому киоску, постучался в окошко. Окошко приоткрылось. Он протянул пятьсот рублей одной бумагой.

– Дайте пачку «Парламента».

Молоденькая, мягкая и хрупкая женская рука взяла деньги, и протянув пачку сигарет, отдала еще и сдачу. Он положил пачку в карман, и перебежав дорогу зашел внутрь школы. Поднявшись на второй этаж, он зашел в класс. В классе было двадцать учеников. Некоторые слушали учительницу, а несколько человек сидели на задней парте, и шепотом о чем-то болтали.

– Осипенко! Ты опять опоздал! – резко произнесла учительница.

– Да, пофиг, – в ответ нахамил Володя.

– Не смей со мной так разговаривать! – продолжала учительница тем же тоном.

– Да, чихал я на твой урок, – в ответ огрызнулся он.

– Выйди вон! – заявила она.

– Да с радостью.

Владимир взяв пакет, вышел из класса и пошел по длинному, школьному коридору. Под подошвами его сорокового размера кроссовок скрипел старый деревянный пол. Несколько окон, располагавшихся по правую сторону от него, были распахнуты настежь. Преодолев коридор, он вышел на улицу, вытащил из кармана сигарету, закурил. Дверь заскрипела, распахнулась. На улицу в синей, поношенной, и измазанной по краям рукавов белой краской униформе, вышла уборщица.

– Нечего курить на территории школы, – выливая ведро в рядом разбитый газон, шепелявила она.

– Да, пошла ты, овца! – выпуская дым, резко огрызнулся Владимир.

– Закрой рот, козел! – ответила тем же женщина.

– Пошла в жопу! Ща тебе ведро на голову надену, – скорчив ей рожицу, заявил Володя.

Уборщица с размаха кинула в него пустое ведро. Он отпрыгнул в сторону. Ведро с глухим грохотом упало на асфальт около входной двери. Владимир напряг лоб гармошкой, выпятил нижнюю челюсть вперед, подвернул нижнюю губу. Его глаза сузились. Лицо стало похоже на японца, при все этом он еще начал показывать язык. Уборщица взяла в руки ведро, зашла внутрь школы. Володя опустил руки, перестал корчить рожи. Он достал из кармана сотовый, набрал знакомый номер.

– Да, чувак, – из динамика Владимира послышался сонный голос Александра Панина.

– Здорова братан! – радостно произнес Владимир, – есть че курнуть?

– Давай шевели копытами ко мне во двор, – ответил голос Александра.

– Через десять минут буду, ответил Володя и нажал на клавишу отбоя.

* * *

Владимир дошел до перекрестка, остановился на красный свет. Он спешил к своему лучшему другу, который жил в двух остановках от его дома. Владимир преодолел дорогу и зашел в один из дворов. Во дворе на лавочке около подъезда сидел Александр Панин. Его белые волосы были зачесаны на левый бок, в левом ухе сияла серьга. На майке с короткими рукавами была изображена рок-группа «Ария». Черные джинсы на нем сидели как будто были сшиты на заказ. Приятель протирал фалангами пальцев светло-голубые глаза.

– Салют, чувак! – вскочив с лавки, приобнял Владимира Александр.

– Ты, только проснулся? – осведомился Владимир. – В школу не пойдешь?

– Да, какая школа чувак, в задницу ее! – заявил Александр. – Ты пойми, сейчас наша молодость, нужно пить, курить, и трахать баб!

– Базаришь, братан, – закуривая очередную сигаретку, усмехнулся Владимир.

– А, где Семен? – поинтересовался Александр.

– Да, он со Степкой в подвале, наверно, – сморщив лоб, ответил Владимир.

– Позвони ему, – предложил Александр.

Володя нашел номер в телефоне. Трубку взяли тут же, в динамике был слышен звонкий звук акустической гитары.

– Валяйте к нам, – позвал друзей мягкий, будто полусонный голос Семена. И он бросил трубку.

– Ну и где они? – тоже закуривая сигарету, поинтересовался Александр.

– В подвале, пошли к ним.

Владимир и Александр отправились к знакомому дому. Они решили срезать путь и пошли по диагонали двора. Мелкая трава после ночного дождя шелестела под ногами. Обувь проваливалась в влажную землю. Наконец друзья вышли на асфальт, завернув за угол дома, подошли к подъезду. Слева от него стояли с разбитыми передними и задними фарами темно-красного цвета «жигули» девятой модели. Лобовое стекло машины было выбито, колес не было, девятка держалась на красных кирпичах. На лавочке около подъезда сидели две старушки и о чем-то очень спорили.

– Вы к кому, ребята? – отвлекалась одна старушка от разговора и шепелявя обратилась к Володе.

– К другу, – ответил за него Александр.

– К какому? – хрипло спросила вторая бабка.

Но, Александр ничего не ответил, и парни зашли в подъезд. Володя дернул металлическую ручку и деревянная, подвальная оббитая жестью, дверь со скрипом отварилась. Изнутри ударил резкий запах сырости. Они спустились вниз по ступенькам. Внутри было грязно, валялась гора мусора, пластиковых пивных бутылок, корок от лимона, апельсина, пару прутков арматуры лежали около сырой, изрисованной баллончиками граффити, кирпичной стены, сверху возвышались мокрые картонные коробки. Вдоль кирпичных, с отвалившейся штукатуркой стен от сырости тянулись ржавые, чугунные трубы. На потолке висела на тонкой как струна, проволоке лампочка. Она тускло освещала подвал.

Друзья свернули направо и пошли по влажному полу в самый дальний конец подвала. Там было темно, свет не доходил туда. В самой последней двери они услышали гитарный ритм, похожий на ритм дворовых песен. Александр дернул ручку на себя, и стальная серого цвета дверь отварилась. Они зашли внутрь.

– Здорова, ребята! – вскочил с деревянного старого табурета Семен и подошел к ним, пожал обоим руку.

Семен Гордеев был невысокого роста, очень полный, с длинными черными густыми волосами до плеч. Поверх майки с фотографией Виктора Цоя и группы «Кино» была надета черная кожаная косуха. Черные кожаные брюки и завершали «рок-н-рольный стиль» кожаные туфли с тупыми носами. Степан Григорьев сидел на деревянном стуле со спинкой. Он был худой и высокий, почти под два метра ростом. Его черные джинсы были с дырками в районе ляжек, джинсовая рубаха черного цвета свисала почти до колен, он курил сигарету. Дым вился вверх.

Комнатушка, в которую они зашли, мало чем отличалась от помещения у входа в подвал. Сырой бетонный пол, потолок освещался всего одной лампочкой, которая была ввинчена в старый мокрый патрон, кирпичные стены были увешаны плакатами, слева висел постер с фотографией Арнольда Шварценеггера, он был изображен с автоматом в руках. В метре от него плакат с Дольфом Лундгреном с голым торсом и сигарой в зубах. Справа были три плаката: рок-группа «Scorpions». Все музыканты в черных кожаных косухах. Следующий плакат с рок-группой «Чиж и компания». На фото Сергей Чиграков сидел на стуле, рядом располагалась на его правом колене гитара с двойным грифом, и сзади стояли еще три человека его группы. На последнем плакате был в центре Виктор Цой с сигаретой в правой руке. В каждом углу этой комнатки с потолка свисала паутина. Акустические гитары стояли справа. Володя, Саша и Семен взяли каждый по гитаре и присели на корточки, а Степан перевернул металлическое ведро от краски, и на гитарной струне повесил алюминиевую, проржавевшую тарелку.

– Ну, давайте Цоя! – предложил Степан, и начал стучать барабанными палочками, отсчитывая ритм.

Все на гитарах вступили вовремя, и начали играть песню Виктора Цоя «Звезда по имени Солнце». Начался куплет и басом запел Владимир.

* * *

Через несколько часов, закончив петь, они отложили гитары, Семен достал из кармана пачку «Беломорканал» и пакетик, забитый дурью.

– Давай не здесь, – остановил его Александр.

– Почему? – удивился Семен.

– Да, нас здесь пропалят соседи по дому, – поддержал Степан.

– А где вы хотите? – спрятал в карман пакетик и пачку Семен.

– У меня во дворе, – предложил Владимир.

Они вышли на улицу. На улице уже стемнело. Лишь только фонарный столб стоящий рядом с домом тускло освещал лавочку и двор. Парни прошли сквозь строй гаражей, свернули вправо, потом выйдя из-за двора, перешли дорогу, и попали во двор Володи. Все четверо сели на лавочку около подъезда. Семен прикурил косяк, пару раз затянулся.

– Передавай косяк, – поторопил его Володя.

Семен передал ему косяк, он затянулся три раза. Потом передал его Александру, тот тоже жадно сделал две тяги, задержал дым в себе и через несколько секунд прокашлялся, выпуская облако дыма.

К ним подошла местная шалава, цокая черными на шпильке лодочками по асфальту. Она была стройная, высокая. На ней была надета выцветшая черная майка, поверх майки черная куртка, короткая юбка, на ногах натянуты до ляжек в черную сетку колготки. Ее губы были измазаны алой помадой, яркой черной тушью были замазаны брови, ресницы тоже выделялись ярко серым цветом, черные сальные волосы были растрепаны по сторонам, изо рта несло пивным перегаром.

– Привет, ребята, подружка не нужна? – произнесла она беззубым ртом.

– Да, мне! – выкрикнул Александр. – Сначала покатаемся на лошадках, потом устроим ужин при свечах и все дела!

– Дет-ка, – икнув и поводя указательным пальцем правой руки около его носа, произнесла шалава и продолжила, – может сразу перейдем к десерту. Она сделал шаг назад, едва устояв на каблуках.

– Всего пятьсот рублей.

– Сколько? – вытаращил на нее серые глаза Александр. – да я дам тебе пятьдесят рублей за то, что Вован лизнет твои сиськи! – резко добавил Александр.

– Обязательно так хамить? – спросила девица.

– Прости, – извинился Александр.

– А, как насчет тебя, красавчик, – спросила она, положив свою правую ладонь на ляжку Семена и ущипнула его, а потом добавила:

– Дай мне пятьсот рублей за небольшой отсос.

– Неужели я похож на человека, который будет за что-то платить? – зыркнул на нее зелеными глазами Семен.

– Малыш, золотце, я знаю, чего ты хочешь, – наклонившись немного, девица чмокнула его в щеку.

– Всего пятьсот рублей, и я сделаю тебе очень хорошо, – шепелявила шалава.

На правой щеке парня остался размазанный след поцелуя от губной помады.

– Соглашайся, дешевле не найдешь, – сделав пару затяжек косяка, выпустив дым, подколол приятеля Степан.

– Парни, а как на счет всех четверых за пятьсот рублей, у всех отсосет! – с улыбкой заявил Владимир.

– Я согласна, мальчики, – растянув улыбку на лице она.

– Но, к сожалению, у нас нет не копейки, так, что давай прощай, крошка! – ответил за всех Владимир и все хором засмеялись.

– Да, ну вас, – махнула рукой девица и развернувшись ушла.

Смех стих. Улица во дворе была тиха. Лишь только слегка подул ветерок, Владимир сделал еще пару затяжки, и бросил окурок от косячка, наступив на него подошвой кроссовка, раздавил его.

– Ну, че пацаны по домам? – предложил он.

– А, что есть другое предложение, – поинтересовался Семен.

– Денег нет, все упирается в них, влез в дискуссию Александр.

– Ну, тогда по домам, – закончил диалог Степан.

Владимир пожал всем руки на прощание. Ребята ушли, а он обошел дом вокруг, подошел к пожарной лестнице, подтянулся и начал подниматься на крышу. Залез на рубероидную крышу, разделся догола и лег. Ему нравилось вот так лежать на мягком рубероиде, нагретом весенним солнцем, и чувствовать легкий ветерок, обдающий его тело и особенно пах. Он ощущал невероятную силу, каждый раз, когда лежал ночами под звездами, в то время как внизу, в пяти лестничных пролетах от него, кипел гигантский город со всеми его машинами, домами, людьми. Владимир принялся заниматься онанизмом. В это время он вообще ни о чем не думал, а все самые сексуальные фантазии он оставлял для дома. Но, а здесь был только голый он и дыхание звезд.

* * *

На следующее утро он сидел за столом на кухне и ел яичницу с ржаным хлебом. Кухня была очень маленькой, в левом углу находилась плита, на которой его мать жарила оладьи, рядом располагалась раковина, стены были выложены восьмиугольной мозаикой, на полу был серый линолеум, холодильник находился справа от стола. Окошко в правой части кухни было открыто настежь. Его сотовый завибрировал. Владимир открыл на экране сообщение от Семена. Приятель писал: «Приходи ко мне во двор, у меня для тебя сюрприз».

Он написал в ответ: «Что у тебя, говори не томи». Нажал на клавишу отправить. Через несколько секунд пришел ответ на телефон: «Нет, это сюрприз».

– Устройся этим летом на работу, – выкладывая в тарелку жареные, картофельные оладьи, сказала мать.

– Да-да, мам, отличная мысль, – запивая молоком кусочек хлеба, ответил сын.

– Послушай меня, – настаивала мама, – найди себе работу. Если за это лето у тебя ничего не получится, пойдешь помогать мне в гостинице.

– Мам, чего ты так беспокоишься? Я что прошу у тебя денег? – допив молоко, осведомился он.

– Нет, я беспокоюсь не из-за денег. Я хочу, чтобы в тебе появилось ответственность. Я не хочу, чтобы ты все время шлялся по улицам! – резко сообщила она.

– Я знаю мама, – в ответ кинул он фразу.

– На, держи, ешь оладьи, – поставила тарелку на стол мать.

– Мам, я сейчас не очень хочу кушать.

Владимир встал и направился в коридор, обул кроссовки.

– Ты куда? – вышла следом мать.

– Да, так погулять.

Он чмокнул мать в щеку, и хлопнув входную дверь, побежал прочь.

* * *

Ане совсем не хотелось идти на занятия. Сегодня в их театральном училище решалась судьба курсового спектакля. Кто и кого будет играть в музыкальной феерии, написанной куратором их группы Сергей Сергеичем на сонеты Шекспира. Творчество Вильяма Аня обожала. Особенно сонеты. Знала многие наизусть. Особенно ей нравился 121 сонет в переводе Маршака.

«Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть./Напраслина страшнее обличенья». Как красиво! Вообще-то и тот сонет, она не помнила его номер, про «ее глаза на звезды не похожи…» тоже ничего. Вот только ей не светила никакая более-менее значительная роль в курсаче. Любимицей у Серг Сергыча она не была никогда. Особых талантов он у Ани так и не открыл. А просто так пресмыкаться перед его режиссерским гением девушке не хотелось. Поэтому в это апрельское утро она проснулась в очень плохом, если не сказать отвратительном, настроении.

Если бы не мама, которую не хотелось огорчать, она бы с радостью провалялась в постели до самого вечера. Смотрела бы всякую ерундень по телеку, грызла бы орешки, которые постоянно ей подсовывает мама. Полезно и вкусно. А потом навалилась бы долгожданная темень ночи. И тогда законно можно никуда не ходить, а просто уставиться в ночное небо, в тот его участок, где понатыкано так много звезд, и мечтать. Ей только это давалось лучше всего. И мечтала она не об эфемерных каких-то вещах, а вполне о земных. Как она, Аня, ставит на сцене их городского театра свой собственный спектакль. И играют в нем не бездарные прихлебатели Серг Сергыча, а талантливые ребята. Такие, как Оленька и Коленька. Их вечно «забывают» и «задвигают», когда идет распределение ролей. А они молчат и ничего не говорят. И ее, Анну, уговаривают не лезть со своей критикой. Надо «досидеть» до диплома. А потом «война план покажет». Правда, непонятно на что они надеются, если их никто из театральных режиссеров в спектакле не увидит и «не купит». Да это им, наверное, по барабану. Им же повезло встретиться и влюбиться друг в друга еще на вступительных экзаменах. А теперь, когда до выпускных осталось всего полгода, им вообще на все плевать. Вот только Ане не безразлично, что будет дальше. Неужели она не сможет стать режиссером и ставить свои собственные спектакли? Не удастся поступить в столичный вуз… Да и ее любимые сонеты… Ей не все равно, как будет звучать Шекспир со сцены в исполнении равнодушной красавицы Светки и тупой сексуально озабоченной поиском очередного мужика Инки.

– Аня, вставай! Оладушки поспели! Иди умываться, – крикнула из кухни мама.

И Аня нехотя поплелась в их совмещенный санузел. Очередной несчастливый день начинался.

* * *

В Москве в огромном олимпийском зале проходили соревнования кандидатов в мастера спорта по боксу. На огромных трибунах со всех четырех сторон собралось множество болельщиков. На первом ряду по центру сидели члены жюри. Двое гладковыбритых мужчин, в строгих костюмах. На ринг вышел судья. Мужчина лет сорока пяти в черных брюках и белоснежной рубахе. Его торжественный вид подчеркивала и черная затянутая крепко, немного сжимавшая горло бабочка.

В правой руке он держал микрофон, провод от которого волочился за ним следом. Мужчина прошел на середину ринга, и как будто выставил на показ свои сорок третьего размера замшевые туфли с тупыми носами. Над ним с двух сторон зависли две профессиональные видеокамеры.

– Добрый вечер, дамы и господа! – в микрофон произнёс судья так четко, словно телевизионный диктор. – В правом углу ринга в черных шортах Иван Сазонов, – судья немного замешкался и добавил, – по прозвищу Белый медведь!

Иван Сазонов был здоровым мордоворотом, и казалось, кулаком мог бы сдвинуть танк с места. Он был лысый, накаченный как будто сутками не вылезал из спортзала. Его скулы были напряжены, придавая лицу каменное выражение. После того как судья произнес его имя, Иван поднял руку вверх, и запрыгал на ринге. Фанаты и болельщики дружно начали кричать.

– Завали этого нигера! Россия вперед! Порви его, как тузик грелку! – с трибун кричали болельщики хором. Остального Иван не мог разобрать.

– В левом углу ринга Джордж Вашингтон, по прозвищу Черная пантера, – все тем же четким голосом сообщил судья.

Джордж снял с себя красный балахон, и мужчина сзади него схватил этот балахон. Джордж был похож на огромного слона, он был чернокожим, с накаченным телом, под два метра ростом, на голову выше Ивана. Он напряг лицо и взглянул на своего соперника, его глаза как две мертвые льдинки сверлили взглядом Ивана. Как только Джорджа объявили, он поднял левую руку вверх.

– Хранит господь Америку! Задай ему жару! – болельщики тоже начали кричать со своих мест. Эти фразы уловил Джордж.

Боксеры вышли в центр ринга, и ударили перчатками в знак приветствия. Перчатки Ивана были красного цвета и на них был рисунок – серп и молот, а перчатки Джорджа были белые, на них был изображен американский флаг.

– Бокс! – провел ребром ладони по воздуху между боксерами, четко скомандовал судья, и отошел в сторону.

Боксеры сошлись, первые удары достались Ивану. Он только и делал, что отпрыгивал назад, уходя в защиту. Джордж наступал, Иван нанес удар, но Джордж пригнулся, и кулак соперника только рассек воздух. Джордж с размаха попал по правой скуле с разворота. Иван отскочил назад, в защиту. Джордж вновь пошел в наступление. Иван нанес пару ударов в его блок. И потом обхватил его торс.

– Брек, – скомандовал судья.

Боксеры расцепились, отошли друг от друга. Затем снова начали друг на друга наступать. В это раз Иван нанес справа хук, потом апперкот. Джордж растерянно отступил назад. Иван начал наступать, нанося удары, Джордж оказался в углу и закрыл лицо перчатками.

Прозвучал гонг, который был похож на звон колокольчика. Он известил о том, что первый раунд закончен. Боксеры разошлись по углам. Сергей Петрович Наумов поставил стул для Ивана. Тот плюхнулся на него. Сергей Петрович был его тренером с самого начала. Мужчина худой и жилистый, 70 лет. С седыми коротко стрижеными волосами. Он приподнял канат, вылез на ринг. В его правой руке было жестяное ведро, в ведре – тюбик с водой, вата и йод. Вытащил изо рта Владимира капу.

– Открой рот, – сказал Сергей своему подопечному хриплым голосом.

Иван открыл, Сергей впрыснул туда немного воды. Он прополоскал рот, сплюнул содержимое в ведро. Из раны на лице сочилась кровь. Вдруг один мужчина из жюри подошел к Ивану, в это время Сергей на ватку капнул йодом и промазал немного ранку.

– Ну, как, жить будет? – спросил мужчина.

– Будет, если остановить кровотечение, – в ответ буркнул Сергей Наумов.

– Я вам дам еще один раунд, – заявил мужчина и удалился на свое место.

– Время, – подойдя к Ивану, сообщил судья.

– Он как смерч. Скажи, что нам делать? – растерянно спросил Иван», – скажи, что делать?

– Пусть бьет! – взглянув в его глаза, и оскалив зубы, прохрипел Сергей Наумов.

Иван вскочил со стула, а Джордж уже принял боевую стойку. Прозвучал гонг, второй раунд начался. Джордж начал наступать, нанося удар за ударом. С его лба, висков, щек летели градовые шарики пота. Иван ушел в защиту. Противник продолжал наносить молниеносные удары, Иван двигался назад. Джордж нанес удар с разворота, но рассек лишь спертый воздух, царивший на ринге. Иван двинул в атаку, сначала был хук справа, потом хук слева, потом апперкот. Джордж вдруг отлетел назад, в правый угол ринга. По телу Ивана начиная с головы, лба, рук, пресса бежали ручьи пота. Джордж пошел на Ивана, но тот резким прямым ударом справа угодил ему прямо в нос, из глаз словно посыпались искры, он отлетел на канат ринга. Прозвучал хруст его переносице. Из носа фонтаном ударила кровь в разные стороны. Капли крови летели на пол ринга.