Бумеранги. Часть 2

Однако, спустя четыре часа, Джил опять оказалась в ванной, где под взглядом успокоенного работой почек Рида, она потирала ноющую от катетера ладонь. Джил знала, что скоро будет просить, умолять, угрожать и делать ещё много чего, но пока…

– Руку, – скомандовал Бен, отворачиваясь, а сам зубами вскрыл упаковку пластыря.

– Уходи, – хрипло сказала Джиллиан впервые за эти часы, и Рид настороженно замер. – Я съеду в ближайшие пару дней. Извини за беспокойство.

Она врала, понимая, что убегать придётся прямо сейчас. Куда угодно: в гостиницу, ближайшую подворотню, в ад, потому что через два дня на её месте уже будет невменяемый овощ. А значит, надо звонить Оливии, просить рецепт, и вновь пускать амфетаминовое колесо. Но коротко прошуршала пустая пластиковая обёртка.

– Ты останешься здесь, а я останусь вместе с тобой, – совершенно будничным тоном произнёс Бен.

– Не думаю, что…

– То, что ты не думаешь, я уже понял, – холодно хмыкнул он, вынудив задохнуться от гнева. Однако Бен проигнорировал это злое сопение, устало скрестил на груди руки и привычно опёрся бедром о туалетный столик. – У тебя истощение, психоз, расстройство пищевого поведения и, бог его знает, насколько пострадал мозг.

– Пытаешься запугать меня диагнозами?

– Играюсь в твою любимую лингвистическую эквилибристику, – вздохнул он. – Джил, это значит, что я остаюсь. И ты остаёшься со мной. Пока всё не закончится.

Сообщив это, Бен вышел из ванной комнаты, но по пути прихватил маникюрные ножницы и даже пилочку для ногтей. Кажется, он подозревал, что его ждёт.

Вечер и ночь прошли в вялом мелькании телевизионных каналов, которые Джил перещёлкивала в попытке найти хоть что-нибудь интересное. Она лежала, свернувшись калачиком на огромной кровати, Бен сидел в глубоком кресле, закинув длинные ноги на край постели. Она не знала, спал ли он хоть пару минут, пока сама бродила в бесконечной полудрёме не в силах провалиться в нормальный сон, но говорить было не о чем. Если, конечно, не считать сухой благодарности за поданное полотенце, когда её вырвало только что съеденным супом. Нет, Рид готовил нормально, но желудок просто не мог справиться с пищей и тут же извергал всё обратно. Бен, видимо, об этом знал и потому требовал от Джиллиан сидеть, стоять или лежать где-то в непосредственной близости от него, чтобы регулярно проверять её состояние. Слава богу, душ он позволил принять в одиночестве, но Джил не сомневалась, что за дверью Бен прислушивался к каждому шороху. Наверняка ждал, что его неожиданная пациентка будет искать заначки амфетамина, хотя сделать это незаметно было попросту невозможно.

Однако к вечеру следующего дня ни одного из них эти мысли больше не беспокоили. Организм Джиллиан окончательно сдался и выдал такую умопомрачительную температуру, что её беспрестанно била дрожь, а сознание то и дело проваливалось в вялый, прерываемый поверхностным сном, бред. Мышцы горели от боли, и Джил металась по кровати, впиваясь пальцами в рвущееся на части тело, пока Бен прикладывал лёд и вливал новые капельницы. Он гладил по влажным от пота волосам, что-то ободряюще говорил, но Джил не слышала. Уши и мозг забили воскресшие из прошлого голоса, раздробив в мелкое крошево голову. Да, в самом начале этого ужаса Джиллиан ещё понимала, что всему виной выход из глупой амфетаминовой петли Мёбиуса, но потом видения заполонили всё её больное сознание.

Она наверняка выболтала всю свою жизнь: раскрыла секреты и грязные тайны, однако Бен всё равно отчаянно целовал покрытый испариной лоб и постоянно был рядом. Джил не знала который час или день, путалась в ощущениях дня и ночи из-за плотно задёрнутых жалюзи. Бен велел спать. И она честно пыталась, но не могла. У неё просто не получалось. Воспалённый мозг бился в поисках знакомого чувства искусственной бодрости, а когда не находил, впадал в нервное возбуждение. Тогда Джил бесилась, орала, ругалась, швырялась посудой, едой и одеждой, пыталась даже подраться. Она не понимала, что делает. Её психика не выдерживала.

Однако каким-то неведомым чудом, а может, врачебным чутьём Бен всё же нашёл выход. Осторожно перебрав несколько видов бесполезных снотворных, в один из дней он, движимый, скорее, инстинктивным чувством отчаяния или банальной усталостью, подхватил нервно дрожавшую Джиллиан на руки. Словно маленького ребёнка, Бен укачивал её под свою равномерную поступь, кружил из комнаты в комнату, и, ни разу не сбившись с ритма, ровно ступал по стройным, чуть скрипевшим доскам. Его брожения длились часами. Джил точно не знала, но чувствовала, как плавно качалась в такт его шага, отчего мысли будто бы сами подстраивались под эту успокаивающую монотонность. И тогда, опустив голову на широкое, пахнувшее сигаретным дымом плечо, Джиллиан закрывала глаза. В себя она приходила в кровати, когда, очнувшись после короткого сна, ощущала пальцы, что нежно распутывали рыжие пряди. Да, наверняка от тяжести ноши у Бена болели руки, но он молчал и с тех самых пор упрямо вытаптывал в темноте спальни дорожки. Это был его ритуал.

Конечно, он отлучался в минуты, когда Джиллиан проваливалась в короткий сон или обморок, потому что, очнувшись, она не понимала, откуда взялась еда и чистые влажные полотенца. Но всегда, стоило открыть глаза, Бен был где-то поблизости. Чаще – сидел на полу рядом с кроватью, скрестив свои неимоверно длинные ноги, реже – листал очередной журнал или делал в ноутбуке пометки, пока думал, что она ещё спит.

Как-то раз, в одно из таких путешествий в поисках сна, Джил уже задремала, когда вдруг услышала шёпот. Скорее всего, Бен думал, что она уже спит. Однако, осторожно присев на кровать, он неожиданно сильно прижал к себе безвольную Джил, которую зачем-то всё укачивал на руках, и пробормотал в спутанные волосы:

– Я не знаю… Не знаю, мартышка, сможешь ли ты когда-нибудь меня за это простить. За то, что я тебя не услышал… не понял… заставил пройти через всё именно так. Ты пыталась сказать…

Бен неожиданно прервался и осторожно освободил одну руку, чтобы мягко очертить наверняка заострившиеся скулы на лице Джил. И сердце забилось чаще. Джиллиан понимала, что должна открыть глаза, обязана доказать – она не сердится, никогда бы не стала… Но в тепле объятий было слишком спокойно и слишком хорошо для тревог этого мира.

– Дерьмо! – неожиданно зло выругался Бен. – Нужно было сделать по-другому. Мне следовало быть внимательнее, заботливее, придумать что-то ещё… Но теперь уже поздно, да? Ты прошла через всё сама, моя маленькая, неугомонная обезьянка. Прости меня за это…

Он замолчал, прислушиваясь к ровному глубокому дыханию, а потом легко поцеловал её искусанные, потрескавшиеся губы. И после паузы длиной в одну жизнь Рид произнёс:

– Боже, Джил! Что же мы с собой сделали?..

В тот день или ночь, а может быть, утро Бен просидел ещё долго. Он раскачивался с Джиллиан на руках из стороны в сторону, иногда гладил по волосам, но с тех пор не позволил себе ни одного откровения. С профессиональным хладнокровием Рид теперь ревностно скрывал переживания или сомнения. Настойчивыми просьбами Бен едва ли не по расписанию скармливал Джил почему-то всегда жирную и сладкую пищу, а потом заставлял спать под свой уверенный шаг. И жар отступил, но вместо него пришла сухая равнина бездушия, в которой не было ни эмоций, ни желаний, ни мыслей. Только выгоревшее полотно вместо души.

Это произошло незаметно, но Бен почувствовал. Он резко распахнул шторы и впустил тусклый утренний свет. У Джиллиан не было сил даже моргнуть, словно температура и последствия ломки выжали последние крохи желания жить. Конечно, она слышала Бена, который пытался что-то сказать про восстановление функций в её хвором мозгу, но лишь отвернулась и равнодушно уставилась на одну из книжных стен. Оскорблённый подобным равнодушием Рид замолчал и вышел из комнаты. До Джил долетел шум воды в ванной, на что она не обратила внимания, а потом её тело неожиданно подняли и куда-то понесли. Господи! Ну что ещё ему надо?

В ванной комнате оказалось отвратительно светло, и Джиллиан заморгала, внезапно ощутив себя заблудившейся в дневном лесу совой. Наверное, именно поэтому она не сразу почувствовала, когда Бен начал расстёгивать пуговицы её пижамной кофты в дурацких скачущих единорогах. Кстати, как та вообще на ней очутилась? Однако, приподняв бровь, Джил с вялым интересом наблюдала за скрупулёзными движениями. Это было любопытно. Нет, если говорить честно, поведение Рида казалось слегка безнравственным. В теории. И в ответ на эту мысль мозг даже вяло колыхнулся, но тут же равнодушно успокоился, не желая ввязываться в поиски ненужных смыслов. Ему было всё равно.

Тем временем Бен стянул пропитанную недавней лихорадкой ткань, ни на секунду не задержался взглядом на почти обнажённом синюшно-бледном теле, а затем дёрнул вниз нелепые пижамные штаны. Всё с тем же спокойствием он снова подхватил Джиллиан на руки и опустил в уже набравшуюся ванну. Стало настолько тепло, что Джил блаженно смежила веки, не видя смысла держаться за бортик. Утонуть сейчас стало бы не меньшим счастьем.

– Даже не думай. – Бен верно угадал ход её мыслей. Он как раз осторожно протирал пенной мочалкой руку, где ещё недавно красовался катетер.

Джил чуть повернула голову и впервые за это время внимательно на него посмотрела, почти наяву ощутив, с каким скрежетом двигались в голове ржавые шестерёнки мыслей. Бен выглядел… хреново. Осунувшийся, заросший ужасной щетиной, с чёрными провалами синяков под потускневшей медью глаз, он стоял на коленях рядом с ванной. Его некогда смуглая кожа странно серела на фоне ворота белой и жутко мятой домашней футболки. Слегка опустив взгляд, Джиллиан посмотрела на видневшиеся из-под широких домашних штанин огромные босые ступни, и столь неловкое зрелище заставило нахмуриться. Она его не понимала.

– Какой сегодня день?

Долго молчавший голос прозвучал хрипло. Метнув на Джил быстрый взгляд, Бен поджал губы, подавил облегчённый вздох и нарочито равнодушно проговорил.

– Ты проспала День лояльности, но ещё успеваешь поправиться ко Дню памяти3.

Джиллиан медленно моргнула, словно тупая рыбёшка. Что? Мысль вяло втекла в разум и сразу застопорилась. Господи, неужели так сложно назвать число? Тряхнув головой, Джил почти физически ощутила, как больно думать. Но тут, видимо, заметив ничего не выражающий остекленевший взгляд, Бен всё же добавил:

– Пошли седьмые сутки. Тебя не было почти неделю.

Кивнув, она снова уставилась перед собой и послушно по команде закрыла глаза, когда Рид принялся тщательно намыливать её голову. И снова она не понимала. Не могла найти ни мотива, ни выгоды. Серьёзно, зачем столько бесполезной возни? Не проще ли выкинуть её никчёмное тело на социальную помойку хосписа, избавив себя от хлопот? Джил попробовала углубиться в эту мысль, но мозг снова отказался. Слишком тяжело. Так что она лишь вздохнула. Бен – глупый, благородный чудак, который думал, что она трахалась за дозу.

Неожиданно это воспоминание резануло по глазам такой острой болью, что Джил содрогнулась. Конечно же, её смятение немедленно скрыло пенной водой, но Бен заметил.

– Мыло? – обеспокоенно спросил он, быстро сполоснул руки и протянул их к лицу. Но Джиллиан отрицательно покачала головой, и Рид замер.

– Я никогда не изменяла мужу, – пробормотала она, бездумно разогнав ладонью собравшуюся у бортика пену. – За все десять лет… За всю мою жизнь у меня не было никого, кроме него.

– Знаю, – неожиданно торопливо проговорил Бен и одним быстрым движением прижал Джил к себе, не замечая, как мокнет от стекавшей воды ткань футболки. – Я знаю. Прости меня…

– Я не продавала себя за дозу. Пожалуйста, поверь мне! – перебила она, вцепившись угловатыми пальцами в мужскую руку. Взволнованно всколыхнулась затхлая муть эмоций, а из груди неожиданно вырвался истеричный смешок. Полубезумный. Вряд ли Джил понимала, что говорит. – У нас с Джимом всё сложно. Хуже не бывает. Я постоянно ему лгу, нас ждёт развод, он подозревает, что я спала с тобой. Или с кем-то другим. Не знаю. Но я никогда… никогда… Я натворила столько ужасных вещей, но никогда бы…

– Тише, тише… Я всё знаю.

Бен снова монотонно закачался из стороны в сторону, отчаянно утягивая за собой в ритм спокойствия. А Джил чувствовала уверенно обнимавшие руки, слышала гулкое биение сердца, видела упрямо поджатые губы и лихорадочно пыталась ухватиться за всё сразу. Вцепиться, как делает потерявший опору на отвесной стене скалолаз – за малейшую выбоину или выступ. А потому Джиллиан впивалась ногтями во влажную тёплую кожу предплечья и мечтала добраться до самого сердца. Туда, где ей сулили защиту. Туда, где наконец-то нашлось бы ей место. Джил не верила ни в кого, кроме Рида, и безумно хотела, чтобы он верил в ответ… Но не знала, как это сделать. Как вернуть то, что было утрачено ещё до того, как нашлось? Однако спрятанная в её мокрых волосах едва улыбка дарила надежду. Она прорезала грузный мрак нежелания жить, вынудив сильнее вцепиться в каменные мышцы нежно баюкавших рук. Изо всех сил Джил втянула ставший таким родным запах.

– Даже в бреду ты болтаешь удивительно связно, мартышка.

4

Наши дни

Вашингтон, округ Колумбия

Октябрь

12 дней до президентских выборов

Джиллиан постучала ногтями по картонному боку стаканчика и взглянула на часы. Она знала, что пришла раньше, чем нужно, но вырваться удалось только под предлогом очередной встречи с рекламщиками. Поэтому, вооружившись поддержкой Баррета, первую половину дня Джил добросовестно перебирала эскизы плакатов, вносила последние правки и красным маркером перечёркивала антрефиле. Затем она ругалась с фотографом, который умудрился напечатать не те снимки, и договаривалась о финальных эфирах. В общем, привычно и почти бездумно раскручивала колесо бренда «Бенджамин Рид».

Однако каждую минуту, среди слов, фраз и картинок, в голове Джил вела обратный отсчёт стрелка часов, что громыхала подобно дроби. Пальба велась не переставая и закончилась ровно в полдень, когда, торопливо накинув пальто, Джиллиан вбежала в кабину лифта. Баррет успел в самый последний момент, чуть не оставив в коридоре половину ботинка и прищемив железными створками полу куртки. Лифт вздрогнул, загудел, и Джил прислонилась лбом к холодной зеркальной поверхности. Где-то за спиной переступил с ноги на ногу секретарь и едва не ударился головой о стенку, когда попытался откинуть с глаз волосы. Она слышала, как он поудобнее перехватил тяжёлые папки, а затем устало вздохнул.

Бедняга. То, что для Джил было естественной средой обитания, порядком выматывало совершенно неготового к такому Элвина, но он справлялся.

– Вам не стоило назначать встречу так близко от Капитолия, – негромко заметил он. – Сейчас время обеденного перерыва, будет людно. Вас могут узнать.

– Кто? Спешащие в ближайшую бургерную помощники конгрессменов? Поверь, их больше волнует количество положенных в сэндвич огурчиков, – невнятно хмыкнула Джиллиан. Короткие волосы нагло лезли в рот и глаза. – Сегодня четверг, значит, их будет два, а не три. Это вызовет недовольство и ожесточённые дебаты, где каждый решит поупражняться в красноречии. Ничего нового. Огуречный сговор между всеми ближайшими закусочными тянется уже более десяти лет.

– Рядом находится служба вице-президента, – не унимался чёртов паникёр. – Если мистер Рид узнает, что вы встреча…

Джиллиан стремительно развернулась и вздёрнула вверх палец, призывая немедленно замолчать. Но Баррет, видимо, всё-таки потерял между коэффициентами конверсии и избирательными договорами остатки здравого смысла и никак не хотел униматься.

– Мы не можем забывать, что за вами следят, – выпалил он, отчего вторая леди страны была вынуждена шагнуть вперёд и едва слышно процедить:

– Закрой. Свой. Рот.

И, кажется, у неё впервые получилась идеальная интонация Бена. Пустая. Ровная. Без единой зазубренности, что могла бы послужить опорой для сопротивления. А потому Элвин замолчал, как молчали все, кто слышал этот приказ, как когда-то молчала она.

Пойманное насупившимся Барретом такси пахло смесью индийских благовоний и стандартного автомобильного ароматизатора, который вызывал лёгкую головную боль. Так что, когда машина остановилась около Национальной галереи искусств, Джил с невиданной для её каблуков сноровкой выбралась на мостовую. Воздух октябрьской осени показался до одури сладким, впившись в мозг запахом прелой листвы и влажного гравия, который сочно захрустел под ногами. Мимо пронеслись автобусы с изображением знаменитого вождя сауков4, и Джиллиан тихо фыркнула, гадая, откроется ли сегодня дома тотализатор.

Любовь к хоккею Бен скрывал долго и после переезда в Вашингтон либо смотрел матчи украдкой, либо довольствовался чтением газетных сводок. Игра была последней нитью, что связывала Рида с Чикаго. И хотя он и считал своё увлечение пустой тратой времени, но так и не смог избавиться от привычки со времён студенчества. А та, укоренившись в пору его губернаторства, переросла в мягкую одержимость.

Джиллиан узнала об этом совершенно случайно, из тихих споров во время президентской кампании Ван Берга, когда только пришедший на должность спичрайтера Макс и сломавший в бешенстве несколько перьевых ручек Рид проспорили два дня кряду, а потом чуть окончательно не разругались. И по словам «буллит», «тафгай» и «Горди Хоу», выловленным из сумбурной речи этих двоих, она наконец-то догадалась, о чём было столь яростное противостояние. С тех пор повелось, что трансляции матчей с участием «Чикаго Блэкхокс» и «Вашингтон Кэпиталс» проходили в резиденции Ридов под яростный хруст попкорна. Бен до сих пор не мог простить столичной команде победу в кубке Стэнли.

Проводив взглядом удаляющиеся автобусы чикагской команды, Джил повернулась к терпеливо ожидавшему её секретарю. Что же, пришло время последних наставлений.

– Скажешь хоть слово – ты уволен. Подойдёшь ближе, чем на десять футов – ты уволен. Попробуешь обсудить с кем-то – уволен и можешь срочно менять имя, внешность и адрес, потому что я найду тебя и убью. Ясно? – вполголоса, с мягкой неестественной улыбкой и почти ласково проговорила Джиллиан.

– Лучше бы вы так о себе беспокоились, – пробормотал Баррет, вздохнул и поудобнее перехватил тяжёлые папки.

– Не мне сидеть в Овальном кабинете, Элвин, – хмыкнула она, а затем села за уже знакомый металлический столик. – Партия проиграна, когда рубят Короля, а не выбившуюся в Дамки пешку. К тому же не ты ли просил меня именно об этом?

Баррет помолчал, раздражённо наблюдая за возящимися в песке воробьями, а потом устало опустился рядом.

– Всё это неправильно, – буркнул он и с тяжёлым стуком кинул на столик осточертевшую ношу. – Не знаю, какие выдвинули условия. Но судя по всему, не меньше, чем на государственную измену.

Джил криво усмехнулась и посмотрела на экран молчавшего телефона – до нужного часа оставалось ещё пятнадцать минут.

– Ты слишком много думаешь, – мягким голосом произнесла она и нарочито небрежно добавила: – Кофе?

Получив стаканчик с дешёвым напитком, о котором даже не просил, Баррет удалился обозревать окрестности и вести переговоры с менеджером одной из музыкальных групп. Так что, когда рядом хрустнул под тяжёлой подошвой гравий, Джил оказалась один на один с замершей над ней долговязой фигурой. На стол опустился протокольный чёрный портфель, а следом нераскрытый зонт. Джиллиан не хотела смотреть, но взгляд всё равно заскользил по бледным мужским рукам, где виднелись чахлые веснушки, мазнул по чёрной шерсти пальто и упёрся в выцветшие глаза бывшего мужа. Маска на лице Джиллиан сидела плотно, ни дрожанием ресниц, ни едва ощутимой кривизной губ не выдавав удивление.

Джим выглядел плохо. Пожалуй, даже паршиво, но упорно пытался за привычной бездушной усмешкой скрыть ещё более запавшие скулы. Будь всё иначе, Джил сочувственно покачала бы головой, но многолетняя дрессура действовала идеально, исказив ярко накрашенный рот в вежливой улыбке.

– Какая приятная встреча, – протянула она. Вышло немного наигранно, но вести изящные беседы с О’Конноли не было ни сил, ни желания.

– Убого врёшь, – холодно откликнулся Джеймс и с чуть брезгливым выражением лица уселся напротив, неожиданно достав из кармана пальто пачку сигарет. Запрещающий знак остался без внимания, а бровь Джиллиан в совершенно искреннем удивлении поползла вверх.

– Не знала, что ты куришь.

– А хотела бы узнать? – пробормотал О’Конноли и затянулся. Он чуть прищурился, посмотрев в равнодушные глаза Джил, а потом покачал головой. – Нет, конечно же, нет. Зачем тебе это.

– И давно? – Она проигнорировала последние слова и постаралась успокоить собственные пальцы, что безостановочно вертели стаканчик с остывшим кофе. В этом году октябрь выдался удивительно холодным.

– С тех пор как твой муж позаботился, чтобы я навсегда спустился на землю.

– Здесь оно как-то надёжнее, чем в небе, Джим, – хмыкнула Джил и всё же подняла взгляд, встретившись с неожиданно внимательными глазами бывшего мужа. – Что ты хотел?

О’Конноли в очередной раз затянулся и уставился в бледное голубое небо, а потом неожиданно рвано улыбнулся.

– Я хочу предложить тебе кое-что, – проговорил он, изучая узорчатость дымки с редкими диагональными росчерками инверсионного следа.

– Ты или… – Джиллиан сделала многозначительную паузу, предлагая ему самому озвучить причину такого… экспромта. То, что их разговор не был запланирован, стало понятно с первой же секунды, стоило Джеймсу повернуться спиной к наполненному людьми парку.

– Твоя встреча с командой не прошла незаметно. О ней знаю я, а значит, в курсе и Сандерс, – подтвердил он догадки. – Мне было велено вынести тебе предупреждение, в следующий раз снимки окажутся в печати. Однако Джонатану очень не хотелось бы доводить до таких крайностей. Ему не нужен скандал, ему нужны бумаги и только бумаги.

– Как и тебе, – кивнула Джил, сделав небольшой глоток, и непроизвольно скривилась от горечи. – Я знаю, что там есть твоё имя. Но всё это ты мог озвучить по телефону, не подставляя меня ещё больше.

– Когда Рида оповестят о твоём участии, будут ли хоть что-то значить наши встречи? Не думаю, милая, – хмыкнул О’Конноли, но улыбка вышла вымученной, выдав сковывавшее его напряжение.

Он сцепил длинные пальцы, в которых вращал сигарету, но неожиданно обжёгся и тихо выругался. Окурок полетел под ноги. На секунду поджав бледные губы, Джеймс сухо заговорил:

– То, что я сейчас озвучу, не было санкционировано. Это… моё личное предложение.

– Надо же.

– Думаю, ты догадываешься, что как только документы окажутся у Сандерса, на тебя начнётся охота. Джиллиан Рид знает слишком много лишнего, видела ненужных людей, говорила… со мной. Ты потенциальная угроза их спокойствию, которую захотят устранить как можно скорее.

Он замолчал и снова переплёл бледные пальцы, попытавшись за непринуждённостью позы скрыть серьёзность происходящего. Но Джил лишь дёрнула щекой, вымученно улыбнулась и положила недрогнувшие руки на стол. Что же, этого следовало ожидать. Глупо вышло. Погналась за одним, а подставилась в другом. Непрофессионально.

– Ну, я благодарна тебе за информацию, – ровно проговорила она, не зная, что ещё можно сказать в этой странной ситуации. Предупреждения Джеймса были уже бесполезны, потому что повлиять на исход Джил уже не могла. Как не могла выйти из игры. Оставалось только делать, что должно, и верить в удачу. Она что-нибудь придумает, правда?

– Я… – неожиданно замялся О’Конноли.

– Лучше хорошенько подумай, прежде чем озвучивать опасные мысли, Джим. У меня нет другого варианта, и ты об этом прекрасно знаешь.

– Есть, – быстро проговорил он, а затем раздосадованно покачал головой и достал новую сигарету из потрёпанной пачки. В следующий момент он торопливо вываливал на Джил, видимо, давно накопившиеся слова. – Я могу помочь. Когда документы будут у Сандерса, ты уедешь. У меня есть возможность спрятать тебя так, чтобы они не нашли. Никто не нашёл. Под моей защитой вы будете в безопасности. Ты и… твоя дочь.

Он махнул рукой, но даже ещё недослушав, Джиллиан знала, каким будет конец. Дочь. «Твоя дочь». Не Бена, не четы Рид. Только её. Чёрт возьми, как же Джим не подавился-то этим словом? Джиллиан посмотрела в лживо-обеспокоенные глаза когда-то знакомого человека и задумалась, сколько же ещё дерьма хранилось в душе Джеймса О’Конноли. Господи, а раньше казалось, что она изучила его до последней веснушки. Брать на себя ответственность за чью-то смерть непросто, да, дорогой? Уж она-то знала об этом всё.

– Вот как? – Тонкая рыжая бровь взлетела вверх. – Ты предлагаешь сбежать?

– Да.

– Совесть заела?

– Я не хочу твоей смерти.

– Давно ли? – прошипела Джил. – Помнится, когда ты бросил меня в пустом доме, у тебя даже близко не было подобной гуманности. Так что случилось теперь? Замолил грехи и получил парочку индульгенций? Извини, не помню, чтобы подписывала тогда что-нибудь, кроме бумаг на развод.