Возвращение

– Здесь вам тоже никто не мешает. Поможешь дочери нарядить ёлку?

– Конечно! Где игрушки?

– За ёлкой, в посылочном ящике, а катушка с нитками на столе. Идите, а я пока здесь всё закончу.

С ёлкой мы провозились меньше часа. Игрушки были почти такие же, как у нас, только у нас было больше шаров и они не вешали конфет. Наверное, и я не буду их вешать. Сейчас я почти не ел конфет, а когда был маленьким, таскал их с ёлки, доводя сестру до слёз.

– Почему все игрушки не делают на прищепках? – задал я риторический вопрос, чуть не уронив шар. – Возишься с нитками…

– Взялся помогать, так помогай! – отозвалась Люся, быстро и ловко обвязывая ушки игрушек и закрепляя их на ветках. – У вас ещё нет ёлки?

– Завтра утром побегу рубить. Отец был занят, да и завтра рано не освободится.

– Можно мне с тобой?

– Тебе можно всё! – разрешил я. – Только лучше я позвоню, когда ёлка уже будет дома, а ты поможешь её наряжать. У тебя это хорошо получается. А идти… Понимаешь, в лесу ёлок навалом, но выбрать красивую не так легко. Придётся походить, а там снега по колено, да и холодно.

– А если взять лыжи?

– Снег свежий, – возразил я. – Мороз, и нет лыжни. Замучаешься на лыжах тащить елку. Я лучше схожу по дороге, там недалеко до ельника.

– Значит, мне можно всё?

– В разумных пределах, – поправился я. – Всего нельзя даже мне.

– Правильно, – одобрила меня Надежда, заходя в комнату. – Хорошо, что ты это понимаешь. А ёлка у вас получилась красивая, молодцы.

– А мы во всём молодцы! – сказал я. – Ладно, побегу домой. Нужно переделать кучу дел, чтобы завтра ни на что не отвлекаться.

Дома отдал маме дневник и пошёл к себе делать асаны. Я решил, что позанимаюсь сегодня, а потом устрою себе три дня выходных.

Вечером отец пришёл поздно.

– Много дел, – сказал он, посмотрев мой дневник. – Хочется больше сделать, чтобы не дёргали на праздник. А ты молодец! Не сходишь сам за ёлкой? Завтра у меня не получится.

– О чём разговор, – ответил я. – Я и сам собирался завтра сбегать.

Ёлку выбирал долго, после чего срубил несколькими ударами топора, обмотал тряпкой ствол выше сруба, чтобы не запачкать рукавицу в смоле, и потащил лесную красавицу домой. Мороз был под двадцать градусов, но ноги в валенках не мёрзли, да и вообще я оделся тепло. Дома обтесал ствол и набил на него крест, немного срезал верхушку и поставил дерево в большой комнате, возле окна.

– Красивая, – одобрила мама. – Только можно было выбрать и поменьше. Когда будем наряжать?

– Сейчас позвоню невестке, она поможет, – пошутил я. – А ёлка пока немного обсохнет. Я сбивал снег, но всё равно…

Ёлку наряжали втроём. Когда я принёс ящик с игрушками, к нам присоединилась Таня, довольная, что ей не приходится заниматься этим одной. Они работали, а я смотрел на девушек и подавал им игрушки. Единственное, что сделал сам, – это развесил гирлянды из лампочек. Папа спаял их две, покрасил цапонлаком и собрал переключатель на реле, который при работе немного пощёлкивал.

– У вас больше игрушек, – заметила Люся. – А картонные моя мама куда-то убрала.

– Пусть и они висят, – сказала сестра. – Мама каждый год подкупает игрушки. Гена, нечего нас разглядывать, лучше выкладывай вату. И дождик на тебе.

Закончив с ёлкой, мы на неё полюбовались, и я увёл Люсю к себе.

– Хорошо у тебя, – сказала она, усаживаясь на мою кровать. – Просторно. У нас с сестрой меньше места, да ещё она постоянно разбрасывает свои вещи так, что некуда ступить. Приходится убирать самой, а она этим пользуется.

– Я с ней поговорю, – пообещал я.

– Поговори, – согласилась она. – Ты для неё авторитет, в отличие от меня. Послушай, вот мы спели, а что дальше?

– А дальше я начну записывать новую книгу, а заодно разучим ещё одну песню. Только повременим петь и посмотрим реакцию на то выступление. А ты начнёшь заниматься дыхательной гимнастикой, и по йоге кое-что покажу. Ты у меня пионерка, отличница, можно сказать, красавица, а будешь ещё и спортсменкой!

– Что ты сказал о красавице? – сказала она, поднимаясь с кровати. – А ну повтори!

Повторить я не мог при всем желании. Как можно говорить, когда тебя целуют?

Глава 11

Куранты отбили положенное число раз, и все выпили шампанское, родители по бокалу, а мы только смочили языки. И слава богу, лимонад намного вкуснее. Мы уже четыре часа сидели за праздничным столом, переговаривались и смотрели телевизор.

– Я пойду провожать Люсю домой, – сказал я. – Может быть, немного задержусь.

– Выпила капельку, а в голове шумит, – призналась она, когда мы пролезли через благословенную дыру в заборе. – Я за всю жизнь пила только один раз и тоже шампанское. Не понимаю, что в нём хорошего.

– Это хорошо, – одобрил я. – Сам не терплю спиртное. Не знаю, что бы я делал, если бы попалась жена-алкоголичка!

– Когда ты говоришь обо мне «жена», хочется плакать, – сказала она. – От радости, что это когда-нибудь будет, и от горя, потому что будет ещё не скоро. А за алкоголичку сейчас будешь целовать, пока не скажу, что хватит.

Она меня так и не остановила, я остановился сам.

– Всё! – сказал я повисшей на мне подруге. – У меня уже кружится голова.

– А у меня ослабли ноги, – призналась она, – и хочется вжаться в тебя, обхватить и не отпускать!

– Тогда мы здесь замёрзнем! – засмеялся я, нагнулся и взял её на руки.

Я оброс мясом и заметно подрос, почти догнав Кулешова, а Люся была на четыре пальца ниже меня и худенькая, поэтому нести её было не тяжело и очень приятно.

– Вот так нёс бы тебя всю жизнь! – сказал я счастливо улыбающейся девчонке. – Но сил хватит только до школы, да и то если не будешь целоваться.

– Поставь на ноги, – попросила она, – а то уронишь. И мне опять хочется тебя целовать.

– Мне тоже много чего хочется, – вздохнул я. – Пойдём быстрее. Хоть мороз и уменьшился, всё равно холодно.

Когда вышли за территорию школы, встретили несколько девчонок из старших классов, с которыми была Смирнова.

– Откуда вы идёте? – с подозрением спросила она.

– Какая ты всё-таки нехорошая, – сказал я. – Вместо того чтобы поздравить нас с Новым годом и пожелать счастья в личной жизни, устраиваешь нам допрос, как… Нет, я просто не нахожу слов!

– Рано вам иметь личную жизнь! – сказала её подруга из девятого класса.

– Есть такое мнение, но в корне неверное, – не согласился я, – Ладно, вы можете гулять хоть всю ночь, а нам пора на боковую. Пойдём, солнышко!

– Зря ты это сказал, – упрекнула Люся, когда мы с ними разошлись. – Разговоров будет…

– Привыкай к тому, что о тебе будут болтать, и пропускай такую болтовню мимо ушей. Это издержки славы. Мало ли что кто-нибудь придумает, значение имеет лишь мнение тех, кто тебе небезразличен.

Я проводил свою любовь до дверей квартиры, но заходить не стал, договорился завтра позвонить и поспешил вернуться домой.

Первого января у нас обычно поздно вставали. Я проснулся, когда на будильнике не было шести. Все спали, поэтому решил полежать и обдумать пришедшую в голову мысль. Почему я решил сделать ставку на нынешнее руководство СССР? Ведь там порядочных людей раз, два и обчёлся, а рядом есть безусловно честный руководитель, который вот-вот пойдёт в гору. Правда, в моей реальности он должен был погибнуть, но я и явился сюда для того, чтобы её менять. Машеров был исключением среди высшего партийного руководства. Он очень выгодно отличался от многих своей безусловной порядочностью, деловыми качествами и нетерпимостью к подхалимажу. И его гибель была настолько мутной, что даже во времена СССР ходило много слухов о преднамеренном убийстве. А позже эти слухи подкрепились такими фактами, которые вряд ли можно отнести к случайным совпадениям. Кому он перекрывал дорогу? Кажется, Андропову? Я постарался вспомнить все, что читал о последнем выезде Петра Мироновича. Дней за десять до гибели Машерова поменяли всё руководство минского КГБ и перевели на другую работу руководителя личной охраны, который тринадцать лет обеспечивал его безопасность. Вроде бы это не имеет прямого отношения к столкновению с грузовиком, а вот к дальнейшему расследованию обстоятельств смерти белорусского руководителя имеет, и самое прямое. Что там было ещё? Машеровский ЗИЛ, на котором можно было без больших последствий столкнуться с бетонной стеной, за несколько дней до трагедии отправляют на ремонт, заменяя «Чайкой». То, что не сообщили в ГАИ о выезде первого секретаря ЦК, было нарушением, и головной машиной сопровождения стала обычная «Волга», а не машина ГАИ. Действия водителя «Волги» и спровоцировали трагедию. Для чего он вывел машину на полосу встречного движения и тут же вернул её обратно? По версии тех, кто не верит в случайную гибель Машерова, это был знак водителю первого грузовика, который своим торможением вынудил следовавший за ним грузовик свернуть и столкнуться с «Чайкой». Там хватало и других странностей, и ни об одной из них тогда не упоминали. Если учесть авторитет Машерова и то, что он был самым вероятным кандидатом на пост Генерального секретаря, Андропов не поднялся бы выше председателя КГБ, а о таком человеке, как Горбачёв, мы вообще не узнали бы. Но всё это впереди, и сейчас Пётр Миронович пока только второй секретарь ЦК компартии Белоруссии, а первым станет в марте этого года. Я помню, как переживал отец, когда услышал о его гибели, и что ему писали из Белоруссии бывшие сослуживцы. Машерова любили и, видимо, не зря, при нём республика по всем показателям заняла в Союзе первые места. Он должен был вылететь в Москву и возглавить союзное правительство. Ни до, ни после него в Советском Союзе не погибал так ни один руководитель его ранга. Даже то, что на похоронах не было ни одного из первых лиц, говорит о многом. Пожалуй, это идеальная фигура для моих планов, и не нужно ехать в Москву и ждать лета. Надо вспомнить всё, что я о нём знаю. Кто у него родня? Кажется, были жена и две дочери. Ладно, подробности можно узнать в ЦК комсомола. Мама была права в том, что знакомства не бывают лишними, а я со многими там познакомился. Я задумался о новой книге. Самой подходящей показалась повесть Кира Булычева «Посёлок». Юные герои и увлекательный космический сюжет. Поменять только фамилию доктору Павлышу и можно перекатывать. Я читал эту повесть три раза и хорошо помнил. Пожалуй, кое-что можно добавить от себя, сохраняя стиль изложения, книга от этого только выиграет.

Я встал, включил настольную лампу и начал записывать текст. Работал, пока не услышал шаги в большой комнате. Оказалось, что уже десятый час, а я исписал кучу листов. Эти записи можно было не прятать, поэтому я положил тетрадь в ящик стола, привёл себя в порядок и поел немного колбасы со вчерашним винегретом. После этого позвонил подруге и отправился в гости.

– Брат пришёл! – радостно закричала Ольга, увидев меня в прихожей. – С Новым годом!

– С Новым годом! – сказал я, протягивая небольшую куклу. – Сладости не дарю: от них портятся зубы.

– Мне можно! – заявила эта хитрюга. – Они у меня молочные!

– Что это за выдумки насчёт братьев? – спросила Надежда.

– Ничего не выдумки! – рассердилась девочка. – Гена сам мне сказал, когда они целовались! Ой!

– Вот так и раскрываются тайны! – усмехнулся Иван Алексеевич. – Нашли кому доверять.

– Как провели Новый год? – спросил я его. – Люся не разбудила?

– Нет, – сказала Надежда. – Только начали стелиться, а её дождались бы в любом случае. Значит, целуемся?

– Надежда Игоревна! – торжественно сказал я. – Прошу руки вашей дочери!

Она застыла статуей, и я поспешил добавить:

– С отсрочкой свадьбы до восемнадцати лет.

– Иди на кухню, жених! – сердито сказала Надежда, отойдя от ступора. – Чуть не вызвал инфаркт. Сейчас сделаю чай и подам вчерашний торт.

– А мне? – влезла Оля.

– И тебе, – вздохнула Надежда. – Куда же без тебя.

– Что будем делать? – спросила Люся после чаепития, когда мы удалились в её комнату.

– Ты о поцелуях? – не понял я. – Так вроде твоя мама…

– Я спрашиваю, чем займёмся, – уточнила она. – Поцелуи мои родители приняли к сведению. Если бы это был не ты, я так легко не отделалась бы. А ты для них уже свой, почти жених. Отец тебе верит, он так и сказал матери.

– Я подобрал следующую песню. Нам нужно исполнить что-нибудь революционное. Был один фильм о гражданской войне, а в нём песня о погоне. Гитара у вас, поэтому я попробую подобрать мелодию, а потом спою и сыграю. Только заниматься будем в твоей комнате и не очень громко. Хорошие песни не растут как грибы после дождя, поэтому раньше чем через месяц не будем с ней никуда выходить.

Я на удивление быстро и точно подобрал мелодию и спел песню. Ольга чувствовала себя виноватой и в комнату не заходила. Люсе песня понравилась.

– Я выучу текст, а потом выберем время, когда мама уйдёт в магазин или к соседям, и проведём несколько репетиций. Мелодию запомнила и потихоньку подберу. Мало ли как обернётся, может, придётся исполнить раньше. Скажешь, что просто не успел её закончить к тем выступлениям.

– Молодёжь! – сказала Надежда через дверь. – Не надоело сидеть дома? Пошли бы прогулялись, погода на улице сказочная!

– Тогда сходим к нам, – сказал я. – Туда и обратно – это уже полчаса, да там немного посидим.

У нас дома никого не было.

– Наверное, ушли к Платоновым, – предположил я. – И Таня куда-то умотала.

– Значит, нам никто не будет мешать! – сказала Люся. – Отнеси меня в свою комнату!

Без зимней одежды она была легче, но носить её в тонком платье, прижимая к себе…

– Не буду я тебя носить, – отказался я, опуская её на пол. – И целоваться нужно поменьше, иначе скоро наплюём на все запреты и нарушим свои обещания. Испортим себе жизнь, и накроются все мои планы. Давай лучше покажу тебе упражнения йоги.

– Но хоть изредка будем целоваться?

– Обязательно. А сейчас подожди здесь, я переоденусь для занятий, а потом тебя позову.

Я показал ей шесть асан из самых полезных и объяснил, как их выполнять и на чём концентрировать внимание. Дополнительно на листе бумаги нарисовал позы и предупредил, чтобы ни в коем случае не спешила. Потом опять переоделся и проводил подругу домой.

– Завтра встретимся, – сказал я на прощание. – Сейчас займусь книгой и остальным. Отдых мне вредит: все мысли только о тебе. За год сгорю, как свеча, и тебе останутся только горькие воспоминания.

В следующие три дня не произошло ничего заслуживающего внимания. Мы ненадолго встречались, а остальное время я посвящал работе. А на четвёртый день нас показали по телевидению. Мы пропустили бы эту передачу, но позвонила Надя Платонова и сказала маме, что меня показывают по телевизору. Пока включили телевизор и он прогрелся, прошла половина нашего разговора с Самохиным. Всё это время я пытался дозвониться до Люси, но тщетно: их телефон был занят. Я положил трубку на рычаг аппарата, и он тут же зазвонил. Оказывается, Люся сама пыталась нам позвонить, чтобы сообщить о передаче. Её отец смотрел телевизор и сразу всех позвал.

– Здорово исполнили! – сказала Таня. – Не хуже певцов. Когда вы поёте вдвоём, твой голос звучит нормально.

– Ну спасибо, – обиделся я. – Я и так знаю, что вдвоём у нас получается лучше, но я и сам неплохо пою.

Эту передачу у нас видели немногие, а вот вторую, которую через два дня показали по центральному телевидению, посмотрели почти все. И опять показали только сам номер без разговора в студии.

– Ничего, – сказал я Люсе, – мы их добьём! Валентин тоже хорош! Что он мне говорил? Я думал, что они затаскают меня по разным встречам, а на деле после статьи гробовая тишина! Ты подобрала музыку?

– Ещё позавчера и уже пробовала петь. Надо будет завтра спеть вместе.

Зря я ругал Валентина. На следующий день он приехал к моему дому на служебной «Волге».

– Мне нужен ваш сын, – сказал он матери. – Извините, Галина Фёдоровна, но не получилось заранее предупредить. Нас самих поставили перед фактом. Геннадий, во дворце пионеров и школьников уже третий день проводится смотр самодеятельных коллективов. Вашего выступления нет в программе, но Тикоцкий настоял. Ты можешь вызвать сюда свою подругу?

– Мы можем задержаться на полчаса? – спросил я.

– На полчаса можем, – ответил он, взглянув на часы.

– Тогда я сейчас позвоню, а потом сбегаю сам. Это важно.

Мама увела Валентина на кухню пить чай, а я сразу же дозвонился до Люси.

– За нами приехали из Минска пригласить на концерт, – сказал я подруге. – Быстро одевайся, а я сейчас прибегу, чтобы хоть раз спеть песню.

Бежать не стал. Не хватало ещё нахвататься холодного воздуха, да и петь после пробежки… Ничего, в следующий раз будут созваниваться со штабом и заранее заказывать пропуск, как делали раньше. Быстрым шагом за десять минут добрался до дома Черзаровых. Люся уже «почистила пёрышки», надев праздничную плиссированную юбку и красивый джемпер.

– Ничего, что я не в школьном? – спросила она. – По телевизору дети обычно выступают в школьной форме.

– Перебьются! Садись за пианино, времени мало. Где моя гитара?

– Ольга повесила над своей кроватью. Сейчас принесу.

– Здравствуйте, Надежда Игоревна! – поздоровался я с вышедшей с кухни Надеждой. – Люся, давай гитару! Ты начинай, а я подхвачу.

В первый раз получилось неважно, а вот во второй – уже очень неплохо.

– Больше нет времени, – сказал я. – Валентин и так мечет икру. Побежали одеваться. До свидания Надежда Игоревна!

Валентин действительно нервничал и сразу погнал нас в машину.

– Не могли быстрее? – недовольно сказал он.

– Есть новая песня, – сказал я. – Я давно над ней работал, а закончил несколько дней назад. Мы не успели толком отрепетировать, но можем спеть.

– Сначала выступите с «Качелями», а там будет видно. Николай, давай быстрее.

Шофёр, с которым я не был знаком, доставил нас к дворцу за час с небольшим. Мы вошли в вестибюль, сдали свои вещи, и Валентин повёл в зал. На сцене мальчишки и девчонки на два года младше нас танцевали какой-то украинский танец.

– Идите ближе к сцене, и садитесь на свободные места, – негромко сказал наш провожатый. – Ваш номер объявят.

Мы дошли по проходу до третьего ряда и сели на два крайних места. С полчаса с удовольствием смотрели и слушали других, пока не объявили наш номер.

– Геннадий Ищенко и Людмила Черзарова с песней «Крылатые качели»!

Я взял Люсю за руку, и мы поднялись на сцену и пошли к роялю. Ведущий поднёс один микрофон к севшей за инструмент Люсе, а второй я перенёс сам, стараясь не запутать провода. Он дал мне гитару и отошёл в сторону.

– Не волнуйся! – шепнул я подруге, видя, что у неё начинается мандраж. – Плюй на всё, тогда получится. Начинай первая.

Мы очень хорошо сыграли и спели, и я с удовлетворением заметил, что Люся успокоилась, а бурные аплодисменты, которыми нас наградили сидевшие в зале, доставили ей удовольствие. Ведущий начал нас благодарить, намереваясь согнать со сцены, но я взял свой микрофон и обратился к залу:

– Недавно я закончил работать над песней, посвящённой героям гражданской войны. Мы не успели как следует отрепетировать, но если вы будете снисходительны к исполнению, сейчас её споём.

Ведущий дёрнулся было к нам, но публика начала дружно аплодировать, и он опять отошёл в сторону, словно показывая, что не имеет с нами ничего общего.

– Песня «Погоня», – объявил я и запел вместе с подругой: – Усталость забыта, колышется чад, и снова копыта, как сердце, стучат…

Никогда мы не вкладывали в пение столько души и пели на удивление синхронно. Люди могли подумать, что я соврал насчёт репетиций. Когда закончили, я отдал ведущему гитару и подал Люсе руку. И тут зал взорвался аплодисментами! Нам аплодировали, пока не вернулись и не спели песню ещё раз. Эх, если бы она была по-настоящему моей! Под аплодисменты спустились со сцены и заняли свои места. Ведущий поблагодарил нас за выступление и объявил следующий номер. К его началу шум в зале стих, но на нас продолжали оглядываться. Надо было уйти через боковые двери. Долго сидеть не пришлось: сначала станцевали «Польку», потом девочка лет десяти спела песню о маме, и ведущий объявил об окончании смотра. Мы поднялись и быстро пошли к выходу.

– Как ты думаешь, нас засняли? – спросила Люся, увидев две кинокамеры на треногах.

– Засняли, – ответил я. – Ты уткнулась в рояль, а потом скромно потупила глазки, а я несколько раз посмотрел в зал. Снимали не в первый раз, а когда пели «на бис». Давай отойдём в сторону и дождёмся Валентина, всё равно в гардеробе сейчас очередь.

Мы подошли к окну, где нас и нашёл Валентин.

– Пойдёмте быстрее, – поторопил он. – С вами хотят поговорить. Прекрасная песня и спели вы здорово, но у ведущего чуть не случился инфаркт.

Он привёл нас в большую комнату с четырьмя составленными в ряд столами, за которыми сидели несколько мужчин и одна женщина. Из них я узнал только Тикоцкого. Мы подошли вплотную к столам и поздоровались.

– Спасибо, Евгений Карлович! – сказал я приветливо улыбнувшемуся мне композитору. – Люся, это композитор, который нас сюда вытянул. Он помог мне и с первой песней.

– Ты и без меня её исполнил бы, – сказал Тикоцкий. – Вы, без сомнения, получите за свою песню первое место, а значит, попадёте на Всесоюзный смотр, так что готовьтесь.

– А когда это будет? – спросил я.

– Когда пройдут республиканские смотры, – ответил он. – Пока дата не утверждена. Ориентируйтесь на конец зимы. Геннадий, с тобой хочет поговорить Виктор Сергеевич Попов. Он хормейстер московского Дома пионеров и октябрят.

– Садитесь, ребята! – сказал тот, кого Тикоцкий назвал Поповым. – Возьмите стулья у стены.

Я сходил за стульями для себя и для Люси. Пока ходил, вспомнил, кем станет этот человек. Большой детский хор – это его детище.

– Я руковожу большим детским коллективом, – начал он, когда мы сели. – К сожалению, хороших детских песен очень мало, поэтому я рад, что ты начал их сочинять. У меня будет просьба. Я хотел исполнить «Качели»…

– Виктор Сергеевич! – сказал я. – Извините за то, что перебил. Я не являюсь собственником песен. Конечно, мне хочется спеть их самому или в паре с моей подругой, но буду только рад, если потом их споют другие. К сожалению, могу придумывать только сами мелодии, партитуру не напишу при всем желании.

– Этот недостаток присущ многим молодым авторам, – вступила в разговор женщина. – Я художественный руководитель дворца пионеров. Надеюсь, что вы у нас в гостях не в последний раз. Если потребуется помощь, обращайтесь в любое время.

– Запомните на будущее, молодые люди, – сказал мужчина с брезгливым выражением лица, – что выступать положено в школьной форме.

– Извините, а кем это положено? – ехидно спросил я. – Это ведь самодеятельность, верно? А школьная форма предназначена только для школы. В самодеятельности может принять участие любой. Что вы скажете о сталеваре, если он выйдет на сцену в брезентовой одежде, со шлемом на голове и исполнит арию Фигаро? Я назову его придурком. Так почему этим должны заниматься мы? Для нас выступление – это праздник, а в праздник и одеваются по-праздничному.

Все, кроме этого типа, рассмеялись, а он покраснел как рак и отвёл глаза. Но я успел заметить их выражение. Зря я связался с этим дерьмом, надо было шаркнуть ножкой и сказать, что в следующий раз непременно…

– Зря ты с ним связался! – сказал мне Валентин, когда шли к машине. – Дрянной человек. Работает в министерстве культуры и теперь при случае постарается сделать тебе гадость. Больших возможностей у него нет, но всё равно… Слышал поговорку про дерьмо? Так это как раз про него. Я с вами не поеду. Сейчас Николай подбросит меня домой, а потом отвезёт вас.

До дома Валентина добрались за десять минут, а потом поехали в городок. Шофёр всю дорогу молчал, да и мы не хотели разговаривать о своих делах при постороннем.

– Вы молодцы, – сказал он, когда съехал с шоссе на бетонку. – Здорово выступили.

– А вы смотрели? – спросил я. – Вас ведь Николаем зовут? А как полностью?

– Николай Иванович, – ответил он. – Смотрел, конечно.

– А где Сергей Александрович? – спросил я.

– Жена у него заболела, так что пока на этой машине я.

Он привёз нас туда же, откуда и забрал, – к моему дому. Мы попрощались и вошли в подъезд.

– Давай пообедаем у нас, а потом я тебя провожу, – предложил я. – Конечно, если тебе не надоели мамины борщи.

– Ладно, – согласилась она. – Твоя мама очень вкусно готовит. Скажи, зачем ты поругался с этим…

– Сглупил, – признался я. – Терпеть не могу таких типов. Ладно, забудь о нём, впредь буду сдержанней.

– Раздевайтесь, мойте руки и за стол, – сказала мама, увидев нас в прихожей. – Хорошо выступили?

– Когда мы выступали плохо? – ответил я. – Глава комиссии сказал, что первое место у нас в кармане. Весной придётся ехать в Москву.