Похитительница кошмаров

Заиграла музыка, и зал наполнился ритмом чечётки. Имани, в блестящем зелёном комбинезоне закрутилась юлой – так быстро, что её фигура превратилась в смазанное пятно. Завершив своё фантастическое вращение и просияв лучезарной улыбкой, Имани принялась выбивать подмётками головокружительную, бешеную чечётку. Марен несколько раз пыталась замедлить запись, чтобы научиться этим комбинациям, но, увы, тщетно.

– Мам, ты это видела? – сказала она, хотя смотрела (и заставляла свою маму смотреть) этот танцевальный номер уже раз двадцать.

– Хм? – Мама посмотрела поверх очков.

Марен перемотала запись, и Имани вновь повторила свой виртуозный танец. Благосклонно пробормотав, мама вернулась к брошюре, которую до этого изучала. На диване валялось с полдюжины брошюр разных реабилитационных клиник. Они то и дело скользили и больно кололи босую ногу Марен острыми углами, и она всё время отталкивала их в мамину сторону.

Раньше Марен любила, когда папа работал допоздна. Это означало, что они с Хэлли могли смотреть телевизор и, сидя на диване, есть разогретую в микроволновке еду. Теперь это означало, что разогретые полуфабрикаты ели Марен и мама, и пустой дом невероятно угнетал. Вздрогнув, Марен сосредоточилась на остальной части танца Имани в надежде на то, что сверкающие блёстки и стремительные движения изгонят тени из её головы.

Её макушки коснулась колючая борода, и она вскрикнула:

– Папа! Я не слышала, как ты вошёл.

– Это потому, что я умею ходить неслышно.

Отец на цыпочках подошёл к журнальному столику, повернулся и, как фокусник, пошевелил пальцами.

– Скотт! – Мама выхватила из рук мужа старинную банку со снами. Он плюхнулся на диван и устало простонал.

– Вы слышали про «Свежее и зелёное»? – спросил он. – Из розового куста вылетел рой разъярённых ос.

Марен вздрогнула и инстинктивно стала искать свою сумку, в которой хранила шприц-карандаш, помогавший снять отёки при укусах пчёл. Хотя её вот уже много лет не жалили никакие насекомые, она помнила то жуткое ощущение, когда её лицо распухло, горло сжалось, а дыхание превратилось в сдавленное сипение. Помнила тошнотворную панику от медленного удушья.

– Они ужалили кучу народу, – продолжил отец. – В итоге пришлось закрыть магазин и вызвать дезинсектора. – Он успокаивающе похлопал Марен по колену. – Хорошо, что тебя там сегодня не было, Мишка Маре.

Марен ахнула и кивнула. И даже ещё раз перемотала сольный танец Имани, чтобы мысленно отвлечься от насекомых, особенно от ос и пчёл. Казалось крайне несправедливым, что такие изящные мелкие создания – некоторые даже делали такие прекрасные вещи, как мёд, – потенциально могли её убить.

– Ты сидишь на брошюре клиники Стерлинг, – сказала мама, вытаскивая брошюру из-под ноги мужа.

– Пожалуйста, не отправляйте Хэлли в Стерлинг! – взмолилась Марен. – Я не хочу, чтобы эта женщина узнала, где она.

Ей очень хотелось надеяться, что, после того как сны исцелят Хэлли, необходимость в Стерлинге или другом подобном месте отпадёт, но она не хотела рисковать.

Мама снова грустно вздохнула:

– Это одно из лучших заведений в округе. Может, эта женщина просто пыталась помочь.

Марен была уверена, что это не так, хотя и не могла точно сказать почему. Это было как-то связано с тем, что женщина не полила своё растение из фонтанчика, хотя оно явно умирало от жажды. То, как она притворилась, будто не узнаёт Марен. Сердитая резкость её голоса.

Шаг – носок, носок, каблук; шаг – выбивали ритм босые ноги Марен под журнальным столиком, пытаясь не отставать от танцующей на экране бесподобной, блистательной Имани. Десять дней. У неё оставалось десять дней, чтобы вылечить Хэлли.

– А также самое дорогое лечебное заведение. – Отец поднялся с дивана и отправился на кухню.

– В морозилке есть макароны с сыром, – бросила ему вслед мама. – Извини, что я не стала ничего готовить, зато я сумела найти подработку на следующей неделе.

Все центры долгосрочного пребывания находились как минимум в получасе езды и на автобусах туда было не добраться. Если её родители будут работать всё время, никто не сможет отвезти её навестить сестру. Может, лучше забрать Хэлли домой и самим ухаживать за ней? Она бы отдала сестре их общую спальню, чтобы в ней поместились все медицинские аппараты. Сама она готова спать на диване. Или на полу. Или даже в палатке на улице.

Марен не представляла себе, куда переедет их семья, если они из-за непомерных медицинских счетов лишатся дома. В квартире Лишты была всего одна спальня. Возможно, им придётся переехать в Вирджинию, где живёт другая её бабушка, но Марен не была уверена, что сможет выдержать жизнь в городе, в котором нет никакой магии. Но как они перевезут туда Хэлли? Можно ли погрузить её в самолёт вместе с кроватью? Или же им придётся усадить её в инвалидную коляску? Или им всё-таки придётся оставить её здесь?

– Бабуля платит мне за работу, – сказала Марен. – Ты можешь взять эти деньги.

Хмурый взгляд мамы смягчился.

– Спасибо, Марен, но оставь их себе. Лучше купи на них школьные принадлежности.

Грудь Марен тисками сдавила паника. До конца июля оставалось четыре дня, а она притворялась, будто сентября не существует. Она потеряла Амоса и боялась вернуться в школу, где полно задир, обожавших сворой дразнить других. Марен выключила телевизор. Внезапно ей стало невыносимо смотреть, как кто-то блистает, очаровывает и являет собой само совершенство.

– Я иду спать, – сказала она, хотя было ещё только полвосьмого.

– Спокойной ночи, милая, – пробормотала мама, погруженная в изучение очередной брошюры.

* * *

В комнате сестёр на стороне Хэлли вечно царил хаос. Каждое утро она спала допоздна, просыпалась в последнюю минуту, быстро хватала с пола одежду, одевалась и выскакивала за дверь с батончиком мюсли. Теперь её кровать была тщательно застелена, книги на полках стояли ровно, а не свалены кучей на прикроватной тумбочке. Вся её одежда была сложена аккуратными стопками в комоде, туфли и кроссовки выстроились в шкафу чёткими рядами. Такой «порядок» был Марен ненавистен.

Через неделю после аварии, когда стало ясно, что Хэлли не скоро вернётся домой, мама целых шесть часов занималась уборкой на половине комнаты, принадлежавшей Хэлли. Она вымела из-под кровати комки пыли, а затем долго пылесосила ковёр. Час спустя Марен застала её в слезах. Мама сидела на полу и рыдала, а пылесос всё ещё продолжал гудеть.

Время от времени Марен сминала на кровати Хэлли одеяла, разбрасывала подушки, складывала штабелями книги на прикроватном столике и лежала там, делая вид, будто её сестра только что вышла на кухню за стаканом воды. Утром, прежде чем мама успевала войти в комнату, она снова всё прибирала.

Растянувшись на собственной незастеленной кровати, она вытащила телефон и пролистала фотографии. Возвращаясь в прошлое, она делала остановки на любимых снимках. Вот рядом с ней улыбающееся лицо Хэлли, над их головами сияет радуга. Кривобокий торт с глазами из зефира и торчащим на лбу рожком мороженого, который, по идее, был рогом единорога, но больше походил на инопланетянина.

Марен продолжала прокручивать фотки, переносясь назад в то время, когда они с Амосом ещё были друзьями. От просмотра фотографий у неё заболел живот: вот они вдвоём на бейсбольном матче в городе, тычут друг в друга гигантскими пенопластовыми пальцами. Вот Амос с Анри на плече, по рукаву его рубашки скатывается птичий помёт. (Амос выбрал в школе французский и просто обожал обмениваться с попугаем оскорблениями.) Марен и Амос на Хеллоуине, в костюмах бананов-зомби. Помнится, они тогда так хохотали, что у Марен от слёз поплыла половина её грима.

Она заблокировала экран и подсоединила телефон к зарядному устройству. Вокруг лампы на потолке порхал крошечный коричневый мотылёк, поэтому она выключила верхний свет и лежала, глядя на светящиеся наклейки со звёздами, которые они с Хэлли разместили в виде собственных выдуманных созвездий. Большая Рогатая Сова, Воин Снортикус, Две Сестры. Она так скучала по своей прежней жизни, что казалось, будто её выворачивает наизнанку. Скоро Хэлли окажется в одном из медицинских учреждений, куда люди попадают, когда больница уже не может им помочь. Где нет надежды на то, что она вернётся к нормальной жизни, что она вернётся домой, что их семейная жизнь в один прекрасный день вновь станет прежней.

Каждой клеточкой своего тела Марен молилась, чтобы её лекарство подействовало.

6

Сон всегда был один и тот же, почти идеальная копия воспоминаний, которые каждую ночь наполняли спящий мозг Марен.

Она сидела на пассажирском сиденье отцовской машины, за рулем – её сестра. Хэлли только что получила права, и их мама тревожилась из-за того, что она водит машину одна, без взрослых, но Марен нужно было отвезти домой после танцевального класса, а все остальные были в тот день заняты. Марен пообещала следить, чтобы сестра не превышала скорости, и предупреждать об опасных участках дороги и водителях-лихачах.

– И я знаю, мисс Мэриголд сказала, что никаких дырявых колготок, но это была всего лишь такая крошечная дырочка, – сказала Марен, всё ещё расстроенная суровым разговором после уроков. Разве она виновата, что споткнулась на автостоянке?

– Хм, – сказала Хэлли, мигая поворотником.

– Ты меня вообще слушаешь? – спросила Марен.

– Ага, – пробормотала Хэлли.

– Ты меня не слушаешь, – возразила Марен.

Хэлли вздохнула:

– Я сосредоточена на вождении.

– Ты можешь слушать меня и вести машину одновременно. – Марен потрогала дырку на колготках – та выросла с размера ластика на конце карандаша до монеты в двадцать пять центов. – Что с тобой происходит в последнее время?

– Ничего. – Голос Хэлли звучал нарочито бодро.

– Я тебе не верю, – сказала Марен. – В последнее время ты ведёшь себя странно. Стала дёрганой, скрытной и всё такое прочее. Ты думаешь, что никто ничего не замечает, но я-то вижу.

– Ну, ты прямо маленький детектив. – Тон Хэлли был язвительным, что было ей совсем не свойственно.

Ноготь Марен зацепился за колготки и проделал рядом с первой ещё одну дырку. Стараясь не обращать внимания на ехидные слова сестры, она продолжила гнуть свою линию:

– У тебя появился парень, о котором никто не знает, или типа того?

Хэлли подъехала к светофору возле пристани, где швартовались все рыбацкие лодки, и стала ждать зелёный сигнал.

– Нет.

– Новая тайная подружка?

– Нет.

– За тобой следит ФБР, потому что добрый, но слегка подозрительный физик-ядерщик, а может быть учёная, попросила тебя припрятать её секретные файлы, а затем исчезла? – Марен демонстративно посмотрела в боковое зеркало – мол, не следит ли кто-нибудь за ними?

– Нет! – Хэлли рассмеялась, но не так, как обычно.

Марен невольно заподозрила что-то неладное. Не в привычках Хэлли иметь от неё секреты.

– Что же тогда? – обиженно спросила она.

– Я же сказала тебе: ничего.

Хэлли медленно тронулась с места. Их мама всегда ждала на этом перекрёстке дольше, чем обычно. Она всегда повторяла Марен и Хэлли одно и то же предупреждение: «Здесь будьте особенно осторожны. Когда солнце светит в глаза, многие плохо видят и не замечают светофор. Всегда ждите до тех пор, когда можно будет безопасно ехать дальше».

Марен должна была напоминать обо всём этом сестре. Её сонное «я» произнесло эти слова, но её рот не издал ни звука. Загорелся зелёный свет, и Хэлли нажала на газ.

Прямо из ниоткуда возник тяжело нагруженный старый пикап. Воздух как будто взорвался, их машина отлетела в сторону и резко развернулась. Колеса заскрежетали по асфальту. Сверкая в лучах полуденного солнца, осколки стекла полетели на Марен. Красные пятна смешались с поблёскивающим стеклом. Кто-то закричал, но Марен не знала кто. Возможно, она сама. На том месте, где сидела Хэлли, образовалась чёрная дыра. Марен её не видела. Не могла смотреть на это место. Не могла смотреть. Не могла.

* * *

Марен резко открыла глаза. Её простыни были влажными от пота, в тяжёлой голове бешено стучал пульс. Снаружи дождь барабанил по крыше и булькал в водосточных канавах. Она включила свет, чтобы прогнать последние следы кошмара, и закрыла лицо руками. Хэлли, Хэлли, Хэлли.

Её красивая, весёлая, до абсурда умная сестра. Та, которая научила её завязывать шнурки, читать, незаметно таскать из кухни печенье. Обладательница чёрного пояса по тхэквондо и заводила во всех играх. Которая, даже когда они ссорились и ненавидели друг дружку, была готова насмерть сражаться за Марен. Которая однажды шла пешком до дома Кертиса Мэйхью лишь затем, чтобы сказать ему, что он лживый, гнойный прыщ, который заслуживает того, чтобы его прихлопнули.

Марен не напомнила Хэлли, что нужно подождать на светофоре, и вот теперь её сестра превратилась в лежащую в постели куклу. Марен даже не знала, находилась ли она вообще в своём теле, – все эти мудрёные слова врачей о функциях мозга и прогнозах никак не объясняли, где на самом деле была Хэлли, вернётся ли настоящая она когда-нибудь к прежней жизни. Но Марен старалась об этом не думать. Главное, продолжать попытки. Она всем сердцем надеялась, что Хэлли всё ещё здесь, что сегодня она летала во снах. И что этот полёт начнет исцелять её.

Коричневый мотылёк вернулся, снова и снова бросаясь на лампочку в комнате Марен, как будто хотел от лампочки чего-то такого, чего та не могла ему дать. Марен понимала, что чувствовал бедняжка. Открыв деревянную шкатулку, набитую крошечными пакетиками, она достала один, кипельно-белый. От него пахло мятой и ватой. Сон-ластик. Лишь чистый белый цвет и мягкость. После снов-ластиков Марен на следующий день чувствовала себя странно опустошённой, но это лучше, чем всю ночь вертеться, возвращаясь во сне к той аварии, пока её не начинало тошнить. Чувствуя себя предательницей за то, что выбрала сон, который сотрет из памяти сестру, Марен сунула пакетик под язык.

7

– RENIFLEUSE DE CHAUSSETTES SALES![7]

Не обращая внимания на Анри, Марен обошла старинную маслобойку и встала за стойкой рядом с бабушкой. Лишта что-то помешивала в деревянной миске, а Анри клювом добавлял по одному маленькие чёрные кусочки.

– Я до сих пор понятия не имею, где он берёт эти слова, – пробормотала бабуля. – Твоя племянница не нюхает грязные носки, Анри. – Она пальцем взъерошила серые перья на его груди, и попугай зачирикал. – Я даже представить себе не могу, что птица может знать о носках. Остерегайся этой коробки с пчелиными жалами, дорогая.

Хотя коробка с жалами была закрыта и заклеена скотчем, Марен, ставя за прилавком рюкзак, опасливо отодвинулась от неё. Она заглянула в миску Лишты и мгновенно пожалела о своём любопытстве. В миске в какой-то комковатой сырной массе плавали жуки.

– Жуков больше не надо, Анри, – сказала Лишта. Попугай издал пронзительный крик и подлетел к своей миске с едой, где начал разбрасывать во все стороны птичий корм. – Марен, ты не подержишь эту штуку? – Лишта указала на вторую миску, поверх которой она накинула квадратный лоскут ткани.

Отпрянув как можно дальше назад, Марен придерживала края ткани, а Лишта ложкой накладывала смесь жуков и сыра. Когда бабушка закончила, Марен помогла ей подобрать края лоскута и подержала их, пока Лишта обвязывала их бечёвкой и затягивала узел. От едкой жидкости у Марен заслезились глаза.

– Я всё равно не понимаю, почему кто-то специально покупает это, – сказала она, вспомнив свой сон об автомобильной аварии прошлой ночью.

Лишта отнесла узелок с чашей к камину в углу и повесила на крючке перед дымящимися углями. Затем поставила под узелок миску, чтобы собрать капли.

– Какой бы скучной или грустной ни была жизнь людей, после кошмара она всегда кажется лучше.

Марен не была уверена, что согласна с этим. Она тосковала по своей скучной прежней жизни – вот если бы вернуть её было так же легко, как проснуться! Она скучала по дням, когда самое худшее, что случалось с ней, это отсутствие чистых носков, потому что Хэлли втихаря таскала их у Марен. Возвращаясь ещё дальше в прошлое, она тосковала по тем дням, когда могла ходить по коридорам школы без насмешек и шёпота за спиной. Прошлый год катился под гору, как сорвавшийся с горы снежный ком, набирая по пути скорость. Цепляя за собой палки, камни и валуны. Сметая на своём пути деревья, людей и здания.

Шаффл, носок, шаг, шаффл, носок, шаг.

– Помнишь ту женщину, которая вчера заходила в магазин? – спросила Марен. Лишта кивнула, и Марен продолжила: – Какое-то время спустя я столкнулась с ней в больнице. В детском отделении.

– Вот как? – открыв квадратную стеклянную банку, Лишта рассыпала на листе бумаги белые крупинки. Это была снотворная соль – растворимые кристаллы, которые Лишта собрала в каком-то секретном месте, о котором она ещё не рассказывала Марен. Без одной из этих гранул в каждом пакетике сон ни за что не сработал бы нужным образом. Гранулы также помогали людям уснуть и увидеть сон.

– Она стояла в коридоре и подслушивала, когда мы были в палате Хэлли, – сказала Марен. – Мисс Мало, верно?

– Якобы-мисс-Мало. – Взяв пинцет, Лишта начала добавлять снотворную соль, по одной крупинке, в ряд пакетиков с полуфабрикатом. – Я сомневаюсь, что это её настоящее имя.

– Почему?

– В контракте несколько месяцев назад она указала своё имя как София, но затем написала его как Софья.

– Да, довольно подозрительно, – сказала Марен.

Лишта легонько подула на снотворную соль, чтобы активировать её. Эту работу не мог сделать никто, кроме членов семьи Марен, – именно так в игру вступала магия снов.

– Много лет назад девочка примерно твоего возраста зашла в магазин, бледная и дрожащая от ярости. Она попросила продать ей кошмар… худший кошмар из всех, что были в магазине.

Руки Марен покрылись гусиной кожей.

– Как её звали?

Лишта вздохнула:

– К сожалению, не помню, дорогая. Я спросила её, зачем ей кошмар, и она ответила, что он для её брата. Что он якобы подсунул ей что-то, пока она спала, и ей приснилось, будто её съел питон размером с крокодила. Он медленно проглотил её ступню, лодыжку, колено – ну, ты понимаешь, – и она не могла пошевелиться или даже закричать.

Каблук, шаг, каблук, каблук – простучали ноги Марен. Она никогда не слышала про этот кошмар, но, похоже, он был ужасен.

– Девушка не спала несколько недель, – сказала Лишта. – Каждый раз, когда она пыталась заснуть, сон возвращался, хотя она запирала дверь и окно своей спальни. Видишь ли, даже после того, как кошмар прошёл, его влияние на её мозг сохранялось. – Лишта сложила на животе руки с узловатыми суставами. – Вот почему, моя дорогая, у нас есть это правило о снах и согласии.

Чтобы скрыть от бабушки пылающие щёки, Марен смахнула со стойки грецкий орех и нагнулась, сделав вид, что ищет его. Она не дала Хэлли кошмара, лишь безобидный сон, в котором человек летает.

– Конечно, я никак не могла продать этому бедному ребёнку кошмар, – сказала Лишта. – Чтобы противодействовать последствиям кошмара, я дала ей бесплатно сон-ластик, горстку успокаивающих снов и смешной сон со змеёй. Я напомнила ей, что мы не продаём кошмары несовершеннолетним, и пыталась убедить её, что месть – не лучший путь к исцелению. Но она отказалась меня слушать. Она обозвала меня множеством нехороших слов и пулей вылетела из магазина. Предполагаю, что её семья переехала, потому что я её больше не видела. До её возвращения несколько месяцев назад.

– Мне плохо даже думать о том, что с ней случилось, – сказала Марен.

– Да, это большое несчастье. – Лишта вытерла руки о фартук. – Но мне не нравится, что она всё ещё ищет кошмары, и особенно мне не нравится то, что она увязалась за тобой. Хочу поспрашивать, помнит ли кто-нибудь эту девушку и знает ли её настоящее имя. И если увидишь её снова, пожалуйста, скажи ей, что я хотела бы поговорить с ней.

Марен обрадовалась: по крайней мере, хотя бы один взрослый согласился с тем, что здесь что-то было не так.

– JOLIE JOLIE MADEMOISELLE![8] – проверещал Анри, подталкивая клювом по стойке медную английскую булавку.

– Ты добавила её брата в чёрный список? – спросила Марен.

– Я никогда с ним не встречалась, – ответила Лишта. – Я продала только один из тех снов с питоном… мужчине средних лет, поэтому я предположила, что брат девушки украл или купил у него этот сон. Я на всякий случай внесла в чёрный список того человека и с тех пор привыкла запирать кошмары в сейф.

Марен представила себе змею размером с крокодила, проглотившую её ногу, и её передёрнуло.

– Я рада, что ты так поступила.

Лишта положила морщинистую руку на нежную руку Марен.

– Постарайся не переживать об этом, дорогая. Рассказать тебе о той шепчущей пыли, которую я нашла?

– Да! – крикнула Марен так громко, что испугала Анри. Попугай уронил английскую булавку на пол и разразился длинной чередой французских ругательств.

С лукавым блеском в глазах Лишта повернула кодовый замок сейфа. Она вытащила из него банку и, открыв крышку, стряхнула на белый лист бумаги несколько пылинок. Затем они с Марен склонились над ними. На вид это была обычная пыль, серая и тусклая. Да и пахла она как обычная пыль, хотя Марен старалась не вдыхать слишком сильно, чтобы не втягивать крупинки в нос.

– У нас уже есть как минимум двадцать различных видов пыли, – сказала Марен. – Что в ней особенного?

– Прямо в центре Коннектикута находится колледж, – ответила Лишта. – Там уйма больших старых деревьев и зданий из красного кирпича. В дальнем углу центра искусств под какой-то лестницей есть изогнутый альков.

Марен ждала, зная, что рассказы Лишты обретают смысл, лишь когда подходят к концу.

– Если встать на одном конце изгиба и закинуть голову к потолку, а кто-то другой встанет на другом конце, можно прошептать что-нибудь, и второй человек услышит тебя, как если бы ты стоял рядом, – продолжила Лишта. – Это комната шёпота. И я собрала эту пыль с внутренней стороны арки.

– Звучит круто, – сказала Марен. – Что этот шёпот будет делать во сне?

Лишта перескочила с одной ноги на другую в своей старушечьей версии чечётки.

– Это позволяет твоему шёпоту проникнуть сквозь слои сознания.

Марен наклонила голову и уставилась на танцующую бабушку.

– Слои чего?

– Сознания. – Лишта легонько подтолкнула край бумаги, и частицы пыли сдвинулись. – Проще говоря, это позволяет разговаривать со спящим, пока он спит. Он услышит тебя, не просыпаясь.

Мысли Марен разбежались одновременно в миллион направлений, но всё время возвращались к Хэлли. Она могла бы попросить Хэлли проснуться. Назвать ей миллион причин, почему она должна поправиться, напомнить ей о жизни, которая всё ещё ждёт её. Девять дней – этого времени хватит, чтобы убедить сестру.

– А спящие могут ответить? – спросила она, почти затаив дыхание.

– Может, да, а может, и нет, – ответила Лишта. – Слова людей часто кажутся им нормальными во сне, но ответы спящих звучат как тарабарщина. Или вообще ничего не слышно.

Ноги Марен пустились в пляс. Даже если Хэлли ей ничего и не ответит, но сама возможность подобного разговора была восхитительна! Конечно, имелось несколько мелких препятствий. Во-первых, ей вообще не следовало давать Хэлли какие бы то ни было сны, не говоря уже о снах, присыпанных шепчущей пылью. Во-вторых, пыль, о которой идёт речь, была заперта в сейфе, а кода, позволяющего открыть замок, Марен не знала.

– Это крайне опасная вещь в руках несведущего человека, – продолжила Лишта. – Представь, каких бед можно натворить, повлияв на чьё-то подсознание. Что можно сказать спящему человеку, во что можно заставить поверить. Заставить что-то сделать.

Положив подбородок на прилавок, Марен ждала, когда с пылью что-нибудь произойдёт, вдруг пыль что-то прошепчет.

– Но вдруг это единственный способ поговорить с человеком?

Лишта сложила бумагу пополам и осторожно ссыпала пыль обратно в банку.

– Я отлично знаю, о чём ты думаешь, дорогая, и мой ответ отрицательный.

В уголках глаз Марен собрались слёзы. Лишта опёрлась подбородком на прилавок рядом с ней и вздохнула.

– Я понимаю тебя. Мне самой очень трудно не хотеть того же. Все страшно скучают по твоей сестре. Но мы не знаем точно, как это работает, сколько порошка нужно и что произойдёт. Ведь её мозг всё ещё исцеляется, и не хотелось бы усложнять ему работу. – Лишта вгляделась в несчастное лицо Марен, и её голос смягчился. – Пока мы не сможем проверить это на здоровом спящем человеке, это просто небезопасно, моя дорогая.