Путешествие начинается

Надя качала головой и поглядывала на деления капельницы.

– А я слышала в этом городе теперь никто не живет… Там что, правда всех эвакуировали?

– Правда, – с горечью кивал головой Андрей. – Так до сих пор никто и не живет. И никогда больше, наверное, не сможет жить. Все облучилось, везде радиация. Там очень опасно находиться. Нам комбат говорил, что целые квартиры остались нетронутые. Как будто человек вышел куда-то и пропал – посуда стоит, мебель, вещи лежат… Страшно все это… – он мрачнел и вновь начинал погружаться в воспоминания.

Наденька пыталась что-то рассказывать, шутить, даже иногда читала вслух. Андрею очень нравился ее голос – уже не совсем девичий, немного хрипловатый. Так и они и болтали, пока ему в вену капало лекарство, затем она снимала иглу, гладила его по голове и улыбалась.

– Ну все, мне пора, Андрей Палыч. Бежать надо. Не скучайте тут! Я еще зайду попозже.

После этого Наденька уходила, торопливо цокая по кафельному полу. Она его называла даже как-то по-стариковски – Андрей Палыч, как будто он какой-то то дед. Хотя для нее он, наверное, и правда был почти стариком – она только разменяла свой третий десяток, а он уже почти на середине четвертого.

Андрей долго обессиленно лежал, смотрел в потолок, покрытый потрескавшейся штукатуркой, и в блестящее окно, за которым синело высокое небо. После полудня Наденька приносила обед – в столовую из стационара он не спускался, опять же из-за отсутствия сил, и она всегда носила ему покушать, нянчась, словно с ребенком. Пока он ел, она вновь начинала болтать, и Андрею становилось легче, словно он переносился в какую-то другую реальность.

– Эх, так хочется в Анапу… На солнышке полежать. В городе так серо, скучно. А там море, красота… Покупаться, на пляже позагорать… Вы когда-нибудь были на пляже?

– Был один раз. В Сочи. Наверное, году в семьдесят девятом.

– И как Вам?

– Красиво. Все зеленое… А море… Огромное. Как будто ему нет конца. Смотришь на горизонт – а там одна вода, на сотни километров.

– А я не была никогда. Но хочется. Ну ничего, когда-нибудь съезжу. У меня старшая сестра в Анапу ездила по распределению, вожатой в лагерь. Загорела там, как мулатка. Говорит, круглый год тепло, солнечно. Аж не верится…

После обеда появлялись силы подойти к окну. Он некоторое время наблюдает за городом, за пешеходами, торопливо снующими по улицам туда-сюда. Иногда он думал про Припять – как она там сейчас? Ведь он никогда такого не слышал – молодой, цветущий город эвакуируют, и улицы остаются пустыми, безжизненными. Вокруг все по-старому – магазины, автомобили, газоны, кустарники, дома, дворики – но все пусто. Пока еще свежа краска, трава не разрослась и не поглотила асфальтовые дорожки, в парке все так же треплются на ветру красные флаги, солнце привычно облизывает все еще яркую штукатурку на стенах домов… Андрей представил, как весь этот огромный город, на который он сейчас смотрит из окна, все эти дома и улицы тоже внезапно опустели как в Припяти. Каково это, бродить по такому громадному городу в одиночку?

Эти люди из Припяти спокойно жили, каждый день ходили на работу, проживали день за днем. Радовались, собирались в гости на выходные, ездили на рыбалку. И никто не мог предположить, что в один момент все обрушится. Такого никогда не происходило, и никто не знал, как быть и что предпринять. Пожалуй, это было сравнимо с какой-то войной, только на этот раз враг был невидимым и бороться с ним было невозможно.

Вечер. Палата темнела, сумерки медленно расползались из углов чернильными пятнами. Наденька беспокойно заглядывала в палату и спрашивала, не хочется ли ему пить. Он просил сока и медленно тянул его, лежа в кровати и задумчиво глядя на пятна фонарей в окне. К концу дня его опять накрывала слабость, точно он отпахал смену на заводе. Сон не приходил, и Андрей лежал и пялился в темноту, думая обо всем и ни о чем – перед глазами плясали обрывки воспоминаний о работе, о молодости, о друзьях, о станции, о том, как он впервые увидел ее полуразрушенную громаду. За дверьми палаты кто-то гулко шагает по выложенному плиткой полу, он вслушивался в эти шаги и медленно проваливался в никуда.

Ему часто снилось одно и то же. Этот ужасный сон, после которого он просыпался от боли во всем теле и долго не мог прийти в себя. Словно он вновь оказался там. Тяжесть свинцовых пластин, тянущих к полу, респиратор и очки, сковывающие лицо и ограничивающие обзор. Он и еще четверо поднимаются наверх через небольшой лаз, проделанный в кровле, и взору открывается жуткая картина – крыша атомной станции, засыпанная графитовыми обломками. Множество мелких частей – каменных, металлических, из какого-то непонятного материала – все разбросано и тут, и там, кучами лежит, преграждая путь. Почему-то Андрею сразу вспомнились военные фотографии с мест, подвергшихся бомбардировке – там тоже все усеяно обломками, перемолото и превращено в кашу. Где-то глубоко внутри растет страх. Они знают, что здесь очень опасно, и тело начинает дрожать от ужаса – дорога каждая секунда, малейшее промедление может стоить жизни. Сверху – пасмурное стальное небо, громадная тень от титанической трубы, возвышающейся над их головами, словно занесенный гигантский меч. Чуть дальше – черный провал четвертого энергоблока, взлетевшего на воздух несколько месяцев назад и источающий тысячи смертоносных радионуклидов. Сжимая лопаты, они мчатся к рабочему месту, небольшому участку, где им предстоит провести самую ужасную минуту в своей жизни. Обливаясь потом, чувствуя, как дрожат от напряжения руки, Андрей поддевает лопатой несколько кусочков графита и торопливо несет их к краю крыши, чтобы сбросить вниз. Сердце гулко стучит где-то в горле, ноги начинают слабеть под тяжестью свинцовой защиты. Еще одна лопата радиоактивного мусора, и перед тем, как скинуть обломки через металлические поручни у среза кровли, он бросает взгляд вперед, на великолепную панораму города, виднеющегося совсем недалеко впереди. Чуть в стороне – огромный лесной массив, наполовину бурый, точно из листвы вытянули все соки. Он снова бежит назад, загребает еще радиоактивных камней и, тяжело перелезая через груды мусора, поскальзываясь и с трудом балансируя, очередной раз тащит их к краю крыши. Уже чувствуется странный привкус во рту, похожий на свинцовый, начинает ломить руки, глаза жжет, точно в них насыпали песка. Словно сквозь толстое одеяло слышится команда «Уходим!», и Андрей на ослабевших ногах волочется за товарищами к выходу, с каждым шагом ощущая, как тело покидают силы. Чуть позже он сидит вместе с ними в одном из коридоров станции, словно побитый, чувствуя, как шумит в голове и подкатывает к горлу тошнота. Он оглядывается вокруг – десятки его обессиленных сослуживцев скорчились, привалившись к стенам, свесив голову к сложенным на коленях рукам. Андрей чувствует, как ему становится все хуже, рвоту сдержать уже не получается, и он в ужасе просыпается, содрогаясь под взмокшей простыней. Утренние тени вползают в палату, снаружи за окном шумит город, гудят машины и мелькают силуэты прохожих, спешащих по своим делам. Все болит, а особенно – шрам у основания горла. Надрез, под которым покоится его изувеченная щитовидна железа.

Ночной гость

Брэдли Питтер проснулся от странного скребущего звука со стороны веранды. Точно кто-то царапал по стеклу чем-то острым вроде гвоздя. После смерти жены он стал спать слишком чутко и постоянно пробуждался от любого малейшего шороха – будь то поскрипывание покачивающейся от сквозняка двери или шуршание листвы, в которую ворвался холодный порыв ночного ветра.

Звук был неприятный и какой-то чересчур въедливый. Создавалось впечатление, будто некто целенаправленно скребет в стекло, чтобы обратить на себя внимание. Брэдли приподнялся с постели и бросил взгляд в темную прихожую, похожую на глубокий мрачный тоннель. Звик, звик, звик. Это было действительно что-то по-настоящему острое – саморез или лезвие ножа. Питтер отбросил одеяло и сел. На несколько секунд воцарилась мертвенная тишина, а затем по ушам вновь проскреб этот отвратительный писк заостренного металла, ездящего по стеклу.

Стараясь ступать как можно тише, чтобы не разбудить дочь, Брэдли двинулся через коридор к веранде. Половицы предательски покряхтывали под его ледяными ступнями, словно бы тяжко вздыхая от каждого шага. Питтер слышал дробящийся звук собственного дыхания и понял, что испуган. «А ну-ка прекрати,» – сказал он сам себе. – «Ты взрослый мужчина, который воспитывает восьмилетнюю дочь. Самое страшное уже пришлось пережить – смерть любимой женщины. Тебе не стыдно просыпаться по ночам от малейшего шороха и бегать проверять, что же там скребется в окошко?» Но вместо того, чтобы взять себя в руки, он испугался еще больше. Потому что в дверном проеме веранды стояла его девочка, Лилиан. В своей просторной кружевной ночнушке она была похожа на маленькое бледное привидение.

– Лили… – Питтер почувствовал, как в горле встал ком, отчего голос стал походить на сиплое блеяние. – Почему ты не в постели?

Она обернулась и посмотрела на него большими блестящими глазами. Они были похожи на пылающие огоньки свечей – ребенок был насмерть перепуган.

– Там что-то есть, – тихо проговорила она, точно боясь, что ее услышат. – Папа, мы не одни.

– Ты что-то видела? – встревоженно спросил Брэдли, прокручивая в голове самые отвратительные варианты – от обнаглевших бродяг до грабителей. – На кого они похожи? Воры? Бандиты?

Лили покачала головой.

– Не подходи к окну. Мне страшно, – попросила она, хватаясь маленькими ручонками за штанину его пижамы.

– Сейчас мы их прогоним, – успокоил ее Брэдли и бросил взгляд на большую застекленную лоджию веранды. Снаружи было слишком темно, и разглядеть, что же происходит под окнами, совершенно не получалось. Сквозь полумрак заднего двора угадывалась только громада лесной чащи, тянувшейся через весь горизонт и неясные силуэты садовых гномов, черными столбиками рассыпанные по траве.

– Они снаружи, – Лили вцепилась в его руку так крепко, что Брэд почувствовал на коже ее маленькие острые ноготки.

– Кого ты видела, милая? – Питтер наклонился к ней и еще раз заглянул в ее глаза. Лили безмолвно смотрела на него, а ее грудь встревоженно вздымалась, жадно вбирая воздух. Девочка сжала его ладонь еще сильнее и шепотом проговорила:

– Монстры.

– Лили, – Брэдли ласково погладил ее по голове. – Там не может быть никаких монстров. Ты же уже взрослая девочка, правда? Помнишь, мы говорили с тобой, о том, что никаких монстров не существует, и…

– Существуют, – перебила она и встревоженно посмотрела на слегка поблескивающие в лунном свете стекла веранды. – Папа, пойдем в дом. Не подходи к окну. Пожалуйста…

– Ну что за глупости, – Брэдли выпрямился и шагнул к двери, ведущей к дорожке в сад. – Сейчас я выйду наружу, и ты убедишься, что тебе все только кажется.

– НЕТ! – она пронзительно взвизгнула и повисла на его руке. – Папа, не ходи, пожалуйста, не ходи! Они там! Я видела, видела!

– Лилиан! – в голосе Питтера проскользнули строгие нотки. – Тебе скоро девять лет, а ты все еще боишься ночных монстров, прячущихся в саду. Если бы мама видела, то…

Он осекся, различив в полумраке темную фигуру, прильнувшую к стеклу. Это был человек, вне всякого сомнения. Разглядеть, как выглядит незваный гость, было затруднительно, но Брэдли все же сумел подметить, что этот странный некто одет во все черное, точно сливаясь с расползающейся за окнами чернотой.

– Это не монстры… – едва слышно проговорил Питтер. – Кто-то пытается проникнуть к нам домой.

Лили глядела на него широко раскрытыми глазами, из которых вместе со слезами изливался неподдельный ужас. Черная фигура поскребла рукой по стеклу, и по ушам снова прошелся этот отвратительный скрип, тонкий и пронзительный, точно комариный писк.

– Я так и знал, что добром это не кончится, – пробормотал Брэдли, оттаскивая дочь к двери в комнату. – Покупать дом на окраине города, почти впритык к лесу… Это рано или поздно обернулось бы чем-то подобным.

– Папочка, мне так страшно… – пропищала Лили, обхватив его руками.

– Я знаю милая, я знаю… – сглатывая ком, ответил он, ощущая, что его сердце проваливается куда-то вниз.

Темная фигура за окном оценивающе потрогала стекло и вдруг со всего размаху ударила по нему кулаком. Рама выдержала, и окно осталось целым, но Питтер почувствовал, как его нутро болезненно сжалось, точно кулак незнакомца прилетел не по стеклу, а ему по физиономии. К счастью, он когда-то ставил стекло повышенной прочности, однако теперь ему казалось, что все подобные штуки – полная чепуха. Сейчас этот тип сломает раму и проберется в дом.

– У меня есть ружье. Слышишь? Сейчас мы его прогоним, – сказал он куда-то в пустоту – то ли для дочери, то ли для своего собственного успокоения.

– Папочка, я боюсь… – пропищала Лили, проворно забираясь к нему на шею и прижимаясь всем телом к его осунувшейся от страха груди.

Дробовик его отца. Брэд хранил его в небольшом футляре, который всегда лежал возле камина. А патроны? К нему ведь была коробка патронов, он помнил. Даже хотел как-то раз пострелять по банкам, когда еще его жена, Пенни, была жива.

«Пенелопа… Если ты меня слышишь, сделай так, чтобы все обошлось. Пожалуйста,» – мысленно взмолился он, прижимая к себе дрожащее тело Лили.

– Сейчас я достану ружье, и мы покажем, кто здесь хозяин, верно? – сказал он как можно тверже, и девочка послушно закивала, испуганно всхлипнув.

Он метнулся в гостиную со всех ног, чувствуя, как бешено бьет по вискам пульс. Главное, чтобы дробовик был там, где он его когда-то оставил. Сколько лет он не чистил его? Пять? Семь? А что, если он не выстрелит? «А что, если его там вообще не окажется?» – промелькнуло в его голове, но он испуганно отбросил эту мысль. Нет. Так не должно быть. Только не сейчас.

Брэдли мчался по темному дому, словно ошпаренный. Только что он услышал, как на веранде лопнуло стекло. Звон бьющихся осколков становился все громче – очевидно загадочный пришелец выбивал остатки ногами, чтобы легче было пролезть в освободившийся проем. Питтера прошиб пот. Стараясь миновать косяки, вырастающие в полутьме то справа, то слева, он наощупь добрался до гостиной, чувствуя, как ноет спина от тяжести Лили, неподъемным камнем болтающейся у него на шее. На веранде продолжало грохотать – складывалось ощущение, что загадочный некто решил перебить все стекла, прежде чем проникнуть в дом.

– Папа… Папа, он разбил окно… – хлюпая, проговорила Лили.

– Я слышу милая, я слышу… – прошептал Брэд, подскакивая к камину. – Послушай, моя хорошая, сейчас мне нужно достать ружье и зарядить его. Поэтому давай-ка, отпусти меня на секундочку и побудь рядом. Поглядывай в дверной проем и прислушивайся, хорошо? Если увидишь, что тот человек из окна близко, дай мне знать.

– Хорошо, папочка… – девочка нехотя разжала руки и отпустила его, пристроившись на пол возле каминной решетки. Она с ужасом глядела в дверной проем, и, точно сжатая пружина, была готова в любой момент взорваться и вновь броситься на шею отцу.

Брэдли на секунду замер и прислушался. Звон бьющегося стекла утих, и теперь по дому витала абсолютно мертвая тишина. Не было слышно ни скрипа половиц, ни шороха, ни шуршания материи – пугающий незнакомец словно растворился в воздухе. Ладно, черт с ним, главное найти оружие. Тогда уже будет без разницы, где находится этот выродок.

Питтер зашарил по каминной полке, и его руки в темноте наталкивались на все, что угодно, кроме того, что ему было нужно – длинного оружейного футляра. Фарфоровые фигурки, рамочки для фотографий, картонная коробка от сигар… Нет, здесь ничего нет. Брэд разочарованно выдохнул и вновь прислушался. Было просто-таки могильно тихо. Он покосился на Лили – она сидела и зорко вглядывалась в сумрачный дверной проем. Так, спокойно, нужно посмотреть рядом с камином. Зачем он вообще бросился наутек, как сопливый маменькин сынок? Надо было открыть дверь и накостылять этому уроду прямо на веранде. «А если у него нож? Чем он скреб по стеклу? Ногтями? Или не только нож? Вдруг у него есть пистолет?» – всплыла вполне логичная мысль. А следом в голову протиснулась еще одна, гораздо более пугающая. «А что, если он не один?»

Брэдли почувствовал, что по лбу стекают ручьи холодного пота. Его руки шарили в темноте, а разум продолжал попытки лихорадочно осмыслить произошедшее. Зачем он разбил стекло? Неужели нельзя было аккуратно вскрыть дверь пока все спят? Или он не собирался ничего красть? Может, это какие-нибудь местные вандалы?

Прежде чем, его мозг успел прийти к какому-то логическому выводу, руки нашарили металлический кейс для дробовика. Он отщелкнул застежки дрожащими пальцами и торопливо извлек оружие. Здесь же были и заряды – целый патронташ, вмещающий себя с пару десятков цилиндрических штуковин, набитых свинцовой дробью.

– Все будет хорошо, Лили, – Питтер погладил девочку по голове. – Теперь-то можно ничего не бояться.

Трясущимися руками он принялся запихивать патроны в паз для зарядки. Все, что доносилось до его ушей – свист собственного дыхания и клекот вставляемых в дробовик гильз. Тишину разорвал грохот в соседней комнате – кабинете Брэдли. Два тяжелых удара и треск ломающегося дерева заставили Питтера вздрогнуть и подскочить на месте.

– Папа… Не ходи туда… – пропищала Лили. Новый громоподобный удар и звук бьющегося стекла.

– Сиди здесь, я сейчас, – почти одними губами сказал Брэд, в глубине души осознавая, что совершает, возможно, очень большую ошибку.

– Нет! Пожалуйста! Останься! – девочка закричала и бросилась к нему.

– Тише, Лили, – Питтер снова погладил дочь по головке. – Я должен прогнать его. Слышишь? Он хочет разгромить наш дом. Его нужно остановить.

– А вдруг он сделает тебе больно?

– Не сделает. У меня есть ружье, видишь? Я напугаю его, и он убежит, – успокаивающе проговорил Брэдли.

– Не ходи… – Лили уткнулась лбом ему в грудь и всхлипнула.

– Я должен. Жди меня здесь, я скоро вернусь, – Брэд глубоко вздохнул и покрепче сжал дробовик. – Что бы ни случилось, не выходи из этой комнаты, пока я не вернусь, хорошо?

Лили кивнула. Питтер прижал приклад к плечу и крадучись двинулся в двери кабинета, из-за которой продолжал доноситься неимоверный шум и грохот. Сердце гулко билось в его груди, и с каждым ударом он ощущал, как тает его решительность. Что-то врезалось в дверь с внутренней стороны, и Питтер распахнул ее ногой, собрав последние остатки смелости.

В комнате царил абсолютнейший кавардак – ночной пришелец перевернул все, что только было можно – по полу валялись книги, шкаф был разбит в щепки, стол переломлен пополам и напоминал раненое животное, распластавшееся по полу. Темная фигура застыла у окна и разглядывала Брэдли. В свете луны отблескивали внимательные глаза, мерцающие озлобленными огоньками.

– А ну-ка пошел вон отсюда, – как можно жестче сказал Питтер, передергивая помповый затвор дробовика. В ту же секунду мрачный незнакомец бросился на него с быстротой молнии, в пару секунд преодолев расстояние до двери. Брэдли ощутил, как его накрыла волна ужаса, и чисто инстинктивно нажал на спуск. Грохнул выстрел, безжалостным молотом врезавший по ушам и, казалось, размозживший сознание вдребезги. Темный силуэт рухнул на пол прямо перед ногами Питтера, загребая по полу длинными крючковатыми руками.

Перед глазами Брэда все плыло. Выставив перед собой ствол дробовика, он несколько секунд, словно в забытьи, наблюдал, как корчится на полу чернеющая фигура. В ушах стоял отвратительный звон, напоминающий писк целой комариной армии. Едва не шлепнувшись на паркет, Питтер опустился на колено и попытался рассмотреть масштаб нанесенных им повреждений. Он попал незнакомцу в ноги – по полу зловеще разливалась чернеющая кровь, но сам ночной визитер был жив и даже пытался подползти к Брэдли.

– Тут, в стволе, еще патрон. И если ты не скажешь, какого хрена сюда залез, он прямо сейчас размозжит тво… – начал было Питтер и тут же осекся, с ужасом разглядев лицо распластавшейся перед ним темной фигуры.

Что бы ни проникло в их дом, оно не было человеком. На Брэдли глядела странная тварь, похожая на существо из старых комиксов про болотного монстра – ее морда была темной и чешуйчатой, словно у ящерицы. Рот – полон ужасных заостренных зубов. Они ходили туда-сюда как чудовищные жернова, и Питтер похолодел от страха, глядя, как они отблескивают в лунном свете. И глаза… Два темных выпуклых шара с узкими, точно змеиными зрачками.

Тварь вытянула длинные руки и подползла к Брэду еще ближе. То, что в темноте казалось черной облегающей одеждой, на самом деле было жесткой шкурой, покрытой роговыми пластинами.

– Боже… – прошептал Питтер, упирая дуло прямо между глаз этому отвратительному созданию. В ту же секунду из гостиной донесся крик, который он узнал бы из тысячи – надрывалась его маленькая Лили. Следом за ним последовал грохот, странный высокий визг и тяжелая шлепающая поступь. А еще чуть погодя – ужасающий звук разрываемой плоти.

Перевозчик космических грузов

Космос за стеклом иллюминатора был темным и пустым. Не было видно почти ничего – ни мерцающих точек звезд, ни отдающих серебром лун. Абсолютное ничто. Только пустота и бескрайняя чернота. Если раньше разум отказывался воспринимать тот факт, что Вселенная может быть бесконечна, то теперь, кажется, потихоньку начинало приходить осознание этого понятия. Приборная панель блекло мерцала датчиками и лампочками, изредка мигающими в полумраке кабины. Но один из них горел постоянно – красный диод с надписью «Разрыв клапана».

Рональд Портер, единственный, кто находился перед иллюминатором, отчетливо понимал, чем все это может кончиться. Клапан его плазменного двигателя сгорел и лопнул, превратив челнок в едва ползущую улитку. Главная беда была в том, что корабль Портера находился в неизведанном секторе созвездия Террас – в сотнях тысяч миль от ближайших космических путей, а значит, определить, сколько продлится его путешествие не представлялось возможным. Плазменного топлива хватит надолго, может быть, на несколько лет, а вот двигатель протянет, максимум, еще месяц. Если через тридцать-сорок дней его сигнал никто не примет…

Рональд вздохнул и отвел глаза от черного иллюминатора. Он был космическим курьером – перевозчиком и доставщиком разных грузов, чья работа заключалась в постоянном курсировании между галактиками и космическими станциями. Портер был своеобразной нитью между раскиданными в холодном космосе островками человеческих поселений. Его компания специализировалась на самых разных заказах, и без этой космической почты весь «Горизонт Большого Моста» – почти три галактики – остался бы без еды и предметов первой необходимости. И вот, очередной рейс, привычный рывок со сверхсветовым ускорителем… Рональд недоумевал, как он мог попасть в такую ужасную передрягу. Перед каждым вылетом его челнок обязательно проверялся на наличие неполадок и обслуживался. Специфика работы курьера предполагает, что все твое оборудование всегда должно быть исправно. Как же так получилось? Клапан плазменного движка и, по совместительству, важнейшая часть сверхсветового ускорителя был разрушен, а это означало, что переместиться в заданную точку за считанные часы он теперь не может. Все, что ему доступно – по черепашьи ползти вперед, а до ближайшей базы были тысячи миль, на преодоление которых уйдут годы. Портер сумел определить лишь свое местоположение – окраина созвездия Террас. Если сравнивать это с морской экспедицией, то его занесло куда-то на задворки Тихого океана, гораздо дальше экватора. Одного, на маленьком катере, с минимумом провизии и неработающим мотором.

Может быть, конечно, механики с базы его курьерской компании чего-то недоглядели или сделали не так, но Портер очень в этом сомневался. Когда дело касается таких дальних расстояний, цена ошибки становится слишком высокой. В компании работали настоящие спецы, и Рональд был практически уверен, что обслуживающая бригада здесь ни при чем. Наверное, это просто роковая случайность. Маленькая перегрузка, по закону подлости произошедшая в самый неподходящий момент.

Портер круглосуточно транслировал свои позывные и молился, чтобы хоть кто-то засек его радиограмму. Однако уже второй месяц он провел в абсолютной тишине. Стандартные каналы связи здесь было невозможно уловить, поэтому он рассчитывал только на чудо. Его небольшой челнок летел сквозь пустоту, преодолевая сотни и сотни миль, однако Рональду казалось, что он остается на месте, не сдвигаясь ни на йоту. Запас еды – питательных капсул – был далек от того, чтобы иссякнуть, но Портер четко осознавал, что и он рано или поздно подойдет к концу, гораздо раньше, чем удастся отсюда выбраться. Когда его плазменный мотор окончательно выдохнется, он останется в своем герметичном металлическом гробу, медленно плывущем в невесомости. Можно кричать во всю глотку, биться о стены, но при этом никто тебя не услышит и не найдет. Для тех, кто остался там, за много световых лет впереди, ты будешь просто пропавшим без вести юнитом, которых сгинуло бессчетное количество. В космосе может случиться всякое, поэтому никто не удивится, что какой-то курьер исчез во время очередного рейса.