Космический зверь

Ну и самое главное – он поджёг Вечный город Рим только потому, что хотел насладиться этим зрелищем. Подумаешь, бездна народа осталось без крова и потеряли имущество! Кого это волновало? Зато Нерон, глядя на пылающий Рим (зрелище, я вам скажу, не для слабонервных), наверняка думал о своём величии и о том, что он подобен богам, которые могут всё!

Ещё он считал себя великим артистом. Ведь и сейчас тьма графоманов считает себя выдающимися писателями, которых никак не хотят признать – вон полон сайт таких (Проза.ру). До нас дошло множество произведений античных писателей, поэтов, историков – Нерона среди них нет. Но последняя фраза его, по преданию, была, когда он умирал от насильственной смерти: «Какой великий артист погибает!»

Наверное, Нерон не такое уж великое исключение из общего правила. Большинство из правителей всех времён и народов, правдами и неправдами захватив власть, делают всё, что им заблагорассудится, а вовсе не то, что нужно народным массам, что свидетельствовало бы об их заботе о народе. И власть это, наверное, такая пьянящая штука, с которой не сравнится ни один наркотик – одна мысль, что в твоих руках судьба миллионов и ты можешь сделать с ними всё, что угодно, чего стоит! И почти никто по доброй воле эту власть никому не хочет уступить – очень мало в истории таких примеров.

Так что вряд ли стоит ждать от правителей чего-то хорошего. Так уж они устроены. Правда, должность эта – одна из самых опасных: их часто убивают, несмотря на беспрецедентные меры безопасности. Таких примеров в истории тьма. Но всё равно желающих властвовать вечно не убавляется, видно, там, наверху, мёдом намазано… А о своей душе такие люди не задумываются. Наверное, после смерти она попадает прямиком в ад…

Воспоминание о светлом человеке

Из всех своих многочисленных родных я больше всех любила прабабушку (мать воспитавшей меня бабушки). Звали её Надежда Григорьевна Артоболевская. Я родилась, когда ей было 69 лет. Бабушка тогда ещё работала, поэтому со мной, совсем крошечной, возилась именно она, прабабушка, «баба Надя», как я её назвала (а бабушка была «баба Женя»). В домике у реки не было никаких современных условий, к которым мы теперь привыкли почти уже все. Не было воды – её сначала таскали с речки (в середине двадцатого века вода во всех реках была чистой и пригодной для питья), а потом с колонки, для этого имелось специальное приспособление – коромысло, к которому прицеплялись два ведра. Не было канализации – уборная была общая для всего огромного двора, в котором жили многочисленные обитатели, много семей, в основном, это были сотрудники с бабушкиной работы.

Но прабабушка родила и воспитала десятерых детей, и ей приходилось в своей жизни жить в куда более худших условиях. Вообще, с моей точки зрения, ей в жизни не повезло с самого начала. Её родители – отец был священником – рано умерли, оставив пятерых девочек-сироток. Как-то, роясь в старых бумагах, я нашла прабабушкин аттестат с отличными оценками, свидетельствующий, что она «закончила епархиальное училище и имеет право быть домашней учительницей».

Что такое «епархиальное училище», я не поняла, но я знала, что прабабушка не стала домашней учительницей, а вышла замуж за моего прадедушку, Андрея Алексеевича Ливанова, тоже священника, который, судя по всему, был личностью очень яркой. Во-первых, он был красив необыкновенной мужской красотой, не сладкой и не конфетной, но в то же время и не брутальной. На фото, где они с прабабушкой молодожёны, которое у меня в итоге кто-то увёл (ещё бы! Раритет, которому больше ста лет!), у него пышные кудри а-ля Александр Блок (наверное, так было модно в начале двадцатого века), тонкие мужественные черты лица, вообще какой-то романтический ореол.

Во-вторых, он был умным и независимым человеком, и по рассказам бабушки – их первого ребёнка из десяти – очень справедливым, за что его любили крестьяне его прихода, и это их отношение сослужило всей этой семье хорошую службу: буквально спасло от смерти, потому что когда в село явились красноармейцы, чтобы расправиться с «чуждым элементом» – с «попом» и поубивать и его и попадью и всех их «поповских отродий», крестьяне дали им кошеву (это такие большие деревенские сани) и сытую лошадь, и они сумели удрать прямо из-под носа убивающих представителей «паразитических классов» «во имя революции» и пересидеть где-то лихие времена.

В Бога прадедушка не верил, просто ему до революции дали такое образование в семье, где священнослужитель был профессией традиционной. А прабабушка была очень верующая, но она никому ничего не навязывала и не верила напоказ, как многие ханжи от религии, просто тихонечко молилась про себя, повторяя молитвы, которым научили её в детстве.

Несмотря на кучу достоинств, которыми обладал мой прадедушка, прабабушка, судя по всему, была в браке очень несчастлива. Обладая такой яркой внешностью, совершенно немудрено стать объектом женских притязаний, а говоря простым языком – прадедушка был ещё тот кобель, бабы вешались на него штабелями, и он изменял бедной прабабушке направо и налево, а в результате, несмотря на десять детей, бросил её и ушёл к другой женщине. Впрочем, Бог его наказал: в итоге его расстреляли при Сталине в концентрационном лагере – только за то, что он был священником…

На долю прабабушки выпала суровая жизнь. Четверо её детей умерли, не дожив до совершеннолетия. Было всё – и голод, и нищета, и большая война, но остальных шестерых она подняла, воспитала и поставила на ноги. У бабушки было три сестры и два брата. Но жила прабабушка всю жизнь до самой смерти только со старшей дочерью – моей бабой Женей. К нам часто приезжали её дочери: «баба Оля», «баба Лида» и «баба Вера» с детьми. Два её сына прошли всю войну без единой царапины, но после войны самый младший из семьи – Митя – трагически погиб. А ещё один брат – Вася – жил не так уж от нас далеко, тоже в Сибири, на станции Зима, имел многочисленное потомство, но приехал только хоронить прабабушку…

Мне рассказывали, что характер у прабабушки был очень суровый, своих внучек – мою мать и тётку – она держала в строгости. Но мне в это абсолютно не верилось, потому что меня она обожала. Когда её угощали конфетами, она их прятала под подушку, чтобы потом отдать их мне, слегка мятые и слипшиеся. И очень часто, когда дома никого не было, она прижимала меня к себе и шептала: «Никто тебя, Любочка, не любит, только я одна…» Мне было почему-то ужасно смешно.

А когда я залазила на её кровать за её спину, я знала, что это – самое безопасное место в этом мире. Никто меня тут не сможет достать! До сих пор помню это сладкое ощущение полной защищённости и счастья. Никогда не испытывала ничего более приятного.

Умирала она от инсульта – от полного кровоизлияния в мозг, целых пять дней находилась без сознания. Мне было 15 лет, и я, придя из школы, каждый раз надеялась, что она, наконец, перестала мучиться. Но нет, агония тянулась очень долго… В какой-то из этих дней принесли телеграмму, что на Сахалине умерла её дочь Вера, совсем ещё не старая, оставившая троих детей. Она была директором школы, её сердце не выдержало нагрузки. Но мать об этом уже не узнала…

Наверное, жизнь Надежды Григорьевны была типична для многих поколений русских людей, которые прожили её честно и порядочно, выполнив долг по отношению к своей стране и своим близким. Эта страна – Россия – держалась на таких, как она. Теперь они все ушли, и Россия находится на грани гибели.

Я была главным столпом, на котором держался мир

Моя страна – центр этого мира, и она всегда правила этим миром. Потому что мы несли этому миру дары цивилизации – мы были первые во всём и всегда. Наши мореплаватели открыли огромное количество новых земель, и они все были наши. Долго, до тех пор, пока не началось это дурацкое освободительное движение. И чего всем этим туземцам не хватало, разве плохо им жилось под нашей эгидой???

«Англия – владычица морей». Мы, в сущности, маленькое островное государство, но властвовали над всеми морями и океанами Земли.

А какие открытия делали наши изобретатели в те времена, когда у каких-то там недоразвитых славян ещё лапти на плетнях сушились! Наши земли оказались дико плодородными, трава росла на них в изобилии, овцы плодились и размножались, как сумасшедшие. Сам Бог велел придумать ткацкий станок. И завертелось! В каждом уважающем себя городе создавалось множество мануфактур, наша промышленность была лучшей в мире.

А потом открытия пошли косяком – паровоз, пароход, а братья Райт? Мы имели всё, что надо для интересной, богатой, насыщенной жизни – телефон, телеграф, телевизор, всего не перечислить…

Конечно, большую подлянку сделали нам те, кто сбежал от нас в Америку, перебил там аборигенов-индейцев и стал развивать на диком континенте ещё более лучшую жизнь, чем у нас, по более свободным правилам. Нам никогда не нравилась независимость от нас, но пришлось примириться, как мы ни пытались подчинить этих заблудших овечек…

Наше государственное устройство тоже было лучшим в мире. Мы всегда чтили королевскую власть, но в итоге главным стал парламент. Но королева осталась номинальной главой нашей маленькой гордой страны. Те времена, когда мы обезглавили своего короля, остались в далёком прошлом. Мы не французишки какие, это только эти лягушатники, доставшиеся нам в соседи, всю жизнь творили чёрт знает что!!!

Я родилась в простой семье бакалейщика, но в итоге, благодаря своим выдающимся способностям и неженскому уму, стала большим политическим деятелем, вся моя жизнь была посвящена благу моей любимой Великобритании. И уж не знаю, почему меня так невзлюбили многие и дома, и в других странах… Я всегда люто ненавидела коммунизм, мы, англичане, боролись против этой заразы с тех пор, как он появился в умах. И то, что не удалось Чемберлену и Черчиллю, осуществила я. Я немало вложила в то, чтобы он издох, и присутствовала при его падении. И когда я поняла, что меченый Дьяволом коммунистический лидер пляшет под мою дудку, я была счастлива.

Да, силы были неравны. Они приглашали меня на свои дискуссии, выставляя против самых умных журналистов своей страны. Я легко их клала на обе лопатки, и это видел весь мир.

Но возраст, возраст! Я старилась и незаметно утрачивала всё, чем жила, что составляло самую суть моей жизни. И в стране многое шло не так – то, чего раньше никогда, невозможно было допустить. Что творилось в королевской семье! Этот шокирующий случай с принцессой Дианой! Эта омерзительная женитьба принца Чарльза на какой-то безродной бабёнке! Да и в моей собственной семье тоже не происходило ничего хорошего – сынок тоже откидывал ещё те коленца…

В итоге я впала в глубокий маразм. И в один прекрасный момент милосердный господь прервал мои муки. а впрочем, я не чувствовала больше ничего, превратившись в овощ.

И вместе со мной умерла целая эпоха. Я была из последних, пытающихся поддерживать строгий порядок. Теперь на земном шаре будет царить хаос и беспредел. В него уже полностью скатилась Россия, а про гнилых соседей и говорить нечего, они всегда были чокнутыми беспредельщиками – и тогда, когда срыли с лица земли Бастилию, и сейчас, когда разрешили пидорам заключать браки и усыновлять детей. Конец света не за горами, но я, слава Богу, его не увижу…

Анализ души всё той же себя, любимой

Пролетая, как фанера над Парижем, над своей жизнью (эпитеты к которой я вставлять пока что воздержусь), я обнаружила в себе два капитальных порока, потому что недостатками их назвать, наверное, будет слишком мягко.

Первый и, пожалуй, главный – я была абсолютной снобярой, хотя в других это мне было смешно. У меня было два близких человека, ярко выраженных сноба. Один из них – Саша Круглов. Мы были знакомы с ним уже 35 лет, когда-то в золотой юности учились вместе в Академии художеств, мечтая стать искусствоведами. Саша им таки стал, и тридцать лет проработал в Эрмитаже, в античном отделе. Он был, помимо всего прочего, очень честолюбив и мечтал сделать карьеру – занять в итоге место заведующего этим отделом. Но его главный шеф Пиотровский терпеть не мог «голубых», и Саша так и остался скромным научным сотрудником. Саша в итоге разочаровался в своей работе, хотя достиг в ней не так уж маленьких результатов: мотался по заграницам, устраивая выставки, знал в совершенстве два языка (английский и французский), даже чего-то там открыл новенькое, атрибутируя какое-то античное произведение искусства. Но, меняя любовников как перчатки, он, наконец, набрёл на большую любовь и слинял в Штаты к своему «обожаемому Маркуше».

В чём заключался его снобизм? Да он у него чувствовался на каждом шагу, был в каждой его фразе. «Когда я ел устриц на Пляс Пигаль…», «Эрмитаж – это большой гадюшник» (впрочем, может быть, так и было!), «Тирренское море какое-то загаженное…», короче, перечислять можно без конца.

Вторая невозможная снобка была Ляля. Она была такой крутой снобярой, что просто «тушите свет». И доказала это всей своей жизнью – осталась старой девой. Я смею утверждать, что именно поэтому! Во всей огромной Москве ей не нашлось подходящего мужика, в том числе и в блядском мире артистов кино и театра (хотя в то время, когда она была известным театральным журналистом, артисты были посерьёзнее нынешних). Какая-то пузатая мелочь в качестве мужа её не устраивала, а народные артисты, с кем она водила дружбу, все были женатые. Знаменитый дирижёр Евгений Мравинский, в которого она была страстно влюблена, до такой степени, что чуть ли не каждую неделю моталась из Москвы в Питер на его концерты, был очень умным человеком и, хоть считался редкостным бабником, Лялю не соблазнил, потому что, видимо, сразу понял, что она из себя представляет.

Эти два моих близких человека, может быть, имели право быть такими – они чего-то добились в этой жизни. Но я-то, я?! Я кончила тем, что потеряла квартиру и стала настоящим, хоть и нетипичным, бомжом… И, будучи просто редкостным снобом, испытываю от этого совершенно невыносимые мучения.

Я не люблю общаться с примитивными, недоразвитыми интеллектуально людьми, а теперь я от них завишу на каждом шагу. Я вынуждена жить в их домах, терпеть их ежеминутные глупые разговоры, с которыми они ко мне пристают, их неряшливость и бардак, то, что они на каждом шагу влазят в мою личную и даже интимную жизнь, тыкание меня мордой об стол… Недалёкие, убогие во всех смыслах, жалкие обыватели – они считают себя несравнимо выше: как же, у них есть дома, машины и деньги, а тётка «гол как сокол» и унизительно голодает на их глазах! К тому же, эта нищенка ещё вообразила себя писателем – и, хоть некоторые из них не могут и двух слов связать, когда приходится что-то написать, они считают, что мне не фиг выпендриваться. По их «просвещённому мнению» – не имею я на это права!

Второй мой огромный порок – я ем мясо. И не только ем, но ещё и больше всего люблю всё мясное и не люблю мучное, сладкое и все эти овощи-фрукты. Я должна быть вегетарианцем, но не могу себя заставить. Ведь я считаю самым страшным грехом – убивать и пожирать животных, птиц и вообще всех живых существ. Это – самое удручающее меня условие существования человека! Его жизнь и так сплошь состоит из садизма – и по отношению к окружающему миру, и к нему самому. Я твёрдо знаю: есть симпатичных телят и умных свинюшек – великое свинство! Но если мне сейчас поднесут жареную уточку в золотистой корочке… я ведь не смогу отказаться. Слопаю только шум стоит.

Вот эти два основных момента и обусловили тот крах, который настиг меня в итоге. Всякая там доверчивость (меня всё время обманывают по мелочи и по-крупному), дикие в наше время принципы (ненормальная честность и порядочность, полная бескомпромиссность и неумение прощать человеческие слабости как другим, так и себе) – это уже мелочёвка, не играющая особой роли в моём бедственном положении, когда любой, самый страшный сценарий может начать стремительно и неуправляемо развиваться, что приведёт меня, наконец, туда, где будем мы все – умные и глупые, развитые и недалёкие, благополучные и нищие, талантливые и бездарные…

Ich sterbe…

Ich sterbe… Даже шампанского захотелось, как Чехову в последний момент… Его дают ослабевшим людям, которые вот-вот коньки откинут. Но некому даже стакан воды подать, не то что шампанского…

Мне не верят, что я бомж. «А откуда компьютер и интернет? У бомжей их не бывает!»

Мне ни в чём не верят. Да и глубоко плевать!!!

Людям свойственно навязывать свои взгляды. Это свойство всех недалёких людей. В инете их – большинство.

Ну зачем мне ваш Бог, когда у меня есть свой – живой, осязаемый, гениальный?!! Это человек, зовут его Дэниэл Баренбойм. Только благодаря ему я жива до сих пор. Этого разве мало?!!! Он меня поднимает со смертного одра. А ваш Бог может только умерщвлять.

И когда я его слушаю – я испытываю СЧАСТЬЕ. И что по сравнению с этим ваша грязная действительность, ваши дрязги, ваши обывательские стремления к «благополучной жизни»? Всё равно она у вас серая и скучная, как бы вы ни пыхтели и ни старались.

А немцы-то, немцы! Они меня просто потрясают. Сидит огромный зал, человек, наверное, тысяча. Или две. Такое впечатление, что это – ОДИН ЧЕЛОВЕК. Или нет – такое впечатление, что в зале вообще никого и ничего, только МУЗЫКА и МОЙ БОГ ДЭНИЭЛ БАРЕНБОЙМ. Когда-то я не вылазила из залов филармоний, но никогда не видела такого ЕДИНОГО зала. Никогда не видела, чтобы люди ТАК СЛУШАЛИ.

Очень много органических антисемитов – они ФИЗИЧЕСКИ не выносят евреев. А я сумасшедшая: я их обожаю. Меня приводит в восторг даже их форма носа. Это, конечно, почти шутка, понятно, что они меня приводят в такое состояние своей гениальностью в музыке. Не будь этого, я была бы к ним равнодушна, как ко всем прочим.

29-я соната Бетховена, Adagio sostenuto. Appassionato e con molto sentimento. Это запредельно. Семь млрд близко не чувствуют такого… Даже я не чувствую. Я слышу только, что это – не здесь. Это тоска по жизни человека, который умирает. Или уже умер – он рвётся назад, в жизнь…

Наверное, когда действительно наступит моя последняя минута – я всё пойму…

Грезы любви

Я не знаю, чьему перу принадлежат эти строки (привожу перевод на русский): «Люби, пока любви достанет, люби, пока хватает сил. Ведь день настанет, день настанет – и ты заплачешь у могил». Ференц Лист написал на эти слова потрясающую музыку. Она звучит совсем недолго – минуты четыре, но каждый раз потрясает силой и глубиной чувства.

Я любила это всегда (хотя, каюсь, к Листу вообще-то равнодушна). В молодости профессор Ленинградской консерватории Надежда Иосифовна Голубовская даже подсмеивалась надо мной, как часто я её «врубала» (уж не помню, на каких носителях записи музыки существовали тогда – кажется, на таких больших чёрных пластинках).

И вот я, сильно пожилая уже женщина, случайно наткнулась в инете на гениальное исполнение этой маленькой вещи – играл Толик Угорский, ученик Надежды Иосифовны, музыкант, каких мало. Он мало известен, он не прогремел на весь мир, как другие. Судьба его сложилась не так счастливо – в России его не оценили (а ректор консерватории даже выгнал его из преподавателей), и он был вынужден уехать в Германию. Он живёт там много лет, карьера его там сложилась неплохо, он много выступает, но я не имею с ним никаких связей.

Но это необыкновенный музыкант! Достаточно его послушать, и понятно, что он гениален. Впрочем, я это поняла ещё тогда, 40 лет назад.

Я не могу его слушать без слёз – именно эту вещь. Ведь этот момент настал: я давно уже потеряла всех любимых и близких.

Ещё одна доходяга…

Одна очень талантливая, совершенно не оценённая по достоинству и не замеченная никем русская писательница, с которой я переписываюсь в Фейсбуке, написала мне, что в Эстонии (она там живёт) самая маленькая пенсия 360 евро, и люди, получающие её, бедствуют…

Если бы я могла, я бы долго смеялась. 28 тысяч рублей! Это же предел мечтаний любого российского пенсионера (ну, кроме тех, кто работал чиновниками или был военным). А что делать мне – получающей в 4 раза меньше???

Ну, то и делать, что делаю сейчас – потихоньку умирать. Она еще написала, что у какой-то эстонской пенсионерки губы синеют от голода и она отключила холодильник. У меня холодильника вообще давно уж нет, как нет телевизора, душа, газовой плиты – в общем долго перечислять, проще сказать – ничего нет. В том числе и своего угла. Есть ноутбук, который мне купила читательница (за интернет платят кто когда – вот за этот месяц, например, платила дочь) и ломаная кровать, оставшаяся от лучших времён, которую я в этом году приволокла из деревни, немало удивившись тому, что она не украдена, как было украдено всё, что там оставлено.

Губы у меня не синеют, но я чувствую себя один в один, как блокадники Ленинграда. Мне не хочется вставать с постели, и я провожу свои дни, лёжа в ней в каком-то забытьи. У меня нет сил ни на что – ни сходить в магазин (да и что толку идти туда без гроша?), ни сходить в баню, которая тут раз в неделю, но платить надо с моей точки зрения бешеные деньги – 100 рублей… Здесь, где я живу сейчас – в старом разрушенном казенном строении, которое давно пора снести – мыться негде.

Я давно уже не ропщу, вполне осознавая, что моя жизнь никому не интересна и никто мне не может помочь. Раньше я пыталась вырваться из этого тупика, трепыхалась, работала на всяких тяжёлых работах (на другие меня не брали, хотя я способна на многое в силу высокого IQ), но, пожив много лет такой жизнью, которую ведёт самый распоследний бомж (несколько зим провела в заброшенной деревне без дров и без денег, жила летом в палатке на берегу моря и т.д.), я получила кучу тяжелых заболеваний, потому что нельзя жить безнаказанно в постоянном стрессе. А если человек каждый день думает о том, что ему будет нечего есть и что он в любой момент очутится на улице – это страшно, уж поверьте мне, хоть и многие просто считают, что я люблю преувеличивать.

Эта женщина даже предложила мне помочь деньгами, но я отказалась – она же не олигарх и не депутат Госдумы с бешеным окладом, сама не очень здоровая, и деньги ей всегда могут понадобиться, если случится что-то экстренное. А лечиться таким, как я, сейчас невозможно – лекарства стоят запредельно, и я приняла решение больше никогда не посещать никаких больниц, всё равно, не имея ни гроша, это бессмысленно.

О будущем я не думаю. Моей фантазии просто не хватает вообразить эту страшную картину. Ну, ещё одним человеком меньше на этой Земле, ничего от этого не изменится…

Гениальный сифилитик

Я считаю Моцарта вершиной не только музыки, но и жизни вообще. Моцарт – это величайшая загадка нашей цивилизации, отгадать которую вряд ли возможно. Впрочем, вся жизнь человека состоит из неразрешимых загадок и «вечных» вопросов.

Но речь пойдёт на сей раз не о Моцарте, а о другом величайшем музыкальном гении, который творил с ним в одну эпоху и почти рядом географически, который также прожил ничтожно короткую жизнь. Это Франц Шуберт. Как сказал Ленин Горькому о бетховенской «Аппассионате»: «Какая, батенька, нечеловеческая музыка!» У Шуберта музыка действительно нечеловеческая. Впрочем, большинство его песен вполне «человеческие», их вполне могут слушать самые простые, не искушённые в музыке люди. Но вот, например, его квартеты, трио или квинтет «Forellen» – здесь уже просто присутствие божественного непознаваемого начала…

И всё это при том, что Шуберт был… сифилитиком. Для меня, просвещённого человека ХХI века, это что-то дико мерзкое и совершенно не совместимое с теми чувствами, которые я испытываю, когда слушаю это чудо. Как же так? Зачем гению нужны были проститутки? Неужели мало было сознания, что он не принадлежит к этому грязному человечеству??? Неужели было обязательно соприкасаться с моральными уродами, ведь лично мне с детства ясно, что общение с людьми приводит только к травмам?..

Понятно, почему человек напрочь был лишён того, что называется личной жизнью. И закрадывается такая мысль – неужели гениальность начинается тогда, когда человек лишается права на элементарное, тёплое, что греет душу – любви к женщине или мужчине, общения с себе подобными… Впрочем, таким не подобен никто, только такой же гений, а два гения редко общаются между собой.

Любой гений в своей земной жизни проживает не на земле среди людей, а в своём пространстве, которое находится где-то за пределами нормального человеческого восприятия. Что там происходит, какие события – мы можем судить только по «конечным продуктам», выдаваемым творцом в наш мир. При этом 99 процентов человечества улавливает только ничтожную часть творчества этих личностей, которые никогда не будут адекватно восприняты косной интеллектуально массой, хоть и пытаются изучать их творчество, а что касается композиторов – их всегда можно послушать во множестве исполнений самых блестящих музыкантов как нашего, так и прошлого времени.