Отныне моя

Анна Зубавина

Отныне моя

Глава 1

Катя

19 июля 2020 года, воскресенье

От света мерцающих свечей, проникавшего сквозь слезы, перед глазами расплывались радужные круги. Они колыхались, сливались, дрожали, заполняли все пространство и, наконец, не выдержав силы земного тяготения, сползали вниз. Их место занимали другие.

Катя стояла на воскресной службе в углу храма Рождества Христова райцентра Дубского перед кануном с горящими свечами. С икон на нее печально глядели лики святых.

Защитная маска на лице промокла от слез. Лицо горело и кололо остриями сотен игл.

«Господи, зачем, зачем ты допустил, чтобы Дима бросил меня?! Ведь он меня бросил! Да, бросил, бросил, бросил! – ей хотелось кричать в голос, но от бессилья выходил только шепот. – Как мне жить без него, как?! Почему ты выбрал моего мужа, Господи?! Ведь многие заболели ковидом, но даже старухи древние выжили, а умер в селе только мой Дима! Забери тогда и меня к нему, ну что тебе стоит, Господи!»

Она не помнила, сколько времени проплакала возле икон. Кто-то дотронулся до ее плеча – мягко, но требовательно. Катя повернула голову. Около нее стоял батюшка Никодим, маленький сухонький старичок с редкой бородкой и венчиком седых волос на голове.

– Очнись, Катерина! Служба уже закончилась. Иди, на лавку садись. Сейчас схожу в алтарь, и поговорим.

Катя огляделась. Немногочисленные прихожане уже ушли. Она рывком стянула промокшую насквозь маску, отерла рукавом платья лицо и привычным движением сменила на новую.

В храме стояла тишина. Перед иконами догорали свечи. В углу, возле кассы, служащая гремела ведром, собираясь мыть пол.

Катя не заметила момента, когда вернулся батюшка.

– Вот что я тебе скажу, Катерина, – его строгий голос недовольно дребезжал, – хватит топить мужа в слезах! У тебя дочка на руках, о ней думать нужно! Ей еще расти да расти! Молись усердней, вот душе мужа и облегчение. Увижу еще раз,что в истерике возле кануна бьешься, епитимью наложу! А потом, хватит деньги на кагор изводить! У нас уже твоего кагора к причастию на два года вперед накопилось. Лучше милостыню бедным раздай и по святым местам съезди! В Дивеево, например. В начале августа ограничения по карантину снимут, и отправляйся с Богом! Все, ступай. Давай благословлю!

Через минуту Катя вышла из храма в пышущий жаром полдень.

***

Она подошла к своей темно-синей скромной семерке. Устало нырнула в раскаленный взбесившимся солнцем салон. Спустила на плечи дымчатого цвета шифоновый шарф. Взяла с соседнего сиденья бутылку почти горячей минералки и жадно сделала несколько глотков. Влажными салфетками осторожно обтерла вспухшее от слез лицо. Повернула на себя зеркало заднего вида, взглянула и замерла.

На нее с собственного замученного лица смотрели ее глаза. Вместо синих озер – темная унылая трясина.

Катя опустила голову на сложенные на руле руки. Воспоминания накрыли ее удушливой волной.

***

Три месяца как нет на земле ее счастья, ее мужа Димы. С пятнадцатого апреля нет, и не будет. Никогда уже. Пять лет ее жизни в Порецком пролетели ярким фейерверком. Катя и не мечтала, что так может быть. Пролетели и растаяли в воздухе синим облаком пороховых газов. А взамен – пустота. Неделю только и пролежал в областном ковидном госпитале ее Дима, участковый педиатр. К дому на минутку закрытый гроб подвезли, даже попрощаться не дали! Карантин, видите ли, меры безопасности. Откуда такая напасть взялась, откуда? И поминки по-человечески сделать не разрешили!

На кладбище она только через полторы недели смогла сходить, до этого на карантине дома сидела. Птицей летела к нему! Под ногами грязь по колено, упала два раза. А она бежала – к нему, к нему, хоть на могиле поплакать!

Думала, что сойдет с ума. Нет, не сошла. Не дала баба Люба, соседка, самый близкий ей в Порецком человек.

После девятого дня пришла, села на край кровати и как отрубила:

– Хватит голосить! Ты вдова теперь, смирись. Плачь, не плачь, а жить надо, – старая женщина сурово поджала губы. – Соня на тебе, свекор, того и гляди, за сыном следом отправится, спаси Господи. – Баба Люба истово перекрестилась. – Да и работа – Петрович на ферме один за себя и за тебя убивается. Что один ветеринар, а что два!

– Не могу встать и идти никуда не могу. Плохо мне!

– А учеба? Тебе диплом вот-вот получать, и что же: бросишь все, дурная твоя башка?! – Непримиримо сверкнула выцветшими глазами старая женщина. – Зря, что ли, Дима четыре года тебя тянул? Бензину сколько сжег – на сессии возил?! Вставай, говорю, а то сейчас с постели сдерну!

***

Катя тряхнула головой, пытаясь избавиться от окутавших ее воспоминаний. И ребенка им Бог не дал, даже утешения у нее нет! А как они мечтали, как мечтали! Губы задрожали, но она не дала себе расплакаться: «Прав батюшка Никодим! И баба Люба права! Надо учиться жить без Димы. Никуда от этого не деться».

Она вставила ключ в замок зажигания и нажала на сцепление. Вскоре мотор довольно заурчал, и машина тронулась с места.

Глава 2

Катя

19 июля 2020 года, воскресенье

На выезде из Дубского, возле автобусной остановки, Катя заметила Сонину учительницу Татьяну Александровну.

«Позову с собой, – решила Катя, – нечего ей в душном автобусе трястись!» Притормозила и пригласила садиться в машину. Татьяна Александровна благодарно нырнула в уютный салон.

Разговор не клеился. Обменялись дежурными фразами о погоде, небывалом урожае огурцов и обе смущенно замолчали.

– Екатерина Юрьевна, как Сонечка? – сочувственно спросила Татьяна Александровна.

– Плакала сильно! Для Сони смерть Димы огромное горе. Места себе не находила. Да еще карантин этот! В школе ей, среди детей, легче было бы. – Катя помолчала и добавила: – Я в интернете много статей прочитала, как помочь ребенку справиться с горем. А то и не знала, как к ней подступиться. Сейчас лучше. Уже не плачет.

– Уж отступила бы эта проклятая болезнь, что ли, – с досадой в голосе посетовала учительница. – А то переведут детей снова на дистанционку! Для маленьких это не учеба, а мучение.

– Что уж будет! – философски ответила Катя.

Она вынула из сумки зеркальце и бросила взгляд на свое отражение. Лицо чуть порозовело, в глаза вернулась прежняя синева. Освобожденные от шарфа каштановые волосы густой волной вольготно раскинулись по плечам. Вот только пухлые губы от постоянных закусываний растрескались и покрылись коркой.

Катя вздохнула: «Надо прекращать слезами заливаться, а то и правда батюшка епитимью наложит. Баба Люба – старая зануда, но в мудрости ей не откажешь – живой о живом думать должен. А я о Диме постоянно думаю! Не могу не думать о нем, не могу и все!»

Она почувствовала, что вот-вот заплачет.

И вдруг разозлилась на себя по-настоящему. Так разозлилась, что изо всей силы сжала руль, даже костяшки пальцев побелели и заломило в плечах: «Все, хватит! Плакать теперь только дома буду, закрывшись в спальне». В Катиной голове лихорадочно носились мысли: «С десяти вечера до полуночи. Ни минутой раньше, ни минутой позже! Два часа – хоть рыдай в голос, хоть о стенку головой бейся! Уж как-нибудь до десяти вечера вытерплю, чтоб повыть от души и с Димой наговориться!»

Вскоре показалось Порецкое.

– Татьяна Александровна, где вам остановить?

– Возле магазина, если можно, – оживилась учительница.

Катя припарковалась и заглушила машину.

У крыльца магазина стояло несколько женщин со сдернутыми к подбородку защитными масками. Власти не торопились отменять карантинные правила, но ковид немного отступил, и люди вздохнули свободней.

Продавщица Оксанка, молодая, крепко сбитая женщина, панически боялась штрафов и больше четырех человек разом в магазин не впускала.

«Граждане, дистанцию соблюдаем, дистанцию!» —то и дело раздавался из-под маски ее охрипший голос. Продавщица бросала на людей тревожные взгляды: не дай бог, кто зашел за желтую запрещающую отметку!

Но выстроиться покупателям по стойке «смирно» было еще не все. Без выкрика: «Не обслуживаю без масок!» – торговое действо не начиналось.

– Я тоже, пожалуй, зайду, – догнала Катя учительницу, спешившую к стоявшей перед крыльцом магазина очереди.

Вдруг дверь магазина открылась, и вышла молодая девушка с полным пакетом продуктов. Одна из ожидавших женщин радостно проскользнула внутрь магазина.

Катя застыла столбом от охватившего ее изумления.

Ярко-рыжие волосы девушки, заплетенные в тугие косицы, на концах были перехваченные разноцветной резинкой. Косицы торчали во все стороны и напоминали рожки на голове улитки. Всего их на голове умещалось штук пятнадцать. По оголенным рукам вились татушки, изображающие гирлянды диковинных цветов, нежную шею обвивала татуировка в виде ожерелья из языков пламени. Стройные крепенькие ножки в коротких шортах украшали берцы с высокой шнуровкой.

Девушка сдернула черного цвета маску. Показалась круглая, щекастая, вполне симпатичная мордашка с веселыми голубыми глазами. «Экземплярка» сноровисто засунула в рот жвачку, вежливо поздоровалась с Татьяной Александровной и, смачно выдувая жвачные пузыри, важно зашагала к Микрорайону.

– Это соседка моя, Глашка! – зашептала Татьяна Александровна в ухо Кате, заметив ее шок от эпатажности девушки. – У нее только внешность такая… странная! А девчонка – чудо! Умненькая, сноровистая, в руках все горит! Колледж в райцентре закончила, а уехать из Порецкого никуда не может. Брата младшего без присмотра не оставишь, переходный возраст у него, мало ли что! Семья-то неблагополучная!

Учительница тяжело вздохнула.

Катя промолчала. «У каждого своя в жизни ноша», – проскользнула у нее в сознании мысль.

На стоянку перед магазином на малой скорости въехала пыльная необычного шоколадного цвета тойота. Иномарка немного сдала назад, чтобы не загораживать дорогу покупателям и остановилась. Однако выходить из нее никто не спешил.

«Дачники, наверное, за минералкой заехали. Жарко сегодня, кому хочется на солнце перед магазином париться! Уж лучше в машине, там кондиционер, наверное!» – задумчиво изучала необычную расцветку машины Катя.

– Пойдемте, Екатерина Юрьевна, в магазин, наша очередь подошла! – потянула ее за руку Татьяна Александровна.

Из тойоты так никто и не вышел.

Глава 3

Максим

19 июля 2020 года, воскресенье

Максим сидел в салоне своей иномарки и обалдело глядел на Катю: «Она! Точно она, Катя!» Сердце гулко колотилось о ребра.

Давно хотелось пить, в горле пересохло. Максим нигде не останавливался. Хотел дотянуть до Лугового. До родного родительского дома.

Оставалось только благополучно миновать Порецкое, и через четыре километра он у родителей. Нет, дернуло его заехать в Порецком в магазин за минералкой! Терпеть жажду не было сил. Лучше бы он в райцентре остановился!

Но родители соскучились, ждали, мать три раза звонила за последние полчаса.

Максим убрал с руля задрожавшие руки. Он жадно впился глазами в Катин силуэт через тонированное стекло. Кровь набатом пульсировала в висках.

Он по-прежнему любил Катю. Любил, и все! Как ни старался за пять лет вытравить ее из памяти, так и не смог: ее лицо, пухлые, сладкие, как карамель, губы и большие темно-синие глаза, ее тело, волосы, ее запах. Катя стала его мукой, недосягаемой мечтой, иссушающей душу.

Пять лет назад он уехал из Лугового. Из крестьянско-фермерского хозяйства, созданного его матерью и приносящего вполне реальную прибыль. В хозяйстве Максим отвечал за работу оборудования в новом цехе по переработке молока. Да и много за что отвечал. Семейный бизнес все же!

Позорно бежал от своей порушенной им же самим любви к Кате. Она приехала тогда из областного центра с малолетней дочерью на руках. Через два месяца начала работать в их хозяйстве ветфельдшером.

От всколыхнувшихся в душе воспоминаний Максим застонал… Сам виноват – обидел Катю. Да что там обидел – оскорбил! Ляпнул с дуру в бухгалтерии, что не женится на ней никогда, потому что городская неумеха да еще с ребенком на руках! А она случайно услышала. И не простила.

Максим уехал по контракту работать в Беларусь. Его взяли с радостью. Тимирязевку со счетов не скинешь, да и технарь он отличный, от таких специалистов не отказываются!

Отбыл в день ее регистрации с Димкой Озеровым. Не мог Максим быть рядом с Катей и видеть, как она счастлива с другим!

Контракт, однако, закончился и Максим не стал продлевать его. Решил вернуться домой, в Луговое. Нет, в Беларуси ему нравилось – работа интересная, да и платили более чем прилично. Но пандемия, мать ее! Вот еще напасть! А если вдруг с родителями что, а его рядом нет?! Он ведь себе век не простит. Домой, а там видно будет!

Он схватил висевшую на крючке возле дверцы защитную маску и замешкался.

Не готов он пока к встрече с Катей.

«Уходи, Кать! Уходи быстрей. Язык к нёбу присох!» – мысленно попросил Максим.

Наконец она вышла из магазина, кивнула женщине, с которой вошла, и зашагала к неказистой темно-синей семерке.

«Что ж тебе, Кать, любимый муженек приличную тачку купить не может, – усмехнулся про себя Максим. – И вообще, какая-то ты вся убитая! Платье до щиколоток, рукав длинный до запястий. Да еще шарф на шее! Сейчас только в сарафанах коротких ходить да в босоножках. Да, несладко тебе, видно, с Диманом живется!»

Он дождался, пока Катя выедет на дорогу, натянул маску и заспешил к дверям магазина.

Глава 4

Катя

19 июля 2020года, воскресенье

Катя подъехала к своему дому в Лесном тупике, но во двор машину загонять не стала. Вечером они с Сонечкой обязательно съездят к старшим Озеровым на Верхний порядок. Она любовно погладила запыленный капот семерки.

Дима купил машину сразу, как только они поженились, очень дешево, почти новую. Начинался последний месяц осени, ездить на работу на скутере за четыре километра в село Луговое в КФХ становилось холодно.

Катя печально вздохнула: «Машина здесь, а Димы нет!» Она подхватила из салона сумку с продуктами и зашагала к калитке. «Никаких слез больше, хватит! Без моих слез ему там несладко, скучает, да я еще подвываю без конца. Я батюшке Никодиму обещала зря не плакать. А если невмоготу мне, то, пожалуйста, по графику – с десяти вечера до полуночи!» Она плотно сжала растрескавшиеся губы.

Катя свернула по тропке к дому бабы Любы. Но, к ее удивлению, на двери висел замок. «Значит, дома меня с Соней ждут!» – догадалась она.

Подошла к своему крыльцу и толкнула тяжелую металлическую дверь в тамбур. Здесь было прохладно. Под лавкой стояло полное с верхом ведро свежих огурцов.

«Здрасьте вам, старая ворчунья уже успела! Боится, наверное, что я от безделья загнусь, если солить их не буду, или без соленых огурцов с голоду умру!» – Катя поморщилась.

Зашла в прихожую, стянула с опухших от жары ног туфли и протопала на кухню. Здесь аппетитно пахло окрошкой. Катя прислушалась. В гостиной негромко работал телевизор.

Она выложила на стол покупки: крупную развесную селедку в целлофановом пакете, пряники и дорогие шоколадные конфеты.

«Руки помыть надо, – спохватилась Катя, – вечно я про эту ковидную гадость забываю! Да и вообще, чистота – залог здоровья».

Она кинулась в ванную.

«На ужин сегодня картошку пожарю и селедку разделаю, как Дима любил, – продолжила размышлять Катя, щедро наливая в пригоршню жидкое антибактериальное мыло. Приятно запахло свежей зеленью. – А сейчас, в обед, к чаю можно пряников положить и шоколадных конфет! Оксанка уверила, что все свежее, только вчера завезли!»

Она домыла руки, кинула в лицо несколько пригоршней холодной воды, наскоро вытерлась мягким полотенцем.

Скользнула взглядом по кафельной импортной плитке, белоснежной ванне, блестящим хромированным кранам. И не испытала никакой радости. Только глухая горечь комом застряла в груди. Воспоминания окутали Катю плотным туманом.

Они поженились с Димой осенью, в октябре. Их брак был неожиданностью для окружающих. Да что для окружающих – они сами боялись поверить в свершившееся!

***

Им было очень хорошо втроем! Кате, Диме и Соне. Дима с Соней души друг в друге не чаяли, их связывала крепкая и нежная дружба. На Катю временами даже нападала ревность. Вот почему Дима исполнял любую Сонину прихоть, любое желание беспрекословно, а Катю переспрашивал, действительно ли ей нужно то, о чем она в данный момент мечтает?! Почему на Соню Дима смотрел всегда с обожанием, и никогда ни за что не ругал, а с Катей не очень церемонился! Если заслужила, то получай нагоняй! Но Катя не обижалась на мужа, они отчаянно любили друг друга. Да и нагоняй собственно нагоняем можно было назвать с большой натяжкой. Так, легкое недовольство!

Через два месяца семейной жизни Дима попросил у почти пятилетней Сони согласия удочерить ее. Разрешения не требовалось, но дело в том, что Соня прекрасно знала своего биологического отца. Катя не скрывала и не препятствовала в свое время их общению. Но участия в воспитании и содержании дочери отец не принимал. Соня с восторгом согласилась, только попросила у Димы разрешения называть его по-прежнему Димой. Она так привыкла! Он не стал возражать.

Когда они получали в загсе новый документ на имя Озеровой Софии Дмитриевны, Катя от переизбытка чувств заплакала. Дима же не скрывал гордости и счастья.

Весь первый год супружеской жизни они пользовались туалетом во дворе и бегали за водой на уличную колонку. Из коммунальных удобств, в доме Кати не было больше ничего, кроме природного газа и электричества. Но, как легко и весело они жили! Как потешались друг над другом, пробираясь утром к заснеженной будке в конце двора!

«Сейчас… все есть: отремонтированный дом со всеми удобствами, мебель новая! А Димы нет, и уже не будет. А как жить без него, как?!» – Катя опять закусила губу и глубоко и протяжно задышала. Отпустило. Катя последний раз глубоко вздохнула и поплелась в гостиную.

***

Баба Люба, свернувшись клубком, сладко дремала под «Квартирный вопрос». Соня забралась с ногами на кресло и упоенно водила глазами по экрану планшета. «Опять, наверное, приключения читает, – чуть поморщилась Катя, – отвлекается, чтобы о Диме поменьше думать!»

– С голоду умираю! – громко возвестила она о своем возвращении. – Обедать давайте!

Баба Люба мигом расправилась, как освобожденная от сжатия пружина, и так же быстро «расправился» ее язык:

– Прибыла, наконец, – зыркнула она на Катю недовольным взглядом. – Уехала ни свет, ни заря и только объявилась! Мало того, что голодная, так и огурцы с утра лежат неприбранные! Кровь из носу, посолить их надо! Не забыла, что к свекрам еще ехать?! А утром спозаранку тебе на работу плюхать!

Катя, не проронив в ответ ни слова, пошла переодеваться.

***

Сразу после обеда разобрались с огурцами. Ужинать сели рано, в шесть часов. Малосольная селедка под жареную картошку оказалась хороша, да и конфеты «Мишка косолапый» с горячим душистым смородиновым чаем не подвели!

Катя дула на горячий чай и косилась на два ряда сверкающих полуторалитровых стеклянных банок с закатанными огурцами, перевернутых горлом вниз остывать.

«Как в голодный год! И зачем столько? Почти до ужина с засолкой провозились! И кому это нужно?!» – пронеслось у нее в голове, но перечить ворчливой бабе Любе не посмела.

Вдруг запел смартфон. Катя взглянула на экран – на нем высветилось «папа». Она тревожно нахмурилась. Звонил свекор, Димин отец, Сергей Андреевич.

«Только бы ему плохо не стало!» – Катя дрожащей рукой приняла вызов.

– Пап, здравствуй! Сейчас чай допиваем и к вам! – преувеличенно бодрым голосом прокричала она в смартфон.

– Здравствуй, дочка! Я решил, что вы забыли о нас! Приезжайте, да не тяните! У меня к тебе разговор.

– Что-то случилось, пап? – Катя от страха поежилась. – Как вы?

– Нормально у меня все, – прервал ее свекор. – Нетелефонный разговор.

Катя наспех прожевала конфетку под неодобрительным взглядом бабы Любы, вылила в себя остатки чая и спешно вылезла из-за стола.

На лице старой женщины застыло выражение жгучего любопытства, но задать Кате вопрос она так и не осмелилась. Сергея Андреевича, своего дальнего родственника, она всерьез побаивалась.

– Соня, давай быстрей допивай чай! Дедушка с бабушкой нас уже ждут. – Заинтригованная Катя, на ходу сбрасывая домашний халат, заспешила в свою спальню переодеваться.

***

Через пятнадцать минут она отъехала от дома. Соня притихла на заднем сиденье.

На Порецкое спустился душный июльский вечер, ослепил яркими отблесками заходящего солнца.

Если Катин дом находился в конце Лесного тупика, почти у самой опушки леса, то старшие Озеровы жили на Верхнем Порядке, в противоположном направлении, почти на вершине пологого холма. Двухэтажный кирпичный с крышей из металлочерепицы величественный дом Озерова Сергея Андреевича, самого успешного предпринимателя Порецкого, да и всех ближайших сел в округе, был виден издалека.

Свекор заболел на день позднее сына, его также в тяжелом состоянии отправили в областной госпиталь, но он выкарабкался, выжил. Правда, с изрядными осложнениями. Его мучили постоянная слабость, одышка. Но главное – отказали ноги. Утешало одно: врачи обещали полное восстановление примерно через полгода или, в крайнем случае, через год. При условии интенсивной реабилитации.

Теплые отношения со свекром сложились у Кати сразу.

Под грозные наставления бабы Любы и ее недовольно нахмуренные брови она сразу, легко назвала его папой.

«У нас, в деревнях, так принято! Назовешь с первого раза, потом и самой легко и ему радостно! Ну-ка, молодая сноха уважила! А уж про Димку и курочки не гогочут – весь от гордости светиться будет за тебя», – наставляла соседка молодую жену.

Родного отца Катя не помнила, а отчима привыкла звать Анатолием.

«Наверное, поэтому я легко назвала Сергея Андреевича папой», – размышляла она, сворачивая к дому старших Озеровых.

Катя въехала в ворота и заглушила мотор. Обернулась к дочке:

– Приехали! На дедушку смотри весело, как будто ничего не случилось. Хорошо? С бабушкой веди себя так, как считаешь нужным.

Соня, молча, кивнула.

– Все, пошли! – Катя открыла дверцу машины и ступила на выложенную цветной плиткой стоянку во дворе дома перед гаражом.

Глава 5

Катя

19 июля 2020года, воскресенье

Свекровь, Нина Игнатьевна, встретила их на крыльце.

«Постарела она, – заметила Катя, – лицо осунулось, под глазами мешки! И руки подрагивают! После такого горя задрожат, пожалуй! Ни разу не видела, чтобы она плакала. Все в себе держит. Хоть порыдала бы когда!»

– Бабушка, мы приехали! – радостно засверкала зелеными глазами Соня. – А где Мефодий? Он еще спит? Я хочу поиграть с ним во дворе! – затараторила дочка и повисла на Нине Игнатьевне, целуя ее поочередно в обе щеки.

– Хорошо, пойдем, разбудим Мефодия! До чего ленивый пес! Жара уже спала, можно на свежий воздух, а он где-то прячется.

Соня поскакала по ступенькам широкой лестницы в холл второго этажа, где годовалый пудель любил прикорнуть в кресле.

Женщины остались вдвоем. В воздухе разлилось чуть заметное напряжение. Они ладили друг с другом, но особой душевной близости между ними не возникло.

После бракосочетания Катя пыталась называть свекровь мамой, но никак не получалось. Катя краснела и бледнела от стыда, но поделать с собой ничего не могла. А уж от бабы Любы наслушалась! И что в чужой монастырь со своим уставом не ходят, и что испокон веков так принято, да и поклониться – голова не отломится! Без толку! Так и не смогла назвать Катя свекровь мамой.

Мудрая Нина Игнатьевна посочувствовала ей, сжалилась над молодой снохой: «Не мучай себя! Называй меня по имени и отчеству. Я не обижусь! Придет время – назовешь мамой! А не назовешь – от этого дочерью мне быть не перестанешь».

– Катя, – вывела ее Нина Игнатьевна из плена раздумий, – мы пошли играть во двор! А ты иди к отцу, он тебя ждет!

У Кати гулко застучало сердце. Глядеть на беспомощного Сергея Андреевича, надломленного болезнью и смертью сына, ей было тяжело. На лбу выступила испарина.

– Сейчас, только схожу на кухню попью воды да руки помою, – она старательно оттягивала время визита к свекру.

– Хорошо, мы ушли!

В прихожей стало тихо. Катя прерывисто вздохнула и направилась по правому темноватому коридору, который вел из прихожей в большую современную кухню. Усталые ноги мягко касались уютного ковролина. Чуть дальше кухни, на противоположной стороне, находился раздельный санузел.

Катя вымыла руки и прошла на сверкающую чистотой кухню.

На столе в прозрачном тонкого стекла кувшине искрилась в лучах заходящего солнца наичистейшая родниковая вода. За водой ездили на лесной источник за полтора километра. Катя в несколько глотков осушила стакан и поспешила в гостевую часть дома, где одну из спален занимал свекор.